Вадим Иванович Кучеренко
Игра
– Я поняла, – тихо произнесла Анна. И поцеловала ладонь Станислава. – Ты лев, в этом нет никаких сомнений.
– А ты будешь моей львицей, – сказал он. – Если захочешь.
– Да, – прошептала Анна почти беззвучно.
А мысленно произнесла: «Ты даже не представляешь, как я этого хочу».
Кирилла Алексеевича била нервная дрожь, настолько ему было не по себе в этом уютном кабинете. Его приводили в смущение и массивный, черного дуба, стол, и огромный пушистый ковер на полу, и тяжелые лиловые занавеси на окнах, и многое другое, что в совокупности создавало атмосферу роскошной неги. Все это как-то не вязалось с его представлением о том, каким должен быть подобный кабинет.
На стене над письменным столом, прямо напротив двери, висел большой портрет человека с аскетически-строгим лицом. Казалось, он неодобрительно смотрит из рамы. Но хозяин этого кабинета не замечал осуждающего взгляда аскета. Зато ему нравилось суровое выражение его лица. Часто, стоя дома перед зеркалом, он старался придать своему лицу такое же. И с каждым годом у него выходило все лучше.
Однако сейчас он улыбался. Тема разговора была щекотливой, а время – с причудами. Еще несколько лет назад он бы так не церемонился. Но сейчас приходилось заходить издалека.
– Что же вы, Алексей Кириллович, – голос его был пропитан добродушием. – Всегда мы с вами дружили, и вот на тебе – пасквиль!
Маленький пузатый человечек, сидевший на самом краешке мягкого стула, в отчаянии всплеснул руками.
– А что вы мне прикажете делать…, – он запнулся, но затем, как ему было предложено в начале разговора, назвал собеседника по имени-отчеству: – Михаил Павлович? Я просто в растерянности. Приезжают, извольте радоваться, знаменитости, играют, что им заблагорассудится, и чего в пьесе и в помине нет, потом уезжают, а ты тут расхлебывай. Им цветы и аплодисменты, мне – неприятные визиты…
Он опять поперхнулся на середине фразы и с мольбой, словно провинившаяся собака, взглянул на хозяина кабинета. Но тот продолжал улыбаться.
– Алексей Кириллович, вы правы, это безобразие, – произнес он сочувственно. – И ничего нельзя поделать?
Директор театра задумался, тяжко вздыхая. Но ни одной спасительной мысли не приходило ему в голову. Тогда Михаил Павлович пришел на помощь, как бы между прочим заметив:
– У каждого человека есть свои слабости…
– Понимаю, понимаю, – воспрянул духом Алексей Кириллович. Он склонился к столу, чтобы оказаться ближе к своему собеседнику, и перешел почти на шепот. – Знаете, у меня есть подозрение…
И замолчал, не решаясь произнести вслух. Михаил Павлович терпеливо ждал, выдавая свое раздражение только тем, что постукивал остро отточенным карандашом по столу.
– Наркотики, – через силу выдавил Алексей Кириллович и испуганно взглянул на хозяина кабинета, надеясь понять, не перегнул ли он палку.
– Неужели? – изобразил удивление тот. Но сам тон, каким был задан вопрос, звучал ободряюще.
– Даже концерты из-за этого срывают, – сообразив, что угадал, зачастил Алексей Кириллович. – Безобразие! На них другие актеры смотрят, разговоры всякие идут…
– Нехорошо, – осуждающе покачал головой Михаил Павлович. – Так нельзя, вы правы. В следующий раз, когда они… Ну, не мне вам объяснять… Позвоните по этому телефону.
Он произнес несколько цифр.
– Запомнили? Сразу же забудьте после звонка. И номер, и все остальное. Вы меня поняли?
Алексей Кириллович угодливо-понимающе закивал.
– А теперь прощайте, Алесей Кириллович, – сказал хозяин кабинета. Улыбка пропала с его губ. Взгляд стал жестким. Лицо посуровело.
И он стал до странности похож на портрет, висевший над его головой.
Кирилл Алексеевич не помнил, как он вышел из кабинета, а затем на улицу, и только отойдя метров на сто от серого, в готическом стиле, здания, в котором он только что побывал, осмелился облегченно выдохнуть и вытереть платочком взмокший лоб.
Шел вечерний спектакль.
На сцене люди с красными повязками утверждали в городе порядок. Свой порядок, как они его понимали.
Станислава били четверо. Били всерьез – от страха. Он предупредил их заранее, что все должно быть как в жизни, реально. Не они его, значит, он – их. Не поверив ему на первом спектакле, теперь «дружинники» старались на совесть.
Зрители видели – здесь все по-настоящему, без дураков. И верили всему, что происходило перед их глазами на сцене.
А там хрупкая женщина бросала в лицо блюстителям порядка гневные слова… Она твердо знала – так не должно быть, это все только страшный сон, который не может вскоре не закончиться. Но для этого надо отдать все свои душевные и физические силы. И она не щадила себя.
Когда спектакль был сыгран, и актеры вышли на поклон, зрители встретили их молчанием.
– Народ безмолвствует, – сказал Станислав на ухо Анне. – Это хорошо.
– Это провал, – побледнев, ответила она и оперлась на руку Станислава, чтобы не упасть.
Она хотела уйти со сцены, чтобы не разрыдаться на глазах у всех, но ноги отказались ей служить. Тогда она закрыла глаза. И вдруг услышала первый робкий хлопок в ладоши. Затем еще один… Еще и еще… И вот хлопки слились в мощный гул. А потом зрители начали вставать со своих мест и аплодировали уже стоя. Десять человек… Пятьдесят… Весь зрительный зал. Сотни зрителей рукоплескали и кричали «браво». Это был подлинный триумф.
Анна, стоя на сцене, плакала, но почему-то уже не стыдилась этого.
– Бока болят?
Анна бережно прикладывала примочки к синякам и ушибам на теле Станислава. Он мужественно крепился, лишь иногда что-то сердито бурчал. Наконец, не выдержал:
– Ну, облегчи же мои страдания, в самом деле! Где твой чудодейственный эликсир? Не томи!
– Не буду, – поцеловала его Анна. – Вот только пойду, взгляну, кто там тарабанит в дверь.
Она вышла из спальни в соседнюю комнату. Станислав закрыл глаза. Боль, если не двигаться, отпускала, затаивалась, и тогда можно было думать о чем-то ином. Он лежал и думал об Анне.
Вдруг он услышал ее жалобный голос, почти плач. И другой голос, злой и отрывистый. Слов не было слышно, одни интонации. Но этого было достаточно, чтобы понять – Анне плохо.
Станислав рывком вскочил на ноги, забыв о боли, в несколько шагов преодолел пространство, отделяющее его от входной двери. На пороге стоял директор театра и что-то назидательно внушал Анне. Заслышав за спиной шаги, Анна обернулась. Глаза ее были влажными.
– Милый, он опять заставляет меня играть завтра утром на какой-то агитплощадке, – пожаловалась она, словно была маленькой девочкой и искала в Станиславе защиты. Да так оно и было сейчас. – Он не хочет понять, что я… просто не в состоянии!
– Однако, уважаемая, это не мешает вам жить в шикарном трехкомнатном люксе, питаться в ресторане, и все это за наш счет, – Алексей Кириллович, говоря это, напыжился, словно пытался стать выше ростом и возвыситься над Анной. – Если вы будете продолжать упорно отказываться от моих предложений, я не заплачу вам ни копейки…
Он не успел договорить. Станислав аккуратно взял маленького человечка за лацканы пиджака, приподнял и почти вынес в коридор. Затем захлопнул дверь, едва не ударив его по лбу. Из-за двери донеслось испуганно-мстительное:
– Ах, вы так! Ну, я вам сейчас покажу!
И послышались торопливые удаляющиеся шаги.
Анна плакала, уже не сдерживаясь, навзрыд. Станислав поднял ее на руки и закружил по комнате. Она ахнула и прижалась к нему всем телом. Слезы сразу иссякли, а глаза залучились радостью. Она любила его, такого сильного и смелого, настоящего мужчину, о котором мечтала всю свою жизнь, и действительно не боялась с ним ничего.
Станислав донес ее до кровати и бережно опустил, сам упал рядом, тяжело дыша. Анна одной рукой гладила его волосы, другой дотянулась до столика, где стоял стакан с белесой жидкостью.
– Выпей, родной!
Он выпил и, как всегда, сначала почувствовал легкое головокружение, предвещающее ослепительное счастье. Дыхание выровнялось, сердце билось спокойно и редко. Анна улыбалась ему. Он привлек ее к себе, обнял. До полета оставались считанные мгновения, и он хотел чувствовать ее рядом с собой…
В дверь сильно постучали.
– Опять, – как от зубной боли сморщилась Анна. – Я не буду открывать!
Стучали уже чаще и сильнее.
– Мне все равно, – уговаривала себя Анна, успокаивающе поглаживая Станислава по груди. Голос ее вдруг дрогнул: – Ну, что же это такое!
Дверь почти выламывали.
Анна отстранилась от Станислава и, ничего не говоря, выбежала из комнаты. Он тяжело поднялся следом. Земля уходила из-под ног, словно палуба корабля в шторм. Станислав услышал сдавленный крик Анны и шестым чувством, сквозь затуманенное сознание, понял, что пришла беда.
До двери в соседнюю комнату оставался всего один шаг, когда она распахнулась и на пороге выросла мужская фигура в темном костюме. Станислав ударил сразу, без замаха. Неизвестный сломился надвое, упал.