Тимоте де Фомбель
Альма. Неотразимая
Будь и дальше прекрасной —
От страшных времен
Пусть останутся лишь брызги росы.
От них, свидетельниц бури,
Только трогательней
Хохолок колибри.
Эме Сезер
Timothée de Fombelle
ALMA
L’enchanteuse
Illustré par François Place
Livre II
French title: Alma, l’enchanteuse
Text by Timothée de Fombelle
© Gallimard Jeunesse, 2023
Published by arrangement with SAS Lester Literary Agency & Associates
© Тимофей Петухов, перевод, 2024
© Издание на русском языке. ООО «Издательский дом «Самокат», 2024
* * *
Альма росла в семье, укрытой от всего мира в одной из долин Африки. Её мать Нао – последняя из око. Она хранит память о своем народе, чьи удивительные способности всегда привлекали охотников на людей и работорговцев.
Обнаружив, что младший брат сбежал из долины, Альма отправляется за ним по следу.
В то же самое время в Лиссабоне Жозеф Март тайно пробирается на невольничье судно «Нежная Амелия», которое направляется в Африку. Юноша ищет сокровище, которое, по его мнению, спрятано на борту. Ему удаётся добиться того, что грозный капитан Гардель, нанятый ла-рошельским судовладельцем и работорговцем Бассаком, соглашается оставить его на корабле.
Дочь Бассака, Амелия, тщательно следит за делами отца. Она не доверяет молодому счетоводу Ангелику, который не скрывает, что влюблён в неё. Когда отец внезапно погибает в рождественскую ночь, Амелия обнаруживает, что всё состояние их семьи исчезло.
Несколько дней спустя у далёкого западного побережья Африки Альма забирается на борт «Нежной Амелии» под покровом ночи, думая, что её младший брат там. Жозеф находит её и укрывает на нижней палубе, битком набитой невольниками. За весь долгий переход через Атлантический океан Альма так и не узнает, что её беременная мать и старший брат Сум всего в нескольких метрах от неё – в других отсеках корабля.
Всю семью вырвали из их родной долины.
Во время неудачной засады, устроенной Жозефом Мартом и пиратом Люком де Лерном, чтобы захватить «Нежную Амелию» вместе с сокровищем, которое никак не удаётся отыскать на борту, Альме с Жозефом удаётся сбежать: им помогает один из невольников, великан с отрезанным ухом. Он же сообщает Альме название корабля, который везёт её брата в Луизиану.
Трёх беглецов подбирают пираты Люка де Лерна, а раненный во время засады капитан Гардель продолжает путь к Сан-Доминго, чтобы продать там свой живой товар.
Амелия Бассак также отплывает на остров Сан-Доминго из Ла-Рошели. Вместе с гувернанткой она едет на тростниковую плантацию «Красные земли» – единственное, что осталось от её загадочно исчезнувшего состояния.
Часть первая
1
У Милой Хозяйки
Едва портьера опустилась за спиной, Амелия почувствовала, что от пола веет прохладой и мокрые складки её платья твердеют. Время будто бы осталось снаружи, вместе со зноем и толчеёй воскресного города. Всё замерло на семи минутах пополудни 26 марта 1787 года, когда проём за ней закрыла портьера жёлтого бархата, исполняющая в этом постоялом дворе в Сан-Доминго роль двери.
Здесь так темно и тихо, что на секунду Амелии показалось, будто она одна. Но теперь она видит – слева от неё двое молодых людей. Они не двигаются, точно картина маслом на стене. Рядом с ними уходит вверх вощёная деревянная лестница, добавляя картине загадочности.
Приглядевшись, Амелия различает темнокожего мальчика в безукоризненном лазурном костюме. Он стоит навытяжку, на голове у него треуголка с пером. Рядом на скамье смирно сидит белый юноша, держа руки на коленях. Он без головного убора, одет в белоснежную суконную рубашку, а на шее повязан платок. Обоим лет по четырнадцать-пятнадцать, как и Амелии; они чего-то ждут.
Итак, их теперь трое на этом полотне без рамы. Лишь светится пуговицами одежда, и глаза – точно свежие мазки. Остальное скрывает сумрак. Но если бы мы могли увидеть все те нити, которые связывают их, о чём они даже не догадываются, нам бы показалось, будто они попали в ящик со снастями.
– Вы даже перед дамой не прикажете своему негру снять шляпу? – вдруг раздаётся голос за спиной Амелии.
Молчание. Никто не заметил только что вошедшего низенького мужчину. Трое молодых людей были слишком увлечены разглядыванием друг друга.
– Это не мой негр, – отвечает наконец паренёк, сидящий на скамье.
У него певучий акцент непонятно каких мест.
Амелия Бассак всматривается в темнокожего. Скользит взглядом по щеке, от уха до подбородка. Что-то в этом идеальном овале лица и медленных движениях век, оттенённых шляпой, её смущает. Мысль возвращается к акценту сидящего рядом паренька.
Амелия, не шелохнувшись, небрежно говорит вошедшему хозяину:
– Имейте в виду, у вас в конюшне рожает женщина.
Потом оборачивается к нему и прибавляет:
– К счастью, я без лошадей.
– Да. Прошу прощения. Если вы ищете, где остановиться…
– Нет. Сегодня же вечером я отправляюсь по суше на юг острова. Я только что прибыла из Ла-Рошели.
– Добро пожаловать в Сан-Доминго.
Она оглядывает низенького человечка с ног до головы.
– С чего так назвались? – спрашивает она резко.
– Назвался?
– Милая хозяйка – это не про вас!
– Это название моего заведения.
– Читать я умею.
– Видите ли… Так зовётся лощина над городом, из-за которой каждый второй год нас заливает. Дело в том, что мой дедушка, Филибер Папийяр…
– Спасибо, – прерывает его Амелия.
Низенький трактирщик замолкает. Сегодня ему не везёт. Последние два часа так и валится одно за другим: схватки у беременной рабыни – её положили на солому в конюшне, приезд богатого испанца со свитой слуг, капризы постояльца со второго этажа, а теперь ещё эта девица, налетевшая на него, как холодный осенний вихрь.
Однако Леон Папийяр выпрямляется и расправляет плечи. «У Милой Хозяйки» – единственный приличный трактир в Кап-Франсе и на всём острове Сан-Доминго. Три поколения Папийяров трудились, чтобы заслужить такую репутацию. Перед этой барышней он хочет выглядеть джентльменом. Он подходит к ней поближе, сунув пальцы в карманы жилета и отклоняясь назад, будто скользит по морю против ветра.
– И всё же, – говорит он, – если я могу быть вам чем-то полезен…
– Я ищу капитана Лазаря Бартоломея Гарделя.
Смена ветра. Папийяра бросает носом вперёд, судно черпает воду.
– Пжмдлст…
– Простите? – переспрашивает Амелия.
Глотнув холодных брызг, Папийяр вновь обретает устойчивость.
– Капитан Гардель занят.
– Побеспокойте его ради меня.
– Я твёрдо усвоил, мадемуазель, что его нельзя беспокоить ни для кого. Он принимает важного покупателя, которого ждал очень давно.
– Кого?
– Секретная информация.
– Обожаю секреты.
– Это…
Хозяин осекается, взглянув на молодых людей, подходит к Амелии вплотную и шепчет, привстав на цыпочки, чтобы дотянуться до уха девушки:
– Это пожилой господин, приехавший с испанской части острова. К слову сказать, белый юноша напротив и его негр как раз принадлежат этому благородному иностранцу.
Папийяр кивком указывает на неподвижных молодых людей.
– Это не мой негр, – повторяет сидящий паренёк.
Амелия поворачивает к лестнице.
– Мадемуазель, постойте! – умоляет её хозяин. – Вот уже полтора месяца, как капитан принимает только у себя наверху. Живёт в полной темноте. Он перенёс серьёзный недуг.
– И что с того?
– Еду ему тоже приносят. Он ни разу не вышел из комнаты. Он занят своими делами.
– Он занят моими делами, сударь, – говорит Амелия.
– Простите?
Она не трудится повторять. Хозяин бормочет:
– Пжмдлст…
– Это вы мне уже говорили.
– А вы…
– Бассак.
Она выбросила это имя как знамя, не заметив вспышки, на миг блеснувшей слева, в глазах сидящего на скамье паренька.
– Бассак… – повторяет Папийяр, – Бассак из Ла-Рошели?
– Бассак из Сан-Доминго.
– Это…
– Это я.
– Ваш отец…
– Какой отец? – спрашивает Амелия, озираясь, будто ищет того, о ком речь. – Доложите обо мне капитану Гарделю…
– Мадемуазель…
– Ладно.
Амелия отодвигает его жестом, даже не коснувшись.
– Мадемуазель!
Она начинает подниматься.
– Выслушайте, мадемуазель!
На третьей ступеньке Амелия приостанавливается.
– Не хочу вмешиваться в ваши дела… – начинает Папийяр.
– Однако именно этим вы сейчас занимаетесь, – говорит Амелия.
– Позвольте дать вам совет повременить пару минут?
– Зачем?
– Дело в том, что испанец, похоже, не обычный клиент.
– Как его зовут?
– Родриго Маркес Валенсия! – гордо отвечает сидящий сбоку от них парень в белой рубашке.
Амелия разворачивается в полумраке лестницы.
– Похоже, этот пожилой господин располагает огромным состоянием, – продолжает Папийяр. – У него есть возможность заплатить золотом за оставшихся на вашем корабле невольников. Я знаю, что в последнее время переговоры у капитана Гарделя шли долго и нелегко.
– Вы подслушиваете под дверью?
– В этом нет нужды. Его яростные крики, должно быть, слышны даже на палубах полутора сотен судов, что мокнут перед городским причалом которые сутки.
Амелия колеблется. Она только что провела в море пять недель. Отчего же не подождать ещё немного? Ей также известно, что при продаже рабов золото – редкость. Обычно платят товарами и векселями, которые удаётся обналичить лишь через несколько месяцев, а то и лет.
– Присаживайтесь, – настаивает хозяин, придвигая стул.
Папийяр на всё готов, лишь бы Гарделю дали спокойно закончить сделку и все заполонившие его заведение наконец покинули трактир «У Милой Хозяйки».
– Если ваши люди вас ждут, я могу послать к ним кого-нибудь…
– Мои люди? – улыбается Амелия.
Сминая ткань юбки, она берётся за неё тремя пальцами, приподнимает подол, из-под которого выглядывают лодыжки, и начинает спускаться.
– Мои люди – это дама, сидящая на фортепиано посреди набережной Сен-Луи, в окружении нескольких дорожных сундуков. Да, пусть кто-нибудь принесёт ей лимонаду, пока она совсем не ссохлась от солнца. Её зовут мадам де Ло. Ни с кем не спутать.
Амелия наконец опускается на предложенный стул. Папийяр пятится к портьере и, отвесив несколько поклонов, исчезает.
Молодые люди напротив Амелии так и не шелохнулись. Во вновь наступившей тишине все трое лучше различают неровный стук над их головами, будто кто-то бьёт в пол молотком.
* * *
В комнате Лазаря Гарделя наверху кромешный мрак.
На окнах здесь деревянные решётки в мелкий ромбик. За несколько последних лет они вошли на острове в моду. Их называют «жалюзи» (то есть «ревность»). По ночам они пропускают в дом редкие прохладные дуновения с моря, а наружу – любопытные взгляды его нескромных обитателей. Однако Гардель приказал закрыть ставни. И вдобавок задёрнул занавески, чтобы ни один луч света не просочился.
– Так, значит, я покупаю шесть слоновьих бивней, сеньор Гардель, и всех оставшихся у вас невольников. Решено.
Старик говорит с сильным испанским акцентом.
– Однако не скрою…
Он сидит у столика, на котором покоится его шляпа и догорает свеча.
– …не скрою, что хотел бы просить вас ещё кое о чём.
Сидящий в другой, тёмной части комнаты Гардель пока не произнёс ни слова. Кажется, будто он бьёт пол тростью.
– Я ищу хороший корабль, – продолжает гость. – И много наслышан о вашем, друг мой. Но я не видел его в заливе. И никто не сумел мне ответить, где я могу на него посмотреть.
– Он не продаётся, – отвечает капитан сухо.
Щёки у покупателя-испанца чуть ввалились. На шее и между морщин видны мелкие порезы от неловкого бритья. Со стороны Гарделя по-прежнему доносятся удары об пол.
Посетитель смеётся и продолжает настойчиво:
– Видите ли, моя шляпа, что лежит на этом столике, тоже не продаётся. Как и двое моих слуг внизу. Однако всегда есть цена, за которую я бы их продал.
Ответа не следует. Стук приближается, вместе с тенью Лазаря Гарделя и его свистящим дыханием.
– В былые времена, – говорит испанец как можно непринуждённее, – лишь свою молодость да ещё, быть может, сестрёнку Карменситу я не продал бы ни за какие деньги. Но ни той ни другой давно уже нет на этом свете. Так скажите мне, за сколько…
Он вздрагивает. Капитан навис над ним: глаза слезятся, челюсти стиснуты, лоб пересекает болезненная складка.
– Замолчите.
В свете свечи видно, что правая нога Гарделя наполовину выстругана из свежей древесины и, подрагивая, упирается в пол трактира «У Милой Хозяйки».
2
Их спутанные вместе жизни
Внизу в трактир вошла, ни на кого не глядя, пожилая темнокожая женщина. Вытирая руки о передник, она быстрым шагом скрывается в кладовой. Выходит всё в том же грязном переднике, неся под мышкой прикрытую салфеткой корзину, и с явным неудовольствием говорит:
– Я же сказала, от меня будет больше проку в конюшне…
Хозяин идёт за ней по пятам и командует:
– Отдашь это даме на пианино, она посередине набережной! Как вручишь напиток, сразу назад!
Женщина уходит. Папийяр мимоходом посылает Амелии многозначительную улыбку. Как бы говоря: «Не правда ли, я хорошо управляюсь – прямо как в лучших домах вашей Франции? И заметьте, какие послушные у меня рабы; даже что такое пианино знают! Лимонад для белой женщины у нас тут важнее, чем роды темнокожей!» Всё это – в одной улыбке и парочке ужимок.
Но Амелия на него и не смотрит. Она следит за юношей в шляпе, который как будто принюхался, поведя носом, когда та женщина проходила мимо. Он нагнулся, прошептал пару слов сидящему рядом белому парню, потом метнулся вперёд и так быстро скрылся за жёлтой портьерой, что та даже не дрогнула, пропуская его. Лишь в глазах Амелии остались плясать пятна вспыхнувшего на миг полуденного света.
Она смотрит на парня в белой рубашке, который теперь с ней один на один. Он красив. Сидя напротив, Амелия вдруг чувствует свою уязвимость – хотя обычно ничего не боится. Она разглядывает его волосы, плечи, скрещенные руки, пальцы, будто натруженные пеньковыми тросами.
* * *
Наверху Родриго Маркес Валенсия всё ещё чувствует над собой дыхание Гарделя.
– Мой корабль не продаётся, – повторяет капитан.
Валенсия благоразумно кивает:
– Понимаю.
– К тому же он мог уже отчалить назад во Францию.
Испанец берётся за трость. Его старое тело разгибается с трудом. Гардель рядом с ним не даёт опомниться:
– Но даже если корабль и болтается ещё в заливе на юге острова, он, сударь, всё равно не продаётся.
– Где?
– В заливе Жакмель, доставляет последний груз.
Валенсия встаёт, взяв со стола шляпу. Теперь его взгляд на одном уровне с горячечными глазами капитана. Он улыбается.
– Что ж, друг мой, сдаюсь. Меня предупреждали о вашей несговорчивости.
– Он не продаётся!
– Я понял. Забудем об этом. Завтра утром вам заплатят за товар. Мой управляющий приедет с повозкой, запряжённой волами, и с ним несколько помощников, чтобы погрузить невольников и бивни.
Гардель медленно возвращается к кровати. Дышит он всё так же шумно. Уже много недель его мучает чувство, будто его правая нога на месте, а деревяшку вогнали в неё кувалдой через пятку.
Уже уходя, Родриго Маркес Валенсия достаёт из кармана мешочек. Звон, с которым он падает на стол рядом со свечой, ласкает слух.
– Что это? – спрашивает Гардель.
– Задаток. В качестве залога, пока я не расплачусь с вами.
– Забирайте! – рычит капитан. – Мне он не нужен. Если не расплатитесь, неустойкой мне будет ваш череп. Велю выточить из него набор кофейных ложек.
Валенсия тянется за мешочком.
– Вы правы. Череп не хуже слоновой кости. У меня самого есть ножик для масла в память о друге, который меня разочаровал.
– Убирайтесь!
– Вы мне нравитесь, капитан…
– Исчезните…
В бешенстве Гардель нащупывает в темноте двуствольный пистолет.
– Как это будет на вашем французском? – спрашивает испанец уже в дверях.
– Что?
– Шарм, – восклицает тот, – именно! В вас есть тот же шарм, что в старых фрегатах, ещё до Семилетней войны. Великое время. Немного нас осталось, кто его помнит.
Гардель смахивает стволом графин, и тот разбивается об пол.
– Вон!
У лестницы Родриго Маркес Валенсия встречается с хозяином, Леоном Папийяром. Дверь Гарделя уже захлопнулась.
– Ну что?
– Всё превосходно, Капилляр, – отвечает испанец.
– Папийяр, сударь.
– Верно, Папийяр, а я как сказал?
– Кажется, был шум?
– Стакан разбился… По моей неловкости. Вы меня не проводите, Капилляр?
– Мне нужно кое-что сказать капитану.
Леон Папийяр в страхе вдыхает поглубже и стучит в дверь.
Валенсия начинает спускаться по вощёной лестнице. Оказавшись внизу, он кланяется Амелии Бассак:
– Мадемуазель!
Она приветствует его, прикрыв веки дольше обычного. Единственный известный ей вид реверанса.
Испанец поворачивается к юноше в белой рубашке и как будто ищет кого-то взглядом.
– Он скоро вернётся, – говорит паренёк.
– Нужно ехать, – вздыхает старик, озираясь. – Мы его не ждём.
– Ждём. Он вернётся.
Амелия видит, как старик колеблется, глядит на жёлтый бархат портьеры, потом на тёмную лестницу, потом на умоляющие глаза юноши. Наконец он принимает решение и посылает Амелии обаятельнейшую улыбку; так уже давно не улыбаются – в его взгляде безупречная пропорция досады и снисходительности. Старик тоже усаживается на скамью.
С первой секунды, как только вошла сюда, Амелия чувствует себя будто в театре.
* * *
– Капитан?
Наверху трактирщик Папийяр нырнул во мрак комнаты.
– Капитан…
– Оставьте меня в покое!
– Прошу прощения. Но я должен сообщить вам две вещи. Во-первых, ваша рабыня… Та женщина в конюшне…
Слышно, что Гардель задышал медленнее. Он поднялся в кровати. Папийяр продолжает:
– Говорят, она не выживет. И малыш тоже. Роды идут очень скверно.
Ворчание.
– Кто говорит?
– Моя кухарка, которая у половины города принимала роды.
– Где она, ваша кухарка?
– Она в порту. Но сейчас вернётся.
Гардель старается хранить спокойствие. Он не включил ту беременную в проданную испанцу партию. Она – из око. У неё мета песни, хоть уже много недель никто и не слышал, чтобы она пела. Он надеялся, что продаст её вместе с ребёнком уже во Франции и обогатится. Если она умрёт, это будет серьёзная потеря.
Деревянная нога капитана вновь упирается в пол. Нужно спуститься в конюшню, взглянуть, что ещё можно сделать.
– И есть ещё второе, – говорит Папийяр.
– Что?
– Второе – это…
В дверь стучат, и она распахивается прежде ответа.
– Это она, – договаривает Папийяр тише.
Молчание. Амелия вошла в комнату.
– Мадемуазель Бассак, – говорит Гардель.
Он соскочил с кровати. Он не знает, как умудрился тут же узнать её, когда свеча в восковой луже на столике уже почти не даёт света.
Амелия ничего не видит: темнота застала её врасплох. Гардель пользуется этим, чтобы спрятать назад ногу и повернуться выгодной стороной. Перед этой девушкой он не хочет показывать ни малейшей слабости.
– Ваш отец, мадемуазель, тоже в Сан-Доминго?
– Почему все кругом непременно говорят о моём отце?
Молчание.
– У вас здесь темно, – прибавляет она.
– Это всё Папийяр. Он боится зноя.
Хозяин подскакивает.
– Я?
– Вон, Папийяр! – приказывает капитан.
Амелия проходит вглубь комнаты. Она пропускает Папийяра: тот выходит, закрыв за собой дверь.
– В таможне мне сказали, что вы здесь, – говорит Амелия.
– Да. Я работаю.
– Я зашла узнать новости. Мы давно не получали от вас писем.
Она отдёргивает занавеску и закрепляет её сбоку. По полу разливается приглушённый свет. Гардель убрал пистолет за пояс, под камзол. Вокруг него поблёскивают осколки разбитого графина.
– Должно быть, письмо разминулось с вами, – говорит он.
– Жаль.
– Я отправил его, едва ступил на берег, как всегда и просит господин Бассак.
– Это прекрасно.
Амелия решила ничего пока не говорить о смерти отца. Пусть он в последний раз побудет ей опорой – прежде чем придётся всю жизнь опираться лишь на собственные силы.
– Весь товар продан, – говорит Гардель. – Последних пятнадцать негров, которых господин Бассак просил отложить для вашего имения в «Красных землях», я отправил кораблём на юг острова. Десять мужчин, пять женщин. Все отборные, без изъянов.
– Сам корабль там?
– Да. В Жакмеле. Возможно, уже отчалил обратно во Францию.
– Вам было приказано оставаться на борту до прибытия назад.
– Мой старпом Вожеланд завершит этот рейс. Причины я как раз объясняю в том письме, которое вы не застали. Наверняка оно уже у вашего отца. Он в Ла-Рошели?
– Я не знаю.
Она ответила не думая. Где её отец в эту минуту? Сейчас не время для богословских рассуждений.
– А как же учётные книги? – спрашивает она. – Кто их будет вести?
– Я оставил их Вожеланду. Во Франции он отчитается счетоводу Ангелику.
От этого имени тревога сгущается над Амелией лёгкой тучкой.
– В них не будет суммы последних сделок, – замечает она.
– Действительно. Завтра я отправлю все расчёты за последние дни. В частности, по сегодняшней утренней сделке.
– Сделке с кем?
– С одним испанцем. Он взял все остатки. Кроме…
– Кроме чего?
– Кроме одной женщины внизу…
– Я видела её в конюшне.
– Я не обязан говорить вам о ней, потому что она лично моя.
– И всё же расскажите.
– Я купил её за свой счёт на побережье Гвинеи.
– И что же?
– Предложил испанцу.
Гардель лжёт. Он никому не говорил о ней, но ему, похоже, пришла в голову мысль, как не потерять всё.
– Этот господин не захотел её брать, – продолжает Гардель. – Сказал, что не хочет рисковать, так как ребёнок ещё не родился. Испанцы не такие сентиментальные, как кажутся на вид. Они умеют считать деньги.
– К чему вы клоните?
– Я продавал ему беременную женщину, а значит, и тот самый риск заодно.
Он понижает голос:
– Открою вам мой секрет: единственный способ выиграть – не играть самому, а предоставить это другим.
– Сколько?
– Я готов был отдать женщину вместе с ребёнком за две тысячи французских ливров прямо сейчас или за три – после родов.
Гардель даже не заговаривает про око и мету песни. Нет времени. Он лишь надеется выгадать сколько-то денег, продав женщину, которая уже при смерти. А ощипать эту невинную голубку, которая на него смотрит, будет нетрудно. Он бормочет:
– Две тысячи, слышите? Это почти даром…
– Пятьсот!
– Что-что?
– Я куплю её за пятьсот ливров наличными, – звучит звонкий голос Амелии.
Гардель смотрит на неё. Да как она смеет?
Амелия собрана. Вид у неё как у маленькой девочки, которой дали монетку, чтобы она поставила на лошадь на Ньюмаркетском ипподроме.
Капитан переводит взгляд на входную дверь.
– Я сказал, две тысячи, мадемуазель Бассак.
– Пятьсот, – повторяет она.
Гардель знает, что в любую секунду может войти Папийяр и объявить, что роженица скончалась. Сделку нужно провернуть скорее.
– Полторы тысячи.
– Вижу, вы меня не поняли. Однако, неважно…
– Тысяча, – уступает Гардель.
– Пятьсот, – говорит она вновь, делая смущённый вид. – Столько дал мне отец, чтобы я привезла с острова что-нибудь на память. Но, если вы не хотите, я найду что-то другое.
Гардель вспоминает, за какую цену он покупал женщину око в лимонном саду Виды, у охотника ашанти. Нет. Он не может позволить дочке богатого судовладельца заплатить в двадцать раз меньше, чем сам он отдал темнокожему в Африке. К тому же неделю назад он продал другого око, высокого юродивого парня с метой садов, сильно заломив цену. Покупатель сказал, что работает на королевский двор.
– Видите, – Амелия достала из рукава шёлковый кошелёк, – пятьсот французских ливров. Вы и так забираете у меня всё!
Капитану почудились шаги на лестнице… Или это её башмачки так шоркнули по паркету? Он смотрит на блестящий красный мешочек на ладони Амелии.
– Беру, – говорит он.
Она весело кидает кошелёк через комнату. Он пытается поймать его налету, но вскрикивает, слишком резко переставив деревяшку. Кошелёк скользит по полу среди осколков.
Амелия подбегает. Она смотрит на искажённое болью лицо, потом опускает глаза на ногу.
Молчание.
– Я не знала, – говорит она.
Она хочет помочь поднять деньги.
– Ни за что!
Он наклоняется сам, медленно заводит назад негнущуюся деревяшку.
– Пожалуйста, – просит она.
– Я сам! Отойдите!
Гардель опустился на колено. Он пригибается ещё ниже. Будто падает ниц. И подбирает кошелёк. Вставая, бледный и запыхавшийся, он от всей души желает, чтобы Амелии Бассак поскорее пришлось рыть под свою покупку яму на кладбище для чёрных, по ту сторону оврага Кап-Франсе.
Капитан выпрямляется снова. Он подыскивает что сказать, чтобы сохранить остатки достоинства. Указывает на деревянную ногу:
– Это случилось в Дагомее. Я вёл через болота сотню ваших невольников.
– Боже, – шепчет Амелия.
– В тех топях водятся священные кайманы. Они не щадят.
Он прячет кошелёк в карман. И улыбается. Глаза у него блестят.
– Священные кайманы! Так что я не жалуюсь. Говорят, это на счастье.
Он смеётся в тишине как безумный.
Разве можно признаться этой девушке, что он попросту словил шальную пулю на собственном корабле во время шторма у острова Закхея, из-за двух сбежавших детей и старого пирата?
И кто бы мог подумать, что в этот самый миг совсем рядом обнаружатся их спутанные вместе жизни?
