Вадим Иванович Кучеренко
Дракон с христианскими добродетелями
Софья Алексеевна. Я советую всем замолчать. И послушать Иосифа Аристарховича.
Юрков. Вот и я о том же!
Софья Алексеевна. Дети мои! Наберитесь терпения на полчаса, перед лицом вечности забудьте все свои мелочные житейские дрязги и ссоры. Отец взирает на вас с небес и грозно хмурит брови! А вы знаете, что в гневе он всегда был страшен… Прошу вас, господин Заманский. Приступайте!
Все члены семьи рассаживаются вдоль стола на стульях. Любовь встает чуть в отдалении, за спиной Заманского, который, продолжая стоять, торжественно достает из внутреннего кармана запечатанный конверт и показывает его собравшимся.
Заманский. Никто из нас не вечен. И не может взять с собой на тот свет ничего из того, что он нажил на этом.
Софья Алексеевна. Уважаемый господин Заманский, нельзя ли без длительного предисловия? Все и без того устали.
Заманский. Желая на случай своей смерти распорядиться нажитым им имуществом так, как он считал нужным, Андрей Олегович Кичатов написал завещание. Надеюсь, никто из присутствующих не выражает сомнения в том, что на тот момент он был полностью дееспособен?
Софья Алексеевна. Я могу подтвердить это в любой форме и в любом месте. Мой муж до дня своей гибели находился в здравом уме.
Заманский. Вот и хорошо. А теперь, как нотариус, официально удостоверивший последнюю волю покойного, и на правах старого друга семьи, я оглашу завещание. (Вскрывает конверт и читает). «Я, Андрей Олегович Кичатов, после долгих размышлений над тем, как распорядиться своим движимым и недвижимым имуществом, а также счетами в банке, и кому все это оставить после моей смерти, пришел к выводу, что я ничего не должен своей семье. Под семьей я подразумеваю законную супругу Софью Алексеевну Кичатову и дочерей Веру Мышкину и Надежду Юркову, в девичестве также Кичатовых. Все, что в силах человеческих, я им дал еще при своей жизни…»
Софья Алексеевна. (Опомнившись, встает, роняя стул). Что за бред? Господин Заманский, вы в своем уме? Что за чушь вы несете?
Заманский. Можете убедиться сами, уважаемая Софья Алексеевна. Я читаю строки, собственноручно написанные Андреем Олеговичем Кичатовым за три дня до его трагической безвременной кончины. И удостоверенные мной по закону Российской Федерации. О чем свидетельствуют печати и подписи, а также указание места и даты нотариального удостоверения завещания.
Софья Алексеевна. Почему три дня? Завещание было написано намного раньше, и вы это прекрасно знаете!
Заманский. Увы, госпожа Кичатова. Написав новое завещание, ваш муж тем самым отменил свое прежнее, написанное под вашу диктовку.
Софья Алексеевна. Но почему вы ничего об этом не сказали мне? Даже не намекнули!
Заманский. Вы укоряете меня в том, что я, как должностное лицо и порядочный человек, не нарушил закон? Да будет вам известно, что нотариус не вправе разглашать содержание завещания до его оглашения.
Софья Алексеевна. Закон? И вы еще называете себя другом нашей семьи!
Вера. Мама, может быть, дадим господину Заманскому возможность дочитать завещание папы до конца?
Софья Алексеевна. А зачем? Разве ты не слышала, что решил твой папа? Он ничего не должен своей жене и дочерям! И если его было трудно переубедить при жизни, то как ты это сделаешь, когда он умер?
Вера. Я не собираюсь переубеждать папу. Однако мы можем оспорить его завещание в суде. Говорю тебе это как юрист. Но для этого мне надо знать содержание этой бумаги.
Софья Алексеевна. Это правда, господин Заманский?
Заманский. Вера права. Завещание может быть признано судом недействительным по иску лица, права или законные интересы которого были нарушены. И вам действительно лучше дослушать последнюю волю покойного мужа.
Софья Алексеевна. Хорошо, если вы мне это советуете. Но прежде я хочу выпить воды. Любочка!
Любовь. Слушаю, Софья Алексеевна.
Софья Алексеевна. Принеси мне стакан воды. И накапай в него валерьянки. Да не скупись!
Любовь. Хорошо, Софья Алексеевна. (Выходит).
Софья Алексеевна. Продолжайте, господин Заманский!
Заманский. Благодарю вас. (Читает). «…Все, что в силах человеческих, я им дал еще при своей жизни. Но ничего не получил взамен. Жена уже давно не любит меня и презирает за то, что я так и остался в душе простым рыбаком. Дочери ненавидят, считая, что я сломал им судьбу своим деспотизмом. Бог им судья!»
Софья Алексеевна. Еще и Бога приплел, лицемер!
Вера. Мама!
Заманский. (Продолжает читать). «Благодаря моим трудам, все они жили в роскоши. Пусть теперь заботу о моих дочерях возьмут на себя их мужья. Они люди не бедные, причем во многом опять-таки благодаря мне».
Юрков. Были не бедные…
Заманский. (Продолжает читать). «Что касается моей жены, то я кладу на ее имя в банк денежную сумму, на проценты с которой она впредь будет жить. Это своего рода пенсионное вознаграждение. Точно такое она могла бы получать от государства, если бы выработала трудовой стаж. Но платить его буду я. Ведь именно по моему настоянию Софья всю свою жизнь посвятила нашему дому и детям, а не работе на общественное благо».
Софья Алексеевна. Как благородно с его стороны! Обрекает меня на нищенское существование, и заворачивает это дерьмо в фантик из красивых слов.
Надежда. Мама! Какие ужасные слова ты говоришь!
Софья Алексеевна. Нищие выражений не подбирают, да будет тебе известно. И, кстати, какое слово тебе не понравилось – «дерьмо» или «благородно»?
Надежда. (Бросается к ней). Мама, прости меня!
Софья Алексеевна. (Целует дочь). Бог прощает, не я. Но искренне надеюсь, что Кичатов на том свете не дождется от него прощения. За все мои и ваши муки вечно гореть ему в аду!
Вера. Мама, предлагаю все-таки дослушать завещание. Лично мне очень интересно, кому папа подарил свое имущество и деньги. Не дай Бог церкви, на помин своей грешной души! Мне вспоминается, перед смертью он стал что-то очень набожен. Тогда нам придется туго.
Софья Алексеевна. Я тоже хочу знать, кому достались мое имущество и мои деньги. Господин Заманский, продолжайте свою пытку!
Заманский. (Продолжает читать). «Я долго не мог принять окончательного решения. У меня не было сына, которому я мог бы завещать свое предприятие. Именно оно является основой моего благосостояния. А дробить его между женой и дочерьми значило бы перечеркнуть всю свою жизнь. Неизбежное разорение компании было бы только вопросом времени. Не внушали мне доверия и мужья дочерей – один горький пьяница, другой взяточник и игрок».
Юрков. Спасибо, тестюшко! Земной тебе поклон!
Вера. Умолкни! Бери пример с моего мужа. Молчит как рыба. У-у, слизняк!..
Заманский. (Продолжает читать). «Тогда я воззвал к Богу. И Бог снизошел на меня своей милостью. Я узнал, что у меня скоро родится сын. Мой законный наследник. Продолжатель моего дела и фамилии Кичатовых…»
Софья Алексеевна. Какой ужас! И он не стыдится признаваться в этом при девочках. Воды мне! Да куда же пропала эта Любочка?
Входит Любовь с подносом в руках, на котором стоят графин с водой и стаканы. Наливает в стакан воду и подает его Софье Алексеевне, после чего занимает свое прежнее место за спиной Заманского.
Надежда. Не могу в это поверить. У нас будет братик!
Вера. И чему ты радуешься, блаженная? Твоего мужа назвали бесчестным человеком, моего – пьяницей, маму сделали нищей. И за все это мы должны благодарить кого? Даже не родившегося еще сопляка. Не думаю, что он вправе рассчитывать на радушный прием.
Надежда. Не говори за всех, Вера. Даже думать так нельзя! Чем виноват бедный младенец?
Юрков. А, по-моему, Вера права. Но я хотел бы знать еще одно. Кто мать этого моего будущего родственника?
Софья Алексеевна. Не хочу ничего слышать. Какое бесстыдство! Это при живой-то жене и детях! Кичатов еще хуже, чем я о нем думала.
Мышкин. Насчет меня он прав. Вынужден это признать.
Софья Алексеевна. А разве не сам Кичатов приложил к этому свою руку? Не выдай он тебя насильно за Веру, разве ты начал бы пить? И разве Надя пошла бы замуж за Юркова?
Вера. Мама, как ты можешь!
Софья Алексеевна. Я теперь все могу. Мне нечего терять!
Вера. Ты можешь потерять последнее, что у тебя осталось. Если, конечно, ты этим дорожишь.
Софья Алексеевна. И что же это за сокровище такое?
Вера. Нашу любовь.
Софья Алексеевна. А многого ли она стоит? Кто из вас возьмет к себе жить свою старую мать, даст ей крышу над головой и пропитание?
Надежда. Я, мама. И Вера.
Софья Алексеевна. А ваши мужья? Как мне с ними ужиться? Я привыкла быть хозяйкой в собственном доме. Каким бы негодяем не был Кичатов, но этого он меня не лишил. И, кстати, кому достанется наш дом? Господин Заманский, вы знаете это?
Заманский. Если вы позволите мне дочитать завещание вашего покойного супруга, мы узнаем и это.
Софья Алексеевна. Тогда читайте! Что у вас за манера такая? Палач и тот милосерднее, чем вы. Он, по крайней мере, сразу отрубает жертве голову, а не мучает ее перед этим.
Заманский. Благодарю за столь лестное сравнение. Возможно, я второй в истории человечества старый еврей, обвиненный в подобном зверстве. Первым был венецианский купец Шейлок. Но, думаю, погрязший в долгах Шекспир его просто выдумал, чтобы отомстить своим ростовщикам.
Софья Алексеевна. Ах, прекратите, прошу вас. Сейчас не время и не место для ваших шуток. Я страдаю, разве вы не видите?
Заманский. Я едва различаю то, что написано на этой бумаге, а вы хотите, чтобы я читал в вашей душе.
Софья Алексеевна. О, вы не так невинны, как хотите казаться!
Вера. Мама, мы все в нетерпении. Позволь господину Заманскому исполнить свой долг до конца. Помолчи хотя бы пять минут!
Софья Алексеевна. О, дочь моя! И ты тоже разрываешь сердце своей бедной матери!
Юрков. Теперь я понимаю, почему Вера хотела быть актрисой, а Надя – поэтессой. Гены! У вас, Софья Алексеевна, несомненный артистический и поэтический талант.
Софья Алексеевна. И этот туда же – поучать меня и насмехаться надо мной. Это уж слишком!
Надежда. (Обнимает ее). Мама, мы все тебя любим.
Софья Алексеевна. В тебе я не сомневаюсь, дочь моя младшая. (Целует ее). Оглашайте свой приговор, господин Заманский! Я готова выслушать его.
Заманский. Я не палач и не судья, а всего лишь посредник. Прошу меня именно так и воспринимать. (Читает). «Я оставляю все свое движимое и недвижимое имущество, включая рыболовецкую компанию, рыбоперерабатывающие предприятия, все траулеры, дом и счета в банках, российских и зарубежных, моему сыну, который должен родиться летом этого года. До своего совершеннолетия он не сможет вступить в права наследования. Поэтому я назначаю официальным и законным опекуном своего сына, со всеми вытекающими отсюда юридическими и правовыми последствиями, его родную мать, женщину, которая подарила мне незадолго до смерти надежду и утешение». (От волнения закашлялся).
Софья Алексеевна. Нет, это невыносимо! Опять он замолчал!
Вера. Господин Заманский, не испытывайте нашего терпения!
Юрков. Эй, старик, брось свои еврейские штучки!
Мышкин. Не оскорбляй человека, который годится тебе в отцы!
Надежда. Мама! Вера! Павел! Алексей! Родные мои!
Заманский. (Торжественно читает). «Ее зовут Сумятова Любовь Игоревна».
Софья Алексеевна. Это кто? Вера?!
Вера. В первый раз слышу.
Юрков. Что за черт в табакерке?
Надежда. Неужели это…?
Софья Алексеевна. Ты ее знаешь?!
Любовь. Да, Надя, вы совершенно правы.
Любовь выходит из-за стула Заманского, где все это время находилась с подносом в руках. Ставит поднос на стол, берет с него стакан с водой и выпивает. Ставит стакан обратно. После чего снимает передник горничной и кладет его на поднос. Все это время в гостиной стоит гнетущая тишина. Все присутствующие, кроме Надежды и Заманского, с удивлением смотрят на нее.
Любовь. Для тех, кто не знал. Любовь Игоревна Сумятова – это я.
Софья Алексеевна. Тебе кто слово давал?.. (Осекшись, после паузы). Что такое?! Что ты сказала?.. Воды мне! Любо… Надя! Вера!
Вера. Мама, ты не ослышалась. Папа завещал все свое состояние твоей домработнице Любочке.
Любовь. Если вас не затруднит, Вера, то называйте меня Любовь. Или Любовь Игоревна. Не выношу фамильярности.
Софья Алексеевна. Ну, уж нет! В моем доме – никогда! Завтра же… Что я говорю?! Сегодня, сейчас же, сию минуту – вон из моего дома, блудливая дрянь!
Любовь. Позвольте вам напомнить, Софья Алексеевна, что это уже не совсем ваш дом. Вы в нем прописаны. Но до совершеннолетия моего будущего сына владеть им буду я. И мне решать, кому в нем оставаться, а кому пойти вон.
Софья Алексеевна. Да что же это такое? Кто-нибудь выкинет на улицу эту болтливую тварь? Павел! Алексей! Почему вы молчите?
Мышкин. Я не воюю с женщинами, Софья Алексеевна.
Юрков. Прикажите вашему работнику, Петру. Ему сподручнее.
Софья Алексеевна. Эх, вы, салаги, бабы в штанах! Прав был Кичатов, что не доверял вам… Петр! Эй, кто-нибудь, позовите Петра! Да что же это такое, или все меня предали? Петр, китовый зуб тебе в дышло!
Оглоблин. (Входит). Звали, Софья Алексеевна?
Софья Алексеевна. (Задыхаясь от волнения). Петр, немедленно!.. Вон!.. Эту наглую дрянь из моего дома!.. На улицу!
Оглоблин. (Недоуменно оглядывая всех женщин). Кого вы имеете в виду, Софья Алексеевна? Я вас не понимаю!
Софья Алексеевна. Да уж не своих дочек, разумеется, зелень ты подкильная! Вот эту подлую… Любочку!
Оглоблин. Люба, что она такое говорит?
Любовь. Дракон разбушевался, Петя, и потерял разум. Неужели ты не видишь? Иди к себе. Когда будет надо, я тебя позову.
Софья Алексеевна. О чем это они? И почему эта наглая девка отдает распоряжения моему Петру? Да объяснит мне кто-либо, что здесь происходит?
Вера. Твоя Любочка, мама, на твоих глазах вступает в права наследования. И первым она прибрала к рукам твоего Петра. Что же здесь непонятного?
Любовь. Петр, иди!
Петр выходит, несколько раз недоуменно оглядываясь.
Любовь. Вы всегда умели все подмечать с первого взгляда, Вера, и верно оценивать ситуацию. За это я вас искренне уважаю.
Вера. Все, да, выходит, не все. Твою беременность вот проглядела. И тебя недооценила.
Любовь. Под таким балахоном это не мудрено. А насчет недооценки… Не вы единственная. Вот и для Иосифа Аристарховича это было неожиданностью. В тот день, когда Андрей Олегович Кичатов попросил его удостоверить свое новое завещание. А уж это говорит о многом.
Вера. Признаю, что ты опасный соперник. Но все равно, предупреждаю, что так просто тебе не удастся завладеть состоянием моего отца.
Любовь. А это пожалуйста. Я, в отличие от вашей матери, выросла не в теплице, а на улице, среди хулиганов. И драки никогда не боялась – ни честной, ни бесчестной.
Вера. На улице? Оно и видно. Мама была права, когда гнала тебя обратно туда же.
Любовь. И, кстати, мне нравится, что вы, Вера, мне тыкаете. Все-таки в скором будущем мы с вами станем близкими родственницами. Наверное, мне тоже пора перейти на «ты»? Прости, что сразу не догадалась. Надя, а вы не против?
Надежда. Что ты, Люба! Я буду только рада.
Вера. И в самом деле, блаженная!
Мышкин. Не смей оскорблять сестру!
Софья Алексеевна. Если эта девка сейчас не уйдет отсюда, тогда уйду я. Из собственного дома, босая и нагая, в ночь и неизвестность. И никто меня не остановит! Вы слышите?!
Любовь. Такой жертвы я от вас не приму, Софья Алексеевна. Оставайтесь, уйду я. Но предупреждаю, что не на улицу, а в ту комнату, в которой жила все это время. А завтра, когда страсти поутихнут, мы поговорим с вами о вашем будущем. (Уходит).
Софья Алексеевна. Мне показалось, или она мне угрожает?
Юрков. От этой особы можно ждать всего. Советую вам, Софья Алексеевна, быть с ней поосторожнее. Во всяком случае, пока завещание не оспорено, и суд не вынес решение в вашу пользу. А то ведь и в самом деле можете оказаться на улице. Или придется жить в коммуналке, которую она устроит из вашего дома на правах его новой хозяйки.
Софья Алексеевна. Иосиф Аристархович, друг мой, неужели ничего нельзя изменить?
Заманский. Что именно?
Софья Алексеевна. Возможно ли как-то иначе трактовать смысл завещания моего покойного мужа?
Заманский. При толковании завещания принимается во внимание буквальный смысл содержащихся в нем слов и выражений. Это вам скажут в любом суде. А смысл желания Андрея Олеговича Кичатова предельно прост и понятен. Он оставляет все, что нажил, своему будущему сыну и его матери. Поскольку при жизни был презираем и ненавидим членами своей собственной семьи. А они не умели или не считали нужным это скрывать.
Софья Алексеевна. Позвольте мне своими собственными глазами взглянуть на завещание. Может быть, я смогу прочитать в нем что-то иное?
Заманский. Пожалуйста. Но это напрасный труд. По просьбе Кичатова я лично подвергал каждую фразу анализу на предмет юридического преследования.
Софья Алексеевна берет завещание в руки, быстро идет с ним
к камину и бросает бумагу в огонь.
Софья Алексеевна. Вот и нет проблемы!
Вера. Мама, как это глупо!
Заманский. Вынужден согласиться с вашей дочерью, уважаемая Софья Алексеевна. Завещание пишется в двух экземплярах. И второй хранится в сейфе одного из городских банков. Кичатов предполагал нечто подобное и предпринял все необходимые меры предосторожности.
Софья Алексеевна. Наверное, вы ему и подсказали!
Заманский. Не исключено. Но это не имеет никакого отношения к делу. Ничего личного, Софья Алексеевна. Это моя работа. А я привык исполнять ее на совесть и по закону.
Софья Алексеевна. Я вас нанимаю! Плачу любые деньги!
Заманский. И для чего вы меня нанимаете, позвольте узнать?
Софья Алексеевна. Вы должны нам помочь оспорить завещание в суде. Я думаю, Иосиф Аристархович, что для вас, при вашем-то уме и опыте, это пустяковое дело.
Заманский. К сожалению, вынужден отклонить ваше чрезвычайно лестное для моего самолюбия предложение. Поскольку дал слово своему старому другу и клиенту Андрею Олеговичу Кичатову не принимать участие в травле матери его будущего ребенка ни за какие деньги. А слово свое я привык держать. И поэтому теперь разрешите мне откланяться!
Софья Алексеевна. Крысы первыми бегут с тонущего корабля!
Заманский. Вы знаете, Софья Алексеевна, почему за две тысячи лет гонений мой народ все-таки не был стерт с лица земли? Потому что евреи, необдуманно распяв Христа, устрашились и смирили свою воинственность. А буря вырывает с корнем только могучие дубы, но не гибкий тростник. Поэтому не пытайтесь склонить меня к войне с кем бы то ни было. Я все равно откажусь.
Софья Алексеевна. Ах, оставьте меня!
Заманский. С удовольствием. Пойду писать протокол оглашения завещания. Мы подпишем его позже. (Раскланивается и уходит).
Софья Алексеевна. Тысячу морских ежей ему в штаны! (После паузы). Так что же, дети мои, мы покорно опустим флаг или пойдем на абордаж?
Юрков. У меня нет другого выхода. Я за то, чтобы начать войну до победного конца против этой девки и ее будущего бастарда.
Мышкин. Водка в этом доме еще осталась? Без нее что-то плохо думается.
Вера. Тряпка! Завтра компания отца попадет в чужие руки, и чем ты будешь зарабатывать себе на водку? Любочка не назначит тебя генеральным директором, у нее на эту должность уже есть Петр.
Мышкин. Как решите, так и будет. Я привык подчиняться команде «все вдруг». А что ты скажешь, Надя?
Надежда. Я не хочу, чтобы мою маму выгнали на улицу из собственного дома. А после того, как она так страшно оскорбила Любу, это неизбежно. Если только мне не удастся упросить ее простить маму.
Софья Алексеевна. Я не нуждаюсь в ее прощении и все равно откажусь. Ты на моей стороне или на ее?
Надежда. Мама, как ты можешь во мне сомневаться!
Софья Алексеевна. Следовательно, решено. Жаль, что Заманский отказался. Без него нам будет не просто. Но я не даром прожила столько лет с Кичатовым. Сам того не желая, ваш отец многому меня научил. И я воспользуюсь его уроками против него самого.
Скрипит дверь, не плотно закрытая уходящим Заманским.
Надежда. Вы слышали? Кто-то тяжко вздохнул за дверью!
Вера. Перестань нас пугать, блаженная! Это всего лишь сквозняк.
Свет гаснет.
