Татьяна Рогожина
Бисквитка
Мина переживала больше: ей совсем не хотелось из-за глупой невоспитанной девчонки возвращаться в Петербург, где придётся опять выслушивать нотации матери, терпеть её нудную опеку, и что самое неприятное, искать вновь работу, а хороших мест мало. К тому же неизвестно в какой дом попадёшь и как к тебе там отнесутся. Сама она ни с чем таким пока не сталкивалась, но слышать слышала, что встречаются среди нанимателей и хамы, и насильники, и просто неприятные люди. К тому же предусмотрительные хозяйки стараются брать в гувернантки женщин постарше, лучше некрасивых, а то и вовсе с какими-нибудь физическими изъянами, чтобы мужей в искушение лишний раз не вводить. Она же не относилась ни к тому, ни к другому типу ― довольно миловидная, с тонкой талией и нежной кожей. Чтобы избежать неприятностей и не остаться без средств, Мина давно научилась выглядеть невзрачно, безлико, серо, находя в невинном притворстве даже какое-то развлечение.
И что ж теперь всё насмарку?!
Кроме того, она обещала ради спокойствия матери, что в Петербург вернётся не раньше, чем через два года. Хотя это глупо. Как будто тут, в провинции, невозможно встретить людей, что живут и думают иначе чем простой обыватель.
Опасения обеих оказались напрасными. Любовь Гавриловна, помня о своём деликатном положении и предвкушая скорый разговор с мужем, гневаться не стала, лишь выслушала подробно, как всё случилось.
– Конечно, поведение Таши меня очень удивило, ― заметила она, ― Раньше ничего такого… Капризничала, но как-то в меру. Без истерик. Неужели всё из-за куклы? Странно. Она из-за игрушек никогда так не убивалась. Ну ничего, ничего, пусть постоит до вечера в углу, быстрей одумается. Куклу в руки неделю не давать и никаких поблажек. Пусть знает, что дозволено, а что нет.
Нянька, сердито скосив глаза почему-то в сторону гувернантки, попыталась свою подопечную защитить.
– Ой, да пошто ж дитю такая кара? Ну попала девке вожжа под хвост, покричала, невидаль кака, так на то она и ребёнок… Учителка опять же новая, непривышная, подхода к ней не знат. Любушка Гавриловна, может, не надо так уж строго? А? Я с ней поговорю, вразумлю как умею. Да и Мина эта Осиповна чёнить ей скажет, коль на благородную училась.
Гувернантка согласно покивала головой.
– Конечно, конечно. Уверена, я найду нужные слова.
– Ну хорошо, ― сказала хозяйка, снова ощутив внутри лёгкое, но настойчивое шевеление, ― пусть не неделю, а сегодня и завтра без игрушек сидит. Ладно, ступайте пока, ― сама же поднялась в мужнину спальню, где нашла Ивана Дмитриевича уже одетого, причёсанного и без утреннего дурмана в голове.
Обняв его нежно, только сказать собралась, что прибавление в семействе ожидается, как он и сам всё понял, заметив, как вдруг на несколько секунд Люба замерла, во что-то вслушиваясь, и ладонью по животу покружила, осторожно и ласково.
– Неужели…?! ― он вопросительно взглянул на Любовь Гавриловну.
Супруга отпираться не стала, повела игриво плечиком ― чего уж тут. Раскраснелась от удовольствия, поцеловать себя позволила, сначала в щёчку ― с благодарностью за чудесную весть, а потом и по-другому, как только наедине возможно.
Но шепнуть успела:
– Дверь-то на задвижку… замкни.
***
За обедом, что подали с заметным опозданием, Дареев, будучи в хорошем расположении духа, много шутил и смеялся, чем и не преминула воспользоваться Варвара Ивановна, рассекретив сегодняшний скандал и выпросив для Таши прощения.
– Ну что, хозяйка, не будем больше гневаться на дитятко неразумное? ― спросил Иван Дмитриевич супругу, та только махнула полной ручкой, мол, делайте что хотите.
Вечером, уже перед сном, заметил ей довольным голосом:
– Нянька-то наша без дела не останется. Так что по всем статьям гувернантку к Тушканчику мы вовремя выписали, ― и улыбнулся, ― хлопец, говоришь, будет… А хоть даже и девица, всё одно хорошо!
4. По привычке Мина поднялась рано, с рассветом, да и на новом месте не особо спалось. То ли воздух душный ― комната тесная, узкая, то ли ещё не привыкла, всего-то ничего прошло с тех пор, как сменился пейзаж за окном, и вместо питерской жемчужной серости наблюдает она пыльные, слегка тронутые осенью редкие дерева на фоне безупречно голубого неба, раскинувшегося над городком, который она ещё толком и не видела, но со слов Евгении Дмитриевны уже немного представляла.
Поначалу в этом месте крепость была, чтоб набеги кочевников сдерживать, со временем военное поселение по причине удачного расположения на перекрёстке древних торговых путей (караваны из Азии один за другим шли) превратилось в зажиточный уездный город. Здешняя ярмарка, что заморское эльдорадо, полное сокровищ и богатств, привлекла торговцев со всех сторон. Климат тут благодатный ― солнечных дней почти столько же, как в Крыму, оттого народ имеет нрав мягкий, добродушный, хлебосольный, что немаловажно, потому как собрался в Купцовске всякий люд, не считая русских: и татары, и киргизы, и башкиры, и немцы с поляками себе пристанище нашли, и многие другие. Хоть вера разная, а в основном мирно живут. Ещё, сказала Евгения Дмитриевна, тут на улице запросто можно встретить верблюдов с двумя горбами, высокие, степенные, по бокам тюки с товаром висят. Такого экзотического зверя живьём Мина никогда не видела, а потому время от времени в окно выглядывала, вдруг караван мимо пойдёт. Но нет, ярмарка, как оказалось, совсем в другой стороне находится, там, где река Смелка широкую петлю перед городом делает.
Ополоснув лицо из кувшина жестковатой водой с травянисто-полынным привкусом, Мина какое-то время сосредоточенно рассматривала своё отражение в овальном зеркале, что висело над туалетным столиком. В годы её учёбы в одном из закрытых женских заведений в дортуарах зеркала не разрешали, чтобы не развивать в барышнях излишнее кокетство и самовлюблённость. А то что нельзя, разумеется, больше хочется. Поэтому теперь, хоть и лет прошло немало, каждая новая встреча со своим отражением Мине была приятна. Но только утром или перед сном, когда лицо умыто и можно позволить себе быть собой.
Вытащив из шкафа шерстяное платье блеклой расцветки, пошитого специально так, чтобы не подчёркивать талию и скрыть белизну тонкой кожи, она оделась к завтраку, машинально поправила нательный крестик на длинной цепочке, тоже привычка из прошлого. «Крест не должен быть виден в вырезе форменного платья» ― напористым голосом классной дамы сказала она и тут же с дурашливым поклоном сама себе ответила: «Хорошо, мадам».
Не теряя больше времени на развлечения, Мина привела в порядок волосы, уложив их в скучный кукиш, пуховкой слегка припудрила светлым тоном лицо, специально сделав это неравномерно, и положила тёмную пудру на нижние веки, чтобы отвлечь чужой взгляд от кристальной прозрачности её бледно-голубых глаз. Подобрав в строгую полоску губы и собравшись внутренне, она спустилась вниз.
Любовь Гавриловна распорядилась накрывать завтрак для детей и их гувернёров отдельно, а вот обедать и ужинать, по возможности, предписывалось за общим столом. Поэтому в столовой, кроме Мити, его немца-учителя и горничной, что расставляла тарелки, никого больше не было. Таша с нянькой почему-то опаздывали.
Поздоровавшись, она заняла своё место; вежливо улыбаясь, ответила на какой-то пустяковый вопрос коллеги-гувернёра, пожилого, лысого, но с очень выразительными усами, и в свою очередь поинтересовалась о чём-то у него. Митя, которому хотелось побыстрей заняться своими делами, в нетерпеливом ожидании поглядывал на дверь. Наконец она отворилась, но вместо няньки и Таши заглянула экономка и передала распоряжение хозяйки: более никого не ждать, завтракать, а после чая Любовь Гавриловна желает видеть Мину Осиповну. Сделав вид, что тема разговора ей известна, гувернантка лишь согласно кивнула головой, а сама не то чтобы испугалась, но насторожилась, ей совсем не хотелось, чтобы некоторые её секреты были обнаружены так скоро.
Дареева ждала её в библиотеке, медленно прохаживаясь вдоль шкафов, туго набитых книгами с золотым тиснением на корешках, что достались вместе с домом от прежнего его владельца, но не похоже, чтобы их читали.
– Мина Осиповна, ― она с прищуром на неё взглянула, ― будьте добры, скажите, куда вчера вы дели ключи от шкафа, после того как убрали куклу?
– Как велено, положила здесь, в библиотеке, в верхний правый ящик стола, ― удивлённо сообщила гувернантка, ― а что случилось? Ключи пропали?
– Да нет, ― озадаченно вздохнула хозяйка, ― ключи на месте, но вот что странно: утром нянька обнаружила куклу возле Ташиной постели, на полу, с растрёпанными волосами, разутую и без одного носка, второй пока не нашли.
– А что говорит Таша?
– Ревёт, божится, что не брала. Но ведь врёт же! Хотя нянька уверяет, что ночью ничего не слыхала. Так старая уже, может, и заспала. Короче, мне бы хотелось, чтобы вы расспросили обеих, вдруг что удастся прояснить. Я сама не в силах сейчас подобные беседы вести, не дай бог разнервничаюсь, в моём положении это непозволительно, ― она осторожно коснулась пальцем живота и пояснила, ― третьего жду, ― и тут же вернулась к прежнему разговору, ― ещё просьба, постарайтесь сделать так, чтобы Иван Дмитриевич ни о чём не узнал, негоже тревожить его по такой ерунде.
Мина Осиповна отправилась в детскую, где застала зарёванную Ташу и насупленную няньку. Чтобы разрядить напряжение, она ни о чём спрашивать не стала, только предложила Варваре Ивановне пойти отдохнуть, пока они будут заниматься, та недовольно фыркнула, но с места поднялась.
Гувернантка уже не раз замечала, что её появление в доме Дареевых пришлось няньке не по нутру, то ли ревность, то ли просто человек такой неприязненный, но деваться некуда, придётся друг друга терпеть.
Как только старуха ушла к себе, Мина достала небольшую коробку со всякой канцелярской мелочью и попросила Ташу разобрать её. Помимо обычных предметов вроде ручки и набора перьев для письма там лежала забавная перочистка в виде гнёздышка на ветке, рядом с которым сидела зеленоголовая птичка, она-то и понравилась девочке больше всего. Собственно говоря, гувернантка на это и рассчитывала.
– Правда красивая? Это вам от меня подарок, к началу занятий, ― сказала Мина Осиповна, а когда та рассмотрела всё подробно, ненавязчиво перешла к уроку, чтобы выяснить для составления плана с расписанием, что девочка уже знает и умеет. Помимо начальных знаний, необходимых для поступления в гимназию, предстояло обучить Ташу немецкому языку, музыке, танцам, рисованию и хорошим манерам, а также занять её свободное время полезными играми и рукоделием.
Как ни странно, урок Таше понравился. Она с удовольствием нашла среди кубиков нужные буквы-цифры, быстро запомнила четыре стихотворные строчки про букву «А», правильно изобразила круг, квадрат, но вот с треугольником не справилась и запуталась в диких животных. В конце занятий Мина предложила нарисовать какую-нибудь картинку на выбор: цветок, куклу или солнышко, собираясь перейти к нужной теме. Таша довольно похоже изобразила степной мак, с прожилками и пушистой серединкой, но раскрасила его зелёным карандашом.
– Ташенька, а цветы разве бывают зелёными? ― с интересом спросила гувернантка.
– Бывают, и даже чёрные, ― ответила девочка, и стало понятно, что противостояние никуда не исчезло, тут одной перочисткой не отделаешься.
– Хорошо, пусть в вашем воображении будут зелёные, чёрные, любые, но, может быть, теперь попробуете нарисовать свою новую куклу, она ведь вам нравится, не правда ли?
– Нет, не хочу, буду солнце чертить.
Его, обведя красным карандашом контур, она закрасила синим и, заметив удивленно-приподнятую бровь гувернантки, добавила в рисунок розовых облаков, по форме напоминающих божьих коровок, причём с лапками, которые, как потом выяснилось, изображали дождь.
– Да-а, художник вы своеобразный…, ― улыбнулась Мина, не теряя спокойствия, ― ну ничего, в следующий раз попробуем к традиционной живописи перейти, если желание будет. На сегодня, пожалуй, хватит. Пойдёмте, отведу вас к няне, отдохнёте немного, а потом погуляем.
– И нянюшка?
– Конечно, если хотите, мы её пригласим.
– А с куклой когда буду играть, вечером?
– Боюсь, не сегодня. Маменька ваша сердита за то, что вы без разрешения открыли шкаф в гостиной и притащили куклу к себе в комнату, и всю растрепали. Вот спрашивается, зачем?
Ташины глаза снова наполнились слезами, и она, схватив гувернантку за руку, жарко стала уверять, что это не так, она ночью даже глаз не открывала, кукла сама пришла, потому что ей в шкафу сидеть скучно, вот она и баловалась.
– Тихо, тихо, не плачьте. Разберёмся. Хотите, я вашу непослушную игрушку накажу, чтобы по ночам не бегала. Кстати, как её зовут?
– Не знаю, ― растерялась Таша и умоляюще сложила руки домиком, ― только не надо её наказывать, пожалуйста.
– Ладно, в этот раз не буду, ― великодушно согласилась Мина Осиповна и тут же предложила, ― а давайте придумаем для неё имя. Я, например, предлагаю назвать её Машенькой или Нюшей.
– Нет, она будет Иветтой, ― не задумываясь сообщила девочка, ― Если ласково, то Ивочка или Веточка, а если сердито, то Ветка.
– Ну что ж, ― не стала спорить гувернантка, ― тоже неплохо.
Во время прогулки Мина, не оставив надежды разобраться в кукольных приключениях, попыталась разговорить няньку ― крепко ли та спит, закрывается ли на замок дверь в комнате девочки, и даже предложила в сегодняшнюю ночь поменяться кроватями.
– Ишь чего удумали, ― рассердилась нянька, ― я лучше спать не лягу, чем в свою постель кого пущу, а Ташке на ночь травы сонной заварю, ежели это она всамделе безобразничат, с койки по ночам слезат, так ужо не будет ― и добавила, глядя с вызовом, одну из своих присказок, непонятных, но забавных, ― ох-ти, ох-ти, девка в кофте.
Выслушав быструю нянькину речь (та, когда нервничала, переходила на скороговорку с чисто уральскими интонациями, пропуская кое-где гласные, окая и чокая), гувернантка лишь пожала плечами, не в её интересах ссориться, но для поддержания разговора спросила у Варвары Ивановны: «А мне такой травки дадите? Никак не привыкну к новому месту».
Та молча вынесла из своей каморки полотняный мешочек и сунула Мине в руки, буркнув при этом, чтоб на один раз брала ровно щепотку, не+ больше, а то до обеда не поднимется.
Следующая ночь прошла спокойно.
Зато в четверг всё повторилось снова: ключи на месте, кукла ― в Ташиной комнате, только не на полу, а на подоконнике. Опять слёзы и отговорки, что кукла сама проказничает.
***
Полная, с медным отливом луна, оставив попытки стряхнуть с себя небольшое, но назойливое чёрное облако, что своим беспокойством мешало ей заниматься привычными для маленькой планеты делами, зависла прямо перед окном гостиной.
Закутавшись в тёплую шаль, Мина поправила приоткрытую штору из тяжёлого бархата, оставив лишь узкую щёлку для любопытного ночного светила, и уселась в кресло, что стояло в самом дальнем углу, куда лунная дорожка не дотягивалась. Вторую ночь гувернантка, не ставя никого в известность, пыталась найти виновника кукольных похождений.
Мина ни на минуту не поверила своей воспитаннице, уверявшей, что кукла-красавица сама бродит по ночам, потому что живая. Она, конечно, похожа на настоящую девочку ― глаза с искорками, фарфоровая бледность кожи, пухлые губы в легкой полуулыбке, ― но не более того. Это всего лишь отменно сделанная игрушка. Стоит себе спокойно за стеклом в шкафу, чуть подсвеченная тонким лунным лучом, и не собирается никуда сбегать.
– Ничего, ничего, терпения у меня не занимать, рано или поздно шутник себя выдаст, ― пробормотала Мина, растирая, чтобы не уснуть, уши, ― я не могу допустить, чтобы меня уволили. Не для того сюда ехала.
Она была почти уверена, что чудеса с куклой ― проделки кого-то из домашних, кому её появление могло стать помехой или вызвало досаду, протест, просто раздражение.
«Нянька? ― гадала Мина, ― Возможно. Побоялась остаться не у дел. Хотя вряд ли, ― тут же засомневалась она, ― ведь хозяйка ждёт малыша, так что без неё в ближайшем будущем не обойтись. Кто-то из горничных? Запросто. Этот народец к интригам очень даже склонен. Вдруг какая из них к хозяину неравнодушна, вот и опасается соперничества. Да только напрасно, мне флирт на службе не интересен. Митя? Можно и такое допустить. Мальчики озорничать любят. Или все-таки Таша? Нет, нет. Слишком мала ещё. Не будет же она бродить одна ночью в темноте, к тому же лестница со второго этажа крутая, там без освещения никак нельзя. Опять же нянька спит рядом. Должна ведь услышать. Должна, да вот оба раза не услышала…»
Торопливые шаги заставили её вжаться в кресло. Кто-то вошёл в гостиную. Силуэта не разобрать ― как назло, луну-помощницу закрыла плотная туча. Но визитёр сам себя выдал, пробормотав Митиным голосом:
– Да тихо тут всё, зря панику навели. Кукла на месте. Шкаф закрыт.
Через несколько секунд Мина снова осталась одна.
Вычеркнув Митю из мысленного списка «подозреваемых», она продолжила свои рассуждения, вспомнив о сестре хозяина, Геничке. Но допустить её участие в подобном безобразии никак не могла. Милейшее существо. Кстати, именно Евгения Дмитриевна простодушно рассказала ей почти обо всех обитателях дома. Обычная купеческая семья, обычная прислуга. Ничего такого, чтобы могло насторожить. Поэтому возникшая напряжённость в отношениях с новой воспитанницей и её нянькой немного Мину обескураживала. Хотелось бы всё скорее уладить. Но сейчас главное ― разобраться, чьи же это козни.
Лёгкая дрожь от ночных ожиданий мешала ей расслабиться, и Мина обратилась к самому доступному средству для успокоения ― молитве, но молитве особой, точные и целительные слова которой вернули ей самообладание.
И вовремя.
В распахнувшуюся дверь неожиданно вошла Любовь Гавриловна с керосиновой лампой в руках (не слишком доверяя электричеству, она иногда пользовалась переноской). Не заметив гувернантки, Дареева неспешно двинулась вдоль стен, явно намереваясь обойти всю комнату по периметру. Её появление заставило Мину понервничать ― ведь придётся как-то объяснить своё присутствие в гостиной посреди ночи, но она быстро взяла себя в руки, и осторожно, чтобы не испугать хозяйку, покашляла.
Любовь Гавриловна резко остановилась и, подняв лампу выше, чуть охрипшим тревожным голосом спросила:
– Кто, кто здесь?
– Не бойтесь, это я ― Мина.
– Как это понимать? ― потребовала она отчёта, ― разве ваша спальня здесь?!
– Простите, ― Мина виновато опустила голову, ― но я на свой страх и риск решила посмотреть, кто же всё-таки таскает к Таше в комнату куклу.
Поставив лампу на стол, Любовь Гавриловна, не поверившая ни единому её слову, подошла ближе и села в соседнее кресло.
– Ну что ж, ― язвительно-недовольным тоном сказала она, сразу предположив амурные приключения, ― посмотрим, кого вы здесь на самом деле ждёте. Экая вы, Мина Осиповна, скорая…
Из открытой двери донеслось шлёпанье чьих-то ног.
Таша, босиком, в тонкой ночной рубашке, не обращая внимания на присутствующих, что застыли в изумлении, подошла к нужному ей шкафу, открыла ключом дверку и, привстав на цыпочки, вытащила куклу, положила её на пол, чтобы створку закрыть. Затем уже с Иветтой в руках направилась к выходу. Движения её были медленно-плавными, но уверенными, словно она уже не раз совершала такие прогулки.
Мина, жестами показав оцепеневшей хозяйке, что не надо вмешиваться, осторожно встала и пошла, стараясь не шуметь, вслед за Ташей, Любовь Гавриловна, держась за сердце, за ними. Они обе поняли, что ребёнок по какой-то причине оказался во власти полной луны, мистическое влияние которой ещё с давних пор лишает людей сознания, заставляя совершать во сне странные, порой опасные поступки.
Девочка, не оборачиваясь, дошла до библиотеки и, положив Иветту на пол, толкнула дверь. Было видно, как она сунула ключ в ящик стола. И двинулась обратно, подобрав по пути куклу. Медленно поднявшись по лестнице, исчезла в тёмном проёме своей комнаты. Мина ― за ней.
– Невероятно! ― прошептала Любовь Гавриловна, в изнеможении прижавшись к стене, не в силах двигаться дальше, ― Господи! Что же теперь делать-то?!
– Подождите внизу, ― шёпотом ответила гувернантка и скользнула вслед за Ташей.
Минут десять прошло, прежде чем она спустилась к хозяйке. С куклой в руках.
– Всё хорошо, ― сообщила она, ― девочку я уложила в постель, укрыла. Она так и не очнулась. Смотрит на меня незрячими глазами и бормочет что-то, не разобрать. Потом уснула. Думаю, сегодня уже бродить не будет.
– А нянька, нянька-то чего?
– Спит, наверное.
– Ну, тетеря старая, ― возмутилась Любовь Гавриловна, ― завтра Иван Дмитриевич с неё шкуру снимет, что за дитём не усмотрела. А если бы Таша с лестницы упала? Или ещё что? ― и тут же спохватилась, ― или ему пока не говорить, не тревожить зря? Может, Ташка больше чудить не будет?
Мина, вспомнив своё институтское прошлое, сказала, что у них в дортуаре одна девица тоже по коридорам бродила, не просыпаясь, а на утро ничего не помнила. Говорят, такое от нервов бывает. Так классная дама распорядилась возле её кровати с вечера класть мокрый коврик. Помогло. Только ступит в холодную влагу и обратно в постель.
– Да, да, я о таком средстве тоже слышала, ― Любовь Гавриловна задумалась, ― Вот что, Мина. Самому говорить пока ничего не буду. Только няньке. И вы молчите. Попробуем водой остановить. А не поможет, придётся тогда докторов звать. По психической части. Что тоже огласке не хотелось бы придавать. Ладно, идите…
Но на этом приключения Мины не закончились.
Чувствуя жуткую усталость, она, не зажигая лампы, быстро разделась и только собралась забраться под тёплое одеяло, как обнаружила, что там кто-то уже лежит и едва слышно посапывает. Сдавленно пискнув, кричать не решилась, она, как была в одной сорочке и простоволосая, выскочила в полутёмный холл. И замерла потрясённая, не зная, что делать. Идти в таком виде за подмогой нельзя ― неприлично, но и возвращаться в комнату боязно. Один страх пересилил другой, и она, перекрестившись, юркнула назад, и повернув выключатель, замерла на секунду, которой вполне хватило, чтобы разглядеть в неярком свете стеклянной груши-лампы под потолком, что в её постели спала, не сняв даже платья, прабабка хозяйки. Беззвучно отсмеявшись над своими опасениями, Мина тихонько потрясла старушку за острое плечико. Потерявшаяся во времени и пространстве бабуля, проснувшись, приняла гувернантку за горничную и потребовала чаю с пирогом, решив, что уже утро. Пришлось вести Антониду Макаровну вниз, в её комнату, и поить чаем, после которого она настолько взбодрилась, что решила пересказать ей историю своего замужества, причём ни поздний час, ни плохая память её нисколько не смущали, под конец назвала Мину графиней и сообщила, что хочет в туалет.
Луна же, ничуть не удивившись ночным происшествиям в доме купца, продолжила свой путь к рассвету. Где-то на востоке уже начинался новый день.
5. Дубовую, обтянутую бирюзовым бархатом, мебель в большой гостиной убрали в чехлы, опустили тяжёлые шторы, чтобы не выгорала обивка, ковры застелили белыми холщовыми дорожками ― до следующего праздника или иного подходящего случая. Любовь Гавриловна, несмотря на склонность ко всему европейскому, никак не могла изжить в себе чрезмерной, привитой ещё в детстве, бережливости, поэтому парадные комнаты большую часть времени были закрыты.
Лишь в сиреневую гостиную, где стояло пианино, допускались дети, чтобы заниматься музыкой. Туда же отправили и куклу, освободив для неё место в стеклянной горке, хотя Таша практически ежедневно умоляла мать отдать ей Иветту насовсем.
– Нет, не проси, душа моя, не позволю. За стеклом она будет куда сохраннее, ― стояла на своём Любовь Гавриловна, ― неужели ты хочешь, чтобы наш с отцом подарок, кстати, очень дорогой, издалека привезённый, пришёл в негодность?
– Мама, я аккуратно буду играть. Честно-честно.
– Таша, мне не нравится твоя настойчивость. Еще раз говорю ― нет. Кукла будет стоять в шкафу. Всё, ступай, пора заниматься, Мина Осиповна ждёт тебя в классной комнате.
Дареева не любила ослушания. Иван Дмитриевич целыми днями отсутствует, то дела делает, то в клубе заседает, а то и вовсе в отъезде, ей же домашних ― и детей, и прислугу ― надо в строгости держать. Раз уступишь, а потом и вовсе на шею сядут.
– Глаз с неё не спускайте. Ни днём, ни ночью, ― велела она няньке и Мине, ― упаси боже, ещё раз встанет и случится что, вам тогда не поздоровится, выгоню обеих. Да, вот что, Таше о ночных её похождениях ― ни слова. Чтобы зря не тревожилась. Оно и лучше, что сама ничего не помнит. Короче, держите всё в тайне. Особенно от прислуги. Эти запросто могут по дурости своей разболтать, разнести по округе. Стыда не оберёшься. Ни к чему Ташеньке такая известность. Среди детей злые попадаются, лунатиком задразнят, насмешками изведут.
Нянька из-за всех этих предупреждений вторую неделю ходила насупленная, с Миной разговаривала неохотно и только по делу. Очень уж ей хотелось всю вину свалить на гувернантку.
«А что?! Так и есть, ― размышляла она сама с собой, ― как только гувернёрка появилась в дому-то, так прям беда. Дитё будто подменили. Даром глаза у ней шибко бледные, словно линялые, нехорошие. Эх, картинка ты, картинка, кудри-локоны…»
Безусловно, нянька вредничала.
Как раз глаза у гувернантки были красивые, глубокая полупрозрачная голубизна которых проявлялась не сразу, а лишь когда оттаивала строгая линия губ, превращаясь в доверчивую полуулыбку. Случалось, правда, это нечасто. Во всяком случае, на людях.
Когда закончились занятия, и девочка отправилась с Варварой Ивановной в свою комнату, Мина открыла шкаф и достала оттуда Иветту-Веточку. Заранее вооружившись лупой с хорошим увеличением, гувернантка собиралась изучить все подробности игрушки. Отчего-то ей не давали покоя Ташины слова, что кукла смотрит будто живая.
Действительно, матовый фарфор отлично передавал самые нежные оттенки и тонкую структуру детской кожи. Темно-каштановые волосы похожие на натуральные, блестели, словно только что вымытые. Пухлые губы, чуть обнажив мелкие аккуратные зубки, застыли в понимающей улыбке. А вот глаза тёмно-коньячного цвета, с забавными искорками, они смотрели чуть насмешливо.
Мина проделала тот же опыт, что и Таша. Отошла вправо, затем влево, подальше, поближе. В самом деле, есть ощущение, что Иветта следит за ней взглядом, в котором, как ей показалось, появилась тревога. Или это глупые фантазии?
Перебравшись к окну, где света больше, гувернантка навела лупу на кукольные глаза и внимательно их рассмотрела: почти чёрный зрачок, на радужке прорисованы тонкие полоски, серебристые искорки вразброс, ― это правый глаз. В левом же разглядела небольшое пятнышко, по форме напоминающее молодой месяц, которое меняло оттенки от светло-янтарного до густо-шоколадного. И никакой серебристой россыпи искр.
– Определённо, в этой кукле есть что-то странное, может быть, даже мистическое, ― задумчиво пробормотала гувернантка, ― надо бы Евгению Дмитриевну расспросить, где и при каких обстоятельствах она куплена.
Удобный случай для разговора представился довольно скоро.
Во время занятий с Ташей, которая, кстати сказать, особого интереса к учёбе больше не проявляла, а сидела скучная, с отсутствующим взглядом, в комнату заглянула сестра хозяина.
– Не помешаю? ― спросила она.
– Конечно, нет, ― откликнулась Мина, ― мы как раз собирались перерыв делать, так что ваш визит очень кстати. Таша, не хотите ли вы показать Евгении Дмитриевне свои работы.
Единственное, что девочка делала хоть с каким-то интересом, это рисовала, по-прежнему смело обходясь с выбором цвета и форм. Только теперь она изображала луну и звезды. Огромная луна на всех рисунках была ярко-красной, с чёрным как приклеенным сбоку облачком, а вокруг разноцветные звёзды.
Ни деревьев, ни ромашек, ни столь любимых детьми домиков…
Евгения Дмитриевна, озадаченно взглянув на гувернантку, тем не менее юную художницу деликатно похвалила, но не удержалась от вопроса:
– Скажи, Ташенька, а почему твоя луна красного цвета, мне кажется, что обычно она жёлтая.
– Красная, потому что сердитая, ― лаконично ответила Таша.
– Да на кого же? ― удивилась Геничка, смешно тараща добрые глаза.
– На чёрную тучку, которая ей мешает, не даёт со звёздами играть, ― и без всякого перехода зашептала прямо ей в ухо, ― тётечка, я устала, скажи, пожалуйста, Мине Осиповне, чтобы она меня отпустила, на Веточку поглядеть очень хочется.
Помня о своём желании переговорить с Евгенией Дмитриевной, Мина разрешила сделать небольшой перерыв и кликнула няньку, чтобы та взяла девочку,
– А мы пока чаю выпьем.
Расположились в столовой. Служанка сразу завела красной меди самовар. Ходит вокруг него и под нос себе ворчит-ругается:
– Вымыли его, вычистили, ни уксуса, ни соли не пожалели, а он всё шипит и шипит, будто змей о семи главах. Ой, плохая это примета, нехорошая. Как бы беда в доме не приключилась…
Уже давно не ждавшая никаких послаблений от болезни, Евгения Дмитриевна слова о несчастье грядущем тут же к себе отнесла, расстроилась, но вида не подала ― на всё воля божья, а Мина о воспитаннице своей подумала ― вот кто рискует в неприятности попасть, если они с нянькой не уследят.
За чаем гувернантка ловко завела разговор о кукле, не зная сама, что же ей хочется узнать. Несколько наводящих вопросов и Геничка охотно рассказала все подробности покупки.
– Долго выбирала, всех продавцов в магазине замучила. Наконец решилась: отложила, с оставлением задатка, одну из предложенных красавиц ― локоны золотые до плеч, платье с кружевами богатое, капот шёлковыми лентами украшен, и личико такое милое, что глаз не отвести. Перед отъездом пришла забирать да неприятность случилась, одна из девушек, что взялась упаковать в дорогу игрушку, нечаянно её обронила, голова-то фарфоровая, вся трещинами и пошла, а на щеке и вовсе дырка образовалась, хоть палец засовывай. Девица рыдает, управляющий на неё орёт, выгнать обещает, а мне всех так жалко сделалось, говорю им, давайте я другую выберу, а этой потом голову как-нибудь замените, чтоб совсем уж убытки не терпеть. На шум какой-то старик из кладовой вышел, посмотрел, послушал, да новую куклу и вынес. А не желаете ли, говорит, вот эту барышню приобрести. Ручная работа. Второй такой не найти ― у неё глазки необычные, с секретом. Поглядела, и правда, глазки яркие, выразительные. Времени на раздумья уже не было, пришлось брать. К тому же скидку приличную дали, в качестве компенсации за доставленное неудобство. Пока коробку готовили и куклу бумагой тонкой обкладывали, старик всё стоит, лопочет по-немецки, половину слов, если честно, я не разобрала. Поняла только, что у него приятель есть, умелец, каких свет ещё не видывал, да только в расчётах чуток ошибся, так всё равно не заметно, зато с изюминкой получилось. Чудной старик! Не знаю зачем, но он раз десять потыкал пальцем в кукольную голову, приговаривая при этом что-то вроде слова «бисквит». Ума не приложу, причём здесь выпечка? И зеркало несколько раз упоминал. Просто головоломка какая-то!