Татьяна Устинова
Зимняя коллекция детектива
– Очень красиво, – согласилась Алла.
– А на соревнованиях как здорово! Когда трасса незнакомая, а ее надо пройти, как родную! И вот ночью ляжешь, глаза закроешь и представляешь, как все будет завтра. Как старт дадут, как я до первой отсечки добегу, как стрелять буду, как норвежку сначала вперед пропущу, а в подъем ее сделаю. А потом я с Марком познакомилась. Он когда стал за мной ухаживать, я от страха все время рыдала. Запиралась в туалете и рыдала. Ну не может такой человек за мной ухаживать! Он же знаменитость, легенда! А я кто?..
– Какая разница?! Он в тебя влюбился.
– Ну почему, почему? Как он мог в меня влюбиться?
– Я не знаю как, – сказала Алла язвительно. – Видимо, как-то влюбился. Из последних сил, наверное.
– Вы думаете, из последних сил?
Алла засмеялась.
В начале разговора она была совершенно уверена, что все плохо, очень плохо, и готовилась к плохому, и боялась. Теперь ей казалось, что все хорошо, прекрасно!.. Лучше и быть не может.
– Что вы смеетесь?
– Над тобой, Женечка!
Но Женьке некогда было ни разбираться, почему над ней смеются, ни обижаться на это. Она рассказывала – первый раз за много лет! Она рассказывала, и ее слушали, и казалось, что все на свете можно рассказать вот прямо сейчас, на лавочке в бане, и сразу станет легче.
– Марк меня познакомил с Кузьмичом. Про нас никто не знал, я не хотела, а Марк сказал, что Кузьмич должен узнать, и ему рассказал! И он мне однажды перед стартом лыжи готовил, мы так конспирировались, ужас! Мне же всегда тренер готовит, а тут я по секрету Кузьмичу их отдала! И выиграла! И все потом говорили, какой наш тренер молодец, угадал со смазкой, а это Кузьмич угадал. И Зою Петровну они однажды на мои соревнования привезли. Она стояла на финише и молчала. И я ее боялась. А она так ни слова и не сказала, представляете?!
– Вполне, – заверила Алла. – Вполне представляю.
– А потом все кончилось. Раз, и все.
– Конечно, – задумчиво протянула Алла, – где тут справиться? Двадцать четыре года, мамы нет, спросить не у кого. А ты уже третью жизнь живешь.
– Почему третью?
– Так получается. Первая в детдоме, следующая в спорте, теперь в бухгалтерии.
– Тогда, выходит, четвертую, – поправила Женька тоже задумчиво. – Еще с папой жизнь была, совсем давно. А как вы догадались, что я… что папы нет и пансиона в Швейцарии не было?
– Техника у тебя лучше всех в группе, но шла ты почему-то все время самая последняя. Очень старательно демонстрировала свою ни на что негодность. Ты и падала, и вставала, и валялась, а на все это силы нужны. Человек неподготовленный таких сил не имеет. Снаряжение у тебя так себе, сказать, дешевенькое – ничего не сказать, так что про богатого папу можно забыть, а лыжи отличные, профессиональные.
– Madshus-Rotafella-Alpina, – гордо кивнула Женька. – Мне Марк подарил, у него самого точно такие же.
– Шампанское ты пила явно первый раз в жизни и нализалась моментально. Девушки из швейцарских пансионов к шампанскому привычные, как правило. И шрам на ноге! Только я думала, ты его в драке получила, а оказалось, что на лыжах. А Зоя Петровна при чем? Как она тебя нашла?
– Она меня не находила. У меня был ее адрес, электронный. Я ей написала.
Тут Алла опять засмеялась от удовольствия – электронный адрес Зои Петровны, надо же! Как тут, однако, все непросто устроено, на кордоне «полста-три»!
– Я ей написала, что мне очень нужно увидеться с Марком, и она прислала координаты. Я совсем без него замучилась, Аллочка. Я думала, это пройдет, а все не проходит и не проходит, только сильнее болит. Я Зою Петровну спросила, можно ли мне прийти. Я же не знала, может, он женился давно! Зоя Петровна написала – приходи.
– Одно слово написала?
Женька кивнула.
– Я нашла в Интернете группу, которая вроде по схожим координатам собралась идти, и тоже пошла. Марк ничего не знал. Я думала, на месте станет понятно, что делать. Может, притвориться, что идти не могу, и всех на кордон направить, чтоб меня туда тащили, я же знала, где он расположен! Может, наоборот, оторваться, уйти, а потом сообщить, что я в безопасности, чтоб не искали. А он сам на нас вышел. Я его увидела, у меня в глазах потемнело. А он со мной даже не разговаривает.
– В мозгах у тебя потемнело, – проворчала Алла, – уже давно, три года назад, когда ты ему голову стала морочить, что он тебе не нужен, вот это точно! Столько дел наворотила на пустом месте, господи!..
– Как же на пустом месте, Аллочка?!
– И, главное, смылась, – продолжала Алла, не слушая. – Вот ты представь себе!.. Возвращается он… откуда там?.. с чемпионата мира, что ли, а тебя нету. И никто ничего не знает! В больнице сведений нет, выписалась куда-то, да и все дела, комната в Красногорске запертая стоит, родных никого. Он что в это время должен был делать? Ты там себе трагедию сочинила, нафантазировала чего-то в боли и в угаре: он тебе не пара, вы должны расстаться!.. Он вернулся к тебе, небось еще медаль привез! Он тогда чемпионат выиграл?
Женька кивнула.
– Значит, вернулся победителем, а тебя нет. Нигде нет. И как искать, и где искать?.. И что делать?.. А ему твои высокие помыслы неведомы. Он, как любой нормальный мужчина, слышит только то, что ему говорят, а ты ему сто раз сказала: ты мне не нужен. И теперь ты удивляешься, отчего он с тобой не разговаривает!.. Должен был на шею кинуться – спасибо, что вернулась?!
– И не должен он кидаться!
– А что он, по-твоему, должен делать?
Женька подумала, всхлипнула и вытерла нос:
– А я что теперь должна делать?
Алла вздохнула.
…Как это бывает? Она и забыла совсем. Как это бывает, когда двадцать четыре года, когда «он не разговаривает» и «что мне теперь делать», когда все мысли только о нем и любовь такая огромная, что никуда не помещается, и с ней невозможно справиться, и ее невозможно убить, потому что она сильная и молодая, эта самая любовь? Как это бывает, когда все очень, очень сложно, но от одного слова или взгляда может стать легко и прекрасно?
– Теперь ты должна все начинать сначала, Женька. Ты должна все ему объяснить – словами, и так, чтобы он понял. Ты должна с ним поговорить, и чтоб он услышал. Замани его в постель и не выпускай оттуда сутки. Или трое, как пойдет.
– Да-а-а, а если он решит, что я теперь ни на что не гожусь и прибежала сюда, потому что мне нужны только его деньги и слава?
– Понесла! Его деньгами и славой ты могла пользоваться все эти годы. А ты молча страдала и погибала, ибо решила освободить его от себя.
– Вы смеетесь?
– Смеюсь, – согласилась Алла. – Жизнь устроена немного не так, как в сериалах, Женька. Там так положено для развития сюжета – герои долго страдают, а потом обретают заслуженное счастье. У людей по-разному бывает. Бывают страдания, а счастья в награду так и нет. Бывает наоборот – счастье, но человек не понимает, что это счастье, и все равно страдает. Но в сериале награда сама собой на голову падает – раз ты хороший человек, вот тебе награда. А в жизни за нее бороться надо. Ты молодец, решилась! Стала Марка искать и нашла ведь! Вот и продолжай.
– Так он разговаривать не хочет.
– А ты заставь.
– Да-а-а, – опять протянула Женька. – Его разве можно заставить? Он великий спортсмен, особенный человек.
– Ты тоже спортсмен, – напомнила Алла. – Нога тебя подвела, а все остальное-то осталось. Ты же умеешь бороться. Борись.
Они посидели молча, и в эту минуту им казалось, что они самые близкие люди, ближе и быть не может. Им казалось, что теперь они знают друг о друге что-то такое, что никогда не сможет измениться или поколебаться, и все это – хорошее. Неизвестно, что будет дальше, но они есть друг у друга, должно быть, навсегда.
– Давай еще раз зайдем в парилку, – предложила Алла, – и на выход. Там мужики заждались, наверное.
– Давайте зайдем, Аллочка, – с готовностью согласилась Женька.
Алла потянула дверь, горячий, пахнущий травами воздух обнял ее со всех сторон, она глубоко вдохнула и спросила:
– Ты не знаешь, кто убил Виноградова?
Утром Алла проснулась оттого, что пришел Вик и хвостом щекотал ей нос.
– Пошел вон, – велела Алла, перевернулась и потерлась носом о подушку. – Возьми полено и таскай его.
И вскочила.
В «комнате девочек» не было никакого Вика!.. В «комнате девочек» было солнце. Широкими горячими ручьями оно вливалось в окно, растекалось по лиственничному полу, по лоскутному Женькиному одеялу, по бревенчатым стенам. Должно быть, оно вливалось уже давно, потому что его было много, оно плескалось по всей комнате, выходило из берегов.
Алла соскочила с дивана и подбежала к окну, волоча за собой одеяло.
Лес, которого еще вчера не было, который совсем пропал в метели, оказался близко, под горкой. Сугробы в тени казались синими, мартовскими, как на картинах Грабаря. Двери в ангар распахнуты настежь. Переваливаясь через снеговые волны, стуча мотором, под горку шла диковинная машина на широченных гусеницах, оставляла за собой ровную, как по линейке, утрамбованную дорогу с лыжней. Солнце прыгало по сверкающей алой крыше кабины. Вик тоже скакал, только не на крыше, а позади машины, припадал на передние лапы, вспрыгивал на гигантскую поперечную лыжину, которую трактор волок за собой, и подъезжал на ней. Фигура в красном пуховике деловито и равномерно махала лопатой, расчищала дорожку к маленькому дому.
И все это было так радостно и ново, как будто жизнь началась сначала!..
– Девчонки, вставайте! – закричала Алла, отшвырнула одеяло и стала торопливо одеваться. – Метель ушла!
Они еще возились и мычали, когда она выскочила на площадку и нос к носу столкнулась с Марком. Вдвоем они скатились по лестнице, слово боялись опоздать на какое-то чудесное представление, напялили куртки и валенки и вывалились на улицу.
На крыльце навстречу им попался Сергей Васильевич, очень веселый:
– Доброго утречка! Погодка-то, погодка!.. А?! Налаживается!..
От восторга и холода у Аллы моментально застучали зубы, а от сияния солнца и сверкания снега заслезились глаза.
– Марк, так не бывает! Вы посмотрите, какое солнце! А вчера весь вечер мело!
Он сунул ей свои темные очки, и она моментально нацепила их на нос – смотреть на снег без очков было невозможно.
– У нас так всегда бывает. – Он двинулся вокруг дома, и Алла за ним. – Тут роза ветров такая. Метель уносит быстро! Зато и приходит она внезапно.
Почти черпая валенками снег, они добрались до навеса. Марк выбрал лопату пошире. Алла подумала и себе тоже взяла. Из-под горы издалека доносился стук мотора, казавшийся очень веселым. Марк принялся расчищать снег, отваливая огромные его пласты в сторону. Алла пристроилась рядом.
Снег был воздушный, почти невесомый, бросать его было легко и тоже весело.
– Вы сегодня кататься пойдете? – спросила она Марка.
– А как же! У нас и так весь график тренировок наперекосяк. Сейчас Кузьмич трассу обновит, и можно выходить.
Алла некоторое время молча кидала снег. Ей не хотелось ни думать, ни говорить о плохом, но, вспомнив, остановиться она уже не могла.
…В этом сказочном мире, где метель кончается внезапно и начинает яростно сиять солнце, где скачет собака Вик и деловито катит красный трактор на широких гусеницах, неблагополучно. В этом мире убили человека. Убил кто-то… свой. А она, Алла, так и не знает, кто именно.
Она перестала кидать снег, распрямилась и посмотрела в сторону леса.
– Марк, а Игоря когда… заберут?
– Утром мы на связь выходили, у них там, – он кивнул куда-то в сторону синевших на горизонте гор, – погода пока нелетная. Метель как раз к ним ушла.
– То есть вертолет сегодня не прилетит?
– Может, и завтра не прилетит.
– Плохо, – вырвалось у Аллы. – Как это плохо!..
Он ничего не ответил, продолжал кидать снег. Алла тоже принялась за дело. Они расчистили дорожку до того места, где начиналась проложенная диковинным трактором лыжня, и стали заходить с другой стороны.
– Я никогда раньше не видела ратраков.
– Странно. Вы же лыжница.
– Откуда вы знаете?!
Он улыбнулся. Солнце светило ему в лицо, глаза оказались совсем светлыми, кожа обветренной и загорелой, а он очень молодым. Сколько ему лет?.. Кажется, тридцать шесть или около того, он в первый раз выиграл Олимпиаду лет двенадцать назад. Он чемпион, победитель, волк, а вовсе не славный парень, который чистит дорожки!
– Слушай, – сказал чемпион и волк, – давай на «ты». Можно?
Алла замешкалась немного, но кивнула.
– С чего вы… ты взял, что я на лыжах катаюсь?
– Ты всерьез думаешь, что я не отличу лыжника от «чайника»? Или лыжи? Профессиональные от средненьких?
Алла смотрела на него. Он с размаху воткнул лопату в сугроб, как заправский дворник.
…Отличишь. Конечно, отличишь. Я сама моментально раскусила Женьку, как она ни прикидывалась, а прикидывалась она старательно. Как это я не подумала?
– Кто из ваших руководитель группы? Ты или Сергей Василич?
– Я.
– Так я и думал. Кого вы сопровождаете?
– Если ты такой умный, – выговорила Алла язвительно, – мог бы и сам догадаться.
– Володю, конечно, да?
Она кивнула.
– А остальные?
– Думай сам.
Тут Марк Ледогоров, многократный олимпийский чемпион, почему-то развеселился.
– Ух ты! А я предполагал, мы по одну линию фронта.
– Марк, у тебя в доме человека убили. А у меня… обязательства. И так получается, что я их не выполнила.
– Да черт с ними, с твоими обязательствами, – сказал он с совершенно искренним удивлением. – Здесь Приполярный Урал, а не Москва-столица! Ты бы нам помогла лучше.
– Я стараюсь, – Алла сдернула с носа темные очки. – Ты не видишь?! Мне одной Женьки хватит. Я всю голову сломала, откуда она взялась. Ну, конечно, додуматься до того, что она с нами потащилась, чтобы тебя найти, я не могла.
– Она тебе рассказала?..
– Я ей рассказала! – возразила Алла. – Я же тоже кое-что понимаю, Марк. А она все время мне врала.
– Мне она тоже врала. Все время.
– Нет, не все время! – закричала Алла так, что фигура в красном пуховике, равномерно махавшая лопатой в отдалении, приостановилась и медленно повернулась к ним. – Она тебе врала только тогда, когда решила тебя защитить и спасти. Ну, она так понимает жизнь. Ей казалось, это правильно. Она травмированный инвалид, а ты герой и чемпион.
– Я не стану это обсуждать.
– Да не разговаривай, шут с тобой!.. Не обсуждать – прекрасно! А еще лучше куда-нибудь смыться для придания ситуации большего драматизма. Ну, как Женька! Она же от тебя смылась!.. И ты давай. Вперед!
– Какое тебе дело?! Что ты лезешь в мою жизнь?!
– Я не лезу! Я знаю, что все потерять очень просто, гораздо проще, чем удержать. Она выросла в интернате, у нее ничего нет, ни опыта, ни поддержки. Она справилась с травмой, одна, не пропала, не спилась с горя! Она тебя нашла, придумала, как сюда добраться, крутится около тебя, в глаза заглядывает, а ты – ни с места! В самом деле, что ли, за Торой Бергер решил приударить?!
Он вдруг запрокинул голову и захохотал. Фигура в красном пуховике поглядела, как он хохочет, и снова принялась за работу.
– Про Тору тебе Женька сказала?
– Ну конечно. Она тебя ревнует.
Он хотел что-то сказать, и Алле показалось – важное. Нечто такое, от чего зыбкость и неопределенность если и не исчезнут совсем, но все станет немного понятней и яснее, как низкие метельные облака вдруг пробивает яркий луч солнца.
И не сказал. Что-то с силой бабахнуло, они оба оглянулись, и на высоком крыльце «большого дома» показался Степан, голый по пояс, в подвернутых штанах и босиком.
– Доброе утро! – прокричал он и физкультурным шагом сбежал с крыльца. – Солнце какое!
Марк вытащил из сугроба лопату и стал кидать снег – раз-два, раз-два!.. Движения у него были рассерженные.
Степан с разгону вбежал в снег и стал энергично им обтираться.
– Хорррошо! А!.. Черт!
Алла оглянулась. Степан вдруг со всего размаху плюхнулся в сугроб, как будто его ужалила змея.
– Степ, ты что?!
– Порезался! Черт!..
Сидя в сугробе и вывернув ногу, он пытался рассмотреть собственную ступню. Алла подбежала и, сильно дернув, вытащила его из сугроба.
– Там стекляшки какие-то, – Степан держал ногу на весу и морщился. – Я наступил.
Алла посмотрела – кровь сочилась тоненькой струйкой, и в ране что-то блестело, то ли снег, то ли на самом деле стекло. На гору взобрался ратрак, остановился, смолкло стрекотание мотора.
– Пойдем, я тебя в дом провожу. Марина посмотрит!
Фигура в красном пуховике, переглянувшись с Марком и подходившим Кузьмичом, помедлила и двинулась следом за Аллой и Степаном, скакавшим на крыльцо на одной ноге.
Марк присел, сдернул перчатку и стал осторожно отгребать снег в том месте, где он был закапан красным.
– Не может здесь быть никаких стекляшек, – сказал Кузьмич.
– Погоди, Паша.
Марк вытащил из снега предмет, похожий на стеклянную трубочку. Один конец ее был сломан, торчали острые края. Кузьмич наклонился, и вдвоем они какое-то время рассматривали трубочку.
– Ампула нашлась, – констатировал наконец Кузьмич. – Звериное снотворное, как наша Зоя Петровна выражается.
– Сам вижу. С крыльца выкинули, как ты думаешь?
Кузьмич отошел, сорвал какую-то ветку, забрался на крыльцо и кинул ее. Они проводили ветку глазами.
– С крыльца не долетит.
Марк задумчиво посмотрел по сторонам:
– То есть человек носил ее в кармане, а потом выбросил, что ли?..
– Это логично. В доме куда ее денешь? Вдруг найдут!
Они еще помолчали, раздумывая.
– Рядом с «медицинской», где хранятся все препараты, «оружейная», – сказал Кузьмич и посмотрел на небо. – А в «оружейной» чей-то чужой нож обретался. В бане фотоаппарат без флешки. Чей нож, чей аппарат? Если в снег ампулу выбросили, чего ж «Nikon» не кинули?..
– Может, еще не все… сфотографировали.
– А чего фотографировали-то, Марк?! И, главное, кто?
– Сделали нас с тобой, как пацанов желторотых, – морщась, сказал Ледогоров. – Я себя от этого чувствую… импотентом! Ничего не могу!
На крыльце показался Антон, на ходу натягивавший меховой реглан.
– Здорово, мужики! Там один из туристов порезался, видели? Анекдот с ними. Я хочу машинку запустить, движок погонять маленько. Застоялся!
– Туда еще дорога не расчищена.
– Мать честная! – весело удивился Антон, оглядывая сугробы. – Надо туристов мобилизовать на расчистку, хоть какая-то польза от них будет. А снегу-то, снегу навалило!
Он схватил лопату и принялся бестолково кидать снег в разные стороны – баловался.
– Я после завтрака на трассу уйду, – негромко сообщил Марк. – А ты с Аллой поговори. Скорей всего, она знает, чей нож. Она наблюдательная. Про Женьку все мне рассказала.
– Догадалась?
– Говорю же, наблюдательная.
– И красивая, – поддержал Кузьмич.
Марк пропустил это замечание мимо ушей.
– Она опекает Володю, который, как я понимаю, сам по себе беспомощный щенок. Хорошо бы узнать, почему и зачем она это делает.
– Я так понимаю, задание какое-то выполняет. Но если я спрошу, она меня пошлет подальше, как пить дать.
– Почему пошлет?
Кузьмич опять посмотрел на небо. Марк удивился.
– Что такое?! Я что-то пропустил?
– Я ей массаж делал, – буркнул Павел, и его обветренные щеки вдруг залились бурым румянцем. – Спину у нее прихватило. Какая-то старая травма.
– А… ты только массаж делал или еще что-нибудь?
– Больше ничего не делал. Не успел. Только мне показалось, напугал я ее.
Марк смотрел на него с живейшим интересом, изучал, можно сказать, как будто давно не видел.
– Вроде она не из пугливых, Паша.
Антон в отдалении все бросал снег в разные стороны, ему было весело.
– Или ты сам… перепугался?
Павел махнул рукой и, сгорбившись, пошел к дому.
– Яичня! – объявила Зоя Петровна и плюхнула перед Аллой расписную тарелку, на которой почти не помещалась огненная яичница, громадная, как луна. Сбоку был пристроен ломоть черного каравая. Алла схватила ломоть, посолила, откусила и замычала – так вкусно это было, свежий хлеб из печки и яичница с салом! Куда там иностранной колбасе салями и бельгийскому шоколаду.
– Кошмар, – негромко сказала Марина. – Один холестерин.
– Ничего, – пробормотала Алла с набитым ртом, – как-нибудь рассосется.
– Холестерин не рассасывается.
– Покататься бы, – с тоской протянул Степан и взглянул в окно, за которым плескалось солнце. – По свежей лыжне! А я ногу распорол.
– До свадьбы заживет. – Сергей Васильевич, которому яичницы по прихоти Зои Петровны все время доставалось меньше, чем Алле, вытянул шею и заглянул в сковородку. – Я вот бы тоже на воздух вышел. Так люблю воздух и просторы! На охоту поеду, а я часто езжу, так самое лучшее дело – лес. Лучшее и благодатное!
– А я б ни за что не пошел! – заявил Диман, энергично жуя. – В лес, на лыжню и всякое такое! Хватит с меня. Кристинке доказал, что я не слабак, можно больше не упираться. Антоха, отвези меня на вертолете в Галыгино, а?
– Полетели, – тут же согласился Антон. – Можем еще кого прихватить! Женечка, не хотите на вертолете?
– Ой, не-ет, спасибо вам большое.
– Может, Мариночка хочет?
– Никто на вертолете не полетит, – перебил его Володя очень твердо. – Группа вернется в том же составе, в каком вышла. Это не обсуждается.
– Вспомнил, что ты начальник, да? – ласково спросил Степан. – Дурашка ты, а не начальник.
– Вся группа в обратный путь пойдет со мной, – повысил голос Володя. – И ты тоже!
– Да, щас! Держи карман!..
– Погодите вы лаяться, мужики, – вступил Сергей Васильевич, думая, как бы добыть еще яичницы. – Кто куда летит-то? Кузьмич вон говорит, что некуда пока лететь. Метель туда ушла, куда лететь вы собрались!
– Мне бы машину для начала отчистить, – сказал Антон. – Ее всю снегом завалило!
– Не вопрос, поможем! Зоя Петровна, а больше нету яишенки-то?
– Съели.
Алла налила себе чаю – таежный, вкусный, – глотнула и обожглась. Кузьмич, скрестив длинные ноги, стоял, привалившись к каменной кладке печи, и смотрел ей в затылок – оттого и обожглась.
В кухню вошел Петечка, заспанный, лохматый и недовольный.
– Кто мои записки стырил? – спросил он с порога. – Не, а чего это происходит? Я сижу, пишу! Мне надо писать! А потом кто хочешь будет их тырить?
– Какие записки, Петечка? – спросила Женька, тараща темные блестящие глаза. Это было очень красиво – темные глаза и белые волосы. – Те, что ты вчера писал? Про наше путешествие?
Петечка нехотя кивнул и плюхнулся на свое место. Теперь у каждого их них было «свое» место в необыкновенной кухне, и «чужие» они старались не занимать.
– А что, яичницы нету?
– Съели.
– Не, ну кашу я не хочу!
– Раньше вставать надо, – упрекнула Марина, и Володя посмотрел сердито – он должен был это сказать, а она его опередила.
– Ой, а было так интересно, – затараторила Женька. – Я правда совсем-совсем чуточку успела прочитать! Я же не знала, что Петечка у нас писатель!
– Ты писатель? – спросил Степан у парня.
– Все про нас написано, да, Петечка?
– Я не понял, – подал голос Кузьмич, – ты какие-то заметки писал, а они пропали, что ли?..
– О чем я и говорю! А нельзя пожарить?
– Чего пожарить?
– Яичницу.
Зоя Петровна загремела сковородой.
– Тогда уж и на мою долю, – льстивым голосом попросил Сергей Васильевич. – Я такой яишенки, как ваша, сроду не едал!
– И на мою! – поддержал Диман.
– А когда пропали твои заметки? – спросил Кузьмич.
– Вчера вечером, – буркнул Петечка. – Когда я руку того… короче, когда мы тут все в кухне собрались. Я вернулся, на столе только чистая бумага, а заметок нет. Я искал, искал, не нашел ничего. А потом баня была, я и забыл, а сейчас вспомнил. Ну, кто взял?..
Марина переглянулась с Володей, Алла с Женькой, Степан с Сергеем Васильевичем, а Диман ни с кем переглядываться не стал.
– Кому они нужны, записки твои? – спросил он миролюбиво. – Небось сам сунул куда-нибудь и забыл.
– Никуда я не совал. А только, если сперли, чтоб за свои выдать и в инет выложить, при всех говорю – вычислю гада! И везде запостю, что воровство и плагиат.
– Правильно! – согласился Сергей Васильевич и потянул носом. Яичница на метровой сковороде шкворчала и пахла изумительно. – И нечего!.. А я тебе могу из охотничьей жизни рассказать. Слышь? У меня много историй!
– Ты несешь какую-то ахинею, Петь, – сказала Марина, морщась. Ей не нравилась вонь от яичницы. – Кто это будет в Сеть выкладывать?
Кузьмич подцепил поленом чугунную дверцу печки, подбросил его в огонь и вышел. Алла, которая все время почему-то видела, что именно он делает, проводила его взглядом, подумала и тоже поднялась.
Он оказался в комнате, где все по очереди читали «Бравого солдата Швейка». Сидел на корточках перед «голландкой» и заглядывал внутрь.
– Здесь сожгли, – мельком глянув на Аллу, сообщил он. – Вон пепел остался. Бумажный пепел приметный.
– Может, Петя сам сжег? Как Гоголь вторую часть «Мертвых душ»?
– Про Гоголя не знаю, а Пете зачем? И еще комедию перед нами ломать!..
Алла подошла и тоже заглянула в печь.
– Кто-то что-то прочитал в этих заметках, – сказала она задумчиво. – Что-то опасное. Что опасного мог написать Петечка?..
– С чего он вообще взялся писать? Писатель, что ль, на самом деле?
– Он блогер, Павел. То и дело пишет что-то в Интернете. Ему нравится.
– Этот блогер из… твоей команды?
Алла отрицательно покачала головой.
– А может, он еще и фотограф?
Алла пожала плечами.
– Навязались вы на мою голову! – в сердцах сказал Павел. – Не было у бабы забот, купила баба порося! Олимпиада на носу, а я?! Чего я делаю?! О чем думаю?!
Он поднялся с корточек, зачем-то отряхнул штаны, подошел, взял у Аллы из рук кружку и глотнул.
– В две тысячи двенадцатом немцы подкупили одного чеха, журналиста. Он к своим спортсменам-соотечественникам прямой доступ имел, аккредитован был, где можно и где нельзя. Он за ними таскался, интервью брал, фотографировал на тренировках, на стрельбищах, где винтовки пристреливают, в подсобках, где тренеры лыжи готовят, да везде. А потом всю информацию немцам слил. Чехи в тот сезон в Рупольдинге ни одной медали не взяли, а у них сильная команда.
– Ты хочешь сказать, что кто-то из наших такой же подкупленный журналист?
– Пойдем со мной.
За руку, как маленькую, он вытащил ее в коридор, протащил за собой, втолкнул в «оружейную» и захлопнул за собой дверь. Загремел замками и распахнул высокий железный ящик.
– Чей это нож? Погляди, погляди хорошенько!..
Алла поставила кружку на железную стойку, подошла и посмотрела. Этот нож она отлично знала.
– Где ты его взял, Павел?
– Здесь.
– Что значит – здесь?
– Тебе полочку показать, на которой он лежал? Во-он та. Это не наш и не Антохи. У Игорька никаких ножей сроду не было. Выходит, кто-то из ваших его здесь оставил. Ну?
– Сергея Васильевича нож, – покорившись, ответила Алла. – Только, Павел, клянусь, он ни при чем! Он не мог никого убить.
– Почему? Потому что он твой дружбан?
– Он не мог убить, – повторила Алла. – Я тебе точно говорю. Не трать время зря.
– А как он здесь оказался, твой Сергей Васильевич? Что он тут забыл? Зачем полез-то сюда?
Алла начала злиться. Он разговаривал с ней, как следователь с подозреваемой в дурном кино.
– Если ты не хочешь, чтобы мы куда-то заходили, запирай к чертовой матери двери! Вешай на них замки! Тебе везде мерещатся шпионы! Диму напугал, когда он в комнату с лыжами заглянул, теперь Василича подозреваешь! Хорошо, допустим, он сюда заглянул, и что?!
– Да нечего ему было тут делать, вот и все! А он ведь здесь что-то делал! Такое, что даже нож свой позабыл. Что он делал?
– В окно смотрел!
– Алла, – начал Павел грозно, – ты меня из терпения не выводи. У меня оно не бесконечное! Один от нечего делать здесь нож забывает, другой какие-то записки пишет, потому что он, видите ли, блогер, а записки в печке сжигают, третий фотоаппарат в дрова пристроил! Чего он на него снимал, когда, зачем?! А у меня…
– Знаю, – перебила Алла. – У тебя Олимпиада на носу!
– Ты мне все время врешь! – выговорил он брезгливо. Марк Ледогоров говорил о том, что ему все время врет Женька совсем по-другому. – А я при этом должен верить каждому твоему слову, как своему собственному, да?!
– Да не верь, – храбро сказала Алла.
Ее удивляла сила его гнева. Она совсем его не боялась, как будто наблюдала со стороны, из партера. Однажды она уже испытала такое чувство, и сейчас ей почему-то страшно важным казалось вспомнить, когда это было – она смотрела, а перед ней как будто актеры на сцене выступали.
– Зачем ты сюда пришла? И людей привела?
– Я не приводила людей, Павел. Это вышло случайно. Володя на самом деле провалился в ручей, сломал лыжу и растянул ногу. И метель нас застала по-настоящему.
– Кто ты такая?
Алла посмотрела ему в лицо. Почему-то она не могла ему заявить – разбирайся сам, как недавно сказала Марку. Она точно знала, что сейчас должна говорить правду и от этого зависит… что?
…Как это бывает? Как это бывает, когда один простой разговор может изменить всю жизнь? Ничто уже не может ее изменить, она сложилась так, как сложилась, говори, не говори. «Лесной человек» не имеет к ее жизни никакого отношения и не будет иметь никогда. Те времена, когда можно было поговорить, объяснить, растолковать – и мир сразу добрел, становился простым и понятным, давно минули. Тогда было ясно – все беды происходят от недопонимания, ведь все люди вокруг добры и честны, просто иногда непонятливы.
…Как она станет ему объяснять? Что именно следует объяснить, особенно если учесть, что три дня назад она ничего не знала о существовании кордона «полста-три» и его обитателей?
– Павел, – решилась Алла и приткнулась на продавленное кресло, накрытое неопределенной шкурой. – Я… это длинная история. Ты готов меня слушать?
Он сел на пол, скрестив длинные ноги.
– Готов.
Снаружи загрохотало так, как будто обвалился потолок. Они секунду прислушивались, а потом одновременно бросились в коридор.
Из кухни выскочил Сергей Васильевич, за ним показался Володя.
– Где это?!
Из сеней ввалился Антон без куртки, в одном свитере.
– Что случилось?!
Снова загрохотало, и Павел, расталкивая людей, кинулся в комнату со снаряжением.
Там были хаос и разрушения, как будто бомба попала. Высокий, под потолок, стеллаж, снизу доверху заставленный металлическими банками с мазями, парафинами, мастиками, заваленный железками и инструментами, обрушился на середину комнаты, повалил лыжи и стулья. Под обломками ничком без движения лежал человек.
– Петя! – вскрикнула Алла.
– Мать честная!.. Он жив?! Мужики, давайте с двух сторон возьмемся и поднимем его потихоньку! Заходи, заходи туда! Как эта дура завалилась-то?! Дышит он или нет?
Павел молча и проворно пробрался внутрь и зашел с другой стороны. На шее у него надулись вены. Алле стало страшно.
– Давайте! – скомандовал он и взялся за железную опору. – На счет три. Алла, вытащишь его. Ну! Раз, два!.. Три!..
Павел с одной стороны, Сергей Васильевич, Степан и Володя с другой приподняли стеллаж. Алла мгновенно подсунулась и стала тащить Петечку за плечи. Он застонал.
