Том Дункель
Черная капелла. Детективная история о заговоре против Гитлера
15
«Покажите, что вы настроены решительно»
В ноябре 1937 года – через две недели после заявления Гитлера о том, что каждому поколению нужна своя война, – Геринг пригласил первого графа Галифакса, Эдварда Вуда, быть его гостем на Международной охотничьей выставке в Берлине. Лорд Галифакс входил в кабинет министров нового премьера, консерватора Невилла Чемберлена. Пробыв в должности всего полгода, Чемберлен придерживался примирительной позиции относительно Гитлера. Он даже в определенной степени сочувствовал его желанию вернуть часть территорий, которые Германия потеряла после Первой мировой войны.
Галифакс был страстным любителем охоты на лис (и при росте два с лишним метра, пожалуй, самым высоким), но настоящая цель поездки в Германию заключалась в посещении Берхтесгадена и встрече с Адольфом Гитлером в его горной резиденции. Галифаксу предстояло оценить немецкого канцлера. Они устроились в удобных креслах и стали обсуждать текущие дела. Галифакс сказал, что Германии стоило бы вернуться в Лигу Наций. Гитлер стал жаловаться на невозможность взаимодействия с демократическими правительствами. Галифакс сообщил, что Британия хотела бы, чтобы Германия сумела мирным образом разрешить проблемы с соседями. Гитлер уклончиво ответил, что «при разумном отношении можно достичь» соглашения с Австрией и Чехословакией.
Светская беседа продолжилась за кофе. Галифакс какое-то время был вице-королем Индии. Гитлер заметил, что ему очень нравится фильм «Жизнь бенгальского улана» – приключенческая драма в стиле Киплинга с Гэри Купером в роли колониального британского офицера, который несет службу на севере Индии[186]. Гитлер требовал, чтобы все члены СС посмотрели этот фильм, полагая, что так они лучше осознают идею расового превосходства. Фюрер даже дал лорду Галифаксу совет, как Британии лучше справиться с этим раздражающим движением за независимость в Индии: «Расстреляйте Ганди!»
А если это не поможет, можно расстрелять десяток руководителей партии Конгресса. «А если не поможет и это, расстреляйте двести – и так далее, пока не будет восстановлен порядок. Вы увидите, как быстро они сдадутся! Нужно лишь показать, что вы настроены решительно».
Расстрелять самого известного пацифиста мира?! Тем вечером Галифакс записал свои впечатления от Гитлера в дневнике: «Он показался мне очень искренним. Он явно верит в каждое свое слово… Что же касается политической ценности беседы, я не склонен оценивать ее высоко»[187].
Гитлер хотел показать миру, что он настроен решительно. И сделал он это на примере Австрии. В мае 1932 года канцлером ультраконсервативного коалиционного правительства стал Энгельберт Дольфус, лидер Христианско-социальной партии. Он держал Германию на расстоянии, предпочитая фашизм Бенито Муссолини, основанный на жестком католицизме. Он был готов сделать Австрию придатком Италии.
К маю 1934 года Дольфус переписал конституцию и стал настоящим диктатором, объявив вне закона все оппозиционные партии. Через два месяца 154 австрийских нациста, получив из Германии оружие и взрывчатку, штурмом взяли Венскую канцелярию. Дольфус был убит, однако мятеж быстро подавили. Пост канцлера занял министр образования Курт фон Шушниг.
Новое правительство сохранило тесные связи с Италией, но постоянное давление со стороны Гитлера сделало свое дело. В июле 1936 года правительство согласилось вести Австрию более «немецким курсом»[188]. Совершенно ясно, что эти уступки ни к чему не привели. Гитлер настоял на встрече с Шушнигом в Берхтесгадене 12 февраля 1938 года. Канцлер Шушниг прибыл в назначенное время и целый день слушал, как Гитлер излагает ему закон – свой закон. «У меня есть историческая миссия… Я собираюсь решить так называемую австрийскую проблему – тем или иным образом… Не думайте, что хоть кто-то в мире может оспаривать мои решения!»
В конце долгого дня, в течение которого Гитлер открыто намекал на возможность военного вторжения, Шушниг согласился с целым рядом весьма тяжелых требований: Германия получает контроль над экономикой Австрии, в Австрии восстанавливают нацистскую партию, всех нацистов выпускают из тюрем, Германия получает право назначать пронацистски настроенных министров на самые важные посты – в Министерстве финансов, военном министерстве и в Министерстве внутренних дел. От полного триумфа Гитлера отделяло лишь одно: Шушниг заявил, что подписывать такое соглашение может только президент Австрии Вильгельм Миклас.
Миклас тянул около недели, но в итоге подписал соглашение. Лишь тогда он и Шушниг запоздало поняли, что лишили свою страну суверенитета. В поисках выхода Шушниг 9 марта объявил, что в течение четырех дней нужно провести общенациональный плебисцит: почему бы не позволить австрийскому народу самому решить, чего он хочет – союза с Германией или полной независимости.
Подобный демарш привел Гитлера в ярость. На следующее же утро, в четверг, 10 марта, он поднял по тревоге немецкую армию. Именно из-за этого Герман Геринг покинул заседание по делу Фрича и поспешил в Рейхсканцелярию. На сей раз фюрера поддержали даже скептически настроенные генералы. Генерал Кейтель, глава только что созданного ОКВ, спросил Людвига Бека о планах вторжения. «Мы ничего не готовили», – ответил Бек. Гитлер решил эту проблему, сообщив генералу Беку, что у него есть два дня на обеспечение всей логистики. Бек приступил к работе.
В пятницу в два часа ночи Гитлер издал директиву по операции «Отто»[189]. В ней говорилось: «Все силы армии и военно-воздушных сил… должны быть готовы к вторжению и/или к иным действиям 12 марта 1938 года не позднее двенадцати часов дня».
В середине февраля агенты абвера под руководством адмирала Вильгельма Канариса распространили дезинформацию об активности немецкой армии возле границы с Австрией. Эти слухи должны были напугать президента Микласа и сделать его более сговорчивым. Когда вторжение стало реальностью, Канарис приказал своим агентам собрать информацию о реакции европейских правительств – в первую очередь Франции, Британии и Италии[190].
Геринг работал на телефонах – буквально не покладая рук. В пятницу 11 марта до одиннадцати вечера он сделал более двадцати звонков, пытаясь убедить австрийцев сдаться. В феврале по настоянию Гитлера министром внутренних дел был назначен молодой юрист, член австрийской нацистской партии, Артур Зейсс-Инкварт. Он стал правой рукой Геринга в Вене. Для ведения переговоров в Вену вылетел берлинский предприниматель, сторонник нацистов, Вильгельм Кеплер.
В 14:45 Зейсс-Инкварт сообщил Герингу хорошие новости: канцлер Шушниг отменил назначенный на 13 марта плебисцит. Через двадцать минут Геринг перезвонил и сказал, что этого мало. Шушниг должен в течение двух часов подать в отставку и назначить новым канцлером Зейсса-Инкварта. Кеплер уже направляется в его кабинет с проектом телеграммы, которую австрийское правительство должно отправить Гитлеру. Это была официальная просьба о вводе немецких войск для поддержания стабильности и порядка.
Зейсс-Инкварт перезвонил Герингу в 17:26 и сообщил, что президент Миклас принял отставку Шушнига, но отказал ему в праве самому назначить своего преемника. «Скажите президенту, что если известные вам условия не будут приняты немедленно… Австрия перестанет существовать, – рявкнул Геринг. – Вторжение начнется сегодня же по всем фронтам»[191].
Через час Геринг вновь беседовал по телефону с Кеплером и Зейссом-Инквартом. Они сообщили, что Миклас непреклонен. Геринг сказал, что у президента осталось два часа, чтобы изменить решение.
У стен канцелярии собрались толпы австрийских нацистов. Они перекрыли дороги и орали: «Повесить Шушнига! Хайль Гитлер!» Шушниг слышал эти крики из своего кабинета. Он лично обратился к Микласу, который категорически не соглашался утверждать канцлера, назначенного нацистами. Шушниг решил обратиться к нации по радио прямо из канцелярии. Он сказал, что подает в отставку, что армии отдан приказ не поддаваться на провокации и не открывать огонь. «Даже в этот ужасный час мы не готовы к кровопролитию… Боже, защити Австрию!»
В берлинской Рейхсканцелярии возбужденный Адольф Гитлер не стал медлить. Еще не пробило девяти, а он уже отдал приказ немецкой армии выступать[192]. Через несколько минут Геринг позвонил Кеплеру в Вену, и тот рассказал о радиовыступлении Шушнига. «Прежнее правительство приказало армии не оказывать никакого сопротивления», – сказал он.
Герингу не было до этого дела. «Главное, – проворчал он, – чтобы вся власть была в руках Инкварта». А затем он продиктовал текст фальшивой телеграммы, которую Зейсс-Инкварт должен отправить Гитлеру. «Временное правительство Австрии… считает своей задачей сохранение мира и порядка в стране… Для этой цели правительство обратилось к правительству Германии с просьбой как можно быстрее ввести войска»[193].
Журналист Уильям Ширер оставил свою службу в Берлине в сентябре 1937 года и уехал из Германии. Он поселился в Вене и стал репортером радио CBS. В ту драматичную ночь он бродил по улицам возле вокзала Карлсплац, Венской оперы и немецкого туристического бюро, в витрине которого висел огромный плакат с изображением Адольфа Гитлера. Он оказался в толпе возбужденных людей. Они только что узнали об отмене плебисцита и радостно вопили в унисон: «Зиг хайль! Хайль Гитлер!»
Ширер вспомнил, где видел такие же возбужденные лица раньше: когда освещал митинги нацистов в Нюрнберге. Обожание в глазах. Крики до хрипоты. Заразительная истерия. Тогда он подумал: «Это конец Австрии».
Запертый в канцелярии президент Вильгельм Миклас пришел к тому же выводу около полуночи. Никто не придет на помощь его стране. Как приказал Геринг, он назначил канцлером Зейсса-Инкварта и утвердил всех одобренных нацистами членов кабинета. Позже Миклас говорил, что чувствовал себя «преданным и дома, и за рубежом».
Ширер направился в свою квартиру в центре города, но вооруженные охранники направили на него ружья и отказались впустить в здание. Единственным выходом для него стала работа в бюро CBS в Лондоне. Утром 12 марта он приехал в аэропорт, чтобы в семь часов вылететь в Лондон. Повсюду он видел офицеров гестапо. В блокноте Ширер записал: «Этим утром Вену невозможно узнать. Почти на каждом доме развеваются флаги со свастикой. Где они раздобыли их так быстро?»
Немецкая армия выдвинулась в субботу на рассвете. Вскоре танки и солдаты вошли на территорию Австрии. Адмирал Вильгельм Канарис остался ночевать в своем кабинете в штаб-квартире абвера в комплексе Бендлерблок на Ландверканале в центре Берлина[194]. Всю ночь он изучал депеши от агентов абвера. В Британии и Франции все было спокойно. Никаких признаков военного ответа.
Агенты абвера, внедренные в подразделения вермахта в Австрии, наблюдали, как вторжение превращается в парад победы. Практически никакого сопротивления. Мужчины, женщины и дети высыпали на улицы крохотных деревушек и больших городов. Все радостно приветствовали немецкую армию. Вторжение назвали Blumenkrieg, то есть Войной цветов.
Канарис на военном самолете вылетел в Вену, чтобы принять участие в торжествах. Геринг был уже там. В воскресенье, 13 марта, – на этот день канцлер Шушниг хотел назначить общенациональный плебисцит, – он позвонил министру иностранных дел Иоахиму фон Риббентропу, который находился в Лондоне. Он позвонил в девять утра, попивая кофе на балконе своего номера в гостинице. «Погода прекрасная, – сказал Геринг. – Небо безоблачное, птички поют»[195].
Но нужно было сделать еще кое-что – замаскировать некоторые неприятные факты. Геринг велел Риббентропу связаться с британским правительством: «Скажите Галифаксу и Чемберлену следующее: “Не следует считать, что Германия выдвинула ультиматум. Шушниг врет… Более того, хочу заявить, что Зейсс-Инкварт страстно просил нас в телефонном разговоре и в телеграмме ввести войска”».
В тот день Гитлер триумфально вернулся в город своего детства Линц. Его сопровождали четыре тысячи солдат и полицейских[196]. Операция «Отто» прошла так успешно, что он приказал новому канцлеру Артуру Зейссу-Инкварту и его кабинету составить «закон об аншлюсе», что они и сделали. Согласно этому закону границы и барьеры между обеими странами ликвидировались, Австрия фактически становилась немецкой провинцией. На следующий день Гитлер произнес речь с балкона венского дворца Хофбург. Его слушали несколько тысяч человек, собравшихся на площади. «Величайшая миссия моей жизни была выполнена… И сейчас я перед лицом истории объявляю: моя Родина стала частью Германского рейха!»[197]
Единение, конечно же, имело свою цену. В Вену, чтобы принять управление Австрийским национальным банком, прибыл президент Рейхсбанка, Ялмар Шахт. Институт президентства был устранен, и Вильгельм Миклас отправился в отставку. Смещенный канцлер Курт фон Шушниг оказался в тюрьме. Генрих Гиммлер и его эсэсовцы выслеживали евреев и «неблагонадежных лиц» и сотнями кидали их в тюрьмы. Многие вскоре оказались в Маутхаузене, где на холмах неожиданно появился первый австрийский концлагерь. Добро пожаловать в Германский рейх!
Пока Гитлер решал свою «австрийскую проблему», в Берлине 17 марта возобновился суд чести над генералом Вернером фон Фричем. Председательствовал вновь Герман Геринг. Впрочем, все уже было практически решено. Отто Шмидт свидетельствовал настолько неубедительно, что в конце концов был вынужден признать: «Да, я солгал». Дело рассыпалось, и на следующий день Фрича оправдали[198]. Генерал вернул свое доброе имя, но не карьеру. Его назначили почетным полковником в его старый 12-й артиллерийский полк – унизительное назначение для того, кто был главнокомандующим всей немецкой армией.
Ханс Остер советовал Фричу спасти репутацию – вызвать главного архитектора аферы, Генриха Гиммлера, на старомодную дуэль на пистолетах. Донаньи составил официальный вызов. Вручить его Гиммлеру должен был генерал Герд фон Рундштедт, которого Фрич выбрал своим секундантом[199]. Впрочем, Рундштедт не стал торопиться. Он выждал, когда страсти улягутся, и убедил Фрича отказаться от этой идеи.
Дуэль на пистолетах выглядела комично старомодно посреди ужасов, творящихся в нацистской Германии. Записи в «Хрониках позора» Ганса фон Донаньи становились все более мрачными.
29 декабря 1937 года: «Главный прокурор Мюнхена: расследование гибели узника Ризенфельда в Дахау прекращено. Заключенный находился в предварительном заключении по подозрению в нарушении расовых законов с 6 ноября 1937 года. Двенадцатого ноября он занимался перевозкой гравия. Заключенный постоянно падал, явно умышленно… В 17:30 доставлен в лазарет без сознания. Умер там же 14 ноября». Главный прокурор постановил, что Ризенфельд страдал «отеком легких, вызванным параличом сердца. Никаких признаков жестокого обращения»[200].
22 марта 1938 года: «Главный прокурор Мюнхена: 17 марта редактор газеты Тилеман был найден повешенным в своей камере в Дахау. Со 2 июля 1937 года находился в одиночном заключении. Главный прокурор прекратил расследование самоубийства, поскольку не обнаружил следов силы, приложенной третьими лицами».
2 апреля 1938 года: «Главный прокурор Мюнхена: Маттеус Вагнер находился в предварительном заключении в концентрационном лагере Дахау с 11 марта 1937 года… 30 марта 1938 года он был обнаружен повешенным в паровой системе строящегося лагерного лазарета. Он остановился между трубами… и повесился лежа… Никаких следов силы, приложенной третьими лицами, не обнаружено. Самоубийство».
Умер еще один известный узник. Лауреат Нобелевской премии Карл фон Осецкий скончался в берлинской больнице 4 мая. Он все еще находился под охраной. Осецкому было сорок восемь лет. В марте адвоката, похитившего деньги у семьи, поймали и приговорили к двум годам каторжных работ[201]. Осецкий получил около 35 тысяч долларов США, но не мог ничего потратить[202]. Согласно свидетельству о смерти, он умер от менингита, хотя родственники подозревали, что его намеренно заразили туберкулезом. В тюрьме он находился с февраля 1933 года, причем в самых нечеловеческих условиях. Журнал Time сообщил читателям об уходе «тяжело болевшего, измученного и избитого лауреата Нобелевской премии Осецкого».
Пока немецкая армия зачищала Австрию, Адольф Гитлер 28 марта встретился в Берлине с Конрадом Генлейном. Этот тридцатипятилетний банковский клерк создал в Чехословакии Судето-немецкую партию, финансируемую Министерством иностранных дел Германии.
Молодая Чешская Республика была самым демократическим государством в Центральной Европе. С 1935 года страну возглавлял прозападный политик Эдвард Бенеш. Несмотря на плюрализм и открытость общества, чехи очень негативно относились к немецкому меньшинству, сосредоточенному в Судетской области. С конца Первой мировой войны правительство приказало вести обучение в немецких школах на чешском языке, убрало все немецкие названия улиц и городов и конфисковало земли у многих немецких собственников. Гитлер хотел использовать растущее недовольство судетских немцев в собственных интересах. Если начнутся беспорядки, Германия сможет вмешаться под предлогом защиты угнетаемых немецких братьев. Генлейну Гитлер посоветовал быть несговорчивым в переговорах с правительством, требовать больше автономии и усиливать и без того напряженную ситуацию. «Судето-немецкая партия должна выдвигать требования, которые будут неприемлемы для чешского правительства», – сказал Гитлер.
Почти год агенты абвера под руководством адмирала Вильгельма Канариса активно действовали в Чехословакии. Они выявляли склады вооружения, выискивали потенциальные посадочные площадки для самолетов, составляли списки мостов и вокзалов, которые немецкой армии нужно взять под контроль. Были сделаны первые наброски плана вторжения под кодовым названием «Грюн». 21 апреля 1938 года Гитлер приказал генералу Кейтелю достать эти черновики и вдохнуть в них жизнь.
Через две недели генерал Людвиг Бек, который поддержал «решение чешского вопроса путем силы», направил Гитлеру служебную записку, в которой указывал, что время для подобной операции неблагоприятное. Британия, Франция, Россия и Соединенные Штаты будут защищать Чехословакию. Гитлер стоял на своем. Двадцатого мая Кейтель представил новый план вторжения. Тем же вечером в Праге президент Бенеш, встревоженный ростом напряженности в Судетской области, объявил мобилизацию чешской армии и призвал 180 тысяч резервистов.
Гитлер приказал сотрудникам Министерства иностранных дел в Берлине заверить чешского посланника, что Германия не планирует нападать на его страну. Не прошло и недели, как 28 мая он вновь созвал высшее руководство в Рейхсканцелярии. На совещании присутствовали Бек, Геринг, Браухич и Кейтель. Оскорбленный воинственными действиями президента Бенеша Гитлер чуть не в истерике заявил: «Чехословакия должна быть стерта с карты мира! Это мое непреклонное решение!»
Через 48 часов он подписал приказ о приведении в исполнение плана «Грюн». Кейтель сделал приписку: «Исполнение плана “Грюн” должно быть завершено не позднее 1 октября 1938 года».
За четыре месяца Адольф Гитлер мог втянуть в войну всю Европу. Полковник Остер считал, что ситуация должна стать катализатором военного переворота. Ганс фон Донаньи размышлял, насколько далеко может зайти христианин в борьбе с нацистской чумой. Будут ли морально оправданы крайние меры? Он попросил своего зятя разъяснить ему библейское изречение, осуждающее насилие: «Все, взявшие меч, от меча и погибнут»[203].
Это изречение содержится только в Евангелии от Матфея. Дитрих Бонхёффер разъяснил его так: никто не имеет права на грех. Насилие по отношению к Гитлеру будет оценивать сам Бог. Но при этом пастор Бонхёффер добавил, что бывают времена, когда праведники должны делать этически сложный выбор. Иногда сама история требует, чтобы они приняли ответственность и обнажили мечи.
16
Большая сделка
Вильгельм Канарис, Людвиг Бек и Ханс Остер любили начинать свой день с прогулки верхом на лошадях в Тиргартене среди розовых кустов и могучих кленов. Они подставляли лицо солнцу и слушали мерный стук копыт [204]. Непростой весной 1938 года в Берлине цвели не только розы, но и кое-что еще – заговор по свержению Адольфа Гитлера.
Строить планы такого рода следовало осторожно. Когда Канарис, разрываемый противоречиями, вступал в приглушенные беседы о том, что делать с Гитлером, он часто заканчивал словами: «Мы говорим не об измене, мы обсуждаем безопасность Рейха»[205]. Но даже само слово «измена» было… изменническим.
Заговорщики не были безумными революционерами – напротив, военные и чиновники, абсолютные консерваторы в политическом плане. У некоторых имелись собственные авторитарные устремления. Но разочарование в нацизме охватывало военные штабы, министерства юстиции, внутренних и иностранных дел, берлинскую полицию. Даже главный переводчик Гитлера, Пауль Шмидт, начал делиться секретами за спиной фюрера[206].
Зарождающуюся оппозицию с молчаливого всеобщего согласия возглавили Карл Гёрделер и Людвиг Бек. Около двадцати человек были готовы выступить против Гитлера. Репутация и высокое положение Бека в армии делали его идеальным кандидатом на роль лидера, хотя он сам не был до конца уверен, готов ли ее сыграть. Гёрделер обладал сильным характером и, казалось, неиссякаемой энергией. Он был готов наводить мосты в отношениях с либералами и объявленными вне закона профсоюзными лидерами[207]. Кроме того, он обладал большой свободой передвижений. К антигитлеровскому лагерю примкнул промышленник из Штутгарта Роберт Бош. Он сделал Гёрделера директором по внешней торговле компании Bosch Group, которая производила электрооборудование. В конце 1930-х компания Боша стала производить детали двигателей и другие компоненты для немецкой армии и авиации[208]. Такая работа позволяла Гёрделеру свободно путешествовать по стране и выезжать за границу.
Ханс Остер старался держаться в тени. Он оставался движущей силой всего заговора. Остер обладал прекрасными организаторскими способностями и был прирожденным заговорщиком. Один оперативник абвера называл его кабинет «портом захода» для всех, кто не разделял идеалы нацистской партии. Другой прозвал приемную кабинета Остера «голубятней», полной «таинственных людей», которые входили и выходили. Об Остере с восхищением говорили, что он сумел создать «собственную разведывательную сеть внутри контрразведки»[209].
Заговорщики надеялись на бескровный переворот и мирную передачу власти демократической монархии во главе с принцем Вильгельмом Прусским. Он был старшим внуком императора Вильгельма II и мирно жил в добровольном изгнании в Нидерландах с конца Первой мировой войны. Чтобы реализовать эти прекрасные мечты, требовалось не только тщательнейшее планирование, но также удача и поддержка внутри Рейха. Гёрделер, Бек и Остер вели смелую (или, возможно, наивную) игру, вербуя сторонников. Они обращались за помощью к другим странам, в частности к Британии. Предполагалось, что если британский премьер-министр Чемберлен публично объявит о безусловной солидарности с Чехословакией, то генералы и офицеры вермахта отвернутся от Гитлера и не позволят втянуть Германию в продолжительную и безнадежную войну.
Но для этого немецким заговорщикам нужно было убедить британское правительство в своей искренности и способности выполнить свое обещание по устранению Гитлера. Трудная, почти невозможная задача.
Гёрделер отправился на разведку в марте 1938 года. С фальшивым югославским паспортом он отправился в Лондон, где встретился с чиновником Министерства иностранных дел. Впоследствии тот сообщил своему руководству, что милый немецкий джентльмен, намеревающийся свергнуть Адольфа Гитлера, показался ему «чрезмерно оптимистичным». Роберт Бош познакомил Гёрделера с британским инженером А.П. Янгом. Янг был знаком с главным дипломатическим советником британского правительства, сэром Робертом Ванситтартом. В конце апреля Гёрделер вернулся в Лондон и дважды встретился с Ванситтартом. Гёрделер оказался не в меру разговорчив – он совершил роковую ошибку, заявил, что, сколь бы безумен ни был Гитлер, Германия вполне законно претендует на Судетскую область. Сэр Роберт этот аргумент не принял. Как, впрочем, и многое другое из того, что пытался внушить ему Гёрделер.
Наступил июль. Генерал Бек оставил сомнения и включился в заговор. Он попросил заговорщика, видного дипломата из Министерства иностранных дел, Эриха Кордта, добиться от англичан недвусмысленного заявления. Насколько понимал Кордт, заявление должно быть таким, чтобы его можно было использовать для «подталкивания армии к активному бунту»[210]. Кордт отправился в немецкое посольство в Лондоне и обратился к своему британскому другу, имевшему хорошие контакты в правительстве. Увы, пользы это не принесло.
Британцы вели себя вежливо, но не торопились откликаться на авансы. Немцы продолжали стучаться в закрытые двери. На первой неделе августа Гёрделер вновь встретился с А.П. Янгом на балтийском побережье. Они общались два дня, но все тщетно, хотя Гёрделер предлагал Невиллу Чемберлену прекратить любые переговоры с нацистами, пока те не перестанут преследовать евреев[211].
В середине августа Остер и Канарис решили отправить собственного эмиссара[212]. Им стал сорокавосьмилетний адвокат, монархист, друг Канариса, представитель старинной аристократической померанской семьи – барон Эвальд-Альберт-Фридрих-Карл-Леопольд-Арнольд фон Кляйст-Шменцин. Перед вылетом в Лондон он встретился с Беком. «Привезите мне убедительное доказательство того, что, если мы нападем на Чехословакию, Британия вмешается, – сказал Бек, – и я положу конец этому режиму»[213].
Кляйст путешествовал по-баронски. В аэропорт Темпельхоф его отвез кузен, генерал Пауль-Людвиг-Эвальд фон Кляйст. Таможню проходить не пришлось – машина доставила его прямо к самолету. Приземлившись в Лондоне, Кляйст отправился в роскошный отель «Парк-Лейн» в респектабельном районе Мэйфэр. Британский корреспондент в Берлине снабдил его необходимыми контактами и рекомендациями[214]. Вечером Кляйст ужинал с бароном Джорджем Амброузом Ллойдом, бывшим верховным комиссаром Египта, тесно связанным с британской разведкой MI6. Кляйст сообщил, что вторжение в Чехословакию произойдет «в конце сентября и никто не сможет это остановить, если Британия не выскажет открыто свою позицию господину Гитлеру». Барон Ллойд передал эту информацию лорду Галифаксу.
На следующее утро Кляйст встретился с сэром Робертом Ванситтартом в Министерстве иностранных дел и передал ту же информацию. Он сказал, что вторжение начнется до 27 сентября, но при этом серьезно упростил политическую ситуацию в Германии, заверив собеседника: «В Германии есть только один экстремист, и это Гитлер». Ванситтарт поделился записями этого разговора с Галифаксом, а тот проинформировал премьера Чемберлена. Реакция последнего была, мягко выражаясь, сдержанной: «Я понимаю, что фон Кляйст яростно настроен против Гитлера… Однако, думаю, мы должны отнестись к его словам сдержанно»[215].
Гораздо большего Кляйст добился от одного из членов парламента, консерватора, не разделявшего спокойного отношения партии и Чемберлена к Адольфу Гитлеру и индийскому движению за независимость.
Уинстон Черчилль принял Кляйста в своем загородном поместье Чартвелл. Он прокатил гостя по поместью, показал все достопримечательности, в том числе сад, посаженный им для жены Клементины. В саду благоухали ее любимые белые и розовые розы. Кляйст уехал, предсказав, что в Германии «в ближайшие 48 часов появится новая система управления», если генералы Гитлера выступят против него, а они это сделают, если Британия недвусмысленно даст понять, что нападать на Чехословакию нельзя.
Черчилль считал так же. После встречи он сказал Галифаксу, что к немецким заговорщикам нужно относиться серьезно. Он написал Кляйсту письмо поддержки. «Для меня честь принять вас, человека, готового рисковать всем ради сохранения мира в Европе, – писал Черчилль. – Уверен, что пересечение границ Чехословакии немецкой армией или самолетами станет началом мировой войны… А последующее кровопролитие потрясет всю Британскую империю»[216].
Это было то самое заявление, которого так жаждали немцы. К сожалению, это письмо годилось лишь для того, чтобы повесить его в рамочке на стену. Черчилль был членом палаты общин, но не мог говорить от лица премьер-министра. Слова его были искренни, но не имели политического веса.
Черчилль это знал. В частной беседе он сказал Кляйсту, что он сам и остальные заговорщики могут укрепить отношения с британским правительством единственно возможным образом: «Принесите нам голову Гитлера»[217].
Вопрос устранения Адольфа Гитлера был сложным. Ханс Остер считал, что его нужно убить. Избавиться от нацистской чумы. Вбить кол в сердце, как вампиру. Более зрелые и спокойные Бек, Гёрделер и Канарис так далеко не заходили. Когда Беку пришлось принести присягу Гитлеру в августе 1934 года, он пробормотал: «Это самый черный день в моей жизни». Чувства его не изменились, но нарушить кодекс чести он не мог. «Убийство всегда остается убийством», – заявил он.
Был выработан более сдержанный курс действий. Если Гитлер вторгнется в Чехословакию, заговорщики немедленно его арестуют. А вместе с ним Геринга, Гиммлера и Гейдриха[218]. Затем психиатры оценят психическое состояние Гитлера. Юридической стороной вопроса занимался Ганс фон Донаньи, а его «Хроники позора» могли служить убедительным доказательством[219]. Кроме того, Остер раздобыл медицинские документы Гитлера времен Первой мировой войны. Донаньи и еще один заговорщик, Отто Джон, юрист из немецкой авиакомпании «Люфтганза», уже проконсультировались с уважаемым психиатром, который был готов выступить экспертом в суде, с тестем Донаньи, Карлом Бонхёффером. Изучив документы Гитлера, доктор Бонхёффер весьма аккуратно высказал свое предварительное впечатление: «Судя по этому, с высокой степенью вероятности можно сказать, что этот человек не в своем уме».
Несколько дней Бек и Остер общались почти непрерывно. Они готовили заговор, собирали головоломку государственной измены. Захватить Гитлера в Рейхсканцелярии должна была группа под командованием офицера абвера, майора Фридриха Хайнца. Глава связистов, майор Эрих Фельгибель должен был проследить за блокировкой всех каналов связи.
Как бы тщательно ни был бы спланирован переворот, риск гражданской войны оставался очень высоким. Поэтому Бек рассматривал и другие варианты. В мае 1938 года он написал Гитлеру три служебные записки, пытаясь убедить его пересмотреть отношение к Чехословакии. Генерал предупреждал, что немецкая армия не готова к ведению полномасштабной войны[220]. Гитлер ни разу не ответил. Шестнадцатого июля Бек передал письмо молчаливому главнокомандующему Вальтеру фон Браухичу, напомнив, что преданность фюреру должна иметь границы. «Долг солдата подчиняться приказам заканчивается, когда знания, совесть и чувство ответственности не позволяют ему выполнить определенный приказ, – говорилось в письме. – Исключительные времена требуют исключительных мер»[221].