Томас Плетцингер
Дирк Новицки. Мечта, ставшая реальностью
Кошкина гора
Суперзвезды вечны, они застыли в своих знаковых моментах. Джордж Клуни всегда выглядел как Джордж Клуни, Одри Хепберн всегда стояла и будет стоять перед бутиками «Тиффани». В моем представлении Майкл Джордан навсегда останется Майклом Джорданом во время его шестой титульной победы, хотя я знаю, конечно, что сейчас он крепкий мужчина за пятьдесят. Это как если бы суперзвезды не были привязаны к течению времени, как все остальные люди. Их великие фильмы, их самые известные видео, их лучшие игры будут существовать всегда, и я каждый раз поражаюсь, когда они вдруг стареют и становятся более приземленными.
И наоборот, когда я вижу детские портреты известных людей, я всегда думаю: ведь правда, они тоже должны были родиться, как и мы все, у них тоже было детство. Когда-то они были такими же, как мы. Это непримечательная, но захватывающая мысль, и я считаю, что нас особенно интересует это их детство, потому что мы хотим понять, когда они свернули с «нашего» пути. Что сделало их другими и каковы причины. Какие качества, люди, травмы сделали их такими, какими мы знаем их сегодня. Из этих сверхсложных биографических причинно-следственных связей мы хотим смастерить правдоподобную историю.
Несмотря на то что, когда я впервые увидел в 1998 году, как играет Дирк Новицки, ему было 19 лет, в моей голове ему будет всегда столько лет, сколько было во время чемпионского титула, 33-летний в идеальном спортивном возрасте, и трудно представить, что он когда-нибудь покинет эту возрастную группу.
Чтобы сделать его реальным, я всегда пытался представить, откуда он приехал, где прошло его детство: Вюрцбург-Хайдингсфельд, жилой район, расположенный на холмах на юго-востоке города. Дом, несколько фото которого выложены в сети, его можно найти на гугл-картах, без пикселей, включая задний двор и гараж. Подобного типа дома, на одну или две семьи, расположены в жилых районах среднего класса, позади холмы и луга, несколько полей и автобусная остановка, автозаправочная станция и продуктовый магазин. Самая необычная вещь в доме родителей Дирка Новицки в Вюрцбурге – это название улицы: Unterer Katzenbergweg (дословно с немецкого «нижняя тропа на кошкиной горе»). В остальном все довольно обычно. В отдалении шумит шоссе.
Нетрудно представить себе, как проходит детство на этой улице. Захватывающий спуск к автобусной остановке поздним летним утром, а в январе подъем на поляну, где можно покататься на санках. Дирк Новицки вырос в этом доме вместе со своей сестрой Зильке, двоюродной сестрой Беттиной и двоюродным братом Хольгером Грабовым. В детских комнатах с кроватями из соснового дерева, стереосистемой Sony и трофеями, завоеванными в спортивной общине Вюрцбурга, на стенах плакаты со Скотти Пиппеном и Майклом Джорданом.
Летом 1978 года, именно тогда родился Дирк Новицки, его родители, Хельга и Йорг-Вернер, жили в этом доме уже в течение нескольких лет. Семья Новицки на первом этаже, семья Грабов наверху. У отца было свое малярное дело, которое он в свое время унаследовал от отца, мать решала организационные вопросы. Классическая модель западногерманской семьи. Отец садится за рабочий стол и решает рабочие вопросы, а мать – это душа семьи. Отец и мать, производство и канцелярия.
Оба родителя – увлеченные спортсмены, мать играет в баскетбол, отец – в гандбол, оба иногда играют в теннис. Их свободное время проходит в спортивном клубе, в спортивных залах и на спортивных площадках города. Семья среднего класса, не сильно богатая, но хорошо обеспеченная и прочно укоренившаяся в общественной жизни города.
На вопрос, какими в то время были отношения между детьми в доме, сестра Зильке скажет, что Дирка всегда брали с собой. Он был самым младшим, она была на три с половиной года старше его, его двоюродный брат – на два, но Дирк всегда хотел играть вместе с ними. Во все. Прыжки на скакалке, прятки, гонки. Насколько она помнит, родители брали их с собой везде и всюду, на игры в шашки и в гандбол. Дирк, вероятно, был еще слишком мал, чтобы помнить это, в первые несколько месяцев своей жизни он постоянно спал в полевой сумке за скамейкой игроков.
Позже дети залезали на гимнастическую стенку и подбадривали оттуда отца, они ждали перерыва, ведь в эти пять потрясающих минут им можно было самим бросить несколько мячей. Они проводили целые выходные в спортивном зале общины на берегу реки, на теннисных кортах, тартановых дорожках и в небольшом лесу по соседству, прямо за офисом службы занятости. Обедали в здании клуба – картофель фри с майонезом и содовая. Смех родителей с террасы, звон бокалов, летними вечерами вокруг прожекторов летают комары.
«Субботы были моими любимыми днями, – расскажет мне как-то Дирк на своей террасе в Далласе. – Мне было девять, десять, одиннадцать, двенадцать. Днем были наши юношеские игры, после чего играл мой отец, он все еще был в третьей сборной. Затем вторая, а вечером, в семь или в половине восьмого, первая сборная. Мы были в зале с половины первого до одиннадцати вечера. Между играми всегда ели мороженое, покупали картошку фри, пили колу. Мы играли в прятки с десятью-пятнадцатью другими детьми в большой, старой и запутанной подсобке для оборудования. Мы бросали на пол синие тренировочные маты, а потом прыгали на них с трех-четырех метров». И пока он будет говорить, его собственные дети в этот момент рядом с ним будут заниматься гимнастикой, время повернется вспять, вспыхнут воспоминания. «Субботы в зале на улице Шисхаусштрассе, – скажет он. – Это были мои любимые дни, я никогда их не забуду».
Дети семьи Новицки все пробуют, и родители позволяют им это.
Спорт в этом доме – это веселье, а не средство для достижения цели. Спорт – это игра. Спорт есть повсюду, но спорт – это еще не все. Речь идет не о деньгах или профессиональной перспективе. Спорт свободен от этих размышлений.
Хельга и Йорг не загружают этим детей. Но это не значит, что члены семьи Новицки не хотят побеждать. Спортом занимаются, потому что это очень весело – делать что-то так хорошо, как это только возможно. Новицки – командные спортсмены и люди своего клуба.
Дети развивают свои собственные амбиции. Вначале Зильке занимается легкой атлетикой, бегом с препятствиями и прыжками в длину, но вскоре она переключается на баскетбол, потому что быстро растет и любит игру своей матери. Первый вид спорта Дирка – это гандбол, юношеская команда группы F, затем теннис. В 1985 году Борис Беккер впервые выигрывает Уимблдон, Дирку семь лет, и парикмахер его матери подстригает ему волосы, как у Бориса, под горшок с макушкой по центру. Он носит ужасные толстовки пастельных тонов и джинсы-морковки. Во второй половине дня в воскресенье он сидит перед телевизором со своим отцом и смотрит большие игры гандбольного клуба «ТуСем Эссен»[13] по телевизору. Дирк обожает Йохена Фрааца и великого защитника Александра Тучкина.
Дирк всегда был самым высоким. Это выглядит нелепо, считает он: восьмиклассник, который смотрит сверху на головы учителей. Его футболки болтаются на худых плечах, он стесняется своего тела. Он не может найти подходящую одежду, а если находит, то она ему не нравится. Он постоянно чувствует себя не к месту. «Невероятно, насколько худым я тогда был», – расскажет он мне позже. Несколько парней из параллельного класса зовут его Скелетор в честь злодея из «Мастеров Вселенной». Дирк не считает это смешным, он смеется лишь для вида. Он еще недостаточно сообразителен, чтобы защитить себя. «Возможно, у меня были комплексы, – говорит он, оглядываясь назад. – Не знаю, но что-то было не так».
В течение этих лет его мать ходит с ним к врачу, и они делают рентген запястья. В то время такая проверка была модной, многим детям прогнозировали высокий рост. Педиатры всерьез обсуждали с родителями гормональную терапию для сдерживания роста. Аргументы за: одежду и обувь достать сложно, обычные кровати слишком короткие. Дирку прогнозировали рост 2,07 метра, это, конечно, много, но не стоит вмешательства, думали его родители. «Мне было тринадцать или четырнадцать лет, – вспоминает он. – Два и семь десятых метра казались мне огромным ростом».
Талант Дирка к броскам в прыжке и в полете – особенный, это сразу видно. Его теннисная подача сильна, что объясняется не только его ростом. Кроме того, он инстинктивно чувствует, куда подаст противник. Он бежит туда, где приземлится мяч, и ждет там. В то время он не был исключительно быстрым и проворным, но он уже понимал механизм игры. Он движется по необычным траекториям, его пути отличаются от тех, что используют его противники, они более нестандартны и интуитивны. «Мои родители привили любовь к спорту, они поддерживали все мои решения». Он всегда подчеркивает то, какую важную роль сыграли его родители. «И, очевидно, чувство мяча у меня от них, – скажет он в интервью веб-сайту «Атлетик» в 2019 году. – Они были моими первыми образцами для подражания, и я всегда буду благодарен им за это».
Для игры в гандбол его рост не так уж и плох. Он делает вид, что он Тучкин, бросает поверх голов других мальчиков, но на теннисе над длинным Каланчой все издеваются, когда он бьет не туда. Однажды отец противника заявил, что удостоверение игрока Дирка – подделка. «Мальчик на два года старше, – говорит он. – Посмотрите, какой он высокий». Если Дирк выигрывает, рост считается незаконным преимуществом, если он играет плохо, мальчишки смеются над его долговязостью. По крайней мере, так Дирк себе это представляет. Он один на теннисном корте, ожидания других родителей высоки. Теннис был немецким бум-спортом в восьмидесятых, символом социального статуса, проекционным экраном для надежд на процветание и славу. Каждый хочет стать следующим Борисом, следующей Штеффи, многие родители вкладывают средства в будущее тенниса своих детей: индивидуальные уроки, дорогостоящее оборудование, амбиции и интриги.
Дирк побеждает чаще, чем проигрывает, но он недоволен своими успехами в теннисе. Он любит игру, но то, что происходит вокруг него, начинает его напрягать. Ожидание между матчами утомительно, он часто проводит вместе с отцом все выходные. Поездка на автомобиле, затем игра, но в основном он ждет и смотрит, как играют другие. Все индивидуалисты раздражают Дирка, его раздражает суета родителей, разговоры, их бурчание и шепот.
Старшие в семье Новицки установили баскетбольное кольцо за домом. Двоюродный брат Дирка Хольгер уже играет в клубе, Зильке тоже вступила в команду по баскетболу. Дирк все еще играет в гандбол, а его отец теперь его тренер. Что ему нравится в спорте, так это то, что вся команда постоянно вместе, что она выигрывает и проигрывает вместе. В раздевалке все вместе шутят, эти шутки прямые и иногда жесткие, но всегда открытые. Гандболисты не шепчутся за спиной.
Когда кузен Грабов и его друзья играют на заднем дворе, Дирк обычно стоит рядом и смотрит. Он впитывает важные имена: Мэджик и Берд, Джордан и Пиппен. Если кто-то отсутствует, он играет вместе с ними, то, что он младше, не бросается в глаза. У них он учится баскетбольным словечкам. Дирку двенадцать, когда его спортивный учитель Юрген Мэн в гимназии имени Рентгена спрашивает его, хочет ли он вступить в баскетбольный клуб. Ему двенадцать с половиной лет, когда он впервые начинает тренироваться в клубе «ДЮК Вюрцбург»[14]. В тринадцать лет его тренер Пит Шталь разрешает ему играть на позициях для игроков с маленьким ростом, несмотря на то что он высокий. Дирку четырнадцать, когда Команда мечты выигрывает золото в Барселоне. Он наблюдает за тем, как сборная Германии с Хеннингом Харнишем и Детлефом Шремпфом проигрывает 68:111 против американцев. Он вешает плакат Скотти Пиппена в своей комнате и представляет, каково было бы играть против него. Каково это – быть Скотти Пиппеном.
В 1992 году Дирк и школьная команда из гимназии имени Рентгена отправляются в Берлин для финального этапа подготовки молодежи к Олимпиаде. Разогреваясь, он разбегается, ведет мяч с левой стороны через линию штрафного броска, входит в вираж и отталкивается. В гандболе он привык отталкиваться одной ногой, левой лодыжкой. Дирк взлетает и летит. Первый данк, момент посвящения для каждого баскетболиста. «Это был очень важный момент, – говорит он позже. – То, что я закинул хотя бы один мяч до начала игры».
В 15 лет он достигает двухметровой отметки в росте. Летом другие дети идут в открытый бассейн, а Дирк остается дома. Он не хочет снимать свою футболку, ему стыдно показывать свои выпирающие ребра, долговязое и непропорциональное тело. В Далленбергбаде строится новая гигантская горка для тюбинга, крупнейшая в Европе. «Конечно, это была сенсация, – позже расскажет он. – Приходилось часами стоять в очереди за тюбами, тебя несет вниз, нереально круто. Но я все это знал только по рассказам, в бассейн я не решался ходить». Парни ходят туда каждый день летом, в тени 30 градусов, но Дирк остается дома и в одиночестве играет в баскетбол на заднем дворе.
«Ты идешь плавать?»
«Не-а. Я остаюсь здесь».
«Ты сумасшедший? Пошли в бассейн!»
«Не-а».
«И что же ты будешь делать?»
«Я останусь здесь, буду играть».
«Старик!»
Ему нравится в одиночестве коротать время, ему не нужно для этого многого, только он сам и мяч. На заднем дворе его рост не имеет значения, во время тренировок высокий рост внезапно становится преимуществом.
Он попадает в корзину все чаще и чаще, затем другие тоже это замечают. На тренировках школьной команды он неожиданно становится лучшим. Под солнцем выступает смола на деревянных скамейках болельщиков, одуванчик прорастает сквозь щели в покрытии игрового поля, и Дирк делает бросок за броском, он бросает час за часом. В течение многих дней, говорят его друзья, в течение всего лета. Вот так это было.
В сентябре 2012 года я стою перед домом его родителей и жду Дирка Новицки. Все началось здесь. На этом заднем дворе земля была подготовлена к его точности, сосредоточенности, способности не отвлекаться. Не отвлекаться на речной лед, на десятиметровую доску, на гигантскую горку, на следующую серию «Полицейских из Беверли-Хиллз» с Эдди Мерфи, на первые сигареты, которые другие курят за трансформаторной будкой на набережной. А после не отвлекаться на десятки тысяч людей на баскетбольных аренах мира, на миллионы людей у экранов телевизоров, на ожидания или требования. «Уже тогда Дирк умел отлично концентрироваться, – рассказал мне напарник Новицки Марвин Уиллоуби, который даже некоторое время жил с семьей Новицки в одном доме. – Лучше всех нас».
Шум в Техасе был внушительным, ослепительные фары и великолепие, но я непременно хотел еще описать, как Новицки работал вне большой арены. Срок отправки моей истории приближался. Я поддерживал связь с Гешвинднером и знал, что они проходят летнюю подготовку в Раттельсдорфе и в Вюрцбурге, один раз приезжал Гешвинднер, другой – Новицки. Я даже не ждал ответа, когда с осторожностью спрашивал, но затем Новицки сам написал мне время, адрес и в конце: «Приезжай! Мы поедем в Раттельсдорф, это в 70 километрах к северо-востоку, тренировка начинается в половине одиннадцатого, будет время поговорить по пути».
Я приехал слишком рано, поэтому я устраиваюсь на тротуаре и начинаю осматривать фасад дома. Связь между огромным Дирком на фасаде «Американ Эйрлайнс-центр» и мальчиком, который вырос в доме на две семьи, стоявшем передо мной, казалась слишком простой, но я все еще интересуюсь этим (поиском правдоподобной истории). Я бегаю вверх и вниз. Сажусь, снова встаю. Позвонить в дверь семье Новицки мне не приходит и в голову, поэтому я жду в лучах утреннего солнца. Сосед выкатывает на улицу желтую бочку и здоровается, несколько детей проходят мимо в сторону школы. И как только я собираюсь написать ему СМС, дверь открывается, и выходит Дирк Новицки со спортивной сумкой через плечо.
«А, это ты, – говорит он, увидев меня. Он открывает дверь гаража. – Пошли».
19/6/1978
Одна из историй о Хольгере Гешвинднере: в день, когда родился Дирк Новицки, в Панджшерском ущелье в Афганистане стояла жара – термометр показывал сорок градусов в тени. Это было 19 июня 1978 года, ближе к вечеру. Узкая грунтовая дорога, извивающаяся вдоль голых склонов холмов, сотня оттенков от красного до коричневого, от грязно-серого до пурпурного. В этих местах почти не было деревьев, не было цветов, только мелкая поросль цеплялась за камни. Дневной свет все еще нависал над вершинами холмов на дальнем берегу, но даже в тени ущелья было жарко. Река была синей и прозрачной, лишь звук порогов нарушал тишину.
Потрепанный автобус «Фольксваген» медленно въехал в ущелье. Белая крыша, бирюзовый корпус, на крыше багажная полка с кожаным чемоданом и запасными шинами. Мюнхенский номерной знак, M – VS610, оба задних фонаря разбиты. Позади него ехал «Лендровер», над оврагом клубилась пыль. «Фольксваген» принадлежал Георгу Кендлу, родившемуся в 1939 году, учителю английского языка и спорта в старшей школе Амани в Кабуле, на заднем сиденье расположился Хольгер Гешвинднер и читал вслух книгу Лэйна Фокса «Александр Великий», книгу о путешествиях императора Александра. Стукнула канистра с питьевой водой, запахло луком и бензином.
Тургруппа путешествовала четыре недели. Ранее их маршрут пролегал через Босфор и Дарданеллы, вдоль реки Бига Чайи, которая во времена Александра называлась Граникос, к Иссосу и Гавгамеле, через Черное и Каспийское моря, через Исфахан и Персеполис. Большую часть времени они проводили на улице, дикие собаки завывали и лаяли, вечерний огонь мерцал. Они ели консервированный гуляш и перец с деревенских рынков, через которые они проезжали, в дороге они читали друг другу вслух. Каждую ночь они распаковывали портативную печатную машинку и печатали ежедневный отчет.
Мужчины могли бы охотиться, ведь в тех местах должны были водиться кабаны, кролики и фазаны, но на этот раз у них не было с собой ружей. Ситуация в Афганистане в течение нескольких месяцев была запутанной, политическая и религиозная неразбериха, и обстановка уже не была такой безопасной, а оружие усугубляло конфликт. Ночью они спали поочередно на крыше или в машине, один наверху и один внизу, иногда брали с собой других путешественников, иногда местных жителей. Порой они нанимали лошадей для частных поездок или для воспроизведения нескольких битв времен Александра. На длинных маршрутах через бесплодную сельскую местность они сменяли друг друга за рулем. Гешвинднер ехал дольше всех. Часть своего путешествия они совершали с несколькими другими немцами, передвигавшимися на внедорожнике, а когда в долине реки Харут-Руд отказал дифференциал «Лендровера», Гешвинднер снял его с помощью гаечного ключа и молотка, и они продолжили путь на переднем приводе.
«Стоп, Георг! – внезапно крикнул Гешвинднер. – Стоп!» Кендл ударил по тормозам, фургон остановился. «Лендровер» едва успел затормозить, камни полетели в стороны, пыль разлетелась над пропастью. Путешественники вышли. Под ними между камней и скал извивалась синяя струйка реки, вдали виднелся брод. Согласно карте, сегодня нужно было пересечь реку, следующая деревня находилась на другой стороне, и после их ждало еще около двадцати пяти километров гравия, затем грунтовая дорога должна была перейти в бетонную, ведущую к Кабулу.
Через пропасть тянулась проволочная веревка, посредине свисала ржавая гондола, что-то вроде корзины. С другой стороны ущелья за кронами деревьев виднелось жилище, по подлеску бегали две козы. Гешвинднер увидел гондолу и представил себе, каково это – скользить по ущелью. Ему нравились такие идеи, ему нравилось отклоняться от пути. Возможно, было бы лучше проехать с другой стороны, не по запланированному маршруту, возможно, он встретил бы местных жителей, известных своим гостеприимством, возможно, там их ждала бы хорошая история. А может быть, и нет. Но он узнал бы это, только если бы побывал там.
«Я еду туда. Там должны быть люди».
«Ты псих».
«У них есть козы. И я голоден. Мы возьмем немного еды и поедем дальше».
«Ты сошел с ума. Эта штука слишком старая».
«Слишком высоко. Ты псих».
«Не спеша», – пробормотал Гешвинднер, начиная подниматься по склону к ржавому креплению проволочного каната, выглядевшего как своего рода треножник, который был вкручен в скалу. Гешвинднер проверил веревку и задумался. Он делал подсчеты. В этом месте ущелье имело ширину не более тридцати или сорока метров, гондола в середине канатной дороги висела, возможно, в десяти метрах над водой. Пеньковый трос, по которому ее можно было перетянуть, лениво раздувался на ветру. Ему нужно было пройти пятнадцать метров, точка невозврата, тогда он смог бы сесть в корзину и спокойно перебраться на другую сторону. Гешвинднер снял рубашку и повесил ее на треножник, затем взял тряпки и разорвал их на полоски. Он осторожно обмотал лоскутами свои руки, опустился на колени и бросил взгляд на Кендла и остальных.
Георг Кендл был разумным человеком. Паника была ему совершенно чуждой, он всегда сохранял ясную голову: на Ринджани в Индонезии, в Афганистане после переворота.
Спустя десятилетия он назвал своего друга Хольгера «физическим монстром», железным и гибким мускулистым человеком. «То, на что он был способен физически, было безумием».
И это было слишком смелым, слишком диким, слишком рискованным даже для Георга Кендла. Веревка свистела на ветру, река плыла под ним. Гешвинднеру, похоже, это нравилось. «Мы здесь не для простого удовольствия», – сказал он, ухмыляясь, а затем бросился на веревку мощным прыжком.
В 1978 году Гешвинднер был странноватым человеком, он носил афрокосички и клетчатые рубашки, был приятным человеком в общении, физиком с интересом к фэншую и астрологии, материалистом с любовью к философии, космополитом с гессенскими корнями, мятежником и просветителем. Он также был лучшим баскетболистом Германии. Звезда маргинального спорта в футбольной стране, атлет с высоким ростом своих способностей, свободный духом и мыслями. Ростом 1,94 метра, вышибала с невероятно сильными ногами. На Олимпийских играх в Мюнхене он был капитаном национальной команды, в Бундеслиге он был самым современным и нетрадиционным игроком.
Днем он работал в Институте Макса Планка, жил в коммуне и в 1970-х носился по Мюнхену на своем «Порше-911». Коммуны, забегаловки, берега Изара. Годы были дикими, противозачаточные только что одобрили, и СПИДа еще не существовало. Гешвинднер посещал лекции Карла Фридриха фон Вайцзеккера, читал Мао и смотрел фильмы Чарли Чаплина и Ли Марвина «Кошка Баллу». «У каждого человека в запасе имеется приблизительно 30 000 дней, – объяснит он мне годы спустя. – Так зачем водить «Порше» лишь когда тебе стукнет семьдесят?» Были известные футболисты из «Баварии»: Беккенбауэр, Хенесс, Обермайер и Лангханс. И был Хольгер Гешвинднер.
В один из этих диких и безумных вечеров в мюнхенском пабе Георг Кендл подошел и заговорил с ним. Кендл тоже был баскетболистом, но не настолько успешным. От одного друга он слышал, что Гешвинднер собирался пересечь Ближний Восток на автобусе «Фольксваген». Он просто спросил его об этом. «Конечно, – сказал Гешвинднер, – поехали вместе». Сначала они стали спутниками в путешествиях, затем друзьями, они могли часами рассказывать друг другу истории, перепрыгивая с темы на тему, они могли часами молчать вместе. Кендл сохранял хладнокровие, когда дела шли плохо. Оба жили не в роскоши. Их многое сближало.
И теперь Кендл наблюдал, как Хольгер Гешвинднер двигался вперед, переставляя руки к середине веревки. Канат казался ему слишком прогнившим и потрепанным, слишком сильно раскачивался, горячий ветер свистел в ущелье. Меж тем еще один путешественник проверил треножник, как будто мог еще чем-то помочь. Гешвинднер продолжал двигаться вперед, четыре, семь, девять метров, под ним зияла пропасть. Река показалась Кендлу слишком мелкой, слишком много камней выглядывало из-под воды, даже отсюда можно было увидеть каменистое дно.
Через десять метров Гешвинднер заметил, что тонкие волокна прогнившего троса легко просачивались сквозь его тряпичные бинты, у него обгорели руки, и когда он просто висел на правой руке над ущельем, то увидел, что кровь просачивается сквозь белый материал на его левой руке. Веревка начала раскачиваться сильнее. Еще два перехвата, потом он понял, что это была плохая идея – повиснуть над пропастью. «Возвращайся! – взревел Кендл. – Возвращайся, дурак!»
Теперь Гешвинднер болтался на высоте восьми, может быть, десяти метров, под ним только пропасть, вода и камни. Ему оставалось лишь крепко держаться за веревку. Она раскачивалась под весом его тела, дул сильный ветер, движение вперед и назад было не остановить, амплитуда колебания увеличилась, веревка впивалась в его руки и хотела стряхнуть его. Гешвинднер все оценил и рассчитал, но сделанные им расчеты не привели ни к какому результату. Гондола оставалась в нескольких метрах, но путь назад был еще дальше и труднее. Веревка теперь так сильно раскачивалась, что было совершенно невозможно предсказать, где он в итоге упадет. Ладони Гешвинднера теперь очень болели, мышцы горели, ему требовались все силы, чтобы лишь удержаться на веревке. Он болтался, раскачивался и пытался что-то просчитать в своей голове, под ним журчал ручей, Кендл выругался, остальные затаили дыхание. Гешвинднер посмотрел вниз, внизу журчал ручей, а силы медленно покидали его.