Джеймс Уайт
Окончательный диагноз

Полная версия

Глава 22

Хьюлитт не спускал глаз с мерцающей серой тьмы гиперпространства в иллюминаторе и ждал, что с ним случится что-нибудь кошмарное. Он не смотрел ни на кого из медиков, потому что те следили за ним и тоже чего-то ожидали, улыбаясь или выражая ему поддержку иными способами. Вот только количество окружавшей Хьюлитта аппаратуры и число присоединенных к нему датчиков его вовсе не подбадривало.

– Вы сказали, что мне нельзя вводить никаких лекарств, – обратился Хьюлитт к Мерчисон, когда та взяла очередной шприц и ввела ему мизерную дозу какого-то вещества. – А теперь, похоже, испытываете на мне все ваши запасы. Почему, проклятие?!

Патофизиолог пристально смотрела на Хьюлитта минуты три, после чего ответила:

– Мы передумали. Как вы себя чувствуете?

– Нормально, – буркнул Хьюлитт. – Все как было, вот только голова немножко кружится. А как я должен себя чувствовать?

– А нормально, и голова немножко кружится, – повторила Мерчисон и улыбнулась. – Я вам ввела легкое успокоительное. Оно поможет вам расслабиться.

– Вы же помните, что произошло, когда доктор Медалонт попробовал дать мне успокоительное.

– Помню, – кивнула Мерчисон. – Но мы уже вводили вам и это успокоительное, и некоторые другие лекарства в микроскопических дозах и не заметили никаких признаков ваших прежних аллергических реакций. Сейчас я испытываю действие другого препарата – нового, которого не было в арсенале врачей на вашей родной планете. Что вы сейчас чувствуете?

– Пока ничего особенного, – ответил Хьюлитт и тут же добавил:

– Нет, постойте! Место укола онемело. Что происходит?

– Ничего такого, о чем вам следовало бы тревожиться, – заверила его патофизиолог, а Приликла подлетел поближе. – На этот раз я испытываю действие местного обезболивающего средства. Судя по показаниям монитора, параметры ваших жизненно важных функций оптимальны. Но не ощущаете ли вы каких-либо еще симптомов? Покалывания кожи, общего недомогания, каких-либо еще явлений – пусть субъективных, которыми ваше подсознание предупреждает вас о возможной беде?

– Нет, – честно признался Хьюлитт.

Приликла произвел мелодичное непереводимое треньканье и сказал:

– Пациент вежлив, он пытается сдержать сильнейшие чувства – любопытство, тревогу, замешательство и раздражение. Вероятно, если мы удовлетворим его любопытство, остальные три чувства пойдут на убыль. У вас есть вопросы, друг Хьюлитт? На некоторые из них я бы мог ответить уже сейчас.

«Но не на все», – злорадно подумал Хьюлитт и очень удивился, когда, не дав ему и рта раскрыть, заговорила Мерчисон.

– Между прочим, сэр, у нас всех хватает вопросов, – возмутилась патофизиолог, глянув по очереди на Нэйдрад, Данальту и вернувшись взглядом к Приликле. – Что, к примеру, за разговорчики про бывшего пациента, погибшего больше двадцати пяти лет назад? А с какой стати вы рекомендовали принять в госпитале меры карантинной предосторожности в отношении межвидовой инфекции, в то время как нам известно, что такое в принципе невозможно? Зачем потребовалось срочное возвращение в госпиталь и назначение целой батареи тестов пациенту Хьюлитту?

– Вот я то же самое хотел спросить, – выдохнул Хьюлитт.

Приликла предусмотрительно опустился на пол и сказал:

– Между пациентами Лонвеллином и Хьюлиттом отмечается сходство, в особенности в плане первичной негативной и последующей позитивной реакции на назначаемые лекарства. Может быть, я и ошибаюсь и это сходство случайно. Так это или иначе, но я непременно должен это выяснить прежде, чем мы вернемся в госпиталь. Пациент Хьюлитт может быть обследован, а вот пациент Лонвеллин – увы, нет.

Мерчисон покачала головой.

– Лично – да, не может. Но если вы хотите осуществить сравнение, почему бы вам не запросить из архива его историю болезни?

– История болезни Лонвеллина исчезла во время этланской бомбардировки, – ответил Приликла. – Тогда отключился главный компьютер вместе с системой межвидового перевода...

– Это я помню, – буркнула Мерчисон – видимо, воспоминания были не из приятных. – Вот только ничего не помню о пациенте по имени Лонвеллин.

– ...И единственные записи об этом больном, – продолжал Приликла, – являют собой угасающие воспоминания диагностов Конвея и Торннастора и мои собственные, то есть воспоминания тех, кто был непосредственно занят лечением Лонвеллина. Поскольку он выздоровел и его смерть наступила ни в коем случае не вследствие нашего лечения, мы и не пытались восстанавливать его историю болезни по памяти. Не вините себя в том, что не помните пациента Лонвеллина. В то время вы были практиканткой последнего года обучения, еще не имевшей опыта в патофизиологии разных видов. Кроме того, вы собирались выйти замуж за Старшего врача Конвея, хотя, насколько я помню, ваше эмоциональное излучение, когда вы оказывались рядом по долгу службы, бывало довольно...

– Доктор, – проворчала Мерчисон, – мне кажется, наше эмоциональное излучение никого, кроме нас, не касается.

– Вряд ли, – возразил Приликла. – Тогда о ваших эмоциях знали все до единого в госпитале. Кстати говоря, всякий мужчина-ДБДГ в вашем присутствии ощущал подобные эмоции. Правда, эти чувства сменились завистью с тех пор, как вы с доктором Конвеем вступили в официальный брак. Думаю, что когда вы с ним оставались наедине, вряд ли вы вели длительные подробные дискуссии о своих пациентах.

– Вы правы, – подтвердила Мерчисон. Голос ее прозвучал мягко и нежно – казалось, она куда-то переместилась во времени и пространстве и ей там очень нравится.

Приликла немного помолчал, дав Мерчисон возможность насладиться воспоминаниями и вернуться в реальность, после чего продолжал:

– Те же сведения, о которых вы спрашиваете меня, я записал для Шеч-Рара и друга Стиллмана, и вы можете в любое время ознакомиться с оригиналом. Однако дилетанту было бы трудно разобраться, о чем шла речь на консилиуме диагностов, поэтому ради друга Хьюлитта я расскажу в упрощенном виде...

Лонвеллина обнаружили в полном одиночестве в бессознательном состоянии в неповрежденном корабле после того, как он выбросил аварийный маяк. Сначала версия была такова, что существо, попросившее о помощи, – преступник, повинный в убийстве, а возможно, и в каннибализме, поскольку перевод корабельных переговоров указывал на присутствие на борту еще одного существа – какого-то личного врача. Тот, вероятно, провинился перед своим работодателем. Однако никаких следов этого медика на борту не обнаруживалось. Поэтому до тех пор, пока не узнали правду, лечили пациента, обладавшего весьма внушительными размерами и устрашающим природным оружием, под наблюдением и в присутствии офицера Корпуса Мониторов.

Лонвеллин представлял собой теплокровное кислорододышащее существо, относящееся к физиологической классификации ЭПЛГ. Его головной мозг находился под мощной броней – неподвижным костным куполом, в котором через равные промежутки размещались отверстия с органами слуха, зрения и обоняния. Куполообразный череп покоился на грушевидном бугорчатом туловище, а оно, в свою очередь, – на пяти укрепленных на уровне плеч щупальцах, четыре из которых заканчивались пучками ловких пальцев, а пятое – тяжелой костяной булавой, с помощью которой, вероятно, ее обладатель проторил себе путь по древу эволюции. Передвигался он ползком, но не сказать, чтобы медленно, пользуясь для передвижения широким мышечным лоскутом вокруг нижней части туловища.

ЭПЛГ поступил в госпиталь с подозрением на обширную запущенную эпителиому, охватившую почти все его тело, хотя рак кожи такого типа обычно не вызывал у пациентов бессознательного состояния. Лонвеллину сделали подкожную инъекцию специфического препарата, подобранного в соответствии с обменом веществ пациента, и первые результаты терапии оказались вполне удовлетворительными. Однако через несколько минут пациент выказал признаки физического беспокойства, и ему каким-то образом удалось нейтрализовать действие лекарства. В итоге состояние пораженной опухолевым процессом кожи вернулось к начальному. Во время этого эпизода биодатчики зарегистрировали, что пациент находится без сознания и, судя по всему, не способен производить никаких движений. Поскольку назначенное пациенту лекарство оказалось неэффективным, приступили к хирургическому удалению пораженной кожи, но и это не дало желаемого результата. После удаления нескольких первых фрагментов опухолевой ткани остальные фрагменты разрослись и поразили внутренние органы, а их удаление было невозможно без угрозы для жизни пациента.

В надежде найти объяснение этой с клинической точки зрения невероятной ситуации, и в частности, того факта, что пациент таки реагировал физически на производимые процедуры, хотя и оставался без сознания и был не способен двигаться, Конвей решил изучить его эмоциональное излучение.

– Вот тогда-то я и подключился к обследованию Лонвеллина, – рассказывал Приликла. – И мы обнаружили, что внутри Лонвеллина находится еще одно разумное существо – отдельная, пребывающая в полном сознании личность, на которую не оказывали влияния лекарства, назначаемые пациенту, и чье присутствие не регистрировалось диагностической аппаратурой. Друг Конвей, основываясь на интуиции, которая, как известно, является одним из качеств, отличающих потенциального диагноста, предположил, что существо, о котором идет речь, слишком мало, но в то же время присутствует повсеместно в организме больного и именно поэтому не поддается обнаружению обычными методами. Он сформулировал гипотезу на основании данных обследования пациента, сведений, почерпнутых из записей бесед Лонвеллина и корабельного врача, а также на основании типа поведения больного, характерного для престарелых... а Лонвеллин был именно таким больным, хотя его вид и отличается редкостной продолжительностью жизни. С возрастом, как и любое другое стареющее существо, Лонвеллин был подвержен нарастающим физиологическим дегенеративным процессам – процессы происходили, несмотря на все попытки Лонвеллина поддерживать свое физическое и умственное здоровье на оптимальном уровне. Дело в том, что он посвятил свою жизнь осуществлению крупномасштабных социологических миссий. Он, по всей вероятности, предвидел то время, когда на какой-нибудь отсталой планете появится нужда в услугах квалифицированного медика. Лонвеллин отдал всю свою долгую жизнь делу лечения планет, страдавших массовой заболеваемостью населения.

Но сравнительно недавно – недавно, поскольку существо было новичком и совершило ряд врачебных ошибок, – Лонвеллин обнаружил, а Конвей догадался, что внутри Лонвеллина находится некий странный целитель.

Этот целитель представлял собой разумную, высокоорганизованную колонию вирусов, живущих внутри организма-хозяина и поддерживающих этот организм в состоянии олимпийского здоровья, защищая его от болезнетворных микробов, а также стимулируя природные механизмы заживления физических травм. Однако это разумное существо пребывало внутри хозяина, который находился в бессознательном состоянии и, следовательно, был неспособен мыслить. Эмоциональное излучение целителя не могло спрятаться от такого опытного эмпата, как Приликла. Свою гипотезу Конвей проверил весьма оригинальным способом: предпринял грубую попытку физического воздействия на Лонвеллина – воздействия, которому Лонвеллин не смог бы противостоять средствами защиты, данными ему от природы. В тело пациента в той области, где располагался жизненно важный внутренний орган, была введена металлическая игла. Это спровоцировало вирус на ответные действия: он сконцентрировался в месте прокола и выстлал образовавшийся канал плотной органической пластиной, составленной из его собственного материала и небольшого количества тканей из организма Лонвеллина.

Как только этот процесс был завершен, Конвей хирургическим путем извлек вирус-целитель из тела Лонвеллина. Оказалось, что масса вируса в концентрированном состоянии не больше сжатого кулака взрослого человека. Затем Конвей поместил вирус в контейнер для последующего изучения. Лечение Лонвеллина возобновили, и в дальнейшем процессу его выздоровления больше не мешал внутренний целитель.

В основе бедственного состояния Лонвеллина оказалась грубая ошибка его личного медика. Вирус, пытаясь поддержать своего клиента в наилучшей форме, старался всеми силами сохранить отваливающиеся кожные чешуйки, которые у Лонвеллина, как и у всех других ЭПЛГ, периодически отмирали, а на их месте образовывались новые. Ошибку вируса-целителя можно было понять и простить, поскольку, несмотря на то, что и он, и его носитель Лонвеллин были существами высокоразвитыми, прямого общения между ними не происходило, а имел место только едва ощутимый обмен эмоциями.

Несмотря на допущенную вирусом-целителем ошибку, Лонвеллин простил его и настаивал на том, чтобы того вернули на его законное место внутри его тела. В Главном Госпитале Сектора с огромным удовольствием бы исследовали эту уникальную форму жизни, но фактически вирус-целитель относился к промежуточной категории, то есть являлся одновременно и разумным существом, и заболеванием, поэтому просьбу Лонвеллина удовлетворили. Лонвеллин и его личный врач отправились на Этлу-Больную, где впоследствии Лонвеллин погиб. В то время все думали, что вирус-целитель погиб вместе со своим хозяином-пациентом. Такой точки зрения придерживались диагносты на тот день, когда было принято решение отправить «Ргабвар» на Этлу в надежде найти объяснение тому, что всю жизнь происходило с Хьюлиттом и случилось с Морредет.

Но теперь мы знаем – Лонвеллин предвидел возможность собственной гибели. – Приликла по очереди оглядел всех присутствующих. – И он решил сохранить жизнь своему разумному симбионту. Общение Лонвеллина с вирусом-целителем носило ограниченный характер, однако я думаю, что известие о ядерном взрыве побудило Лонвеллина изгнать вирус из своего тела и поместить в спасательный контейнер, который был затем помещен в спасательный снаряд. Контейнер был оборудован реле времени – часами, заведенными на сто лет спустя катастрофы, – наверное, Лонвеллин надеялся, что к этому времени будет покончено и с войной, и с местной ксенофобией. Но, видимо, ядерный взрыв произошел через несколько секунд после старта спасательного снаряда, и снаряд получил повреждение, а вирус был выпущен на волю раньше времени, когда на контейнер упал свалившийся с дерева ребенок.

– Так вот что со мной произошло, – ошарашенно вымолвил Хьюлитт. От чувства облегчения, вызванного тем, что наконец-то найдено объяснение его так называемой ипохондрии, он громко рассмеялся.

– Так вы хотите сказать, что я заразился не болезнью, а... каким-то треклятым... доктором?!

Глава 23

– Я пришел именно к такому выводу, – сказал Приликла, – когда сравнил ваши молочные зубы, не желавшие выпадать, с чешуйками Лонвеллина, пускавшими корешки и не желавшими отслаиваться. И если теперь мы предположим, что все, что вы нам рассказывали, правда, то давайте попробуем уложить имеющиеся факты в нашу новую гипотезу.

Вы взобрались на дерево, – продолжал размышлять Приликла, – съели там ядовитый плод, а потом упали на дно ущелья. Вы должны были бы погибнуть как от травмы вследствие падения с большой высоты, так и от количества потребленного вами яда. Однако произошло следующее: при падении вы приземлились на спасательный снаряд, нарушили целостность контейнера, в котором находился вирус-целитель, и тот внедрился в ваше травмированное тело. Обнаружив, что вы можете стать для него подходящим носителем и что вам грозит гибель, вирус принялся за дело – ликвидировал физические повреждения и стимулировал природные механизмы дезинтоксикации в целях нейтрализации яда. Видимо, это вирусу удалось проделать очень быстро, так как в то время масса вашего тела составляла примерно одну двадцатую от массы предыдущего вирусоносителя. Как и почему это было проделано, мы не знаем и не узнаем до тех пор, пока не разработаем метод общения с вирусом-целителем более точный, нежели эмпатия.

Лично у меня такое чувство, – чуть подумав, добавил Приликла, – что вирус-целитель не в состоянии долгое время существовать сам по себе, что длительность его существования зависит от размера и продолжительности жизни носителя. Получая необходимые сведения на основании изучения клеточного материала, вирус-целитель способен не только увеличивать продолжительность жизни как своего носителя, так и свою собственную, но одновременно поддерживать прекрасное здоровье своего хозяина. Однако деятельность вируса нельзя назвать непогрешимой. Он не способен понять, что бывают времена, когда организм носителя должен претерпевать изменения. В случае с Лонвеллином это выразилось в том, что у него не желали отваливаться отмирающие чешуйки, а в вашем случае никак не выпадали молочные зубы и вдобавок имели место аллергические реакции на все медицинские препараты.

Но есть данные в пользу того, что вирус-целитель находится под частичным контролем со стороны своего носителя, – сказал Приликла и умолк.

То ли эмпат специально сделал паузу, дабы послушать, что скажут его коллеги, то ли подыскивал нужные слова, то ли просто дал своему речевому органу отдохнуть.

– Например, – вновь защелкал Приликла, так и не дождавшись от коллег ни слова, – возьмем случай с раненой кошкой. Вы испытывали к этому животному сильную эмоциональную привязанность – настолько сильную, что взяли зверька к себе в кровать в надежде, что, приласкав его, сумеете вылечить. Ваше желание вылечить зверька было настолько ярким, что заставило вирус внедриться в котенка, излечить его от множественных травм и за ночь вернуть ему полное здоровье, после чего вирус вернулся к тому носителю, которого посчитал более живучим.

Много лет спустя, – продолжал эмпат, – когда вы подружились с пациенткой Морредет и вас поразила глубина страданий, на которые она была обречена до конца своих лет из-за повреждения шерсти, случилось так, что вы вошли с ней в физический контакт, и произошло то же самое.

– Но я вовсе не думал, что что-то такое случится! – запротестовал Хьюлитт. – Все вышло случайно – я просто прикоснулся руками к ее шерсти, вот и все!

– Несмотря на то, что травма не угрожала жизни Морредет, – пояснил Приликла, не обратив внимания на протесты Хьюлитта, – кельгианка вернулась к номинальному физическому состоянию, и ее увечье было ликвидировано целиком и полностью – как и травмы у вашего котенка. Однако в отличие от происшествия с вашим домашним животным вирус-носитель не вернулся после этого в ваше тело. Почему он этого не сделал?

Хьюлитт счел вопрос риторическим и промолчал – впрочем, как и все остальные.

– Любому живому организму свойственно эволюционировать, – продолжил излагать свои соображения Приликла, – а существам, наделенным разумом, присуще желание искать новые знания и приобретать новый опыт. Теперь я совершенно уверен в том, что за последние двадцать пять лет бывший личный врач Лонвеллина эволюционировал. Вероятно, происшедшие с ним перемены были каким-то образом связаны с ядерным взрывом, хотя обычно ядерное излучение тормозит процесс органического роста. А может быть, имел место нормальный процесс эволюции – конечно, насколько может быть нормальным процесс эволюции у колонии вирусов. В любом случае у вируса-целителя произошли четкие изменения в сторону роста чувствительности как эмпатии, так и реакции на внешние события. Ведь только три молочных зуба у вас, друг Хьюлитт, отказывались выпадать. Затем зубы вели себя нормально, и многие из ваших болезненных состояний быстро проходили и больше никогда не возвращались. Из-за этого, как мы теперь понимаем – ошибочно, ваши болезни приписывались избытку воображения. Совершенно справедливо поступали лечившие вас медики как на Земле, так и в нашем госпитале, когда отказывались рисковать и назначать вам лекарства, на которые у вас уже имелась в прошлом аллергическая реакция. Но если бы они все же отважились пойти на такой риск, то к тому времени ваш симбионт, успевший обзавестись достаточными познаниями о вашем обмене веществ, уже знал бы, что поступающее в ваш организм лекарство для вас безвредно, и ваша реакция на введение новой дозы была бы нормальной.

Поведение вируса-целителя во время вашего пребывания в госпитале показало значительные изменения. – Все три пары радужных крыльев цинрусскийца затрепетали. – В отличие от существа мне знакомого, эмоциональное излучение которого характеризовалось большей частью страхом и желанием как можно скорее вернуться в тело Лонвеллина, вирус теперь ведет себя так, словно ему хочется побывать и в других телах. Вероятно, вы его больше не устраиваете в качестве носителя.

– В сложившихся обстоятельствах, – саркастично проговорил Хьюлитт, – я ему благодарен.

Приликла проигнорировал его замечание и заговорил вновь:

– Не исключено, что за четверть столетия, пока вирус обитал в вашем теле, оно ему прискучило, и он решил найти себе носителя поинтереснее, чем ДБДГ, – для чего Главный Госпиталь Сектора оказался поистине идеальным местом. Но мне кажется, поскольку сам вирус отличается большой продолжительностью жизни, он склонен подыскивать для своего обитания существ-долгожителей вроде Лонвеллина. Вот почему, погостив в организме вашего котенка, он вернулся к вам, как только завершил свою работу. А после того, как он проник в организм Морредет, восстановил ее волосяной покров, он не вернулся к вам, а может быть – не имел возможности вернуться в той суете, которая началась тогда ночью. Но и в организме Морредет вирус-целитель не остался. Я это точно знаю, потому что перед нашим отлетом обследовал Морредет. Я наблюдал за вами все время, пока вы находитесь на «Ргабваре». Результаты этих наблюдений вкупе с итогами тестов, проводимых в течение последних четырех дней, указывают на то, что вируса-целителя в настоящее время внутри вас нет. Не было его и внутри вашей старенькой кошки.

На данный момент перед нами стоит очень важный вопрос – вопрос, не терпящий отлагательства, – заключил Приликла. – В ком сейчас поселился вирус-целитель и какие у него планы на будущее?

Радость Хьюлитта не знала границ – бы, наконец-то он освободился от своего непрошеного жильца, но одновременно в его душу закралось сомнение: а так ли уж ему повезло на самом деле?

Все пристально смотрели на него. По выражению «лица» Данальты вообще ни о чем догадаться было нельзя. В глазах Мерчисон искрилась улыбка, шерсть Нэйдрад ходила невысокими, плотными волнами, а Приликла – Приликла дрожал, но он, собственно, дрожал с тех самых пор, как начал свой рассказ. Хьюлитт решил, что радоваться рановато.

– А не может ли быть так, – осторожно проговорил он, – что вирус научился прятать от вас свои эмоции?

– Нет, – без тени сомнения ответил эмпат. – Вне зависимости от того, разумно ли органическое существо или нет, оно имеет чувства, и даже у самых мелких и наименее развитых в умственном отношении существ проявляются сильнейшие эмоции. А я помню, что эмоциональное излучение личного врача Лонвеллина было характерно для высокоразвитого разума. Ни одно думающее, а следовательно – и чувствующее существо не в состоянии утаить от меня своих эмоций. Это под силу только неорганическому компьютеру – потому что у него нет никаких эмоций.

Постарайтесь не волноваться, друг Хьюлитт. – Тельце эмпата задрожало сильнее. – В прошлом вирус-целитель совершал ненамеренные ошибки, однако и Лонвеллин, и ваш котенок к тому времени, когда вирус их покинул, пребывали в добром здравии. Живым доказательством того, о чем я говорю, является кошка, прожившая вдвое дольше, чем могла бы. Согласно моему прогнозу, вы – исключая несчастные случаи – также обречены на долгую здоровую жизнь.

– Спасибо, доктор, – сказал Хьюлитт и рассмеялся. – Но может быть, я что-то упустил? Почему вы так серьезно относитесь к тому, где поселился вирус – вернее, в ком, – если считаете, что он совершенно безвреден и работает на совесть? Просто у вас в госпитале появился еще один умопомрачительный медик, вот и все. Что тут такого страшного?

Мерчисон не улыбнулась, желеобразное тело Данальты дрогнуло, а шерсть Нэйдрад заходила неровно и беспорядочно. Приликле тоже явно не понравилась шутка Хьюлитта.

– Действительно, вирус-целитель не намерен никому чинить вреда, – согласился Приликла, – но, с другой стороны, он ведь и вам не желал ничего дурного, а вызвал медицинскую неразбериху и вашу депрессию на протяжении двадцати лет. В настоящее время, судя по всему, он склонен экспериментировать, как можно чаще меняя носителей, а мысль о том, что он может натворить в госпитале, где на лечении находится такое многообразие пациентов, просто пугает.

На миг у Хьюлитта закружилась голова. Корабль вынырнул из гиперпространства. В иллюминаторе чернело обычное небо и горели разноцветные огни Главного Госпиталя Сектора. Оказалось, что в сторону госпиталя смотрит только Хьюлитт.

– Прежде всего мы должны будем найти и изолировать теперешнего носителя вируса, – сказал Приликла. – Затем надо будет удалить из него вирусную массу, а потом научиться разговаривать с этим существом, не располагающим другими средствами коммуникации, кроме улавливания и излучения эмоций. Каким-то образом нужно будет разработать устройство для двусторонних переговоров с вирусом-целителем и заверить его в наших наилучших намерениях, после чего в процессе бесед с ним выяснить, какова его эволюционная история, физиология, каковы физические и психологические потребности, а самое главное – каковы механизмы и частота его размножения. Если все пойдет хорошо, а только на это нам и остается надеяться, мы должны будем решить, позволить ли потомству вируса внедриться в новых носителей.

Следует упомянуть о том, что личный врач Лонвеллина, Морредет и ваш, – продолжал Приликла, обращаясь к Хьюлитту, – может сделать так, что все остальные доктора останутся без работы. Он единственный представитель поистине уникальной формы жизни, и если его сородичи способны размножаться в достаточном количестве и существовать внутри других существ, не принося им особого вреда, то на долю медиков Галактической Федерации останутся только крупные катастрофы да срочные хирургические вмешательства.

Все не сводили глаз с эмпата. Бушующие в душах собравшихся эмоции вынудили Приликлу в который раз спланировать на пол. Хьюлитт терялся в догадках. То, о чем только что сказал Приликла, по идее, должно было несказанно обрадовать любого преданного делу медика. Почему же тогда у Хьюлитта засела в голове неотвязная мысль, что Приликла хотел каким-то образом подбодрить и остальных, и самого себя и у него это не получилось? Первым нарушил молчание Хьюлитт.

– Мне очень жаль, если у вас пока еще есть сложности, – сказал он. – Мне не хотелось бы выглядеть эгоистом, но у меня еще осталось несколько вопросов. Если вирус-целитель покинул меня, если ваши тесты показывают, что я больше не страдаю аллергией, означает ли это, что я совершенно здоров? И если так, то могу ли я, вернувшись на Землю, общаться с женщинами в плане... гм-м-м...

– Сможете-сможете, – заверила его Мерчисон. – Но только на Земле, не раньше.

Хьюлитт облегченно вздохнул. Ему хотелось горячо поблагодарить всех присутствовавших за все, что они для него сделали. Пусть поначалу они ему и не верили, но ведь они не отказались от него, как это сделали земные доктора. Но нужные слова как-то не приходили в голову. Он только и сумел сказать:

– Значит, моим несчастьям конец.

– Ваши несчастья, – пробурчала Нэйдрад, – только начинаются.

– Вот речи истинного пессимиста, – начал было Хьюлитт, но его прервал голос связиста, послышавшийся из динамика переговорного устройства:

– Доктор Приликла, госпиталь передает запись распоряжения, кодированного по третьей степени срочности, на всех частотах, за исключением внутрибольничных. Распоряжение гласит, что всем прибывающим кораблям, на борту которых нет пациентов в критическом состоянии, следует отправляться в ближайшие профильные больницы. Приему в госпиталь на лечение подлежат только тяжелобольные с подтвержденным диагнозом. Прибывающим транспортным кораблям даются указания размещаться около причалов и готовиться к возможной массовой эвакуации всех пациентов и персонала. Говорят, что якобы что-то стряслось с энергетическим обеспечением и теперь эксплуатационники с этим делом разбираются.

Пытаюсь найти хоть кого-нибудь, кто бы втолковал мне, что там, черт бы их побрал, происходит...