Но почему она усмехалась? Хотела меня спровоцировать? Может, ждала, что я ее поцелую? Нет. Так бы мы окончательно запутались в наших отношениях.
Да, точно.
И что? Ну запутались бы немного, и что дальше?
Я приближаю морду собаки. А ведь Хлоя действительно может обо мне думать, почему нет? Рассматриваю мелкие детали зданий, маячащих вдалеке. Она только что рассталась с парнем, и у меня никого нет. Я вновь разглядываю собаку. Она умная, красивая девушка, и она мне нравится – что в этом такого? Я увеличиваю траву. Так, ну хватит. Заканчивай сходить с ума. Потом – бандану собаки. Но Хлоя самая лучшая… Ого, не хватало только совсем раскис- нуть.
Я продолжаю приближать и отдалять разные части заставки, пытаясь понять, о чем думает Хлоя, и в итоге замечаю что-то.
Странный блеск прямо под банданой.
Металл, виднеющийся на ошейнике. Видимо, адресник.
Я увеличиваю изображение еще сильнее.
Качество получается просто ужасным, и среди мелких слов получается разглядеть лишь одно: имя собаки. Рабарбер.
Выскочив из постели, я в спешке натягиваю штаны.
– Рабарбер? Это еще что за хрень? – спрашивает Хлоя, садясь в кровати и потирая глаза. Она уже успела заснуть.
– Ревень, – отвечаю я. – На датском языке.
– Необычное имя, – замечает она, мигом просыпаясь.
– Вот уж точно.
Хлоя тут же начинает суетиться:
– Нужно почитать в интернете историю ревеня. Может, найдем что-нибудь? – Она достает телефон, приступая к делу.
– Уже, – говорю я. – Все прочитано, нумерология проверена, «ревень» через матрицу слов про- гнан.
– И как, нашлось что-нибудь?
– Да, но не в интернете.
– А где?
– В телефоне.
– В смысле? – спрашивает она.
– Алан Скарпио включал мне звуки роста ревеня, когда мы были в закусочной.
– И пса зовут Ревень?
– Видимо, да.
– Охренеть.
Запись никуда не делась, но в музыкальной библиотеке, кроме нее, больше ничего нет. Имени исполнителя и названия альбома – тоже.
– Дай послушать, срочно, – говорит Хлоя.
Я подключаю телефон Скарпио к колонке, а Хлоя вытягивает руки к потолку, словно хочет принять позу из йоги.
– Классная футболка, – говорит она.
– Спасибо.
– Новая?
– Да нет. Ты ее уже видела вроде, – вру я.
Я дважды щелкаю по файлу, и из колонки раздаются знакомые жутковатые звуки: скрип и потрескивание растущего ревеня.
Мы с Хлоей слушаем запись дважды, выискивая подсказки, но их нет – ни азбуки Морзе, скрытой за звуками ревеня, ни искусственных высокочастотных сигналов.
Ничего.
И только перекинув аудио на ноутбук, чтобы исследовать его поближе, мы замечаем несоответ- ствие.
Размер файла просто огромный.
Он записан в формате WAV, а не MP3 – такие файлы всегда больше аналогов, но не настолько. Аудио просто не может занимать столько места.
Простые пользователи – то есть те, кто не проводит круглые сутки за играми, головоломками, шифрами и кодами, – об этом не знают, но в аудиофайлах можно прятать другие типы данных. С форматами типа MP3 это не сработает, поскольку они используют алгоритмы сжатия, а вот с WAV – пожалуйста.
Мы с Хлоей включаем старый ноутбук на операционной системе Linux и загружаем программу, с помощью которой можно вытащить из аудио скрытую информацию.
Пара нажатий на клавиши, и файл наш – не прошло и секунды.
Вот он, слева на экране: «ТабитаГенри. avi».
Я дважды щелкаю по нему, и открывается видео.
На экране появляются стол и кресло, стоящие на небольшой сцене посреди громадного старого вокзала. А в самом низу высвечивается строка:
«Джеффу Голдблюму среди нас не место».
Камера отдаляется, выхватывая выстроившихся в очередь людей. Их где-то двадцать, а ближе к концу виднеется нервная девушка. Примерно двадцать – двадцать пять лет, не слишком высокая, с карими глазами и кудрявыми каштановыми волосами. Одета она в светло-голубую джинсовую куртку, черные рваные джинсы и поношенные ковбойские сапоги зеленого цвета. Над левым карманом джинсовки на груди прикреплен значок: улыбающийся смайлик с пятном крови, известный по комиксу «Хранители».
На сцене – небольшой стол, за который задвинуто низкое кожаное кресло. На столе стоят микрофон на небольшой черной металлической подставке и пять бутылок воды от «Фиджи», только вместо обычного дизайна на этикетках нарисован логотип известной кинокомпании.
Позади стола виден разноцветный постер какого-то экшн-фильма, воздвигнутый на хлипком алюминиевом каркасе.
Где-то через десять-пятнадцать секунд к микрофону подходит руководитель студии. Он обращается к очереди – люди в ней оказываются победителями какого-то конкурса, связанного с игрой по мотивам последнего фильма Стивена Спилберга, выпущенной в ходе вирусной рекламной кампании, – и сообщает, что встреча с актерским составом фильма, которую они выиграли, скоро начнется. Длиться она будет примерно час, и актеры будут появляться по од- ному.
Как только он заканчивает говорить, под жидкие аплодисменты на сцену выходит первый участник актерского состава. Это Джефф Голдблюм. За ним следует рекламный агент киностудии – очень высокая блондинка лет тридцати в приталенном темно-синем костюме.
Джефф Голдблюм, конечно, кинозвезда, но аудитория явно ждет не его, а главных героев: вечно взъерошенного брюнета из того супергеройского фильма с авиакатастрофой и блондинку из сериала, в котором она сыграла инопланетянку, влюбившуюся в человека.
Вежливо помахав публике и улыбнувшись, Голдблюм садится за стол, и встреча официально начинается.
Люди один за другим выходят на сцену, и высокая блондинка фотографирует их с актером.
Спустя пять минут наступает очередь девушки с каштановыми кудрями.
Поздоровавшись с Джеффом Голдблюмом, она передает рекламному агенту телефон. Актер широко, искренне улыбается, привычным жестом приобнимает девушку и ждет, пока их сфотографируют.
Но девушка с кудрями не улыбается; она шепчет что-то Голдблюму на ухо, а потом уверенным и быстрым движением выхватывает изо рта бритвенное лезвие и целится прямо в сонную артерию.
Шокирующее покушение на жизнь Джеффа Голдблюма проваливается: рекламный агент, стоящая поблизости, храбро бросается преступнице напе- ререз.
Голдблюм остается в полном порядке, а вот рекламному агенту везет меньше.
Во время драки лезвие проходится по ее руке от локтя до запястья. Из руки хлещет фонтан крови: он заливает и Голдблюма, и белый линолеум сцены.
Только заметив лужу крови, женщина понимает, что ее ранили.
Она падает в обморок, и на сцене начинается кровавый хаос и кавардак.
Ближайшие охранники бросаются на помощь, но не успевают схватить неудавшуюся убийцу Голдблюма, поскользнувшись на залитой кровью сцене.
Пока они дергаются, пытаясь удержать равновесие, кудрявая шатенка скользит по сцене, как бешеная лань по замерзшему озеру, и выкрикивает в лица пораженной аудитории свое безумное послание:
– Джеффу Голдблюму среди нас не место!
Хлоя жмет на пробел, и видео останавливается.
– Ну и срань, – говорит Барон Кордрой, сидящий рядом с ней на диване. Он приехал после первого же звонка, стоило нам только сказать, что именно мы нашли у Скарпио на телефоне.
Я выдыхаю, откидываясь на спинку кресла.
Еще до приезда Барона мы пересмотрели видео раз шесть, не меньше.
– Срань, – соглашается Хлоя, словно этим повтором сможет развеять нарастающее напряжение.
Она жмет на пробел, и видео начинается снова.
Смотреть его сложно.
Меня не пугают кровь и насилие, когда речь идет про игры и фильмы, но какая-то дикая, животная злоба этого видео пробирает меня до костей.
Оно просто… жуткое.
Отвернувшись от экрана, я достаю телефон и ищу в интернете другие видео с тем же инцидентом, новости, рассказывающие о покушении на Джеффа Голдблюма.
Ничего.
Удается найти лишь несколько интервью, в которых победители конкурса рассказывают о встрече, запечатленной на видео, но в них нет ни слова про жестокое нападение на известного актера.
Такое ощущение, что встреча прошла без малейших проблем.
– Это точно какой-то рекламный ход, – говорит Барон, а потом достает электронную сигарету в форме олдскульной трубки Шерлока Холмса и затягивается травкой. – Жесть, обожаю Джеффа Голдблюма, – говорит он, умудрившись не выпустить из легких самый пропитанный ТГК пар на свете.
– Ага, – отвечает Хлоя. – Крутой мужик.
Мне тоже нравится Джефф Голдблюм, но в данный момент меня больше интересует кудрявая шатенка, а еще больше – зачем Алан Скарпио спрятал на телефоне видео с нападением на известного актера.
– Если это рекламный ход, – говорю я, – люди бы про него говорили.
– Гениальная мысль, – соглашается Барон, тыкая в меня концом трубки.
– Думаешь, это дипфейк? – Хлоя, склонившись, вглядывается в экран, словно сможет разглядеть незамеченные до этого мелочи.
– Ну, это явно подделка, – отвечаю я.
Хлоя кивает.
– Хотя выглядит правдиво, – добавляю я. – Но тогда мы бы об этом знали, да?
– Да уж, – говорит Хлоя. – Ясен хрен.
Называется видео «ТабитаГенри. avi», так что в первую очередь мы вбиваем имя в поисковик.
– Нашли что-нибудь? – спрашивает Барон.
– Старую фотографию на «Фейсбуке»[2], – отвечает Хлоя, демонстрируя экран телефона. – Это точно она.
Табита Генри – та самая шатенка с видео. На фотографии она сидит в лодке и улыбается.
– Она мало постит в интернете, – продолжает Хлоя, – но на страницу Джеффа Голдблюма подписана.
– Этого недостаточно, – говорю я.
– В даркнете поищем? – предлагает Барон.
– Ага, где ж еще, – говорю я. – Что, включим «Тор» и будем искать запись убийства Джеффа Голдблюма?
– Запись покушения на Джеффа Голдблюма, – поправляет Хлоя.
– Ненамного лучше, – отвечаю я, открываю браузер и ввожу «Покушение на Джеффа Голдблюма».
Результат нулевой.
Через пару часов бесплодных поисков Барону приходит идея. Он достает телефон, который я вижу у него впервые, и выходит из комнаты.
Возвращается он пару минут спустя, но мы даже не успеваем спросить, какого хрена он творит, – на телефон ему приходит оповещение, и он поспешно садится за мой ноутбук.
Загрузив программу, он вводит несколько символов и ждет, а несколько секунд спустя открывает «Тор» и вводит ссылку, заканчивающуюся на «.onion». Когда сайт загружается, он откидывается на кресле и жестом подзывает нас.
Я хорошо разбираюсь в технике, но Барон влез в систему под правами суперпользователя. Я понятия не имею, что он там делал, да и вряд ли пойму.
– Ты что с моим ноутом сделал?
– Я просто следовал инструкции, – говорит он и указывает на экран. – Смотрите.
– Что это? – Хлоя подкатывается на кресле к столу, за которым сидит Барон.
– Табита Генри, – говорю я.
И действительно, это она.
Ее лицо занимает большую часть экрана: обычная фотография, вытащенная, видимо, из другого аккаунта. Она сидит в тайском ресторанчике и улыбается. Рядом с фото – дополнительная информация: ссылки на удаленные «Инстаграм»[3] и «Твиттер»[4], записи из диплома, фотографии из выпускного альбома, библиотечная карточка, банковские выписки и данные с последнего места работы.
– В соцсетях всей этой херни нет, – говорит Хлоя. – Видимо, она все удалила.
Барон пожимает плечами, затягиваясь.
– Не просто удалила. Наняла специалистов.
– Как ты это нашел? – спрашиваю я.
– Коллеги из «Леман Бразерс» помогли. Отдали должок.
– Тебе дружки-брокеры помогли? – переспрашивает Хлоя.
– У них к такой инфе доступ есть – это жесть, – отвечает Барон.
– Неудивительно, – отвечаю я, глядя в экран.
Мне нравится возиться с фондовым рынком – он сам по себе достаточно сложен, но закулисные махинации глубоко порочного мира крупных финансовых корпораций – это паутина такой лютой срани, что любая теория игр покажется школьной матема- тикой.
– Биткоины у тебя есть? – спрашивает Барон, вновь затягиваясь травкой.
– Немного.
– Придется мне их у тебя одолжить.
– Хорошо. Сколько?
– Все.
На изучение данных Табиты уходит немало времени. Часть из них бесполезны – разные фотографии, неработающие ссылки, заархивированные посты в социальных сетях, – и нигде нет ни малейшего упоминания о нападении на известного голливудского актера.
Несколько фотографий явно сняты на той самой встрече. На трех из них Табита Генри с Джеффом Голдблюмом стоят на знакомой сцене с постером на фоне. Оба улыбаются; никакого покушения, нигде не видно ни капли крови.
– Такое ощущение, что она ни на кого не нападала, – говорю я.
Барон кивает.
– Говорил же, что это подделка.
– Не знаю, – возражает Хлоя. – На постановку вообще не похоже. А фотки точно настоящие?
– Да, точно, – отвечает Барон. – Метаданные совпадают, и в интернете куча других фоток с той же встречи. Там тоже никого не убивают. – Он глубоко затягивается и наклоняется прямо к лицу Табиты на экране. – Вот что с тобой не так? – спрашивает он, медленно увеличивая фотографию.
Но, разумеется, рассыпавшаяся на пиксели Табита Генри не знает, что с ней не так. Она ничего не знает.
Барон уходит домой, работать, а мы с Хлоей садимся за телефоны. Каким-то чудом ей удается убедить девушку из кинокомпании, что мы не шутим, и та заверяет, что ни разу сотрудники их рекламного отдела не получали подобные травмы. Когда мы уточняем, уверена ли она, она отвечает, что абсолютно, на все сто процентов уверена.
Никто ни на кого не нападал.
Если верить информации, добытой дружками Барона, Табита Генри родилась в Куинсе, в Нью-Йорке, окончила Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе со степенью в области коммуникаций, потом вернулась в Нью-Йорк, немного поработала в сфере цифровой рекламы, а затем уехала обратно в Лос-Анджелес и открыла там театральную компанию, занимающуюся иммерсивными интерактивными представлениями.
Компании Табиты – «Свистать всех наверх» – принадлежало несколько популярных квестов в реальности, расположенных в Лос-Анджелесе. С первого дня их забросали восторженными отзывами, поэтому через месяц работы люди записывались на несколько месяцев вперед. А еще через несколько месяцев их выкупила «Хрониклер Энтерпрайзис» – компания, занимающаяся разработкой передовых технологий для онлайн-игр.
Позвонив по номеру с сайта «Свистать всех наверх», я прошу Табиту Генри перезвонить мне.
Через пару часов раздается звонок.
Неловко поздоровавшись, я объясняю цель моего звонка и рассказываю, что мы с друзьями нашли ужасно странное видео и что Табита играет в нем главную роль.
Она дает мне адрес электронной почты, по которой я отправляю ролик. Через несколько минут она перезванивает, но в этот раз по видеосвязи.
Волосы у нее короче, лицо чуть полнее, но в целом она выглядит так же, как и на видео с Джеффом Голдблюмом.
– Вы как это сделали? Это же мое лицо, как вы его туда прилепили?!
– Мы ничего не делали. Просто нашли видео на телефоне, – отвечает Хлоя.
– На чьем телефоне?
Мы переглядываемся.
– Ау? – сердится Табита.
– Алана Скарпио.
– Миллиардера?
– Ага, – отвечаю я. – Вы его знаете?
– Нет. Это же он пропал, да?
– Он, – подтверждает Хлоя.
– Зачем пропавшему миллиардеру фейковое видео с моим двойником?
– Мы не знаем, – отвечаю я. – Поэтому и звоним.
Кажется, Табита не понимает, на кого и как сильно ей нужно злиться.
– Какого хрена? – спрашивает она. Из динамика доносятся посторонние звуки – она пересматривает видео. – Такое реалистичное. Аж жутко.
– Вы точно не помните ничего подобного? – уточняю я.
– Ты сейчас серьезно? – Табита смотрит на меня огромными глазами. – Думаешь, такое можно забыть?
Она подносит телефон к экрану компьютера и показывает отрывок, в котором ранят рекламного агента.
– Вы посмотрите, сколько крови. Разве кровь может так хлестать?
– Я понимаю, ситуация… странная, – говорю я.
– О, да ладно?
– Могу прислать все, что мы смогли выяснить.
– Да присылай уж.
– Если появятся вопросы, звоните, пожалуйста.
– Спасибо. Вопросы у меня точно появятся. Так, стоп. Вы же понимаете, что на видео не я, да? – Она вопросительно на нас смотрит. – Да?
– Конечно, – говорю я. – Разумеется.
– Что это вообще такое… – Табита снова включает видео. – Погодите, вас же не Девон надоумил?
– Простите, мы такого не знаем.
– Ну да, конечно. Друзья Девона бы так и сказали.
Я смотрю на Хлою. Та пожимает плечами.
Видимо, с Табитой Генри мы зашли в тупик – по крайней мере, на данный момент.
– Очень интересно. – Фокусник ставит видео на паузу нажатием на пробел.
Мы поехали к нему сразу после разговора с Табитой. Фокусник пересмотрел видео три раза подряд.
– Это связано с «Кроликами»? – спрашиваю я, стараясь скрыть свое возбуждение.
– Весьма похоже, – отвечает он, – но сказать сложно. Нужно подумать.
И с этими словами он выставляет нас из кабинета и закрывает дверь.
«Это связано с “Кроликами”»?
Фокусник часто слышит от меня этот вопрос.
Впервые я задаю его в день нашего знакомства.
Представьте: я учусь на последнем курсе, но вместо учебы и среднего балла меня интересуют одни только игры. К счастью, оставшаяся с детства способность запоминать детали помогает заучивать всякие даты и имена, так что я умудряюсь не слететь со стипендии. А пока мне платят стипендию, можно не думать о работе, а значит – больше играть.
Разумеется, к Фокуснику меня тоже приводят игры.
– Что это? – спрашиваю я в день, когда все началось.
– Четвертый «Визард Квест». Липовый Apple II его как раз потянет.
Эндрю Гошалюк вытаскивает дискету из коробочки, похожей на маленькую картотеку, и вставляет ее в бежевый дисковод родом из прошлого сто- летия.
– Сколько этому компу лет?
– Если коротко, то до хрена.
Эндрю немного полноватый, среднего роста блондин с густой шевелюрой. На носу у него красуются большие очки в золотой оправе – такие постоянно носят всякие серийные убийцы. Мы познакомились в старших классах школы и вместе поступили в Вашингтонский университет. Он специализируется на информационных технологиях, а я получаю степень бакалавра английской литературы, попутно изучая теорию игр.
Эндрю с отцом переехали из Лондона, когда его мать с сестрой погибли при крушении поезда. Изначально мы подружились из-за любви к играм, но потом у меня тоже погибли родители; мы оба пережили тяжелую трагедию – и в университете стали закадычными друзьями.
В школе мы были хардкорными геймерами. Играли во все, начиная с «Легенды о Зельде» и «Файнал Фэнтези» и заканчивая «Риском», шахматами и го. Но больше всего нам нравились ролевые игры. А самыми любимыми из них были Dungeons & Dragons и Traveller.
После поступления в университет ничего особо не поменялось. Мы постоянно во что-то играли, только иногда ходили на вечеринки и концерты, от которых не смогли отвертеться.
На тот момент прошло уже немало лет после случая с Эмили Коннорс, рассказавшей мне про «Кроликов» – тайную игру, связанную с вымершими дятлами и неподписанными титрами фильма; после поездки, во время которой странный голос пробился сквозь шум помех «Ночной радиостанции» – голос, то и дело появляющийся во снах, повторяющий одну и ту же фразу, те же слова, что мы услышали в ту ночь на темной петляющей дороге, – слова, которые, как выяснится позже, тесно связаны с таинственной игрой, неофициально прозванной «Кроликами». «Дверь открыта».
Я сталкиваюсь с ней во второй раз вскоре после той самой лабораторной по информатике, во время которой мы с Эндрю Гошалюком играем в «Визард Квест» на древнем компьютере.
– Смотри. – Он нажимает на клавишу ввода, загружая игру.
В самом центре экрана появляется небольшое окошко с весьма примитивной анимацией – волшебник в фиолетовой одежде разбрасывает какие-то семена, – но сама игра почти полностью текстовая.
Нажимая на стрелки, Эндрю проводит персонажа по первому уровню подземелья. Из крошечного динамика компьютера доносится классическая восьмибитная музыка: короткая закольцованная мелодия со средневековым мотивом.
– Что ты делаешь? – спрашиваю я, хотя на самом деле не особо рвусь уточнять. Эндрю любит копаться в компьютерных играх, и частенько его заносит.
– Угадай. В игру играю.
– В коридорник, выпущенный в семидесятых?
– Да ладно тебе, К, ты только глянь!
– Смотрю. Что дальше?
– А то, что тут все на библиотеках построено. А это уже начало восьмидесятых!
– А, ну ладно. Можно кое-что уточнить?
Эндрю откидывается на кресле и дожидается моего вопроса.
– Кому не по фигу?
Эндрю улыбается.
– Очень смешно.
– Я не шучу. На фига ты играешь в это говно? – Я искренне злюсь на него. Мы до сих пор не закончили играть в «Дракенгард», хотя почти добрались до финальной битвы.
– Ага, так вот что тебе интересно!
– Да-да, – говорю я, чтобы он побыстрее перешел к делу. – И вообще, ты же вроде хотел разобраться с игрой, про которую говорили Беверли с Тревисом?
– Именно, – улыбается Эндрю, нажимая на ввод, и добавляет: – Этим и занимаюсь.
Картинка на экране меняется. Теперь там два окошка: в одном – простой текст, в другом – длиннорукий монстр.
– Блин, скажи уже, что ты делаешь, а? У меня через час проверочная по французскому, – не выдерживаю я. Французский меня убивает. Слова и отдельные фразы даются мне без проблем, а вот произношение и общая структура языка – нет.
Эндрю встает и потягивается.
– Увы, не могу тебе посочувствовать. У меня в этом семестре астрофизика.
– А говорили, что французский – язык любви.
– Слышал что-то такое.
– Он уничтожает меня изнутри.
– Ага, знакомая ситуация. О, смотри. – Картинка на экране меняется, и Эндрю жестом предлагает мне занять его место.
Присев, я склоняюсь к монитору.
– Ни фига себе, откуда он тут?
– А ты как думаешь?
– Это фейк.
– Не-а.
– Кончай врать.
– Я не вру, mon copain. Твои глаза тебя не обманывают.
– С чего ты это взял?
– Проверил.
– Серьезно?
– Серьезнее некуда.
Я снова смотрю на игру.
– Да быть того не может.
Потому что я знаю монстра, стоящего передо мной, – одного из многих созданий, что появляются в «Визард Квест». В детстве все мы тысячи раз видели и его имя, и характерные торчащие во все стороны волосы.
С экрана на меня смотрит главный герой игры, которая появилась лишь в девяностых – десять лет спустя после выхода «Визард Квест».
Это Соник – еж из одноименной серии игр.
Эндрю начал играть в четвертый «Визард Квест», потому что искал информацию о другой игре, про которую ему рассказали наши общие друзья, Тревис и Беверли. Они узнали о ней от знакомых из Массачусетского технологического института; эта игра существовала в реальности – ходили слухи, что с ее помощью правительство вербует секретных агентов.
Честно сказать, мы им поверили.
В фильмах и книгах восьмидесятых, выпущенных во время холодной войны, часто встречался мир, в котором компьютерные игры пересекались с реальностью – тут и «Военные игры», один из первых фильмов про хакеров, и «Игра Эндера» – военный научно-фантастический роман Орсона Скотта Карда. Игры в них были инструментом, с помощью которого обучали солдат и разбирались с масштабными кризисами, будь то мировая война или угрозы национальной безопасности.
Меня опьяняла мысль, что такая игра – игра, в которой реальная жизнь становится главным местом действия, – действительно существует. Ведь за это мне и нравились ролевые игры наподобие Dungeons & Dragons – только здесь все было в тысячу раз лучше.
Как же мне хотелось, чтобы эта игра оказалась настоящей.
Эндрю считал, что аномалия с Соником была ее частью, хотя мы понятия не имели, как это удалось провернуть.
Если он был фейком, то мы наткнулись на работу простого хакера с очень странной комбинацией интересов и навыков. Но если нет, то Эндрю обнаружил занятный анахронизм: Соник стал персонажем игры, выпущенной чуть ли не за десять лет до того, как гении из компании «Сега» разработали его образ.
Мы сразу же кинулись в бой и попытались выяснить, в чем же дело.
Может, это просто безумное совпадение? Мы расспросили всех, кто хоть как-то разбирался в гейм-дизайне и истории видеоигр, но не нашли от- вета.
Тогда мы позвонили в «Сегу», но они не знали, о чем мы говорим, и не особо рвались разбираться. Люди, хоть чуточку знакомые с индустрией видеоигр, считали, что мы показываем им подделку. А всем остальным было попросту наплевать.
Кроме меня.
Чувство было непонятным – но очень знакомым. Оно напоминало об аварии, в которую мы попали с сестрами Коннорс, о той ночи, когда мне рассказали о «Кроликах», еще одной таинственной игре.
Интереса Эндрю не хватило надолго. Он обожал раскапывать всякие крутые загадки, но вот решать их? Слишком сложно, увольте. Вскоре он переключился на новую головоломку, связанную с какой-то рекламной кампанией «Рибок», – и оставил меня с Соником один на один.
Эндрю из игры выбыл – но для меня все лишь начиналось.
– Что все это значит? – спрашиваю я худощавую брюнетку в очках с заостренной оправой, выполненной под кошачий глаз. Она лежит на спине, забросив ноги на спинку потертого кожаного дивана – единственного в заваленной хламом однушке, где мы собрались. Это Беверли; она читает распечатанное руководство по «Визард Квест», найденное в интернете.
– Не знаю, – отвечает она, поворачиваясь к симпатичному чернокожему парню в кепке «Балтимор Ориолс» и футболке с изображением радио и подписью: «Включи Eagles погромче, а то соседям не слышно». – Есть идеи, Тревис?
– Может, это часть игры? – предполагает тот, попутно внимательно вглядываясь в экран компьютера.
– Какой? – спрашиваю я. – Которую ЦРУ устраивает?
– Все не так просто, К, – говорит Беверли, соскакивая с дивана и подходя к столу, за которым сидит Тревис. – Тут явно замешано что-то еще, что-то совсем другого масштаба. – Отодвинув кресло, она усаживается рядом с Тревисом.
– В смысле? – спрашиваю я, но они будто не слышат, просто перешептываются о чем-то, разглядывая Соника и написанный рядом с ним текст.
Где-то через минуту Тревис встает, фотографирует пиксельное изображение, а потом с улыбкой поворачивается ко мне.
– Пора идти к Фокуснику.
Спустя полчаса я впервые оказываюсь в его зале игровых автоматов.
Фокусник сначала изучает фотографию, а затем переходит на распечатанную инструкцию.
Закончив с ними, он встает из-за стола, подходит к двери кабинета и захлопывает ее.
Вернувшись, он садится обратно, ставит на стол локти и медленно сцепляет пальцы в замок.
– Что именно вы знаете об игре?
Тревис с Беверли тут же бросаются пересказывать свои любимые теории – что обязательно нужно выискивать закономерности, встречающиеся по жизни, и смотреть, к чему они приведут; что никто не знает, существует игра или это лишь вымысел; что с ее помощью ЦРУ (или АНБ) вербует себе агентов; что некоторые люди играют, а другие лишь наблюдают за ними.
Фокусник просто сидит и слушает, пока Тревис с Беверли не заканчивают болтать.
– Еще что-нибудь? – спрашивает он.
– Ну, играть в нее крайне опасно. Говорят, – тут Тревис переходит на шепот, – что люди из-за нее умирают.
В памяти тут же встает ночь аварии, пикап Энни и Эмили Коннорс. К лицу мгновенно приливает кровь, но я изо всех сил сдерживаю эмоции и стараюсь не обращать внимания на воспоминания, мелькающие перед глазами, как отрывки боевика.
Когда я поднимаю взгляд на Фокусника, он уже смотрит на меня, бесстрастно разглядывая.
– В общем, да – непонятно, существует игра или нет, – говорит Беверли. – По крайней мере, никаких доказательств нет.
– Ну, – произносит Фокусник, переводя взгляд на Беверли с Тревисом, – у игроков они определенно найдутся.
Он замолкает, давая возможность переварить услышанное.
Неужели игра – не вымысел и кто-то в нее играет? Неужели Эмили Коннорс говорила тогда именно про нее?
Взгляд Фокусника чем-то напоминает мне Эмили Коннорс, вглядывающуюся в ночь.
– Это связано с «Кроликами»? – спрашиваю я.
Фокусник оборачивается; смотрит на меня с удивлением.
– Откуда ты знаешь о «Кроликах»? – Удивление сменяется полуулыбкой, которую невозможно разгадать.
– Не помню, – вру я.
Мне совершенно не хочется делиться своей историей с каким-то едва знакомым конспирологом из зала игровых автоматов.
Фокусник обдумывает мои слова, а затем кивает Тревису и Беверли.
– Что вы знаете о «Кроликах»?
– А что это? – спрашивает Тревис.
– Ничего не знаем, – говорит Беверли, с уважением глядя на меня. – Погодите, значит, это так игра называется? «Кролики»?
Фокусник вновь смотрит на меня, а когда понимает, что сказать мне нечего, то продолжает сам:
– У игры нет официального названия, но неофициально… да, неофициально ее называют «Кроликами». Ведь нужно как-то отличать ее от всего остального.
– От всего остального? – спрашиваю я.
– От всего, что не связано с «Кроликами».
Игра заинтересовала меня с того самого дня, когда мы попали в аварию с Энни и Эмили Коннорс, но именно в кабинете Фокусника интерес перерос в абсолютную одержимость. Он стал вторым человеком, который упомянул «Кроликов» в контексте игры и тем самым словно подтвердил, что я ничего не выдумываю: ни подслушанный разговор между сестрами, ни странное ощущение, охватившее меня в тот момент.
С той самой ночи в машине меня преследовала мысль, что разговор о «Кроликах» мне или послышался, или почудился, но в кабинете Фокусника что-то в голове вдруг щелкнуло, и до меня дошло то, что раньше казалось немыслимым.
Что «Кролики» могут оказаться правдой.
…
– Да это явно подделка. Может, пиратка какая-нибудь, – говорит Тревис.
– В руководстве про Соника ни слова, – соглашается Беверли, помахивая распечатанным буклетом.
Фокусник вновь изучает фотографию, которую показал ему Тревис, а потом откидывается в кресле.
– Принесите мне все, что вы раскопали.
– Хорошо, – говорю я. – Тогда я через пару дней заскочу…
– А почему не сейчас? – спрашивает Фокусник.
– Эм, – отзываюсь я, – а что, надо прямо сейчас?..
– Если можешь, – говорит он.
Не знаю почему, но этот момент кажется мне решающим. Чего хочет Фокусник? Поскорее увидеть аномалию своими глазами – или узнать мое отношение к «Кроликам»? Что мной движет – желание докопаться до истины или праздное любопыт- ство?
Эндрю растерял интерес, столкнувшись со сложностями, и Беверли с Тревисом вскоре последуют его примеру, но для меня все лишь начинается. Это отнюдь не праздное любопытство.
– Вернусь через полчаса, – говорю я.
Я успеваю за двадцать минут.
Мне очень хочется докопаться до истины.
Мне безумно интересно, что Фокусник скажет при виде игры, но когда я возвращаюсь, до сих пор не переведя дух после велосипеда, он просто выхватывает у меня дискету и закрывает дверь перед носом.
Не успеваю я постучать, чтобы уточнить, когда возвращаться, или хоть узнать, что он собирается делать, как за спиной вдруг раздается чей-то негромкий голос:
– Он позвонит, если что-то найдет.
Я оборачиваюсь – и впервые встречаю Хлою.
Ей двадцать, без нескольких недель двадцать один. Волосы светлые, почти белые, непослушные, коротко, неровно остриженные. На плечах рваная светло-серая куртка, накинутая поверх белой футболки с розовой кассетой на груди. Мерцающие огни игровых автоматов отблескивают в ее глазах, когда она улыбается уголком губ и спокойно, равнодушно бро- сает: