Трейси Добмайер
Девочки с блестящим будущим

Полная версия

Original Title:

Girls with Bright Futures

by Tracy Dobmeier and Wendy Katzman

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

В тексте неоднократно упоминаются названия социальных сетей, принадлежащих Meta Platforms Inc., признанной экстремистской организацией на территории РФ.

© 2021 by KatznDobs, LLC.

This edition published by arrangement with Taryn Fagerness Agency and Synopsis Literary Agency

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2024

* * *

Вану Кацману и Эрику Добмайеру, отцам-основателям нашего союза

Дом Марен и Винни Прессли

ПЯТНИЦА, 29 ОКТЯБРЯ, 23:30

«Это полный провал», – хихикнула бы Винни, увидев прикорнувшую на диване мать. Как ни бодрилась Марен, пытаясь дождаться дочь, нянчившуюся с соседским карапузом, усталость вскоре взяла свое, и женщина провалилась в сон. Очнувшись, она вытерла струйку слюны, вытекшую из уголка рта, и одним щелчком клавиши вернула к жизни примостившийся на груди ноутбук, по примеру хозяйки перешедший в спящий режим. Экран вспыхнул, и в глаза Марен хлынул поток информации, обнаруженной поисковой системой.

Перед тем как задремать, Марен из мрачного любопытства загуглила необычное имя профессора, с которым столкнулась несколько часов назад, когда без предупреждения заскочила в дом своей руководительницы, чтобы вернуть прошедшую техосмотр кофеварку. За долгие годы, что Марен проработала личным помощником Алисии Стоун, одной из самых влиятельных женщин в области высоких технологий, она постоянно встречалась со знаменитостями и сильными мира сего. А потому какой-то бостонский профессор не показался ей особо значимой персоной – наверняка очередная пешка в тщательно продуманной партии, разыгрываемой Алисией, чтобы всеми правдами и неправдами пропихнуть свою дочь Брук в Стэнфорд. Однако сегодня, за три дня до окончания досрочной подачи вступительных документов, вид его кольнул Марен в сердце, послужив грозным напоминанием – на тот случай, если до нее так и не дошло, – что для Винни путь в Стэнфорд заказан.

С хрустом вытянув шею, затекшую от лежания в неудобной позе, Марен захлопнула крышку ноутбука и зашарила рукой под подушками, нащупывая телефон. Винни прислала ей сообщение, что идет домой, но, когда Марен выудила телефон и разблокировала экран, она недоуменно захлопала глазами – часы показывали половину двенадцатого вечера, и, следовательно, сообщение от Винни пришло более часа назад. Неужели дочь тихо проскользнула в дом и легла спать, не пожелав маме спокойной ночи?

Не успела она соскочить с дивана, чтобы заглянуть в дочкину спальню, как в дверь нетерпеливо позвонили, затем истошно забарабанили, и Марен внезапно сообразила, что именно эта какофония звуков и пробудила ее ото сна. Пряча улыбку, она представила топчущуюся на крыльце Винни, снова забывшую ключи. Ее дочь обладала острым умом, но была при этом до смешного безалаберной.

– Да иду я, иду! – закричала Марен, подходя к двери их крошечного одноэтажного коттеджа.

Потянув за ручку, она приготовилась одарить Винни классической материнской улыбкой, явственно говорящей: «Спасибо, что соизволила вернуться, но где тебя черти носили?» – однако, стоило ей распахнуть дверь, как кривоватая ухмылка мгновенно слетела с ее лица.

На крыльце стояла вовсе не ее дочь. Ничего подобного. На крыльце, под тусклым, облепленным расплющенной мошкарой фонарем, возвышался полицейский в полном облачении, и Марен инстинктивно поплотнее запахнула на груди мешковатый кардиган, накинутый на линялую пижаму.

– Здравствуйте. Чем обязана?

Ей с детства внушали, что полицейские – ее самые надежные друзья и заступники, однако печальный опыт общения с ними, полученный много лет назад, научил ее как можно реже попадаться им на глаза.

– Добрый вечер, мэм. Разрешите представиться – сержант Уилсон. А вы миссис Прессли?

Откуда ему известно ее имя? Сердце Марен замерло.

– Д-да?

– Ровина Прессли – ваша дочь?

– Да. – Она чувствовала, как в ней растет страх.

Никто никогда не называл Винни полным именем!

– Мэм, очень сожалею, но у меня для вас печальные новости. Ваша дочь попала в серьезную аварию.

– Нет, – недоверчиво тряхнула головой Марен. – Вы, должно быть, спутали ее с кем-то другим.

Ей захотелось захлопнуть дверь и снова задремать или погрузиться в размышления, унимая горькую обиду от нанесенного Алисией оскорбления. Ей захотелось исчезнуть – куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

– Мэм, это смартфон вашей дочери?

Сержант Уилсон протянул ей айфон в знакомом розовом чехле. В его здоровенной лапе он смотрелся на редкость забавно, и Марен чуть было не отметила это вслух, будто хорошая шутка доказала бы, что перед ней вовсе не телефон Винни. И всё же… Словно во сне Марен взяла смартфон. Экран был разбит вдребезги. Она перевернула айфон, вопреки всему надеясь, что на задней панели не окажется опознавательного знака, единственного в своем роде пластикового держателя в форме ролла с лососем, на который Винни спустила часть заработанных денег… Марен обдало горячей волной страха.

– Боже мой… Она… С ней все хорошо?

– Как я уже говорил, она попала в серьезную аварию. Упала с электроскутера. Ее отвезли в Мемориальную больницу. Сожалею, но никакими сведениями о ее здоровье я не располагаю.

– Но ведь она жива? Жива?

– Никаких подробностей мне не сообщили. Сказали лишь поставить в известность ее родителей и сопроводить их в больницу. – Сержант Уилсон переступил с ноги на ногу и вытянул шею, заглядывая Марен через плечо. – А отец Винни дома?

– Нет. Я одна. Мы с дочкой живем вдвоем.

Сержант понимающе кивнул.

– Вы готовы ехать со мной в больницу, мэм, прямо сейчас?

Марен не ответила. Не шелохнулась.

– Мэм?

– Хорошо. Дайте мне минуту.

Стоило ей закрыть дверь и направиться в спальню, чтобы переодеться, как ее охватила настоящая паника. Марен прислонилась к дверному косяку и на миг зажмурилась, чтобы хоть немного прийти в себя и унять дрожь в ногах. Придерживаясь рукой за стену, она сделала несколько шагов и замерла, вглядываясь в развешанные фотографии. Каждый день она деловито сновала мимо, почти не обращая на них внимания, но теперь не могла оторвать глаз. К горлу ее подступили рыдания. Вот Винни празднует пятый день рождения и улыбается от уха до уха щербатым ртом, в котором не хватает двух выпавших молочных зубов. Вот они с Брук, крепко обнявшись, в одинаковых футболках с эмблемой Стэнфорда позируют на пляже перед бунгало Стоунов на острове Сан-Хуан. Им обеим по десять лет, и они всё еще лучшие подружки. Вот Винни на прошлогоднем школьном балу в нежно-голубом платье, подчеркивающем, но не выставляющем напоказ ее естественную красоту, и на высоченных каблуках-шпильках. И так не маленького роста, Винни кажется здесь просто моделью на подиуме. А вот последний снимок, сделанный месяц назад, когда ее приняли в Национальное почетное общество. На нем Винни почти столько же лет, сколько было Марен, когда жизнь ее пошла под откос… Марен смотрела на фотографию и думала, что всегда хотела только одного – отвести беду от Винни и подарить ей счастье. Дочь была для нее всем. Она вскинула вверх полные слез глаза и пламенно взмолилась могущественной высшей сущности, в которую давным-давно перестала верить: «Пусть с ней все будет хорошо. Прошу тебя, прошу тебя. Прошу».

Сержант Уилсон включил мигалку, и патрульная машина, прежде чем выехать на магистраль, ведущую к Мемориальной больнице, понеслась, вихляя, по кривым переулкам их скромного райончика, одного из немногих, что еще остались в пораженном индустриальным бумом Сиэтле. Марен ехала следом, пытаясь держать подобающую дистанцию, но то и дело подъезжала к полицейской машине почти вплотную – мозг отказывался служить ей, и всю ее трясло. Мысли, одна другой страшнее, вихрем проносились в голове. Что, если Винни умрет раньше, чем они доберутся до больницы, и Марен не успеет с ней попрощаться? Что, если Винни парализует? Что, если у нее обнаружатся необратимые повреждения мозга? И как – хотя это тревожило ее меньше всего – как, вне зависимости от диагноза Винни, она оплатит астрономические медицинские счета?

Несмотря на то что она проработала на Алисию более десяти лет, продержавшись дольше всей ее домашней прислуги, медицинская страховка в заключенный между ними договор не входила. В прошлом году Марен прошерстила медицинскую биржу штата и ужаснулась: ей оказалась не по карману даже страховка по субсидированной ставке. И потому, уповая на их с Винни хорошее здоровье, она потратила деньги не на страховку, а на замену трансмиссии в автомобиле. В конце концов, им оставалось продержаться всего ничего. Меньше чем через год Винни поступит в университет и получит льготную студенческую страховку. Но не откажут ли Винни в лечении? Может, написать Алисии? Как член правления Мемориальной больницы та в состоянии обеспечить Винни необходимый уход. Она всегда заявляла, что любит Винни как родную дочь. Не начнись пару недель назад это безумие с поступлением, Марен не колеблясь попросила бы Алисию о помощи. Теперь же она молила Бога, чтобы ей не пришлось этого делать.

Кое-как припарковавшись на первом свободном месте, Марен рванула к автоматическим раздвижным дверям, подбежала к девушке-регистратору и засыпала ее вопросами.

– Ваша дочь в операционной, – ответила девушка, сверяясь с компьютером. – Как только врачи освободятся, они пришлют кого-нибудь сообщить о ее состоянии. А до тех пор подождите в приемном покое.

Уже в операционной?

– Но… – заикаясь проговорила Марен. – Но… что у нее за операция? Это значит, она жива, так?

– Простите, но больше я ничего сказать не могу. У меня нет информации. Операция скоро закончится, и вы сами поговорите с врачом… Ой, погодите… Миссис Прессли, верно? У меня нет данных о медицинской страховке вашей дочери. Она у вас с собой?

– Э-э… нет… Я не захватила ее. Так торопилась, что вылетело из головы… – Марен, как бы сожалея, похлопала себя по карманам. – Но, надеюсь, это не отразится на ее лечении?

– Не отразится, но прошу вас указать номер ее страхового свидетельства при первой же возможности.

– Да, да, разумеется, – заверила ее Марен. – Сделаю это, как только смогу.

Не то чтобы Марен врала, впрочем, воодушевления в ее словах было больше, чем конкретных планов.

В приемном покое кроме нее находились совсем юная семейная пара с тремя ребятишками, носившимися как угорелые, а также лохматый бородач – то ли бродяга, то ли хипстер – и женщина в черной дутой куртке и бейсболке, облюбовавшая место в другом конце зала. Углядев одинокий стул, стоявший в отдалении от всех, напротив двери с табличкой «Посторонним вход воспрещен», Марен уселась на него и приготовилась ждать.

Через полчаса она вновь подошла к регистратору, чтобы выпытать у нее информацию или хотя бы прочесть по ее лицу, что с Винни все будет хорошо. Тщетно: от хирурга не было ни слова, да и выражение лица девушки, как и ее голос, не сообщило ничего нового. Марен поплелась обратно и только тут заметила, что юная семейная пара и бездомный хипстер исчезли, а вместо них появились новые взволнованные лица. Только женщина в другом конце зала все не прерывала своего одинокого дежурства. «Интересно, – мелькнуло в голове у Марен, – какая у нее печаль? Кого она ждет?» Женщина, как показалось ей, тоже не сводила с нее глаз. Марен попробовала утешить себя, что не у нее одной произошла трагедия, но это не помогло. Она рухнула в кресло и закрыла лицо руками.

Не может быть, чтобы история их жизни оборвалась вот так, на полуслове, из-за какой-то глупейшей аварии, из-за какого-то дурацкого электроскутера! Появление на свет Винни чуть не разорвало сердце Марен от горя. Но со временем, любуясь глазами дочки, горящими внутренним путеводным светом, Марен научилась подавлять в себе мерзкие, связанные с ее рождением мысли. А теперь она и вовсе позабыла про них, вспоминая лишь три прошедшие недели. За годы совместной жизни они никогда, никогда так не ссорились. И, произойди самое страшное, как Марен жить дальше, если последнее, что она сделала для дочери, – это растоптала ее мечты? Но ведь история их семьи предполагала совсем иное! Она обещала Винни славную победу – блестящее окончание Академии Эллиот-Бэй и поступление в Стэнфорд, а не борьбу за жизнь в операционной. Рукавом свитера Марен смахнула со щек слезы. Еще недавно она выла от тоски, воображая, какое беспросветное одиночество обрушится на нее, когда Винни уедет в университет. Но разве какое-то одиночество из-за отъезда дочери сравнимо со всепоглощающей, бездонной скорбью, готовой вот-вот навалиться на нее?.. Снова…

Часть I

1. Марен

ТРИ НЕДЕЛИ ДО ОКОНЧАНИЯ ДОСРОЧНОЙ ПОДАЧИ ВСТУПИТЕЛЬНЫХ ДОКУМЕНТОВ В СТЭНФОРД

В последние шесть с половиной лет не проходило и дня, чтобы Марен Прессли не мелькнула в коридорах сиэтлской Академии Эллиот-Бэй. Обычно она появлялась здесь как персональный помощник Алисии Стоун и представляла интересы своей работодательницы, которая, взвалив на себя многочисленные волонтерские обязанности, не желала исполнять их лично. По правде говоря, случаи, когда Марен заглядывала в академию в качестве мамы Винни, можно было перечесть по пальцам. В отличие от остальных мамаш учащихся, Марен крутилась как белка в колесе и дорожила каждой, так редко выпадавшей ей, свободной минуткой, а потому не имела привычки тратить драгоценное время на сование носа в школьные дела дочери. Винни и без нее прекрасно справлялась.

Однако в семь утра Марен получила сообщение от консультационного центра академии. Ее вместе с Винни просили – или вынуждали? – безотлагательно встретиться этим же утром с университетским куратором. Местные мамаши вечно судачили, что семь кураторов академии, по сути, обладают ничем не ограниченной властью и вольны распределять учащихся в элитные университеты по собственному усмотрению. На вечеринке по случаю начала учебного года Марен подслушала разговор группы родителей, рассказывающих, как они, все бросив, мчались в академию по первому же зову консультационного центра: титаны хай-тека срывались с совещаний, доктора – с плановых операций, а одна купавшаяся в деньгах разведенка – вы только представьте! – даже выскользнула из-под скальпеля хирурга, делавшего ей лабиопластику. (То, что мамаши в упор не замечали Марен, иной раз могло сослужить ей добрую службу.) Поэтому, взвесив все «за» и «против», Марен решила, что ради Винни ей стоит показаться в школе. По дороге, поглядывая на часы, она еще питала надежды, что встреча – каковы бы ни были ее причины – окончится быстро и у нее хватит времени разобраться с кучей работы, которой ее завалила Алисия.

Когда она зашла в кабинет мисс Лоусон, Винни, затянув длинные светлые волосы в неряшливый узел, уже поджидала ее, примостившись на краешке стула и мечтательно уставившись в стену. Проследив за ее взглядом, Марен пробежалась глазами по школьным афишам, спортивным флагам и пестрой мозаике фотографий, где студенты всех национальностей, высокие и низкие, большие и маленькие, толстые и худые, серьезно смотрели на нее на фоне утопающих в зелени учебных площадок и университетских корпусов в готическом стиле.

– Здравствуйте, мисс Лоусон. Я Марен Прессли. Мы встречались с вами прошлой весной.

Марен пожала куратору руку и пристроилась на свободном стуле рядом с Винни.

– Да, да, – поддакнула мисс Лоусон, расплываясь в широкой улыбке. – Поверить не могу, что вы – мама Винни. Вы так молоды!

Она повернулась к девушке и доверительно сообщила:

– Ты просто счастливица. Моя мать родила меня в сорок три года, и люди думали, она моя бабушка. Я просто сгорала со стыда. А вас с мамой можно принять за сестричек, особенно если одеть одинаково.

– Если бы всякий раз, как я это слышу, мне платили… – хихикнула Винни.

В свои тридцать пять лет Марен в элитной частной школе Эллиот-Бэй выглядела настоящей белой вороной. В зажиточном Сиэтле матери ее возраста чаще всего катали в колясках младенцев да семенили за только-только начавшими ходить карапузами. И хотя она старалась не привлекать к себе внимания, в академии ее цветущее юностью лицо разительно выделялось среди поблекших лиц прочих родительниц, годившихся в большинстве своем ей в матери. Но, незначительно выигрывая у них в возрасте, Марен заметно проигрывала им в статусности. Она не обладала ни малейшим атрибутом принадлежности к высшему обществу: ни роскошным электромобилем, ни фирменной спортивной одеждой вкупе с дизайнерскими сумочками, ни престижной специальностью или ученой степенью, о которых так приятно намекнуть в дружеской беседе, небрежно упомянув не самое ходовое название своего университета: «Как любил говорить мой преподаватель по маркетингу в Келлоге…» – а лучше и вовсе аббревиатуру: «Когда я училась в ГШБ…» Поэтому Марен, изнывая, считала оставшиеся до весны дни. Весной Брук, дочь Алисии, и Винни должны были окончить академию, а Марен – раз и навсегда распрощаться с этой клоакой.

– Итак… значит… э-э-э… – Мисс Лоусон нервно потеребила пирсинг в хрящевой пластинке уха. – Меня уполномочили сообщить вам не самые приятные известия.

Марен навострила уши. Слишком уж не вязались эти слова со всей обстановкой консультационного центра, призванного «превращать мечты в реальность».

– Ну и?..

Подсунув под себя загрубелые руки, Марен коротко стриженными ногтями впилась в изящные шерстяные брюки: в прошлом году она урвала их в благотворительном магазинчике «Вале-Вилладж», куда отвозила гигантскую гору тряпья, извлеченного из шкафов Алисии и Брук. Как ни велико было искушение, Марен, призвав на помощь всю силу воли, ему не поддавалась и придерживалась строгого правила – никаких обносков с плеча нанимательницы. Даже ради Винни.

Правда, однажды она его все же нарушила, вскоре после того как Винни поступила в девятый класс академии. Дочь упросила Марен забрать выброшенный Брук за ненадобностью модный рваный свитерок розового цвета, совсем новый, с несрезанными ярлычками. На следующий же день Винни отправилась в нем в школу, но, вернувшись с тренировки по бегу, прямо на пороге рывком выхватила свитер из спортивной сумки и изорвала его в лоскуты. Тогда и пришел конец многолетней пламенной дружбе девочек, и Брук начала демонстративно избегать общества Винни. Почему – Марен так и не поняла. Брук всегда казалась ей доброй и отзывчивой. И ее поведение поставило Марен в такой же тупик, что и Винни.

– Какие новости вы хотите нам сообщить, мисс Лоусон? – прямо спросила Винни.

Пока мисс Лоусон, пряча глаза, перебирала на столе бумаги, Марен сохраняла на лице безучастное выражение и благопристойно сидела, выпрямив спину. Похоже, эта привычка, с детства вбиваемая в нее матерью в душных комнатах родного дома и в загородном клубе, осталась единственным связующим звеном в цепи их давным-давно прервавшихся отношений.

Мисс Лоусон вскинула голову, словно сверяясь с установленным на потолке телесуфлером.

– Хм… э-э-э… понимаете ли…

Она закатала рукав, так что на внутренней стороне предплечья обнажилась крохотная татуировка с черной бабочкой, и продолжила:

– Четверо студентов-спортсменов – рекорд для нашей академии, честное слово! – подали заявления в Стэнфорд. Я знаю, что в прошлом году мы с Винни обсуждали досрочную подачу в этот университет, и в течение ближайших трех недель ей следовало бы отправить документы, однако… Однако вынуждена вас огорчить: мы связались с приемной комиссией Стэнфорда, и нам заявили, что в этом году они возьмут из нашей академии только одного дополнительного студента.

– Но в прошлом году они брали семь человек, разве нет? – Голос Винни звенел от волнения.

– Верно, – кивнула мисс Лоусон, – но, оказалось, в этом году они собираются принять как можно больше выпускников из обычных общеобразовательных учебных заведений и вынуждены сократить количество поступающих из привилегированных частных школ, таких как наша академия.

– Но я перешла из обычной школы в академию только затем, чтобы повысить шансы на поступление в Стэнфорд!

Прежде чем мисс Лоусон успела открыть рот, в разговор вклинилась Марен.

– Все это очень интересно, – сказала она, – но какое отношение это имеет к Винни? Она лучшая ученица и, кроме того, имеет бесспорный приоритет: Винни – студентка в первом поколении.

Как им объяснили в консультационном центре прошлой весной, Винни представляла особый интерес для элитных колледжей. Их прельщало то, что в своей семье она была первой, кто поступал в высшее учебное заведение. Это считалось козырем и давало преимущество перед остальными. Марен это приятно удивило, хотя, надо признать, ничего особо отрадного тут в общем-то не было – все равно что получить Нобелевскую премию после смерти. Однако, зная, насколько это важно для Винни, Марен ликовала. Вероятно, Винни тоже праздновала победу. Похоже, преждевременную. Что ж, если им собираются отказать, пусть проявят любезность и выложат все начистоту.

Мисс Лоусон поерзала в кресле.

– М-м… да, разумеется, как мы уже отмечали, при прочих равных Винни была бы превосходным кандидатом для поступления, но… Но теперь приходится учитывать, что в этом году наши бесподобные спортсмены заняли почти все свободные места, хм… Более того, знаете ли, в нашей школе имеются ученики, обладающие еще большим, чем у Винни, приоритетом. Само собой, Винни вольна поступать как ей заблагорассудится и может попытать счастье со Стэнфордом, однако мы полагаем, ей лучше подать заявление в какой-нибудь другой университет, за поступление в который в нашей школе сражаются не столь отчаянно. В конце концов, козырь Винни дает ей шанс поступить в любой университет, входящий в расширенную Лигу плюща.

Марен метнула на мисс Лоусон взгляд, исполненный отвращения, который та, вероятно, приняла за растерянность.

– Расширенной Лигой плюща, – пояснила она, – мы называем ассоциацию восьми старейших университетов Америки и объединение университетов со схожей репутацией и правилами приема. В это объединение входят, в частности, Стэнфорд, Массачусетский технологический институт, Калифорнийский технологический институт и Чикагский университет. В любом случае повторю: помимо Винни в нашей школе есть ученики, которые не только обладают всеми преимуществами для поступления в Стэнфорд, но и намерены поступать только туда.

Марен стиснула зубы и сощурилась, чтобы не выдать клокотавшей в ней ярости. Ее материнские чувства были возмущены до предела. Понятно как дважды два, что на самом деле скрывалось за словами мисс Лоусон. Они хотят расчистить дорогу либо для «наследника» Стэнфорда, студента, чьи родители когда-то окончили этот университет, либо для толстосума с мешком денег. А может, для студента, у которого есть и то и другое. Все они в этой академии одинаковы. Все они твердят о равных возможностях и справедливости, но стоит кому-то ненароком встать у них на пути, и они тотчас, без малейшего зазрения совести деликатно (в конце концов, это же Сиэтл) избавляются от более слабых и менее удачливых, чтобы не нарушить свои планы.

– Но как же так, мисс Лоусон? Вы сами убеждали меня прошлой весной, что ни у кого в Эллиот-Бэй нет таких великолепных шансов для поступления в Стэнфорд, как у меня. Так почему вы советуете мне, а не другим ученикам поискать новый университет?

– Винни, ты же знаешь, мне запрещено обсуждать с тобой других учеников.

– Значит, вы всем это говорите? – допытывалась Винни. Голос ее предательски дрожал.

– Вин, это неважно. – Марен нежно дотронулась до руки дочери. – На Стэнфорде свет клином не сошелся. Найдем тебе другой университет, и все сложится замечательно. Обещаю.

– Да при чем тут это? Как ты можешь вот так просто сдаться? Речь идет о моем будущем. Чем Крисси или Брук лучше меня? С чего вдруг они должны занять мое место? Их матери все за них делают, только что тесты не пишут. Я же всего добилась сама.

Мисс Лоусон оторвалась от монитора компьютера и расплылась в улыбке.

– Возможно, тебе следует взглянуть на это с другой стороны, Винни. Считай, что судьба дает тебе еще один шанс. Ты добилась потрясающих успехов, и я уверена, мы подберем университет, который сможет предложить тебе солидную стипендию. Что ты думаешь об Орегонском университете? Или Университете Кейс-Вестерн? Когда они заманивают таких звездных абитуриентов, как ты, их щедрость не знает границ.

– С чего вы взяли, что мы не в состоянии заплатить за учебу? – огрызнулась Винни, никогда раньше не позволявшая себе подобного оскорбительного тона в общении со старшими. – Если мы не так богаты, как остальные, это не значит, что нам нужна благотворительность.

– Вин, довольно! – прикрикнула на дочь Марен, к облегчению растерявшейся мисс Лоусон, которая явно не знала, что ответить, и резко обернулась к куратору: – Благодарю, что поставили нас в известность. Разумеется, мы многое не успели обсудить, но, думаю, на сегодня достаточно. Мы и так отняли у вас время.

Красноречиво вздернув бровь, Марен взглянула на дочку, подхватила с пола сумку, поднялась и направилась к двери. Подражая дамам из высшего общества, среди которых она вращалась только по мере необходимости, Марен выдавила из себя дружелюбную улыбку, пожелала мисс Лоусон хорошего дня и, подталкивая в спину по праву расстроенную Винни, покинула кабинет, чтобы… получить очередной пинок от судьбы.

Второй урок уже начался, но Винни не пошла в класс, а поплелась вслед за Марен на автостоянку, плюхнулась на пассажирское сиденье их машины, громко хлопнула дверью и разрыдалась.

– Это несправедливо, мам!

Черт побери, разумеется, несправедливо! Руки Марен тряслись от гнева, и ей никак не удавалось попасть ключом в замок зажигания. Все эти годы в академии об нее вытирали ноги, и она молча сносила пренебрежение, лишь бы дать Винни возможность раскрыть свои таланты. И чего ради? Ради горькой пилюли, которую сегодня заставили проглотить ее дочь? Однако… надо выдохнуть. Взять себя в руки. Винни и без того тяжело, нельзя усугублять ее страдания.

– Жизнь вообще несправедлива, – философски заметила Марен и положила руку на плечо дочери, но Винни тут же ее сбросила. – Послушай, я стараюсь, как могу, но я не всесильна. Если в Стэнфорде осталось одно свободное место, то его займет Брук, а не ты. А если ты и подашь заявление, уверяю тебя, Алисия меня уволит. Мы не имеем права так рисковать.

Марен повернула ключ. Мотор несколько раз чихнул и фыркнул, прежде чем завестись, а женщина застыла на сиденье, ожидая, когда Винни успокоится и вернется в школу.

– Но Стэнфорд – это моя мечта. Кроме Стэнфорда, мне ничего не надо. Они не посмеют забрать его у меня. Я делала все, что ты мне советовала. Мирилась с издевательствами из-за того, что годами выклянчивала эту мерзкую финансовую помощь, улыбалась, не высовывалась и усердно трудилась – лучше и больше всех.

В последний раз с таким горьким отчаянием Винни высказывала все, что накипело у нее на душе, в первый год обучения в академии, когда Брук и все ее одноклассницы отправились покупать бикини за тысячу баксов для отдыха во время зимних каникул. Каникулярные планы Винни предполагали нечто совсем другое – она собиралась помогать Марен выгуливать собак, чтобы наскрести денег на дорогостоящее снаряжение, необходимое для всех обучающихся в Эллиот-Бэй, поскольку учеников в обязательном порядке посылали на общественно полезные работы по уборке мусора с пляжей Тихого океана. Ирония ситуации, когда приходится убирать собачьи какашки, лишь бы не упустить шанса покопаться в мерзкой гнили и дряни иного рода, от Винни тогда не ускользнула.

– Винни, положа руку на сердце, ну почему Стэнфорд для тебя так важен? Не понимаю… Да любой диплом о высшем образовании распахнет перед тобой двери и подарит миллиард возможностей. Стэнфорд не единственный хороший университет. Что, если ты просто забила себе голову чудесной сказкой?

Хлюпнув носом, Винни настороженно покосилась на мать.

– Помнишь ту футболку с логотипом Стэнфорда, с которой я ни на день на расставалась?

– Ты хочешь сказать «не расстаешься». Ты же ее до сих пор носишь, хотя она тебе на нос еле-еле налезает, – поддразнила ее Марен.

– Ну да… – протянула Винни. – Тот день, когда Алисия мне ее подарила, так и стоит у меня перед глазами. Они только-только вернулись с Брук из поездки по Стэнфорду. Сколько нам тогда было? Лет восемь? А я помню все как вчера: Алисия протягивает футболку, кладет руки мне на плечи, смотрит прямо в глаза – у меня аж мурашки по коже бегут – и говорит, что Стэнфорд – самый лучший университет в Америке и что, если я буду стараться, я смогу туда поступить и стать такой же успешной, как и она. Ее слова запали мне в душу. Не то чтобы я не уважала твой выбор и не ценила все, что ты делаешь, не пойми неправильно, но… я хочу большего. Я хочу быть суперуспешной, как Алисия. Я хочу, чтобы меня все уважали.

Марен вздрогнула, как от удара.

– То есть я не имею в виду, что тебя люди не уважают… Просто Алисия любит повторять, что я для нее будто родная дочь. И заявление Стэнфорда ничего не значит. Алисия наверняка отыщет какую-нибудь лазейку и сможет устроить в Стэнфорд двоих. То есть вдруг у нее были бы близнецы, а? Неужели ты думаешь, она бы позволила поступить в Стэнфорд только одному из них? Да ни за что! Она всегда мечтала, чтобы мы поступили туда вместе, когда закончим школу. Мы с Брук постоянно это обсуждали.

– Окончим, – поправила ее Марен. – Но нет, Алисия тут бессильна.

– Ой-ой, граммар-наци. Это не собеседование. Это раз-го-вор.

– Прости… – Марен почувствовала угрызения совести – вечно-то она шум из-за пустяков поднимает. – Что ж, картина мне ясна. Понимаю, Алисия – твой герой, однако ты кое-что упускаешь из виду. У Алисии на Брук большие планы и, прокладывая ей дорогу, она ни перед чем – и ни перед кем – не остановится.

– Знала бы ты, какой грязью поливает Брук свою маму на каждом углу. Уши в трубочку сворачиваются. Но Алисия просто хочет ей помочь. А Брук не понимает своего счастья. Да она даже не хочет в Стэнфорд. Кроме того, ее средний балл довольно посредственный. Все это должно ее, ну, вроде как… дисквалифицировать.

Винни замолчала, переводя дыхание, и Марен кивнула.

– Солнышко, я все понимаю. У тебя есть повод злиться, но мы в таком положении, что нам нельзя рисковать. Алисия не должна узнать, что ты намерена обойти Брук. Давай не раскачивать лодку. Если Алисия будет на нашей стороне, ты, безусловно, поступишь в какой-нибудь отличный университет. Гарвард? Йель? Колумбия?

– Нет.