Джеймс Уайт
Окончательный диагноз
Думаю, пока вам будет удобнее кушать так, чтобы вас никто не видел, – продолжала медсестра. – По крайней мере пока вы немного не освоитесь. Поэтому я не стала убирать ширму. Теперь мне нужно уйти, но, если вам что-то понадобится, нажмите кнопку вызова. Договорились, пациент Хьюлитт?
– Да-да, большое спасибо, – отозвался Хьюлитт. – Вот только, медсестра...
Хьюлитт не договорил – он сам не понимал, за что так благодарен этому чудовищному созданию, почему ему хотелось сказать что-то большее, нежели стандартные слова вежливости. Медсестра уже собиралась уходить – спина раздвинула полотнища ширмы. Краска с бока худларианки оставила на ткани большое пятно. Медсестра остановилась и сказала:
– Слушаю вас, пациент Хьюлитт.
– Медсестра, – смущенно проговорил Хьюлитт. – Я никак не ожидал, что кто-то вроде вас окажется таким... гм-м-м... участливым по отношению ко мне. Имел в виду... на Земле мне такие существа не попадались...
– Еще бы, – отозвалась худларианка.
– Я же не в буквальном смысле! – сильнее смутился Хьюлитт. – Я просто хотел поблагодарить вас и сказать, что вам очень к лицу ваша косметика.
Медсестра издала короткий непереводимый звук и процедила:
– Худлариане ничем не украшают своего тела, пациент Хьюлитт. Это не косметика. Это мой обед.
Глава 4
Первую ночь в госпитале Хьюлитт не спал. Кровать у него оказалась удобная, мягкий свет ночника совсем не резал глаза. Хьюлитт очень устал, по его часам – а они показывали корабельное, а не больничное время – он не спал уже двое суток. Однако отяжелевшие веки никак не желали закрываться. Он думал о том, что и сознательно, и бессознательно ему страшно уснуть здесь.
Время словно бы застыло на месте. Он лежал, прислушиваясь к ночным звукам в палате. Непрерывное дыхание вентиляционной системы, не слышимое днем, ночью, казалось, с каждым часом становилось все громче и громче, так же как и шаги медсестер, подходивших к пациентам. Время от времени до Хьюлитта доносились постанывания или бульканья тех пациентов, которым, наверное, было больно. Хотя тут больным наверняка назначали обезболивающие средства, так что скорее всего звуки, которые слышал Хьюлитт, были инопланетянским храпом.
В тоске Хьюлитт включил прикроватный плейер и надел наушники, чтобы звук не привлек к нему внимания какой-нибудь сестры, которая принялась бы распекать его за то, что он мешает спать другим больным. Хьюлитт пробежался по развлекательным каналам. Большинство из них было предназначено для зрителей-неземлян, и хотя транслятор переводил диалоги персонажей, тралтанские и мельфианские комедии положительно производили на Хьюлитта впечатление фильмов ужасов. Когда же он наконец наткнулся на фильм, адресованный землянам, сюжет и диалог оказались поистине доисторическими. По идее, от такого зрелища следовало бы уснуть крепким сном, но Хьюлитт не уснул.
Он вернулся к тралтанской мыльной опере – истории жизни какого-то семейства, члены которого производили совершенно неописуемые действия и произносили при этом банальнейшие фразы. Вдруг шторки ширмы раздвинулись и появилась медсестра-худларианка.
– Вы должны спать, пациент Хьюлитт, – проговорила медсестра так тихо, что Хьюлитт ее еле расслышал. – Что-нибудь случилось?
– А вы – та самая медсестра, которая сегодня привезла меня? – решил уточнить Хьюлитт.
– Все остальные медсестры, включая Летвичи, – ответила худларианка, – ушли отдыхать. Но представители моего вида способны подолгу не спать, поэтому я несу ночное дежурство. Завтра и послезавтра я буду отдыхать и учиться, и если вы пробудете тут до послепослезавтра, то мы еще увидимся. Датчики, прикрепленные к вашему телу, регистрируют повышенное мышечное напряжение и слабость. Почему вы не спите?
– Я... мне кажется, что... пожалуй, я боюсь заснуть, – пожаловался Хьюлитт, гадая, с какой стати ему проще признаваться в этом инопланетянину, чем своему соотечественнику. – Мне кажется, что если я здесь усну, то мне приснятся кошмары, а когда проснусь, то буду себя чувствовать еще хуже. Надеюсь, вам известно, что такое кошмары?
– Известно, – ответила медсестра, приподняла одно щупальце, направила его кончик за спину и покачала им. – Вы думаете, что вам будут сниться кошмары про нас?
Хьюлитт промолчал, посчитав, что уже ответил на этот вопрос. Ему стало стыдно.
– Если вы заснете и вам будут сниться кошмары про нас, – продолжала медсестра, – а потом вы проснетесь и обнаружите, что ваши кошмары материальны и находятся повсюду вокруг вас, что они либо такие же страдальцы, как вы, то есть пациенты, либо те, кто старается вылечить вас. Разве вам не покажется, что не спать в таких обстоятельствах – пустая трата времени? Понимание того, что мы окажемся здесь, когда вы проснетесь, вероятно, может до некоторой степени сделать ваши сны менее страшными. Может быть, тогда ваше сознание сумеет переключиться на что-нибудь более приятное. Ну, разве это не логично, пациент Хьюлитт? Не хотите ли последовать моему совету?
Хьюлитт снова промолчал. На этот раз – потому, что пытался как-то уложить в мозгу худларианскую логику.
– Кроме того, – заметила медсестра, – я бы сказала, что мельфианский детектив-боевик вреден для психики, независимо от того, к какому виду принадлежит зритель. Может быть, желаете вместо просмотра фильма побеседовать со мной?
– Да... то есть нет, не хочу, – отозвался Хьюлитт. – Тут наверняка есть пациенты, чувствующие себя хуже меня и более меня нуждающиеся в вашей помощи. Со мной все в порядке, по крайней мере – сейчас.
– А сейчас, – отвечала медсестра – все пациенты спокойны, чувствуют себя хорошо, состояние их стабильно. За их здоровьем во время сна следят мониторы. Вы же не спите, а я молода и пытлива – мне, практикантке, скучно на ночном дежурстве. Может быть, вы хотите мне что-нибудь сказать или о чем-то спросить?
Хьюлитт смотрел на огромное шестиногое чудовище, чья речевая мембрана развевалась наподобие жуткого мясистого флага, чья толстая шкура покрывала гигантское тело подобно непроницаемой броне. Наконец он выговорил:
– У вас вроде бы краска на теле снова подсохла.
– Спасибо за заботу, – отозвалась худларианка. – Но беспокоиться не стоит. Она продержится до того времени, как меня придут сменить.
– Я вас не понимаю, – пробормотал Хьюлитт. – Ну, то есть понимаю, но не настолько, чтобы задавать вопросы.
– Судя по тому, что вы говорили относительно косметики, – протянула медсестра, – я догадываюсь, что спросить вы хотите именно об этом. Вам известно, зачем худлариане пользуются питательной краской?
Не сказать, чтобы Хьюлитта безумно интересовало, почему инопланетяне делают то или другое. Но эта инопланетянка была расположена поболтать – пускай даже ради того, чтобы развеять собственную скуку. Можно было послушать ее и хотя бы немного отвлечься от мыслей об инопланетянском ассорти, в которое погрузили Хьюлитта. Послушать знакомого монстра для того, чтобы забыть о незнакомых. Меньшее из двух зол. Кроме того, не исключено, что это чудище по-своему пыталось утешить Хьюлитта.
– Нет, – ответил Хьюлитт. – Это мне неизвестно. Зачем, медсестра?
Сначала худларианка поведала Хьюлитту о том, что ее соотечественники не имеют ртов. Вместо ртов природа снабдила их другими органами поглощения пищи. Затем вопросы у Хьюлитта посыпались один за другим.
Худлариане эволюционировали до разумного состояния на планете с необычайно высокой силой притяжения и соответствующе высоким атмосферным давлением. Нижние слои худларианской атмосферы напоминали густой полужидкий бульон, заправленный крошечными микроскопическими существами животного и растительного происхождения. Этих существ худлариане поглощали с помощью органов абсорбции, располагающихся на боках и спине. Процесс поглощения тел шел непрерывно из-за постоянного энергетического голода худлариан. Воспроизвести их родную атмосферу в условиях госпиталя представлялось задачей не из легких, поэтому тут решили, что будет удобнее обрызгивать тело худлариан через регулярные промежутки времени специально подобранной питательной смесью.
– Порой, – разъясняла худларианка, – мы слишком сильно сосредоточиваемся на чем-либо и забываем вовремя обрызгать себя едой. Если такое случается, мы слабеем от нарастающего голода. Это может произойти в любом месте, где бы мы ни находились, и тогда всякий, кто окажется рядом, сотрудник или амбулаторный пациент – скажем, вы – оживляет нас путем быстрого обрызгивания. Запасы баллончиков с питательным худларианским аэрозолем имеются в большинстве главных коридоров и практически во всех палатах. Такой баллончик есть и в этой палате – он закреплен на стене на сестринском посту. Пользоваться баллончиком очень легко и просто. Я надеюсь, правда, что вам никогда не придется оказывать мне такую помощь.
Если худларианин упадет в голодный обморок посреди палаты, то в ней нарушится обычный распорядок работы, – продолжала медсестра, – кроме того, краской можно запачкать пол и ближайшие кровати. Старшая сестра Летвичи пришла бы в ярость, а нам бы этого не хотелось, верно?
– Д-да, пожалуй, – промямлил Хьюлитт, – нам бы этого не хотелось. – Он не слишком отчетливо представил себе, как приходит в ярость хлородышащая медсестра, но на всякий случай согласился с худларианкой. – Но вообще-то... раскрашивать себя едой... А я еще думал, что у меня проблемы...
– Больной здесь не я, а вы, пациент Хьюлитт, – возразила медсестра. – И ваши датчики регистрируют такую слабость, что мне стыдно из-за того, что я мешаю вам спать. Вы сейчас готовы отойти ко сну?
Мысль о том, что он снова останется один-одинешенек на тускло освещенной кровати – островке в мрачном море, населенном ужасными инопланетными чудовищами, – вызывала у Хьюлитта такой страх, что он понял: нет, спать он не хочет! Он решил не отвечать на вопрос худларианки прямо, а сделал это косвенно – сам задал медсестре вопрос:
– Как это может произойти, я не понимаю, но скажите, бывает у вас что-нибудь типа болей в желудке? И вообще вы когда-нибудь болеете?
– Никогда, – фыркнула медсестра. – Вы должны попытаться уснуть, пациент Хьюлитт.
– Но вы никогда не болеете, – упорствовал Хьюлитт, продолжая словесную оборону, – зачем же тогда худларианам нужны медсестры и врачи?
– Пока мы маленькие, – объяснила медсестра, – мы подвержены множеству детских болезней, но к зрелости у нас развивается иммунитет ко всем заболеваниям. Этот иммунитет сохраняется вплоть до глубокой старости и исчезает за несколько лет до смерти, когда наступает возрастная психологическая и физиологическая дегенерация. Диагност Конвей возглавляет разработку проекта обучения медиков-худлариан. Согласно этому проекту, планируется ликвидация самых тяжелых последствий увядания организма худлариан. Ликвидация предусматривает осуществление обширных ампутаций. Правда, предстоит многолетняя работа, пока не удастся помочь всем худларианам-старикам.
– Вы практикуетесь именно в этой области? – поинтересовался Хьюлитт. – Собираетесь лечить престарелых худлариан?
Лицо худларианки не изменилось, а если бы и изменилось, то Хьюлитт все равно бы этого не увидел – он вообще не видел никакого лица. Ее гладкое, покрытое прочнейшей кожей тело было выразительно ровно настолько, насколько может быть выразителен надутый воздушный шар. Но когда она стала отвечать Хьюлитту, у того возникло ощущение, будто медсестра не то смущена, не то стыдится своего ответа.
– Нет, – прошептала худларианка. – Я изучаю общую многовидовую терапию и хирургию. Мы, худлариане, вид для Галактической Федерации уникальный. Из-за особых свойств наших кожных покровов мы способны жить и работать в самых тяжелых экологических условиях. Мы можем переносить колебания атмосферного давления от самых высоких показателей до космического вакуума, а для того, чтобы впитывать поверхностью тела питательный аэрозоль, мы не нуждаемся в атмосфере. Худлариане как сотрудники пользуются большим спросом при приеме на работу в условиях, где представители других видов были бы вынуждены облачаться в тяжелые скафандры. Это неизбежно сказывается на качестве работы. Чаще всего худлариан привлекают к работам, связанным с выходом в открытый космос при сборке космических объектов. Естественно, худларианин-медик высокой квалификации, прошедший практику в Главном Госпитале Сектора, способный оказать медицинскую помощь не только своим собратьям, но и представителям многих видов, занятых в сооружении вышеупомянутых конструкций, ценится очень высоко.
Наша планета, – продолжала худларианка, – никогда не славилась природными богатствами. У нас мало полезных ископаемых, мы не производим товаров на продажу, наши ландшафты не блещут красотой и потому не способны привлечь туристов. У нас нет ничего такого, в чем были бы заинтересованы другие, ничего, кроме удивительно сильных и выносливых жителей, способных работать где угодно. Другие обитатели Федерации это очень ценят и хорошо вознаграждают.
– Ну а после того, как вы стяжаете славу во время работы в космосе и сколотите капитал, – заметил Хьюлитт, – вы, видимо, вернетесь на родину, осядете там и заведете многочисленное семейство?
Похоже, худларианка занервничала. Хьюлитт гадал: то ли его собеседница стыдится того, что покинула родину и занимается учебой, призванной обеспечить ей в будущем высокооплачиваемую работу в космосе, и тем самым уходит от ответственности, связанной с заботой о старых и больных сородичах, то ли еще какие-то чувства смущают ее. Наверное, Хьюлитту не стоило задавать медсестре такого вопроса.
– Я заведу половину большого семейства, – пробурчала медсестра.
– Ничего не понимаю, – обреченно вздохнул Хьюлитт.
– Пациент Хьюлитт, – сказала худларианка, – вы не слишком хорошо информированы насчет худлариан. Я родилась и теперь пребываю в статусе женской особи и намерена пребывать в этом статусе до тех пор, пока не решу вступить в супружескую связь скорее в целях продолжения рода, нежели ради удовольствия. Затем беременная особь женского пола, то есть я, из физиологической необходимости – чтобы избежать дальнейших сексуальных контактов с партнером – постепенно превращается в особь мужского пола, а партнер, соответственно, в особь женского пола. По истечении худларианского года после разрешения от бремени эти изменения полностью завершаются. Новорожденный требует все меньшего внимания родителей. Бывшая мать готова стать будущим отцом, а бывший отец готов зачать новое дитя. Этот процесс длится до тех пор, пока на свет не появится желаемое число потомков. Как правило, это четное число, чтобы можно было поровну разделить детей. Затем каждый из родителей принимает решение: кем ему остаться до конца жизни – мужской особью или женской.
Все очень просто, уравновешенно и эмоционально удовлетворительно, – завершила свой рассказ худларианка. – И я удивлена, что у других разумных видов не появилась такая же система размножения.
– Д-да, сестра, – выдавил Хьюлитт. Больше ему в голову просто ничего не пришло.
Глава 5
Хьюлитт не спал – вернее, всеми силами старался не уснуть, боясь материализованных кошмаров, окружавших его со всех сторон: больных и персонала. Пролежав с такими мыслями довольно-таки долго, он обнаружил, что почему-то успокоился и расслабился. Может быть, общая слабость притупила его эмоции? А ведь ему положительно было на что бурно реагировать – он не мог представить себе ничего более чужеродного, чем кожа-скафандр, дикий способ потребления пищи и постоянная смена пола у дружелюбного монстра, с которым он теперь познакомился поближе.
– Сестра, – тихо проговорил Хьюлитт, – спасибо, что уделили мне столько времени. Пожалуй, теперь я усну.
– А вот теперь я бы вам не советовала засыпать, пациент Хьюлитт, – отозвалась худларианка. – Через двадцать минут на смену заступит утренняя бригада, и сотрудники начнут всех будить, дабы пациенты успели умыться перед завтраком. Кроме вас, в палате еще трое амбулаторных больных, и думаю, вам не захочется умываться рядом с ними в первое же утро. Вероятно, вам следовало бы встать и попасть в ванную первым.
– Вы совершенно правы, – ни минуты не колеблясь, ответил Хьюлитт. – Но я так слаб, сестра. Не мог бы я умыться попозже?
– Учитывая испытываемую вами неловкость при непосредственной близости к представителям других видов, – отчеканила сестра, – я вас сопровождать не буду. Я постою рядом с ванной комнатой на тот случай, если ваш личный монитор, который вам следует захватить с собой, зарегистрирует резкое ухудшение вашего состояния в процессе умывания или вам потребуется помощь в обращении с оборудованием – ведь вы с ним еще не знакомы.
В том случае, если вы ощущаете сильную слабость, – добавила худларианка, – у вас есть возможность принять процедуру обтирания. Эту процедуру осуществят три практиканта-младшекурсника – мельфианин и две кельгианки. Они будут очень рады расширить свой опыт в уходе за нетравмированным землянином. Я точно знаю, что особенно им хочется усовершенствовать навыки удаления шерстинок, нарастающих за ночь на кожных покровах лица у ДБДГ. Они с радостью окажут вам таковую помощь.
Речевая мембрана худларианки еще продолжала шевелиться, а Хьюлитт уже отбросил одеяло и спустил ноги с кровати. На полу его ожидали теплые шлепанцы. Быстро вскочив, он проворчал:
– Ваше первое предложение мне понравилось гораздо больше, сестра.
Худларианка отступила в сторону и дала Хьюлитту дорогу.
Минут через двадцать он уже снова улегся в кровать, чувствуя себя чистьм, освежившимся и не таким измученным. В это время вспыхнули потолочные светильники, и в палату вошла утренняя смена. Раздвинулись полотнища ширмы, между ними появилась пушистая голова кельгианки. Кельгианка подвезла к кровати Хьюлитта небольшую тележку, нагруженную тазиками и полотенцами.
– Доброе утро, пациент Хьюлитт, – поздоровалась кельгианка. – С виду вы чистый. Так и есть?
– Да, – быстро ответил Хьюлитт, и кельгианка ретировалась.
Несколько минут спустя он услышал, как мимо его ширмы прошли друг за другом два пациента. Один из них, судя по шагам, был крупным и тяжелым, и ног у него имелось явно больше двух. Второй при ходьбе издавал неровное постукивание. Да, то были именно пациенты, а не сотрудники госпиталя – один из них жаловался другому, что его, дескать, разбудили, когда он только-только успел уснуть. Второй же упорно настаивал на том, что Летвичи проводит в палате незаконное научное исследование по влиянию бессонницы на больных и что ему, помимо того, что собираются заменить, как он выразился, «кроумстеты на кульдовом протоке», еще и промывают мозги. Его транслятор, переводя речь, сохранил оригинальное звучание непонятных Хьюлитту слов. Скорее всего таких органов у людей не имелось, но Хьюлитт посочувствовал обоим пациентам, кто бы они там ни были, – уж он-то хорошо знал, что такое бессонница.
Только он забрался в кровать и закрыл глаза, только чуть-чуть затихли шумы в палате, как снова появилась кельгианка. На этот раз она привезла завтрак. А может быть, это была уже не первая кельгианка, а какая-то другая. Пока Хьюлитт еще не научился различать этих пушистых гусениц-переростков и сомневался, что когда-нибудь научится.
– Садитесь и кушайте за тумбочкой, пациент Хьюлитт, – распорядилась медсестра. – Представители вашего вида, насколько мне известно, страдают от расстройств пищеварения вплоть до извержения пищи, если потребляют ее в неправильном положении. Приятного аппетита.
– Я не хочу есть, – сонно проговорил Хьюлитт. – Я спать хочу. Прошу вас, уйдите.
– Ну так поешьте, а потом спите на здоровье, – отозвалась сестра. – Или хотя бы попробуйте еду, а то ведь Старшая сестра Летвичи меня съест.
– Правда? – моментально проснувшись, испуганно спросил Хьюлитт, и старые страхи снова вернулись к нему. Вряд ли здесь так шутят.
– Нет, конечно, – буркнула сестра. – Но только потому, что она – хлородышащая, и съешь она меня, она бы просто отравилась.
– Ладно-ладно, – поспешно согласился Хьюлитт, – я поем немного. – Он думал, что в госпитале, как и на корабле, ему подадут синтетическую пищу. Когда же он снял с подноса колпак, то в ноздри ему ударил аппетитный запах, и он понял, как сильно проголодался.
– Выглядит и пахнет замечательно, сестра.
– Ваша еда вызывает у меня визуальное отвращение и тошноту, – проворчала сестра, поспешно ретируясь за ширму. – А запах – кое-что похуже.
– С тактичностью у вас не очень, сестра! – крикнул Хьюлитт вслед кельгианке, но та уже торопливо топала дальше по палате. Вдруг прозвучал голос с кровати напротив, которую, как помнил Хьюлитт, занимал кельгианин по имени Хенредт.
– Тактичность – это что такое? – поинтересовался Хенредт.
Хьюлитт не стал отвечать ни на этот вопрос, ни на другие, посыпавшиеся следом за первым. Как только он покончил с едой, глаза его сами собой закрылись.
Проснулся он от звука негромких инопланетных голосов. Открыв глаза, он увидел стенки ширмы и понял, где находится. Но понимание почему-то уже не вызывало у него таких отрицательных эмоций, как днем раньше. Полежав несколько минут и послушав разговоры через транслятор, он решился нажать кнопку, чтобы убрать ширму.
Первое, что увидел Хьюлитт, это то, что пациент Маколли, занимавший кровать рядом с ним, пока он спал, исчез – теперь там лежал орлигианин. Представителя этого вида Хьюлитт распознал сразу – орлигианином был офицер-медик на «Тривендаре». Вот только этот орлигианин выглядел намного старше. Те части его тела, которые не были закрыты одеялом – голова, руки и грудь, – заросли рыжевато-коричневой шерстью, тронутой сединой. Около кровати орлигианина имелся, как и у Хьюлитта, плейер и транслятор, однако пациент никакого внимания на соседа не обращал. Хьюлитт гадал: то ли орлигианин спит, то ли под наркозом, то ли просто некоммуникабелен.
Мельфианин Клетилт на кровати напротив как-то очень хитро разместил свой плейер так, что глаз его за плейером видно не было, и, похоже, его ничего, кроме просматриваемой программы, не интересовало. Хьюлитт еще не знал, что может таким же образом разместить и свой плейер, и решил попозже поэкспериментировать.
Рядом с Клетилтом лежал кельгианин Хенредт. Около него пристроилась медсестра, принадлежавшая к неизвестному еще Хьюлитту виду. Они о чем-то оживленно болтали. Но пациент и сестра разговаривали так тихо, что транслятор землянина половину беседы не улавливал. Дальше по ряду располагалась кровать громадного слоноподобного создания, в котором Хьюлитт признал тралтана. Вместо того чтобы полеживать в постели, тот стоял на всех своих шести толстенных ножищах, опоясанный сложной сетчатой конструкцией, на которой было закреплено оборудование, удерживающее тралтана в вертикальном положении. Тралтаны делали абсолютно все, включая и сон, стоя, и даже взрослые особи, случись им подвернуть ногу и упасть на бок, с превеликим трудом, но вставали.
Размышляя на эту тему и гадая, из-за чего тралтан угодил в госпиталь, Хьюлитт заметил, что Старший врач Медалонт в сопровождении Старшей медсестры Летвичи покинул сестринский пост. Врач мчался по проходу, сестра, похлюпывая телом внутри пластиковой оболочки, едва поспевала за ним. Оба они смотрели исключительно в направлении постели Хьюлитта. Тот прекрасно знал, что ему сейчас скажет доктор.
– Ну, как мы себя чувствуем, пациент Хьюлитт? – последовал неизбежный вопрос.
– Прекрасно, – выдал Хьюлитт дежурный ответ.
– Данные, регистрируемые монитором Хьюлитта со времени его поступления в палату, – вставила Летвичи, – соответствуют его собственной оценке своего состояния. Такое впечатление, что пациент совершенно здоров.
– Хорошо, – откликнулся врач и щелкнул клешней. Вероятно, тем самым он выразил удовлетворение, хотя жест этот заставил Хьюлитта испуганно вздрогнуть. – Мне бы хотелось побеседовать с вами поподробнее, пациент Хьюлитт. Давайте вернемся ко времени вашей первой госпитализации на Земле, когда вы...
– Но вы ведь об этом и так все знаете, – вмешался Хьюлитт. – Все это записано в моей истории болезни, и с такими подробностями, каких я сейчас уже и не упомню. Со мной все в порядке, по крайней мере – сейчас. Вместо того чтобы попусту тратить время на разговоры со мной, вам, вероятно, было бы лучше обойти других пациентов, которые больше нуждаются в вашем внимании?
– Им уже было уделено внимание, – встряла Летвичи, – пока вы спали. Теперь ваша очередь. Однако кое в чем вы правы, пациент Хьюлитт. У меня полно более важных дел, которыми я и займусь, вместо того чтобы слушать, как болтают двое здоровых существ. Я вам нужна, доктор?
– Спасибо, вы свободны. Старшая сестра, – отозвался Медалонт и, обратившись к Хьюлитту, продолжал:
– Разговаривая с вами, я вовсе не трачу время попусту, поскольку надеюсь, что сегодня и в ближайшие дни вы сумеете сообщить мне нечто такое, что не занесено в вашу историю болезни, – нечто, что поможет мне решить вашу клиническую загадку.
Разговор начался с того самого момента, на котором закончился вчера, и казалось, будет длиться бесконечно. Если бы Хьюлитт умел различать какие-то перемены в выражении черт панцирной физиономии собеседника, он бы, наверное, прочел в них разочарование – так ему казалось. Беседу пришлось прервать, когда раздался голос дежурной сестры – изображение появилось на прикроватном мониторе. А Хьюлитт и не догадывался, что монитор, помимо всего прочего, еще служит и средством связи.
– Доктор, – напомнила Летвичи, – через тридцать минут пациенту будет подан обед. Вы планируете завершить беседу с ним к этому времени?
– Да. По крайней мере – на сегодня, – ответил Медалонт. Обернувшись к Хьюлитту, он добавил:
– Я пытаюсь делать для наших пациентов нечто большее, нежели смертельно докучать им вопросами. Нам придется провести серию тестов, то есть я должен взять у вас кровь на анализы в лаборатории. Не бойтесь. Процедура эта совершенно безболезненна. Прошу вас, протяните мне вашу верхнюю конечность.
– Но вы не должны давать мне ничего такого, что могло бы... – поторопился предупредить Хьюлитт.
– Знаю-знаю, – перебил его доктор. – Если помните, именно я заверил вас в том, что вы не будете получать никаких лекарств до тех пор, пока мы не установим, от какого заболевания вас надо лечить. Вот поэтому-то мне и нужно взять у вас для анализов довольно значительный объем крови. Вы ничего не почувствуете, но если вам будет неприятно смотреть, закройте глаза.
Зрелище собственной крови никогда не вызывало у Хьюлитта неприязни, по крайней мере если речь шла о небольшом ее количестве, которое доктор почему-то назвал «довольно значительным объемом». Взяв у Хьюлитта кровь, Медалонт поблагодарил его за терпение и поспешил уйти, объяснив, что иначе рискует опоздать на обед.
Как и обещал Медалонт, Хьюлитт ровным счетом ничего не почувствовал, кроме незначительного онемения в том месте, откуда Медалонт взял кровь, – на локтевом сгибе. Землянин откинулся на подушки, но решил, что поспит после обеда, а пока послушает разговоры между больными, которые улавливал его транслятор. Вчера он был близок к панике, а сегодня, как ни странно, им все сильнее овладевало любопытство.
Хьюлитт не понимал, сколько времени прошло: у него не было сил поднять руку и взглянуть на часы. Чувствовал он себя прекрасно. Ему было удобно и спокойно – вот только он не очень понимал, откуда в палату наползло столько сероватого тумана, из-за которого ему стали плохо видны соседние кровати. Звуки в палате тоже как бы отдалились, но Хьюлитт отчетливо видел, как мигает красная лампа, и слышал, как надрывается монитор, укрепленный у него на груди, издавая резкие жалобные звуки. Скоро к нему склонилась Старшая сестра Летвичи и стала оглушительно громко орать в коммуникатор:
– Кровать восемнадцать, классификация ДБДГ, землянин. Две минуты пребывания в состоянии сердечно-легочной недостаточности. Реанимационная бригада, на выезд!
Что-то напоминавшее ствол маслянистой водоросли отделилось от тела Летвичи, рванулось вперед внутри прозрачной оболочки и легло на грудь Хьюлитта. Он ощутил равномерное надавливание на грудь в области сердца. Последнее, что увидел землянин, – маслянистые листочки и перепонки все ближе и ближе придвигались к его лицу...
«Только не способом рот-в-рот, – успел подумать Хьюлитт. – Она же хлородышащая!»
