Татьяна Шахматова
Унесенные блогосферой
Глава 21
Немного о козлах
Неверно, будто жизнь подражает искусству, – она подражает плохому телевидению.
Вуди Аллен, режиссер
– Вообще-то к началу работы я уже была знакома с этой парой, – говорила Вика за стеной неизвестно кому.
Эффект дежавю, только слова ее собеседника сегодня отливали не серо-синим, а ярко звенели серебряным блеском.
– Знакомы? – усомнился собеседник, прорезая мой утренний сон густым и вместе с тем жестким баритоном.
– Да, я читала о них.
– И кто же о них писал?
– Один местный ученый-психолог.
– Психолог? О Валерке со Светкой? – изумился голос.
– Да, фамилия ученого Милашевский.
Как и в день, когда началась вся эта безумная история, я снова лежал за перегородкой, поневоле подслушивал и пытался сообразить, какого черта у нас с утра пораньше делает Вадим Романихин. Правда, теперь я не был столь доверчив и расслаблен, как раньше, и держал свои штаны при себе. Одевшись, я выполз из-за перегородки и, буркнув «здрасьте», перекочевал в ванную, но постарался вернуться побыстрее. Виктория как раз рассказывала Вадиму концепцию Милашевского об усеченном материнском инстинкте, с которой я тоже недавно познакомился благодаря Аде Львовне.
– И был там один мальчик с обожженными ножками, который очень и очень похож на несчастного ребенка Валерия и Светланы…
– Милашевский не мог написать о ребенке Валерия и Светланы, потому что писатель умер три года назад. Значит, мальчик с обожженными ножками был написан раньше, а ребенку Валеры и Светы Романихиных сейчас около двух лет, – не выдержал я.
– Да, такой истории в нашей семье, слава богу, не было, – подтвердил Вадим.
– Ну хорошо, конкретно этой не было, но вы ведь меня поняли, не занудствуйте! – прищурившись, проговорила Вика.
– Нет, не понял. Это другие люди, – холодно отрезал Вампир.
– Вывеска другая, а суть та же, – бесцеремонно обобщила Виктория. – Расскажите, что именно сделали Валерий и Светлана с ребенком?
– Почему вы уверены, что они что-то с ним сделали? – удивился гость.
– Так сделали? – настаивала Виктория.
– Да.
– Что же?
– Ну, это было не настолько вопиюще.
– Расскажите, – попросила Вика, вытаскивая сигарету, в голосе ее читалось удовлетворение.
Наш утренний гость проследил за ее рукой, наклонился, но вместо того, чтобы подать, как она ожидала, зажигалку со стола, прочитал по памяти:
– Возможно ль, милая Климена,
Какая странная во вкусе перемена!..
Ты любишь обонять не утренний цветок,
А вредную траву зелену,
Искусством превращенну
В пушистый порошок!
– «Красавице, которая нюхала табак», – усмехнулась Вика. – Пушкина любите?
– Пушкина люблю, а сигаретный дым, простите, нет. И вам совершенно не идет. У вас ведь нет физиологической зависимости…
– Откуда вам знать? – Вика скривилась презрительно, но сигарету все-таки вернула в пачку.
– Цвет кожи, состояние ногтей, зубов, волос, все говорит о том, что вы курите, когда увлечены чем-то. Вам кажется, что сигарета помогает думать… Но это совсем не так, уверяю вас, я сам недавно бросил.
Она посмотрела на Вадима, как большой тропический богомол смотрит на жертву перед решающим ударом.
– Я только хотел сказать, что очень уважаю литературу, – поспешил перевести тему Вадим. – Но в данном случае не понимаю, какое отношение рассказ Милашевского имеет к жизни моей семьи?
– Знаете, это дело мне давно было пора бросить, – вместо ответа неожиданно призналась Виктория. – Я не нашла того, что мне было поручено найти: ни агрессии, ни подозрительных писем, ни угроз со стороны кого-то из адресатов, но я нашла кое-что другое. То, чего в экспертизу не вставишь. Кое-что на грани смысла, понимаете? И это кое-что напрямую связано с той историей про мальчика с обожженными ножками и с теорией Милашевского вообще.
Вампир поднял со стола ручку и бесцельно покрутил ее между пальцами. Всем своим видом он демонстрировал, что его уши уже давно висят на гвозде внимания, однако Виктория молчала.
– Надеюсь, вы понимаете, что в этом расследовании я занимаю некое промежуточное положение, – наконец проговорила она. – Я не следователь. Эксперт отвечает только за свой небольшой участок работы. Я отвечаю за текст… Но коль уж специализация моя такая узкая и все мое время сосредоточено только на словах, то и текст открывает мне немного больше, чем всем остальным. Ведь в каком-то смысле человек – это и есть текст. Понимаете меня?
– Пока не совсем, – хмуро бросил Вампир.
– Мы сейчас нарушаем процедуру моей работы, это-то вы понимаете?
– Почему?
Виктория вздохнула, однако гость сообразил сам, заверив, что все сказанное останется в этой квартире.
– У вас научный интерес к тексту, у меня – понятный скорбный интерес к смерти брата… – тихо добавил он.
– Ну, тогда для начала расскажите, что сделали с ребенком Светлана и Вадим, – мягко попросила Виктория. – Мальчика с обожженными ножками не было, а что было?
Удивительное дело – все-таки есть среди людей идеальные манипуляторы, которые вывернут твои мозги, как свора гопников выворачивает карманы в подворотне. Еще несколько дней назад этот самый Вадим не доверял ни полиции, ни эксперту, прятался от допросов, грозил жалобой на левые заказы Виктории, а теперь сидит напротив и собирается рассказывать о скрытой от посторонних глаз жизни знаменитой семьи ученых Романихиных. Поведение самой Вики в этой истории вызывало у меня и восторг и ужас одновременно. Как биолог не спрашивает лягушку, растянутую на смотровом стекле микроскопа, удобно ли ей, так Вика не оглядывалась на моральные приличия, взяла себе в консультанты ближайшего родственника убитых. Как ученого ее, безусловно, можно было понять и даже оправдать. С человеческой же точки зрения поступок был явно неважнецкий. Не уверен, что я бы сделал так же, но, как бы то ни было, я ее понимал: развязка истории приближалась, это витало в воздухе. Вика до чего-то все-таки доискалась.
– Их сыну было только четыре месяца, когда Света с Валерой разузнали, что лучшее средство восстановления после родов – это дайвинг, – начал Вадим. – Естественно, это могли быть только Мальдивы. Как назло, за пару дней до отъезда ребенок начал температурить. Но брат с невесткой от поездки не отказались. Бабушке с дедушкой досталось двустороннее воспаление легких у четырехмесячного крохи. Сначала мы все ломали голову: откуда? А потом я догадался залезть к ним в социальные сети. Так-то мы и узнали о марафонском забеге по гостям, ресторанам и торговым центрам. Валерка иногда пробалтывался – не мог не хвалиться, он гордился, что у него жена – светская львица. А львица не обращала внимания, если у ребенка простуда или аллергия. Мальчик многое переносил на ногах. Грудью она не кормила. Берегла фигуру. В общем, сказано об этом было много, но Света не любила сидеть дома, а Валерка был слишком мягкотелым, чтобы заставить ее. В конце концов племянник попал в больницу: развился дефицит иммунитета.
Мы с теткой синхронно ойкнули от такого страшного сообщения.
– Нет-нет, – замотал головой Вадим. – Вы, наверное, подумали на вирус иммунодефицита? Слава богу, нет! Это было другое – ослабленный иммунитет, то есть организм резко снизил сопротивляемость.
– Бабушка – врач, она пыталась лечить ребенка? – уточнила тетка. – Кстати, как его зовут?
– Гренгуар.
– Я так и думала, что-то в этом роде, – как бы про себя проворчала Вика, но, конечно, все все услышали.
– В честь мюзикла «Нотр-Дам де Пари»? – полюбопытствовал я.
– Да. Только не спрашивайте, в курсе ли я, что Гренгуар – это фамилия, – в тон Виктории ответил Вадим.
– Не будем спрашивать, – хмыкнула Вика и взглянула на Вампира более дружелюбно, так как после замечания о курении поглядывала на него сощуренным глазом. – Так Грегу… Гергу… черт, теперь понимаю, почему никто из семьи не зовет малыша по имени! Значит, лечением ребенка занималась бабушка?
– Да, моя мама лечила Грега. Мы зовем его Грег.
– Ясно.
– Моя мама, бабушка Грега, боялась, что такое начало может означать потом жизнь с закрытыми форточками. Она торопилась: чем раньше начать, тем больше вероятность спасти ребенка от участи тепличной мимозы.
– День рождения сына Валерий и Светлана праздновали с плакатом потому, что ребенок был у бабушки на очередном лечении? Он ведь находился у бабушки почти постоянно? – спросила Виктория, показывая фотографию с места преступления.
– «С днем рождения, любимый сынок», – прочел Вадим, и лицо его изобразило печаль. – Да, Грег часто жил у бабушки с дедушкой… Господи, ерунда какая! – не выдержал Романихин, показав глазами на фото.
– В этой истории многое нелепо, – откликнулась Виктория. – Помните, вы сказали, что арык журчит тихо, и за грохотом рынка его не слышно, но это не значит, что арык молчит. Вы ведь намекали на то, что голос вашего брата не услышать в социальной сети. Это так. Но голос этот слышен в другом месте. Достаточно набрать имя и фамилию Валерия Романихина в Интернете, и Сеть щедро поделится ссылками на научные журналы, в том числе зарубежные, с высоким индексом цитирования. Ваш брат был всего лишь аспирантом, до тех пор пока не бросил науку, и многие его публикации были в соавторстве. Зато с какими людьми он работал: ведущие ученые нашего университета! Все имена на слуху! Вы явно поскромничали, сказав, что ваш брат был неглуп. Он был умен, это совершенно очевидно. Как и вам, ему дали прекрасное образование. В университете он был окружен такими же, как и он, коллегами-учеными, он привык работать в группе, в лаборатории. Но тут ведь есть и обратная сторона. В науке дедовщина похлеще, чем в армии. Старшие товарищи не только направляют, верно? У них имя, они выведут в люди, но за это молодняк должен платить, то есть выполнять скучную, рутинную работу, обрабатывать данные экспериментов, следить за показателями, лебезить, чего уж греха таить, – изо дня в день, изо дня в день одно и то же. За год до защиты прессинг все сильнее – ведь рыбка на крючке, подсознательно руководители делают ставку на «синдром кредитора»: слишком много сил вложил парень в защиту, чтобы на последнем этапе отказаться от всего…
– Не понимаю этого нагнетания пафоса, – прервал Вадим ее пространную речь. – Через это проходят абсолютно все молодые ученые. Что вы имеете в виду?
– Разве все? – с деланым удивлением заметила Вика. – Ваш брат, например, не прошел.
– Он не прошел, потому что появилась Светлана.
– Но вы же настаиваете на том, что Светлана ни в чем не виновата? Или вы так говорите на людях, а на самом деле считаете по-другому? – моментально захлопнула ловушку тетка, но Вампира было не так легко раскачать традиционными методами.
– Вика, вы неглупая женщина, – с ледяным спокойствием проговорил он, отчего я невольно покосился на ящик, куда Вика складывала свои шпионские гаджеты, в том числе и тревожную кнопку, прикидывая, сколько времени мне понадобится, чтобы завладеть ею. – Но не подменяйте, пожалуйста, логическое основание моих рассуждений, – продолжал Вадим. – Я говорил, что Света неплохая в принципе: не пьет, не курит, готовит хорошо, веселый беззаботный человек. Всегда позитивчик, как сейчас говорят.
Виктория внимательно смотрела не в глаза, а почему-то на лоб Вадима, будто намеревалась высверлить меж бровей вампира третий глаз и подсмотреть, что он думает внутри себя, когда произносит все эти правильные и мудрые вещи.
– Но, безусловно, когда эта шикарная, эффектная красотка появилась в жизни моего брата, у него началась совсем другая жизнь, – закончил Вадим.
– Яркая, веселая, беззаботная, – подхватила Вика. – В сущности, ведь ваша семья не бедна, нет ничего проще, чем обеспечить детям жизнь, как на рекламном плакате. И ваш брат был счастлив. Да что уж там, – просто крышу сорвало. Не будем забывать и про гормональный всплеск, шутка ли, до двадцати шести или двадцати семи лет оставаться девственником, а тут вдруг – открылись желанные врата…
– Почему вы думаете…
Но Вика уже прервала его:
– Не спрашивайте, откуда я узнала про девственность. Вы сами сказали, что до Светланы постоянной девушки у Валеры не было. Но я думаю, что не было никакой. У меня даже имелись подозрения по поводу нетрадиционной сексуальной ориентации вашего брата, но скорее всего его жеманная манера выражаться в социальной сети – это результат влияния той же Светланы и ее окружения, так как собственных друзей у вашего брата было немного, и он быстро перенял манеры жены и ее подруг. Все эти «покупочки», «айфончики» и «милые посиделки» – это, конечно, речь Светы. Небольшой опыт общения с женщинами подсказан самим выбором Светланы. Поначалу мы всегда бросаемся на яркую внешность, это закон первого раза. Чем ей удалось его окрутить? Да в сущности, лишь тем, что она женщина. Если бы у Валерия были до нее хоть какие-то серьезные отношения, думаю, он был бы более устойчив к этому фактору.
Так вот, собственно, дальше. А дальше все банально. Ваш брат честолюбив. А как же! В такой семье, как ваша, честолюбие прививается с младых ногтей, в этом залог успеха на научном поприще. Ведь в науке, особенно на первых порах, многое делается ради имени, ради известности, ради будущей научной репутации. Это впоследствии, если повезет и деловая хватка не подведет, наука будет приносить доход, как случилось с вашими родителями. Итак, Валера ушел из науки на самом трудном ее этапе, начал зарабатывать, как все. Жену это устраивало: работа мужа, плюс родители помогают. Теперь ваш брат беззаботный потребитель. Но Валера сменил стиль жизни, а не личность. Он все так же ориентируется на мнение окружающих, он кричит везде, как он счастлив, но поскольку сам не очень уверенно владеет этим языком, то с задачей прекрасно справляется жена, а он лишь поддакивает. Он отдаляется от прежних знакомых из научного мира, входит в круг друзей Светланы и убеждает себя самого, вас, родителей, что именно это ему в жизни необходимо. Именно это и есть его путь: семья, жена, родившийся сын, свое гнездо, рестораны, концерты, фитнес. Глупость, вы скажете? Невозможно? Отнюдь – гормоны убедительный инструмент давления. Сила гормонов сильнее силы разума – доказано эволюцией.
Вадим слушал очень внимательно, иногда кивал, будто соглашался, иногда лицо его выражало недовольство, время от времени он щурился, как будто собирался протестующе заявить что-то вроде «ну, это уж слишком», однако почему-то он молчал, а Вика продолжала:
– Но действие гормонов недолговечно. «Любовь живет три года». Или чуть больше, или чуть меньше… Как бы то ни было, примерно через два с небольшим года ваш брат начал скучать. Скучать по прежней жизни, по тихим вечерам в библиотеке, по таким же, как он сам, замкнутым интровертам и одухотворенным искателям. По всем этим ненормальным, которые так не похожи на обычных нормальных людей, которые такие сложные, но такие свои. Но как сдать назад? Слишком много сделано громких заявлений. Слишком прочно он завяз в другой жизни, почти три года – для современной науки большой срок. Все, с кем он работал, сотрудничал или соперничал, ушли далеко вперед. Да и Светлана была бы резко против, а бросать женщину с ребенком – это уже совсем никуда не годится. Ваш брат все это осознавал и глубоко страдал, наверное…
– Ничего не понимаю! – воскликнул Вадим, резко вскакивая с места.
– Пока все по тексту, – ответила тетка, напряженно наблюдая за гостем. – Вадим, вы сказали, что почти не общались с братом в последнее время? – продолжала она. – Не после женитьбы, что было бы более логично, если бы он обиделся на ваш негативный отзыв о молодой жене, а именно в последнее время. То есть Валера замыкался, отдалялся постепенно. Эмоция росла, депрессия усугублялась тем сильнее, чем больше Светлана пыталась развлечь мужа. А ведь она пыталась. Она неплохая, вы сказали, и ни в чем не виновата. Верно! В меру своих сил она пыталась сделать все, чтобы муж не скучал. Но жить в окружении вечных валентинок и рекламных плакатов… О, это сущая пытка, если ты воспитан иначе. Ваши родители заведомо испортили вас с братом для беззаботной жизни эпохи потребления. Поэтому чем больше старалась Светлана на поприще праздника, тем больше тосковал Валера. Сколько это могло продолжаться? Пять, десять лет, могло и всю жизнь. Если бы не роковое стечение обстоятельств.
– О, господи, какое еще «роковое стечение»? Что за терминология? – прошипел Вадим, наступая на нас от окна темным силуэтом.
– Роковые обстоятельства – это конгресс, – продолжала Виктория, не обращая внимания на его реакцию. – Город выигрывает сумасшедший грант и проводит не просто всероссийский, а всемирный конгресс физиков. Город в растяжках и рекламе, по ТВ идут сюжеты о звездах отечественной и мировой науки, посетивших наш город. Вашему брату звонят и пишут старые знакомые, многие из которых еще не в курсе того, что Романихин-младший больше не в науке. Коллеги выступают с докладами по теме, которая ему далеко не чужая. Вот он, как говорят психологи, триггер. Вот он, безжалостный башмак, наступивший на больную мозоль. У парня раскрылись глаза – прятаться больше не за что. Скучная работа менеджера, глупая круговерть развлечений, жена – любимая или уже не любимая? Прекрасная? Да, безусловно. Но какова цена обладания этой красотой? Ребенок, который воспитывается у бабушки и дедушки, потому что его родная мама просто не готова к своим материнским обязанностям. Возникает резонный вопрос: чего ради все эти жертвы? И вот со всеми этими вопросами в голове он приходит вечером домой, а там… лобстеры.
Я украдкой посмотрел на Вадима. Куда клонит Вика, он, конечно, сообразил, но теперь, когда прошла первая бурная реакция, он, спокойный и бледный, как от болезни, снова занял свое место в кресле.
Обычно даже в делах о клевете или оскорблении люди начинали требовать доказательств: более существенных улик, чем просто слова. «Это только текст! – имеют обыкновение кричать в суде осрамившиеся журналисты. – Это вовсе не моя гражданская позиция!»
Вадим же сидел неподвижно, вперив холодные глаза в точку пространства недалеко от Викиной головы, и, как говорят в таких случаях, весь превратился в слух. Главное, чтобы он не превратился в гнев. Я снова глянул на ящик, где лежала тревожная кнопка.
– Я только никак не могла понять про кляп, – продолжала Вика. – Что за странные манипуляции? Вставить кляп, потом вытащить его, потом снова вставить, придушить. Кляп вставляют, чтобы жертва не кричала, а вот вынимают… Вынимают, само собой, не для того, чтобы дать ей возможность звать на помощь. И действительно, Светлана почему-то не стала звать соседей, когда кляп вынули, хотя она была жива в этот момент, но не попыталась спасти себя. Нелогично… Но если мое предположение верно, то все эти манипуляции легко объяснить желанием преступника поговорить. Да, именно, поговорить. Когда Валерий засовывал Светлане кляп, он был еще только преступником, избивающим в порыве ярости свою жену, но не убийцей. Он не собирался убивать. Предположить такого не мог. И она поверила ему. Она думала, что скажет то, что тот хочет услышать, и все закончится. Вернется прежняя жизнь… Что же хотел услышать ваш брат? Обещание больше не есть лобстеров? Вряд ли. Не таскаться по ресторанам? Мелко. И тут, как всегда, мне помог другой текст из далекого прошлого, о котором я давно забыла. «Немамия» – страшный диагноз эпохи потребления. Приглушенный материнский инстинкт, нежелание заниматься воспитанием ребенка, который отходит на второй план, не выдерживая конкуренции с хлопотами по поддержанию статусного имиджа. Ребенок-кукла. Вот что тревожило вашего брата не меньше, чем крах собственной научной карьеры.
«Ты идеальная мамочка для нашего сына» – эта фраза на разные лады несколько раз повторена Валерием на стене Светланы. Одно из немногих его высказываний от своего лица. Однако должны быть улики – от просто нерадивой мамаши до «мальчика с обожженными ножками» все-таки, согласитесь, – далеко. Тут мне помогли соседи, и очень неожиданно. Следователи считают, что опрос соседей не дал ничего. Мол, все согласны, что семья идеальная, крики слышали, но подумали, что это наркоманы, и больше ничего. Однако одна довольно экстравагантная, если не сказать сумасшедшая, женщина заявила о том, что Света отводила больного ребенка в садик. Никто не обратил внимания. Действительно, даже если и так, какое это имеет отношение к убийству? Кроме того, гражданка Новикова из квартиры напротив и вправду производит впечатление абсолютно больного человека: обзывается, подглядывает за соседями в глазок, кричит, носит странные наряды… Но я ей поверила, и знаете почему?
– Потому что она цитировала Шекспира? – не удержался я.
– И поэтому тоже, – наигранно улыбнулась в мою сторону тетка. – Но главным образом потому, что она умеет наблюдать. Мы сейчас слишком заняты и, крутясь в вечном цейтноте, не замечаем очевидного. Все соседи сказали о Свете и о Валере то, что те им транслировали: идеальная семья. Но у той странной женщины в тюрбане было гораздо больше времени. Когда-то она работала в театре, и даже не важно, билетершей ли или актрисой, – кстати, все-таки первое, я проверяла, – главное, что и та и другая работа предполагает необходимость наблюдать за людьми, подмечать детали. Пусть даже у соседки не все в порядке с головой, но этой всевидящей и всеслышащей головы вполне хватало, чтобы замечать очевидное: неработающая мамаша водила в садик температурящего, рыдающего ребенка. Вашим родителям, Вадим, я лично не смогла задать вопрос: слишком уж трудно было с ними встретиться, но я попросила Бориса спросить вашу мать, что она думает по поводу того, как ее невестка обращалась с сыном. И что она, думаете, ему ответила? Правильно, она отказалась отвечать. В данной ситуации – это хуже, чем соврать. Валерий тоже видел это отношение жены к сыну. Так откуда эти признания на стене Светланы о том, что она идеальная мать?
– Создавали видимость? Как всегда? – спросил я, потому что Вадим не двинулся с места и не повел ни одним мускулом, являя страшный статуарный вид.
– Нет. Валера не идиот, как мы могли убедиться. Он хорошо изучил психологию своей жены, поэтому он сделал попытку убедить ее теми средствами, которыми пользуется она сама. Если все ее друзья увидят, что она идеальная мама, возможно, ей придется стать такой. Он простил бы ей все. Он любил ее, как ни странно, и был готов жертвовать собой. И он просил только одного: стать хорошими родителями! Ребенок, сын, тот, кто мог бы воплотить все то, чего не воплотил отец. Ребенок – это была единственная надежда вашего брата вырваться из круга потребления…
– Как ни странно, – вдруг произнес Вадим, очнувшись.
– Что «как ни странно»? – удивилась тетка.
– Вы сказали «он любил ее, как ни странно»…
– Да, я так сказала, и что?
– Почему для вас это странно?
– А для вас нет?
– Я спросил про вас.
– Ну, я познакомилась с ее текстами, то есть с нею, по-моему, вариант довольно скучный.
– Скучный?
– Совершенно верно. Скучный.
Вадим подался вперед и вперился глазами в собеседницу:
– Но ведь она не дура? Не кретинка? Не идиотка? В медицинском смысле…
– Отнюдь. Я бы сказала, что в человеческом смысле она маленькая цепкая акулка.
– Хитрая, как вы полагаете?
– Думаю, да. Совершенной простушке было бы не под силу войти в такую семью. У нее определенно был план – сыграть на своей внешности, а также желании ваших родителей стать дедушкой и бабушкой. Да, она по-житейски хитра, – подтвердила Вика.
– Тогда почему же эта хитрая акулка, как вы говорите, не пообещала моему брату стать хорошей матерью, когда он вытащил кляп, а? Тогда бы все было хорошо. Ничего бы… не было. – Голос Вадима скрипел, как будто он сидел на нашем диване не двадцать минут, а целую вечность и уже успел проржаветь.
– Вопрос в точку! – Вика одарила нас восхищенным взглядом: как ни крути, а к вопросу о кляпе чувак вернулся через три итерации и на новом витке.
Впрочем, Вадим даже не среагировал, бесстрастно наблюдая, как она соскочила с кресла, но моментально плюхнулась на место, сообразив, что афишировать свою радость сейчас не слишком правильно.
– Действительно, почему не пообещать супругу того, о чем он просит, и тем сохранить и жизнь, и семью? – продолжала она. – Ведь это так просто: «Да, я буду хорошей мамой, буду заниматься с малышом». Но тут-то и вспоминается исследование про «немамию». Мальчик с обожженными ножками! Почему мать мучает мальчика, заставляя его кататься на горках со здоровыми детьми? Она садистка? Вовсе нет! А что же тогда?
Мы с Вадимом молчали. Я не имел версии, он, видимо, тоже.
– Есть варианты? – повторила она. – Ок, попробуем зайти по-другому, – проговорила Вика после недолгого ожидания. – Какой вывод о народных представлениях можно сделать из поговорки «Любовь зла, полюбишь козла»?
– Вика!
Я предпринял решительную попытку остановить скачки ее холерического интеллекта, но она махнула рукой, дав понять, что контролирует ситуацию.
– Мы почти у цели. Итак: любовь, козел? Что тут можно сказать?
– То, что в данном народе плохие представления о любви? – Я решил поддержать ее, потому что Вадим только гневно пыхтел и стрелял глазами.
– Нет, – возразила она. – О любви из этой поговорки нельзя сделать никакого вывода. А вот о козле вывод сделать можно.
Мне начало казаться, что она бредит.
– Козел, – продолжала Вика, – козел в данной культуре, то есть в русской, оценивается как нечто плохое. В то время как, например, у финнов Йоулоппуки – «рождественский козел» – символ Нового года и любимый фольклорный персонаж. Вот в этом и была моя главная ошибка, понимаете? – обратилась она к нам с Вадимом, но мы ничего не понимали в этих ее козлах. – Я не приняла во внимание тот факт, что языковая картина мира может не совпадать у разных социальных групп. Я исходила из того, что она совпадает в конкретной возрастной группе. Но наши убитые – Света и Валерий – представители разных социальных групп. Он – представитель потомственной интеллигенции. Она – девушка с окраины, без стойкой привычки к саморазвитию. Видеоряд счастливой жизни с друзьями, вечеринками, пикниками, красивыми интерьерами, путешествиями, который она выкладывала на своей странице, они воспринимали по-разному. Она – как идеал жизни, к которому и надо стремиться. Он же быстро наигрался во все это и начал воспринимать этот вечный праздник как назойливый кич, как беду, практически трагедию своей жизни. Для него ребенок – это личность, маленький человечек. Для нее – часть ее семейного статуса, совершенная живая кукла, которую можно сдать на хранение бабушкам и вытащить, когда принцесса пойдет на бал!
Виктория замолчала, глядя на нас победно-снисходительным взглядом, как, возможно, смотрели конкистадоры на доверчивых индейских вождей. Однако желаемого эффекта своим рассказом наш конкистадор не добился.
– Рад, что вы нашли складное научное объяснение вашей версии. Вставите в диссертацию, будет смотреться, – снова проскрипел Вадим. Однако он не сдержался: – Но ведь это убийство! Вы понимаете, убийство ЧЕЛОВЕКА! Я сам социолог, и я знаю, что такое разные социальные группы. Но разный язык еще не повод… Ваша версия – это дешевая театральная декорация, она вся из головы – это обман, мишура, литературное шарлатанство! Где доказательства? Ничто не подтверждает ваши слова!
– Ответ Светланы вместо того, чтобы успокоить, стал еще большим раздражителем для вашего брата, – продолжила Вика, как будто не обращая внимания на адские крики гостя. – Лингвисты называют это языковой картиной мира. В картине мира Светланы просто не было ничего из того, что хотел услышать ваш брат. Не потому что она глупая, а потому что она другая. Мы никогда не узнаем, что именно она сказала: «Поедем все вместе на Гоа», или «Я куплю нашему сыну костюмчик медвежонка», или «Пригласим друзей в ресторан и закатим вечеринку». Но я не сомневаюсь, что она сказала что-то в этом духе…
– Да, вы правы, это в ее духе, – грубо оборвал Вадим. – Но еще раз повторяю… – Он снова повысил голос, но вдруг запнулся и добавил уже другим тоном, почти на грани слышимости: – Конечно, Светлана сильнее Валерки во всех отношениях. Спорить с нею – это как с самой жизнью спорить. Вы думаете, мой брат не понимал этого? Что загнал себя в самую пасть, в самое горнило? Понимал, конечно, но убивать… Да еще так… Засовывать в рот салфетку…
– Убийства в состоянии аффекта самые непредсказуемые, – так же тихо проговорила тетка в ответ.
После недолгого молчания Вадим снова проскрипел, интенсивно бледнея, хотя казалось, что он уже достиг достаточного тона, чтобы сливаться с побелкой.
– Зачем же вы заставили подозревать Дениса Камелькова?
– Я прорабатывала версии. Версия с бывшим любовником была ошибочная. Следствие, само собой, прорабатывало ближний круг. Как известно, обычно на нем чаще всего работа и заканчивается.
– А если вы и сейчас ошибаетесь?
– Возможно, – ответила Вика, глядя в стальные глаза гостя, которые сейчас были без своей обычной защиты в виде очков. – Понимаю, если это ошибка, то она будет страшным ударом по репутации вашей семьи, да и моей тоже. Ведь журналисты не просто поспешат раздуть сенсацию, они еще и чего не было насочиняют, – добавила она. – Поэтому я хочу кое-что проверить…
– Проверить? – в ужасе отшатнулся Вадим.
– Да. Я посмотрела фотографии квартиры вашего брата и его жены, и у меня возникла мысль… Она довольно… шальная. У вас ведь есть ключ от квартиры вашего брата?
