Татьяна Шахматова
Унесенные блогосферой
Я готов был поверить на слово. Тем более что наконец понял, что именно напоминает мне рассказ Миллер. Их с Викторией формулировки по поводу убитой Светланы Романихиной практически совпадали. Мне представилась модельная красавица Светлана то ли с ребенком, то ли с куклой на руках. Валерий Романихин с лобстером в одной руке и фотоаппаратом в другой. Снова закон парных случаев? Или Миллер намекает на то, что в курсе, каким именно делом занимается Виктория?
– Вы, Саша, наверное, думаете сейчас, при чем здесь Милашевский и наша атака на Сандалетина? – спросила Миллер, хитро улыбаясь, и сразу продолжила: – Несколько лет назад, когда наша Вика только-только защитила диссертацию и занялась экспертной практикой, Милашевский принес ей, как эксперту, рукопись, состоявшую из подборки подобных случаев про «немамию», в их числе был и про обожженные ножки. Наблюдение пациенток с симптомами сниженного материнского инстинкта давало материал не только для научного, но и для художественного осмысления. Андрон принес материалы Вике, потому что намеревался зафиксировать свое авторское право, а ваша тетя в тот момент начала сотрудничать с юридическим агентством, которое занимается фиксацией этого самого авторского права и патентованием изобретений.
– Что значит фиксацией? Разве публикация не является фиксацией?
– Является. Однако ученый хотел создать совершенно особую вещь – научно-художественное издание «Страна Немамия», где как ученый и как писатель разбирал бы эту проблему на конкретных примерах. Но издание книги – дело, требующее времени, а над вопросами материнства работал не один Милашевский, поэтому, до тех пор пока не будет готова вся книга, он решил зафиксировать свое первенство в электронной библиотеке авторских патентов. Довольно странно, на мой взгляд, но тем не менее есть такая процедура.
– Понятно, он обратился к Вике, и что?.. Что-то случилось?
– Случилось. – Миллер сделала паузу, прихлебывая из чашки, на краю которой размазался кровавый след от ее помады. Перехватив мой взгляд на своей чашке, Миллер на секунду застыла, стрельнула в меня ответным взглядом и продолжала: – Виктория взяла материалы к книге, чтобы определить, в какой раздел электронной библиотеки авторского права их надо направить. Это и была ее обязанность. Потом она передала материалы в агентство. Милашевский продолжал работать над книгой, но, к несчастью, неожиданно скончался от острой сердечной недостаточности. Казалось бы, на том история должна была завершиться: неизданная «Страна Немамия» и научные материалы лежат в библиотеке авторского права, если на них заявят права наследники или ученики, указанные в контракте, то права должны быть переданы им. Но родных детей у Милашевского не было, а ближайшие родственники заинтересовались только правом наследования квартиры. Так что судьба этой работы – кануть в Лету. Однако через несколько месяцев после смерти Милашевского книга «Страна Немамия», разорванная на сотню маленьких медвежат, вышла целой популярной серией в одном московском издательстве под фамилией некоего психолога Вениамина Мамочкина.
– Говорящая фамилия, – усмехнулся я.
– И не говорите! – открыто по-дружески улыбнулась Миллер и выудила из своей сумочки пару ярких, довольно прилично оформленных книжонок, объемом страниц по 120–150 каждая. Передав мне книжки, она продолжала: – Имея на руках многолетние наработки Милашевского и с десяток рассказов наподобие «Санок Санты», можно было выпустить штук пятнадцать таких книжек, а ежели постараться, то и все двадцать. Что и было сделано. Неплохая набегает сумма, учитывая тот интерес, который современная публика испытывает к популярной психологии, тем более такого скандально-социального плана.
– На что вы намекаете? – насторожился я, начиная подозревать, что оказался в роли того самого Иванушки, которого сестрица предупреждала-предупреждала, а он все равно не послушался, выпил из лужицы и превратился в козленочка.
– Я не намекаю, я вам сообщаю факты. Материалы Милашевского были переданы третьим лицам. Кем бы ни был этот Вениамин Мамочкин, совершено преступление – незаконное присвоение авторского права. Есть наследники или нет, авторство в нашей стране пожизненно и посмертно. Книгу не имели права издавать ни под чьим именем, кроме имени самого Милашевского.
– И вы хотите сказать, что это Вика отдала материалы? – Я был не на шутку обеспокоен поворотом дела.
– Нет, – после мхатовской паузы ответила Миллер, для пущего нагнетания саспенса помешивая ложечкой свой чай. – Я знаю Вику довольно хорошо. Это не ее стиль. Вика честная девушка, хотя и с большим приветом, конечно.
– Тогда кто?
– У дела есть, с моей точки зрения, другое объяснение. Книги начали выходить три года назад. Приблизительно в это время Сандалетин и Виктория перестали общаться. А до этого они вообще-то прекрасно разговаривали. И еще как разговаривали! Вы в курсе, что они писали совместную монографию?
Я подтвердил, что слышал об этом.
– И работали они, между прочим, тоже вместе – в этом самом агентстве по авторскому праву. И с чего бы это вдруг им так внезапно ссориться? – спросила Миллер и замолчала, многозначительно уставившись мне в глаза.
– Но вы же сами говорили: любовная драма…
– Одно другому не мешает. А усугубляет.
Миллер хмыкнула или, лучше сказать, фыркнула, вложив в этот звук намек о том жизненном опыте, с высоты которого она вела весь этот разговор.
– Вы еще слишком молоды, мой дорогой. У вас будет время проверить это опытным путем. А пока сопоставляйте факты, коль скоро вы с вашей теткой занимаетесь детективным промыслом. Примерно три года назад Вика и Сандалетин перестали общаться – это раз. Буквально через полгода бессребренник Сандалетин приобрел новую квартиру без ипотеки или кредита. То есть заработок был единичным – вполне похоже на выплату крупного гонорара или получение наследства. Это два. На машину, кстати, ему не хватило, и он до сих пор ходит пешком. Что также говорит в пользу единичной выплаты. В это же время Кирилл Михайлович становится секретарем ученого совета, хотя поначалу не было речи даже о том, чтобы оставить его на кафедре, – это три. И четыре, как вы верно заметили, Вениамин Мамочкин – это псевдоним.
– Один, два, три и четыре – это все косвенные доказательства. Пятое должно быть прямым.
– Совершенно верно, – подмигнула мне Миллер, и на ее лице снова появилась эта простая дружеская улыбка, которая всякий раз вызывала во мне необъяснимую волну гордости. – Я предполагала, что псевдоним Мамочкин принадлежит либо самому Кириллу Сандалетину, либо кому-то из круга его ближайших знакомых. Больше получить доступ к материалам книги не мог никто. Само собой, в издательстве озвучивать фамилию владельца псевдонима отказались.
Я вертел своим мыслительным аппаратом, как рулем на скоростной трассе, и все равно не поспевал за этой лавиной информации. Украл ли Сандалетин материалы или Вика отдала их сама? Хороший вопрос. Если Вика – эксперт-филолог, в том числе занимающаяся и плагиатом, – причастна к воровству книги, то это страшное пятно на репутации. Даже если Сандалетин под пытками вырвал у нее книгу, авторское право зафиксировано, и приняла материалы Вика. Так вот почему она до сих пор не может поставить его на место! Он ее шантажирует! А теперь Миллер собирается сделать то же самое! Я посмотрел на Миллер с ужасом внезапной догадки.
– Фу, – моментально отреагировала она. – Даже если бы мне нужно было что-то от Виктории Берсеньевой, – а мне это, заметьте, совершенно не нужно, – я бы выбрала другой способ. Наш город слишком маленький, и университетский круг слишком тесен. Кстати, имейте это в виду, если собираетесь оставаться в городе, а тем более в университете. Здесь все как на ладони! Мой интерес в этом деле скорее просто человеческий. С Милашевским я приятельствовала, так как сама увлекаюсь практической психологией. И Вика мне симпатична. И вы, кстати, тоже. Так что для меня это дело принципа и симпатии одновременно.
Я сделал вид, что пропустил мимо ушей ее признание, и продолжил:
– Значит, Сандалетин в любой момент может потребовать чего-то посерьезнее, если ему надоест развлекаться моими двойками?
– Именно! – воскликнула Миллер, сделав руками красивую фигуру вуаля, что и требовалось доказать, после чего высказала предложение, от которого я опешил еще больше, чем от ее заявления про то, что моя тетка ее девочка.
Она протянула руку и вдруг ловко сорвала с моих волос резинку. Без профессиональной салонной укладки волосы стали волнистыми и хаотично свисали до середины шеи.
– Для начала вам надо сделать химическую завивку и высветлить концы, – заявила Ада Львовна.
Глава 14
В Москву, в Москву
Многие вещи нам непонятны не потому, что наши понятия слабы; но потому, что сии вещи не входят в круг наших понятий.
Козьма Прутков
Дома я обнаружил абсолютный кавардак. Ящики шкафа были выдвинуты, из них цветными дохлыми языками торчали Викины колготки, футболки и лифчики, а пол усеян мелкой ерундой вроде пакетов, обрывков бумаг и непарных носков. Первое, что пришло мне в голову, – обыск, второе – ограбление, однако раскрасневшееся довольное лицо Вики диссонировало с этими версиями.
Я перепугался не на шутку, решив, что мозговые перегрузки и круглосуточное чтение по двум делам параллельно не прошли даром, и вот оно случилось, то, чего с самого ее рождения боялась моя бабушка: Виктория потеряла разум окончательно и бесповоротно.
– Я еду в Москву, всего лишь на пару дней, – пояснила она, прочитав выражение ужаса на моем лице. – Проведу методику в МГУ, там же обещают и публикацию. Это очень важно, и Орлов одобрил расходы, вылетаю через пару часов.
– Куда?! – Я был окончательно сбит с толку.
Начало работы по дестабилизации моего душевного состояния было положено сегодня таким профессионалом, как Ада Львовна Миллер. Вика, видимо, решила эту работу завершить.
– Спокойно! – Тетка усадила меня и, как маленькому, вложила в руки пакет сока, который, судя по всему, собиралась взять с собой. – Я уже обо всем договорилась. За два дня ничего не случится. Борис с его расследованием никуда не убежит, а у нас с тобой будет методика.
Я задумался. Возможно, это спонтанное решение об отъезде только на руку. С одной стороны, хотелось задать Вике вопрос о книге Милашевского и о том, что же произошло между ней и Сандалетиным, когда авторские права на все работы Милашевского оказались в их руках. С другой стороны, тот план действий, который предложила Миллер выглядел хоть и экстравагантно, но вполне достойно. Мне хотелось попробовать все уладить без участия Вики. В конце концов, Сандалетин объявил войну не только тетке, но и мне. Пусть теперь отвечает и за попытку моего отчисления из универа, и за отрицательную рецензию на работу Вики. Я тоже кое-что могу. Тем более с таким союзником, как Ада Львовна.
К тому же я все больше уверялся в том, что месть отвергнутого мужчины далеко не главная причина военных действий Сандалетина в наш адрес. Отомстить, ответить злом на зло – это импульс. Но какой импульс живет три года? Если Вика знает о преступлении Сандалетина, то его задача – дискредитировать ее репутацию в глазах ее же коллег. Вот почему Сандалетин пытается выдавить Вику, а заодно и меня, из науки.
Научная репутация – самая закрытая вещь в мире. Ученые признают только мнение таких же ученых, как они сами. Им не важно мнение соседей, жены, друзей и даже суда – всем известно, человек может быть ужасным семьянином, почти психом, социопатом, хамом, аутиком, даже преступником, но при этом оставаться прекрасным ученым. Согласитесь, политику или врачу мы никогда не простим ничего подобного.
«Кто такая эта Виктория Берсеньева? – спросит научное сообщество. – Ее методику плагиата даже к публикации не приняли. А Сандалетин, он вот – на кафедре сидит, целый ученый секретарь».
Нет, поведение Сандалетина не связано ни с какими эмоциональными аффектами. Это холодный расчет. Не зря грамматика русского языка подсказывает нам, что многие люди и после смерти остаются объектами одушевленными, человек жив, пока живет память о нем. Сандалетин же вознамерился сделать из Вики живого мертвеца: выдавить с факультета, настроить против нее кафедру, ученое сообщество города, предать забвению…
Мои размышления прервал звонок в дверь, и мне пришлось идти открывать, так как Вика явно не собиралась. Я не поверил своим глазам. На пороге стоял Вадим Романихин, брат убитого Валерия. Как и в прошлую встречу, он был в черных очках и безукоризненно сидящем по фигуре костюме. Коротко поздоровавшись, он, не разуваясь, прошел в комнату и с порога заявил Виктории буквально следующее:
– Денис Камельков в ночь убийства был в деревне, откуда родом Светлана и сам Денис. Там они и познакомились до переезда в город. Накануне вечером Камельков отмечал день рождения друга. Напился до полной потери человеческого облика, чему есть десятка два свидетелей и очевидцев. И да, этот парень работает в фирме «Дом обоев», поэтому он действительно заходил в свой аккаунт ради того, чтобы посмотреть обновления группы «Дом обоев» и заказы, размещенные онлайн. Другие цели пребывания в социальной сети его не интересовали, друзей он там не заводил, кроме тех, кто вступал в группу про обои. Если и следил за жизнью Светы, то просто из праздного любопытства. У него, кстати, другая женщина давным-давно. Гражданская жена, и ребенку восемь месяцев.
Виктория оставила на диване вещи вперемешку с бумагами и присела на край, предлагая гостю сесть в кресло напротив.
– Извините, но я такой информацией пока не владею, – медленно проговорила она, щурясь, как от яркого солнца. – Следственный комитет…
– Следственный комитет в этом тоже скоро убедится, – резко прервал ее Вадим. – Это был ложный путь.
– Оу, вот как, – кивнула Вика, не выразив особенных эмоций, которые пристало бы выразить человеку, у которого рухнула главная версия, экспертиза не написана, срок ее сдачи подходил к концу, а сам он собирается лететь в Москву по совершенно другому поводу.
– Да, думать на Камелькова нет никакого смысла, – продолжил Вадим, словно вырубая каждое слово на каменных скрижалях. – Убийство моего брата крайне жестокое. Убийца явно пытался донести до него и его жены какую-то мысль. Такие убийства совершаются только своими руками. Надо начинать все сначала.
Виктория посмотрела на него с сомнением и проговорила как можно мягче:
– Боюсь, что моя роль в этом деле завершена. Не знаю, что еще можно вычитать в этих записях.
– Я пришел к вам не только поэтому, – также понижая тон, проговорил Вадим. – Вы так много угадали по поводу моего брата, Светы, нашей семьи…
– Я не угадывала, – мгновенно отреагировала она.
– Ну да, извините, вычислили, то есть вычитали… И знаете, это очень больно получать такое вот расследование, как ваше. Я-то что – я в курсе, я давно все видел, но мои родители… Я ведь не случайно прятал родителей. Я прятал их не от следствия, а от вас. Когда мы поговорили с вами в кафе, я понял, что вы не будете церемониться, подбирать слов… Извините. Просто вы не из тех людей и при этом видите многое. Вы были опасны. Мои родители не знали или не хотели знать, каким стал Валерка вместе с этой Светой… Родители были счастливы одним только тем, что есть внук, девушка красивая, Валерка доволен… Я не понимаю, кому вообще могли помешать эти двое дурней?! Ведь есть же наверняка еще что-то! Убийцей не мог быть человек со стороны, это был кто-то знакомый. А все их знакомые у них в друзьях в социальных сетях. Может быть, мы еще посмотрим? Давайте вместе? Я могу и сам, но вы профессионал, а я должен знать… – проговорил Вадим, и в голосе его появились то ли просительные нотки, то ли слезы, во всяком случае, голос растекся и даже зазвенел, что было совсем неестественно для этого глубокого властного баритона. Видимо почувствовав себя не в своей тарелке, вампир в темных очках добавил: – Само собой, ваши услуги будет оплачены отдельно.
Виктория сделала скучное лицо, собирая в аккуратную стопку какие-то бумажки, и проговорила предельно вежливо:
– Не все в этой жизни делается в социальных сетях, даже если люди всю свою жизнь стараются выложить на всеобщее обозрение. Непарадная сторона остается за кадром. Думаю, вам придется положиться на официальное следствие, даже если вы задумали вести собственное. Но у меня как у филолога здесь все. Сейчас, извините, мне пора уходить.
Вадим кивнул, всем своим видом показав, что уже собирается, но не двигался с места. Она выразительно посмотрела на него, но Вадим продолжал стоять. Тогда тетка повернулась ко мне:
– Если будет звонить Борис, скажи, что у нас в Москве заболела родственница и меня срочно вызвали телеграммой.
Виктория захлопнул чемодан, игнорируя гостя.
– Может быть, сказать, что голубиной почтой оповестили? – удивился я, также стараясь не обращать внимания на нежданного посетителя.
Меня начали раздражать несобранность Вики, легкомыслие, вся эта нарочитая таинственность и небрежность. Ну какая еще телеграмма? Неужели она думает, что я дурак или прислуга и у меня нет ни своих дел, ни своих проблем? К тому же какие могут быть игры, когда речь о Следственном комитете? Она не может не понимать, что Борис, хотя и свой в доску парень, но у него тоже есть начальство… Однако Виктория скороговоркой ответила на «голубиную почту»:
– О-о-о, не занудствуй! Я вернусь послезавтра, отпишусь по экспертизе. Кстати, на столе в синей папке лежит дело про этих несчастных толкиенистов – там внутри мой ответ с подписью. Отвези папку Борису, его визитку я прикрепила к папке изнутри. А он передаст кому надо.
Виктория ринулась к выходу, тараня впереди себя чемодан.
Никогда не обсуждайте свои проблемы при посторонних. Особенно если этот посторонний – загадочный вампир из ФСБ, которому от вас к тому же что-то нужно. Это я понял в тот миг, когда Вадим перекрыл своим телом выход в коридор.
– У вас, видимо, есть дела поважнее? – спросил он.
Вика посмотрела на Вампира и перевела злой взгляд на меня. Следующим движением глаз она проверила комнатные часы:
– Если вы хотите уличить меня в недобросовестном исполнении своих должностных обязанностей, можете написать претензию моему непосредственному начальству. А сейчас у меня есть буквально несколько минут, но я успею сказать вам кое-что… неприятное. Обратите внимание, я не собиралась говорить этого ни вам, ни кому-то из ваших родственников, так что напрасно вы их от меня прятали. Но сейчас вы меня уже просто вынудили. Итак, раз уж вам необходимо это слышать. Да, я не следователь, я эксперт-филолог. Я имею дело только с текстом. Чаще всего это сложные тексты, те, которые по каким-то причинам не может раскусить любой говорящий на русском языке. А в случае с вашим братом, Вадим, – текста никакого нет. Врагов в Сети у пары не было, угроз или каких-то значимых сообщений криминального характера им тоже никто не посылал. Ссорилась Светлана много с кем, но в основном это просто вялая интернет-ругань за все и ни о чем. Что касается вашего брата, так он вообще говорил голосом своей жены. У него не было своего голоса. Совсем. Как бы странно это ни звучало, но это так. А голос Светланы – это, если угодно, голос глянцевого журнала. Светлана – серийная версия современной женщины, как вы правильно заметили, – не плохая и не хорошая. Что я там должна была найти? Я выжала из текста все, что он мог дать, и даже больше. Сама себя перемудрила, как мы сегодня убедились. Я не виновата, что следствие продвигается так медленно. Но этот текст говорит только об одном…
Вика снова взглянула на часы, соображая, сколько еще времени можно посвятить семье Романихиных и не опоздать при этом на самолет:
– …итак, текст Светы в Интернете говорит не о людях, не об их мыслях, а о модных журналах, которые «открывают глаза» современной женщине на то, о чем она раньше не знала и спокойно жила, а вот теперь непременно должна завладеть этим. Это называется матракаж. С французского – «дубинка». Человеку вдалбливается необходимость кому-то подражать, выдавать себя не за того, кем он является на самом деле: «Анджелина Джоли. Стань такой же прекрасной и желанной, как кинодива: отрежь сиськи и накачай губы».
– Я понял про «макакаж». – Вампир презрительно исказил термин и дернул головой, как будто ему вывернули ухо. – Но какое…
– Какое отношение, вы хотели спросить? А прямое! – раззадорилась Виктория. – Эмоция – вот все, чего добивается глянцевый журнал. «Тоже так хочу!» Именно такой диапазон эмоций транслировала ваша невестка и вместе с нею ваш брат. В их, то есть в тексте Светланы, наблюдается острая гипертрофия эмоционального компонента и редукция рационального компонента и вербальных реакций….
– Что? – хором вскричали мы с Вадимом, а Вика откинула волосы и вздыбилась, как лошадь, которой малодушный хозяин на полном скаку резко натянул поводья. Она зло покосилась на нас, пробормотав:
– Нет в этом во всем особого смысла. Хвастовство и глупость. И проку от этого всего никакого – даже хилую статью не напишешь. Ни о чем! А теперь разрешите мне пройти, я уже начинаю опаздывать.
Она закончила, и только сейчас я понял, что моя тетка все-таки пожалела брата убитого. Вика ничего не сказала о явной голубизне покойного, то, что она называла дискурс мужского и женского в тексте и о чем как раз собиралась написать статью по окончании этого дела.
– Голоса торговцев на рынке громче, чем журчание уличного арыка, – вдруг медленно проговорил Вадим, разделяя каждое слово. – Но это не значит, что арык молчит.
В руке Виктории вибрировал телефон, а она все тянула с ответом, разглядывая что-то сквозь непроницаемые очки нашего гостя. На девятом или больше звонке она все-таки ответила. Это было такси, которое она заверила в том, что сию минуту выходит. Впрочем, она не обманывала:
– Мою машину можешь брать, ключи на тумбочке, – сказала Вика, проходя мимо Вадима, который наконец освободил проход, отступив в мою комнату.
Несколько секунд Вика помедлила и снова повернулась к Вадиму:
– Знаете что… – Она запнулась. – Дело я еще не передала, конечно, но… Будем надеяться, что следствие раскачается и скоро обнаружит и салфетку, которая послужила кляпом, и того, кто эту салфетку унес с места преступления. Кляп – самый верный путь к убийце. Как вы понимаете, я не могу найти кляп в социальной сети.
Виктория молниеносно накинула дубленку, как попало обвилась шарфом и криво нахлобучила шапку так, что высветленные на концах кудряшки смешно выползли ей на лоб и скулы.
– Не могу ничего обещать, – обратилась она к Вадиму уже из коридора. – Убийца мог общаться с Валерием и Светланой не в соцсетях. Журчание арыка – это не к филологу, а к психоаналитику. Но если вы так настаиваете, я еще раз посмотрю, раз вам кажется, что ключ к преступлению именно там. Извините еще раз за все.
Она помахала нам бодро и выскользнула из квартиры.
В коридоре нашей однушки мы с Вадимом продолжали стоять как на стоп-кадре фильма с плохими мизансценами еще несколько секунд.
Интересно, за что Виктория извинялась перед нашим гостем? О мертвых или хорошо, или ничего? Едва ли. Кто-кто, а Вика совсем не суеверна. Верит она только в науку и больше ни во что. И при чем здесь среднеазиатский оросительный канал типа арык? Тем не менее Вика согласилась посмотреть текст еще раз. Неслыханное дело – она усомнилась. Наконец я осознал, что с гостем надо что-то делать и глупо поинтересовался:
– Вы уже уходите?
Он повернулся, снял очки, зажмурился и так же глупо ответил:
– Спасибо, да, ухожу.
