Тимофей Буткевич
Русские секты и их толки

7. Радение – Андреев крест или угловое. Оно отличается от предшествующего лишь тем, что ради большего разгона начинается не от стен, а от углов.

8. Радение – тканье цветов и ленточек отличается от крестного тем, что хлысты становятся только у двух стен и перебегают на противоположную сторону промеж друг друга.

Какой бы из указанных здесь видов радения ни избрал «старец» (а он иногда избирает и два, и три из них), – все равно: вследствие насильственных и неестественных движений хлысты впадают в состояние сильнейшего нервного возбуждения или исступления и становятся способными к галлюцинациям. Они начинают болтать непонятные и бессмысленные слова, не употребляющиеся ни на каком языке. И это называется пророчеством. Чаще всего бывает, что кто-либо из присутствующих намеренно начинает болтать разный вздор вроде: та-ла-бара-ката-маза-гада-дики-гики-мара-гай… Но хлысты верят, что «просвещенный духом» говорит «новыми языками». Появление нового случайного, так сказать, экспромтового пророка обыкновенно происходит таким образом. Во время самого сильного неистовства радеющих вдруг где-то, среди них, раздается дикий голос: «Идет! Дух Святой идет!» Услышав эти слова, «старец» кричит в ответ: «Иди, дух божий! Иди, батюшка!» Все останавливаются и ищут среди себя пророка; а пророк уже в это время «глаголет новыми языки». Хлысты приходят в неописанный восторг. Оказывается, что Дух Святой сошел и на весь корабль. Все вскакивают со своих мест, начинают прыгать и вертеться – и чем дольше, тем оживленнее, пока не доходят до сильнейшего исступления и затем в бессилии падают в кучу друг на друга, мужчины на женщин, женщины на мужчин. После этого прислужники тушат свечи, а потом происходит то, примера чему, по словам одного немецкого ученого (профессора Геринга), мы напрасно стали бы искать в язычестве Древнего мира. Мужчины и женщины открыто при всех предаются ужасному проявлению половой разнузданности, которое народ обозвал «свальнею» или «свальным грехом». При этом не принимается во внимание ни родство, ни возраст.

Впрочем, справедливость требует сказать, что в последнее время хлысты сами начинают несколько стыдиться своего «свального греха» как составной части «богослужения» и он встречается на их радениях сравнительно реже, чем в прежние времена. Но разврат все-таки продолжается; только теперь, после радений, хлысты и хлыстовки, получив благословение от лжепророка, чаще всего вместе отправляются в баню, устроенную здесь же, при молельне, на чердак молельни, в сараи и амбары; в самой молельне остаются лишь привилегированные лица: лжехристы и лжебогородицы, лжепророки и лжепророцицы^[34]. Случайно рожденные от них дети считаются «зачатыми чрез излияние духа», называются «иисусиками» или «христосиками» и предназначаются в будущем на места лжехристов.

Лжехристы так оправдывают безобразия, происходящие на хлыстовских радениях. «Нас укоряют церковники, – говорил один лжехристос будущему лжехристу^[35], – что мы на своих собраниях скачем и пляшем; но мы поступаем так, во-первых, по примеру царя Давида, который скакал перед ковчегом Господа; во-вторых, от духовной радости по случаю сошествия Св. Духа и, в-третьих, совершаем это для утомления своей плоти. Радениями мы изнуряем себя, умерщвляем свою плоть и смиряем свой дух… Говорят, что на этих собраниях у нас бывает грех с женщинами. Что же из этого? Радения наши служат как бы войной против исконного врага нашего – дьявола, а он орудием своей защиты берет женщину. Но нужно знать, важен ли этот грех, настолько чтобы он мог омрачать наше служение Богу? Нисколько. Грех вошел в человека чрез женщину, а потому в каждой из них есть семена, посеянные издревле дьяволом. Победить этот грех, а чрез него и дьявола нужно тем же, то есть грехом. Побеждая грех грехом, мы этим усмиряем плоть женщины и покоряем ее под свою пяту. Чем чаще совершается эта война между мужчиной и женщиной, тем скорее изнуряется и умерщвляется плоть и похоть обоих лиц». В последнее время половой разврат на радениях хлысты открыто называют своим «крестом».

Мы сказали, что в состав хлыстовского «богослужения» входит и ритуальный чиноприем Нового члена секты. Нужно вообще заметить, что хлысты принимают в свою общину новичков весьма осмотрительно, после продолжительного искуса и не иначе, как за поручительством «восприемников», каковыми могут быть только «братья», то есть хлысты, пользующиеся доверием и уважением общины. Прием в секту происходит обыкновенно во время самых многолюдных собраний. В первое свое посещение хлыстовского собрания новичок входит в моленную последним в сопрождении своего «духовного отца» и «матери». Вошедши в комнату и осенив себя крестным знамением, он падает на землю и кланяется в ноги пророку, пророчице и всем присутствующим. На поклоны ему никто не отвечает. Затем, став посредине комнаты, он произносит клятву – навсегда оставаться хлыстом, иметь радельную рубаху и никому ничего не говорить ни о хлыстовских верованиях, ни о том, что при нем будет происходить в моленной, хотя бы ему пришлось и пострадать «за веру». В Малороссии «присяга» хлыстовского неофита совершается в чрезвычайно кощунственной и возмутительной форме, однако же требуемой хлыстами для убеждения, что их новый собрат действительно порвал всякую связь с Православной церковью: в собрание хлыстов новопринима емый приносит две иконы – Спасителя и Божией Матери (преимущественно – данные ему умершими родителями в благословение), бросает их посреди комнаты на землю и, став на них ногами – правою на икону Спасителя, левою – на икону Богоматери, – произносит клятву на верность хлыстовству; затем он кладет их в небольшую пустую кадку, поставленную среди моленной, снимает с себя нижнее белье и открыто, при всех присутствующих, оскверняет их самым гнусным образом. После произнесения клятвы новичок подходит к «пророку», который надевает на него большой белый (серебряный) с лучами крест, за что он кланяется ему в ноги, целует его в щеку и руку, а «пророчицу» или «богородицу» – в обнаженное колено. Чиноприем заканчивается «братским целованием» принятого со всеми присутствующими – хлыстами и хлыстовками.

В некоторых хлыстовских кораблях церемониал приема в секту (по хлыстовскому выражению – «введения во святая святых») представляется более сложным. Принимаемый должен войти в собрание непременно босым, в длинной рубахе и таких же панталонах, с иконою в одной руке и с зажженною восковою свечою – в другой. После торжественной клятвы – в точности выполнять все требования хлыстовских заповедей – старец сначала постригает его, а потом водит его вокруг радельного чана с водою или делает с ним круг по комнате, причем присутствующие хлысты поют: «Елицы во Христа крестистеся» или «Во Иордане крещающуся Тебе, Господи». Засим «старец» осеняет принимаемого в виде креста горящею свечею, то есть, по выражению хлыстов, крестит его Духом Святым и огнем, а потом трижды дует на него, говоря каждый раз: «Печать дара Духа Святого». Впрочем, способы дарования неофиту «Духа Святого» у хлыстов весьма различны: одни лжепророки дуют в рот ему, другие плюют в него, третьи дают ему сосать свой язык, четвертые ударяют его рукою в ухо, а иные ограничиваются обрызгиванием водою из радельной кадки. Прием новичка в секту у хлыстов обыкновенно называется его «перерождением». После всеобщего целования принятого брата иногда сажают между двух испытанных хлыстовок, которые щекочут его за ноги повыше колен^[36] и из которых одну он должен избрать себе «духовницею» для «христовой любви».

Наконец, у хлыстов, как мы сказали выше, есть довольно странный обряд – «отпевание живого покойника». Оказывается, что хлыстовские лжепророки иногда «предсказывают» тому или другому брату предстоящую ему в скором времени смерть, – и предсказание их сбывается, почему хлысты и ввели в обычай заблаговременно, еще до смерти, отпевать обреченного в могилу, чтобы и он сам мог принять участие в общей молитве. По рассказам очевидцев^[37], это происходит таким образом. В полунощном собрании, обставленном таинственностью, пророк возвещает намеченной жертве: «Дух открыл мне, что ты, братец (или сестрица) ходишь к верху ногами; тебя, братец, зовет к себе государь-батюшка, сам саваоф; надо тебя, братец, приготовить»… Назначается ночь для отпевания. Корабль – в полном сборе; все хлысты в белом одеянии. Передний угол с иконами ярко освещен. Крестные, по хлыстовству, батюшка и матушка вводят обреченного на смерть в моленную и ставят его посреди нее. Царствует мертвая таинственная тишина. Все присутствующие находятся под тяжелым впечатлением предстоящей разлуки с живым мертвецом. Обреченный на смерть, в свою очередь, проливает обильные слезы. В руках у него зажженная свеча и «знамечко», то есть свиток из холста, с которым обыкновенно хлысты кладут в могилу своих мертвецов. С зажженными свечами стоят и прочие члены корабля. Пророк (или «кормщик») берет свое радельное полотенце, завязывает на конце его узел и, махая им наподобие священнического каждения около гроба, три раза обходит живого мертвеца. В это время присутствующие поют «весьма протяжным и печальным голосом»: «Дай нам, Господи, Иисуса Христа» и т. д. Затем поются также протяжно и заунывно: «Святый Боже», «Со святыми упокой» и «вечная намять». Пророк читает молитву, по содержанию очень близкую к заупокойной ектении. Отпевание оканчивается «последним целованием», причем «отпетый», сделав пророку и всем присутствующим земной поклон, просит их молитв о нем по смерти. После этого устраивается поминальная трапеза: на столе, покрытом белою скатертью, появляется канун с зажженною перед ним свечою и блины. Во время общей трапезы пророк ведет речь о том, что бывает с душою человека после его смерти. Один из очевидцев уверяет, что в течение десятилетнего пребывания его в хлыстовской секте таких отпеваний ему известно пять случаев, причем отпеваемые всегда казались ему людьми здоровыми, но затем действительно после отпевания, чрез некоторое время умирали и – большею частью скоропостижно. Так приобретается популярность хлыстовскими лжепророками.

Быт хлыстов и их внешние признаки

К какому бы гражданскому обществу хлысты ни принадлежали – к крестьянскому, мещанскому или купеческому, – к его интересам они относятся холодно и равнодушно. На сельских и волостных сходах, на мещанских и купеческих собраниях они почти никогда не бывают и непосредственного участия в общественном управлении не принимают, хотя от несения обязанностей должностных лиц, по выбору общества, не отказываются, особенно если при этом они надеются воспользоваться своим общественным положением, чтобы принести пользу секте и единоверцам. Но, холодно относясь к общественной жизни внешним образом, они умеют, при помощи интриг и подкупов, так поставить дело, что жизнь общества, к которому они принадлежат, находится в их руках и принимает во всех отношениях желательное им направление. Распоряжения начальства они выполняют старательно; подати платят всегда исправно; недоимок за ними никогда не бывает; в глазах властей они считаются самыми надежными и аккуратными людьми. Но такое поведение хлыстов объясняется не искренностью и сознанием долга, а интересами их секты. Гражданское общество и его жизнь для хлыстов не цель, а средство. Хлысты живут исключительно жизнью своего «корабля», жизнью своей сектантской общины, – и нет такой жертвы, которой бы они не принесли интересам «корабля».

«Кораблем» хлысты называют свою сектантскую общину. В каждом корабле есть своего рода иерархия: христы, богородицы, пророки и пророчицы; в больших кораблях к ним присоединяются еще евангелисты, апостолы, ангелы, архангелы, мироносицы, мудрые девы и т. д. Евангелистами называются хлыстовские «писатели», составляющие окружные послания, тенденциозные повести и т. п.; апостолы – это хлыстовские миссионеры, диспутанты на собеседованиях; архангелы – сторожа, охраняющие радельные собрания и исполняющие другие полицейские обязанности, ангелы – молодые, красивые девицы, составляющие свиту «саваофа», его прислужницы в доме и т. д. Но во главе хлыстовской иерархии и всего корабля стоит кормчий или кормщик. Он носит достоинство «саваофа» или «христа». Должность эта выборная; иногда выбор кормщика производится по указанию духа, возвещенному пророком во время радений. Во всяком случае, выбор должен быть единогласным. Но, раз выбранный, кормщик уже сохраняет свою должность до самой своей кончины и получает власть над всем кораблем неограниченную и бесконтрольную; за свои действия он отдает отчет только одному батюшке – Саваофу. Другие иерархические лица (пророки, пророчицы и т. п.) составляют его совет; но решающего голоса не имеют и подчиняются кормщику, наравне с другими, безусловно. Воля кормщика священна для всех членов общины, каких бы она средств и жертв ни требовала. Кормщик волен не только над имуществом, но и над жизнью «корабельщиков» (то есть членов хлыстовской общины); но и ни один корабельщик не задумается броситься и в огонь и в воду, если того потребует кормщик. Вот факт из недавнего времени (1898). Лжехристос Лардухин издал циркулярное приказание убить хлыста Щетинина, который не был изменником секте, а только показался лжехристу лицом подозрительным, так как на одном собрании сделал против хлыстовского лжеучения невинное возражение. И что же? На другой день хлыст-фанатик, пророк корабля, сделал покушение на его жизнь: пустил в него две пули^[38]. Кормщик есть главный блюститель веры и нравственности в хлыстовской общине, распорядитель на радениях, а иногда и совершитель хлыстовских «богослужений». Он заведует общественными капиталами «корабля» и производит безаппелляционный суд над корабельщиками. Материальное положение его прекрасно обеспечивается общиною. Ближайшею помощницею кормщика является кормщица, или «богородица». Должность кормщицы также выборная и несменяемая. В кормщицы избирают всегда девушку молодую, красивую, отличающуюся умом и сметливостью. К сожалению, выбор кормщицы утверждается кормщиком гнуснейшим образом и соединяется с потерею невинности. Избрав кормщицу, хлысты оставляют ее на ночь с кормщиком, а утром выводят ее в общую комнату в белом одеянии, где встречает ее целое общество хлыстов, поют ей песни и уже приветствуют ее, как настоящую богородицу, целуют ей руки, лицо и даже ноги^[39]. Богородица часто заменяет кормщика по управлению делами корабля, но имеет особенно важное значение после его смерти; она же оказывает сильное влияние на выбор кормщика.

По внешнему своему быту хлысты резко отличаются от православного населения своим видимым довольством и материальным благостоянием. Их дома и усадьбы – лучшие во всей деревне. Но и на них сказывается сектантский отпечаток. Усадьбы их всегда бывают обнесены высоким плетнем или забором; ворота – глухие; калитки едва заметные. Дома свои хлысты строят подальше от улицы, в глубине двора; обсаживают их деревьями и кустарниками в виде садов или полисадников; любят держать злых собак. В доме хлыста всегда можно найти несколько комнат; они содержатся чисто и опрятно. В чистой комнате в переднем углу много икон, мало чем отличающихся от церковного письма; но все-таки сектантский отпечаток заметен и на них. Хлысты любят иметь у себя изображение Христа у Каиафы в белой одежде, Спасителя и Богоматери, стоящих в кругу ангелов в таких же одеждах, архистратига Михаила на белом коне, Богородицы с открытой грудью, держащей на обеих руках обнаженного младенца Христа, иконы трех девственников – Гурия, Самона, Авивы, а также Косьмы и Дамиана^[40].

Хлысты одеваются чисто, опрятно, иногда даже щеголяют своими нарядами. Одежду носят довольно однообразного покроя ради распознавания своих единоверцев. Материи белого цвета предпочитают другим. Хлыстовки, как женщины, так и девушки, настолько заботятся о своей красоте, что не стесняются румяниться и белиться: дорогое мыло, помада, сильно пахнущие духи у них в большом употреблении. Но зато внутренняя и, в особенности, нравственная жизнь хлыстов весьма непривлекательна.

Семья хлыста представляет собою явление непривлекательное и возмутительное. Связь между супругами поддерживается только внешним образом, да и не везде и не всегда. Положение женщины у хлыстов весьма униженное, рабское. Вышеупомянутый лжехристос сказал правду, утверждая, что половым распутством своим хлысты «покорили женщин под свою пяту». Женщина, не согласившаяся бросить своих детей и своего супруга, чтобы в качестве «духовницы» вступить в незаконное сожительство с другим хлыстом, обращается в простую прислугу, в безответную рабу и безусловно подчиняется грубому деспотизму и прихотливым капризам своего мужа. Почетное положение занимают в доме его «духовницы». Христианская семья превращена в мусульманский гарем. Дети от законной жены называются не иначе как «щенками» (у малороссов – «цуцынятами»). Отец питает к ним отвращение, видя в них свои «грешки». Но зато и дети, даже взрослые, ставшие хлыстами, умеют отплачивать своим отцам, оправдывая свое поведение теми же хлыстовскими «религиозными» мотивами. Непочтительность детей к родителям у хлыстов возмутительна. Мы уже знаем, как одна дочь представляла свою мать под образом гадкой, безобразной и смердящей свиньи. Но вот как рассуждают и хлыстовские сыновья: «Не тот отец, кто родил, а кто к делу пристроил или кто имение нажил. А это – что за отец? Он вовсе не имел в виду лично меня, когда зачинал: он творил грех, наслаждался собственным удовольствием. За что же почитать его?»^[41] Сам основатель хлыстовства проповедовал недоверие к родителям.

Говоря вообще, нужно сказать, что хлысты отличаются чрезмерною гордостью, высокомерием и тщеславием по отношению к иноверцам и в особенности к православному населению. Они гордятся не только своим богатством, трезвостью и трудолюбием, но и своим мнимым превосходством религиозным. Как пользующиеся непосредственными откровениями своих лжепророков, они будто бы выше стоят буквы Писания и православных обрядов и потому называют себя не иначе как «духовными христианами». «Вы поклоняетесь мертвым, бездушным, деревянным богам, – говорят они православным, – а мы поклоняемся живым богам»…

У хлыстов обыкновенно восхваляют их трезвость и трудолюбие, благодаря чему они и пользуются сравнительно материальным благосостоянием. Что хлысты ведут трезвую и трудолюбивую жизнь, это, как мы видели, отчасти верно. Но материальное благосостояние их нельзя объяснить только трезвостию и трудолюбием их. Хлысты представляют твердо сплоченную общину и материально поддерживают друг друга всеми дозволенными и недозволенными средствами, часто – во вред всему населению. Кроме того, они чрезвычайно скупы, жадны к наживе, корыстолюбивы и бессердечны, что совершенно понятно в людях, презирающих семейную жизнь и не имеющих детей, то есть опоры в старости. Они не знают или – точнее – не хотят знать заповеди Христа о любви к ближним; для них «братьями» являются только их единоверцы, но они разрывают всякую связь даже со своими православными родственниками – отцом, матерью, братьями и сестрами. Особенно развито среди хлыстов ростовщичество, кулачество и мироедство. Они дают взаймы деньги только под верное обеспечение и за чрезвычайно большие проценты, закабаляя иногда целое население деревни. Их любимое занятие – торговля в селениях и деревнях, подряды и маклерство. Это – деревенские конкуренты пронырливых евреев. В имениях помещиков и купцов они обыкновенно арендуют самые доходные статьи: сады, мельницы, огороды, заводы, постоялые дворы. Что касается хлыстов, занимающихся хлебопашеством, то не нужно забывать, что их дети, прижитые в законном браке, приняв, по принуждению отцов, хлыстовство, уже не женятся и не выходят замуж, а навсегда остаются работниками и работницами отца. Любовь хлыстов к сутяжничеству общеизвестна; а их злоба вошла даже в пословицу: «Православные злы до кабака, а хлысты по самый гроб, на вечные века».

В отношении к Православной церкви хлысты отличаются крайнею враждебностью. В своих песнях и псалмах они называют православных не иначе, как «злым миром», «неверным народом», «свиным стадом», «татями», «злыми людьми», «злым князем мира», «царством тьмы», а православное духовенство – «черными вранами», «зверями кровожадными», «волками злыми», «безбожными иудеями», «злыми фарисеями» и т. п. Они кощунственно издеваются не только над обрядами, но и над таинствами Православной церкви. В одном своем «божьем слове» они поют на своих радениях вот что:

 
Здравствовал батюшка,
Ликовался Сын Божий,
Гость богатый, царь небесный,
Судья милосердный,
В Московском царстве,
В святом своем Риме Иерусалиме,
В дому Божьем Давидовом,
С своими верными и праведными;
Изволил батюшка покатить
С верными в путь-дороженьку,
И катил он батюшка
Селом мимо приходской церкви,
Сравнялся с церковью,
И шапочку не скинул,
А на церковь плюнул И покатил дальше…
 

Даже в своем «слове божьем», которым хлысты обыкновенно начинают свои радения, они не забывают проявить свою враждебность к Православной церкви и ее чадам, называя их «свининским стадом», «черною грязью» и «темным лесом»:

 
Дай нам Господа, дай Иисуса,
Сын Божий, помилуй нас.
Как бы знал я про то, ведал, –
Я про батюшкино, про успение,
Про его святое вознесение,
Я бы с батюшкой насиделся,
Я бы с батюшкой наговорился.
Я бы наплакался с ним и навопился.
А на том ему свету, спасибо,
Что он вывел-то нас, кормилец,
Он из темного нас из леса,
Он из черной нас из грязи,
Из свининского нас из стада,
Он поставил же нас, наша надеждинька,
На дороженьку, на прямую,
На Христовую, столбовую.
Уж вы стойте, мои други.
Уж вы стойте, не шатайтесь,
В уме-разуме не мешайтесь…
 

До сих пор, сохраняя, по чисто практическим побуждениям, наружное общение с Православной церковью, хлысты отличались неимоверною скрытностью, лукавством, хитростью и крайним лицемерием. По своему внешнему поведению они могут быть названы самими благочестивыми православными христианами и самыми верными чадами Православной церкви. Хлысты, особенно не опознанные и не обнаруженные судебным следствием, почти всегда первыми являются в храм Божий на церковные богослужения и вечерние собеседования. Когда в проповеди или на собеседовании приходский священник заводит речь о мерзостях хлыстовства, то хлысты первые начинают вздыхать и возмущаться этими мерзостями. В обществе хлысты в особенности любят осуждать половой разврат и распутство. Будучи по внешности благочестивыми, хлысты чаще других становятся друзьями дома своих приходских священников, – и последние нередко только на судебном следствии узнают, кто были их друзья, кого они уважали за благочестие и считали лучшими христианами в приходе. Богатые хлысты часто бывают щедрыми благотворителями храмов Божиих. Иногда они занимают должности церковных попечителей, строителей, старост, – и священники восхваляют их усердие и заботливость. Одна из пропагандисток хлыстовства в Орловской губернии, обладавшая довольно значительными средствами, для большего успеха пропаганды прибегла даже к следующему средству. На своем участке земли, находящемся в четырех верстах от приходского храма, она построила на свои средства церковь; прикрываясь благочестивым намерением открыть при ней монашескую общину, она набрала к себе детей и девушек-сирот и деятельно повела пропаганду хлыстовства^[42]. Хлысты интересуются званием сотрудников Православного миссионерского общества; но бывали случаи, когда они принимали на себя обязанности и православных противоштундовых миссионеров; так, например, в Оренбургской епархии противоштундовым миссионером был известный хлыстовский лжепророк Осип Дурманов, сосланный потом на поселение. Только судебное следствие, производившееся над ним в 1892 году, обнаружило этот прискорбный факт^[43].

Лицемерно относятся хлысты также к богослужению, таинствам и обрядам Православной церкви. Они чаще православных посещают богослужения; но в душе относятся к нему с презрением и кощунственно. Когда заблаговестят в церковные колокола, хлысты с насмешкою говорят, что медь не знает, за что ее бьют. В храме, во время богослужения, говорят хлысты, делают то же, что и в театре: туда ходят только на свидание или мотают головой. Хлысты, по-видимому, почитают св. иконы, имеют их в своих домах и даже во время своих радений возжигают перед ними свечи и лампадки. Но не нужно забывать, что хлысты почитают иконы по-своему и держат в своих домах лишь те иконы, почитание которых они умеют примирить с своими верованиями; так, например, под изображениями Божией Матери они разумеют не Пресвятую Деву Марию, а своих лжебогородиц: Казанскую икону Божией Матери они считают за изображение своей Аграфены Китаевны; смоленскую зовут Дарьей Ефремовной, Тихвинскую – Устиньюшкой, Грузинскую – Евфросинией Степановной. В таком же смысле почитают они иконы Божией Матери – Владимирскую, «Троеручицу» и «Взыскание погибших». Нерукотворный образ Спасителя, находящийся в военной часовне у ворот Казанского кремля, они считают за своего лжехриста Китая Лукьяновича. О других хлыстовских иконах нами было сказано раньше.

Хлысты принимают таинство крещения Православной церкви, но – только ради метрической записи родившихся детей; на самом же деле они признают лишь свое «крещение Духом Святым». «Миропомазание и елеосвящение они называют «печатью антихриста»: иногда они причащаются в церкви, но, вый дя из церкви, выплевывают Св. Дары на землю и топчут их ногами, брак и священство отрицают совершенно; исповедуются у священника, говоря только одно: «Грешен, батюшка»^[44]; лжепророки, впрочем, позволили им и нагло лгать на исповеди, ссылаясь на слова Христа: «Лжуще Мене ради»^[45].

Интересен отзыв немецкого протестантского ученого, профессора Геринга о русских хлыстах. «Хлысты, – говорит он^[46], – ничуть не представляют собою той безвредной секты, какою иногда ее признавали; напротив, это – самый гибельный Яд, который вконец разрушает жизнь и силы народа. Но как ловко они умеют скрывать свои мерзости, доказывает следственная комиссия, назначенная Александром I в 1818 году, которая засвидетельствовала, что «Православная церковь должна признать хлыстов своими вернейшими и благочестивейшими чадами, в веровании которых нет ничего заслуживающего порицания». Иначе – замечает немецкий ученый – и быть не могло. Ведь к этой секте принадлежали и бывший с 1808 года обер-прокурором Святейшего синода Алексей Голицын, и министр внутренних дел граф Кочубей».

В заключение сказанного мы кратко укажем здесь те внешние признаки, по которым можно опознавать хлыстов и которые были установлены на Третьем Всероссийском миссионерском съезде. Вот эти признаки: 1) народная молва, обстоятельно проверенная; 2) самочинные собрания по ночам; 3) легкость половых отношений, сопровождающаяся нередко разрушением семейных уз и нескрываемыми прелюбодейными связями; 4) воздержание от мясной пищи, и особенно свинины; 5) неупотребление спиртных напитков; 6) внешний облик хлыста – истомленное, изжелта-бледное лицо, с тусклым, почти неподвижным взглядом, гладко причесанная и обильно умащенная маслом голова у мужчин, белый платок на голове – у женщин; вкрадчивая, проникнутая притворным смирением речь, постоянные вздохи, порывистые движения, нервные подергивания тела, своеобразная, как у солдат, походка; 7) присутствие в домах хлыстов картин мистического содержания (например, «Укрощение бури на озере Иисусом Христом», картина Страшного суда, рая с птицами и т. п.); 8) отсутствие на крестинах и на свадьбах, брезгливое чувство к акту рождения детей и к самим новорожденным; 9) хлысты почти повсеместно называют друг друга уменьшительными именами; 10) особенная любовь к сластям^[47].