Пустынно в сердце. И кругом пустыня.
Куда народ свой, Моисей, ведешь?
Ужасно тешить тем свою гордыню,
Что Бог велел – и ты их всех убьешь.
Ведь убивал и прежде… Только ныне
Расчет другой, и жертвам нет числа.
Рожденным в рабстве золото святыня,
Им Бог твой чужд, как порожденье зла.
Не укради, не лги и не твори кумира,
Не возжелай жены чужой, его скота…
Бывала разве с сотворенья мира
Природа человека так чиста?
Жесток будь, Моисей, ведь за тобою,
Насквозь порочны и в душе рабы,
Плетутся грязною и грозною толпою
Твои убийцы – лишь ослабни ты.
Глаза сверкают, дыры в рваном платье,
Там – золотой телец, там – нож блеснет…
О, богоизбранный народ, какое счастье,
Что ни один из вас пустыню не пройдет!..
А Моисей бредет, не поднимая веки.
Зачем глаза ему, когда прозрел давно:
Так в океан текут, сливаясь шумно, реки,
Им жертвовать собой с рожденья суждено.
Но океан велик, и жертвы все забыты;
Так и народ твой будет, Моисей -
Великой цели ради все убиты…
Грех замолить не хватит жизни всей.
Так Моисей, ведя с собой беседы,
Безумным видом всем внушая страх
И божьим промыслом оправдывая беды,
Всех пережил и схоронил их прах.
И лишь тогда он обратился к Богу.
Сумев свое усердье доказать,
Вслух заклинал он утолить тревогу –
Конец пути из плена указать.
Ведь не напрасно жил он, орошая
Молитвой небо, а пески слезами,
Душой томясь и робко вопрошая,
Доколь ему идти за миражами…
Услышал Бог, ему виденье было:
Земля обетованная в цвету…
И все, что в прошлом умерло, ожило.
И умер Моисей… В раю ль? В аду?
Вдовства одежды красят лишь старух.
Манассия, ты умер слишком рано!
Но Иудифь не осквернит свой дух
И плоть смирит постом, молитвой рьяной.
Лишь раз один позволь обет нарушить.
Манассия, народу смерть грозит!
Ведь Олоферн пришел твой дом разрушить.
Никто его в бою не победит.
О, Иудифь, твой замысел коварен!
Прекрасна ты, и Олоферн падет.
Себя забыв и все, чем был он славен,
К груди твоей со стоном припадет.
И в этот миг он слаб, а ты всесильна.
У ног твоих лежит; вот меч его.
Удар один – и хлынет кровь обильно,
Спасая жизнь народа твоего…
Случилось все, задумано как было.
Был Олоферн Юдифью поражен.
Но ложе разделить не враг постылый
Ей предложил, а тот, кто был влюблен.
Помедли, Иудифь, ведь ночь длинна.
Манассия, о, так давно ты умер!…
Как сладострастно шепчет сатана,
Что Олоферн прекрасен и разумен.
Пусть он умрет, но насладись сперва.
Наложница – на ночь, вдова – навеки.