Татьяна Устинова
Зимняя коллекция детектива
Даже в предбаннике было жарко, раскаленный воздух, пахнущий хвоей и свежей водой, забил нос. От неожиданного и щедрого тепла у Аллы волосы на голове зашевелились и тело покрылось мурашками.
Торопясь, как будто баня и тепло могут исчезнуть, пропасть, оказаться видением в ледяном метельном лесу, Алла затолкала Женьку и Марину в парную – они сразу повалились на выскобленные добела полки – и стала поливать их по очереди из ковшика.
– Господи, – прошептала Женка, слизывая с губ воду, – как хорошо… А вода не кончится?
Воды было полно, в каменной печи пылали дрова, в ушате мокли веники, в предбаннике стопкой лежали махровые полотенца – почти до потолка.
Куда они попали? В рай?! Именно так выглядит рай для замерзающих на Приполярном Урале туристов?!
Неизвестно, сколько прошло времени, должно быть, много, потому что, когда в очередной раз они выбрались в предбанник и рухнули в изнеможении на лавки, открылась дверь, и на пороге возникла давешняя Зоя Петровна.
– Не угорели? – осведомилась безразлично. – Нету вас и нету.
Она прошла и распахнула двойную форточку, в которую сразу повалил морозный пар. Женька сунулась к форточке – дышать.
– Женя, простынешь, – вяло сказала Марина.
– Мы уже выходим, – и Алла Ивановна заискивающе улыбнулась Зое Петровне. – Пора, да?
– Давно пора. Вещи здесь берите, – и хозяйка распахнула решетчатую дверь шкафа. – Снизу штаны, сверху свитера. Носки вон там.
– А наши? Наши вернулись?
Женька на лавке пристраивалась спать, и Марина из последних сил таращила слипающиеся глаза. Алла заставила их одеться, и по скользкой полированной лесенке они забрались наверх в широкий коридор, освещенный единственной лампочкой.
За толстой стеной дома, сложенной из круглых бревен, что-то сильно бабахнуло, коридор на мгновение залило красным, а Женька шарахнулась и вскрикнула:
– Ой!
Распахнулась дверь в сени, появилась Зоя Петровна и объявила:
– На подступах!..
– Где Володя? – спросила Марина. Ей было стыдно, что она совсем про него позабыла.
– Это который же Володя?
– У которого… который ногу повредил.
– Спит, – проинформировала Зоя Петровна. – А вы идите поешьте.
– Как спит?!
– Как люди спят. Умаялся. До утра не проснется.
– А Дима?
– Тоже задремал. Потом разбужу, с мужиками в баню сходит, и я его до утра положу.
– А мы… где? – это Алла Ивановна спросила. – Что это за место?
– Кордон «полста-три», – ответила хозяйка, как будто это все объясняло. – Туда проходите.
Путаясь в чужих слишком длинных брезентовых штанах и волоча за собой Женьку, Алла пошла, куда показала Зоя Петровна, и пришла в просторную, в несколько окон кухню. И это была такая кухня, что Алла остановилась на пороге, Женька с разгону клюнула ее в спину.
Всю середину занимала огромная, сложенная из речных камней плита с медным колпаком вытяжки над ней. В колпаке плавал свет отраженной лампы, а в плите пылали дрова. На закопченных конфорках помещались чугунок и сковорода диаметром, должно быть, в метр, и в ней что-то жарилось, пахло так, что у Аллы помутилось в голове от голода и вожделения. В буфетах с деревянными резными заборчиками были расставлены кувшины и тарелки, их отмытые цветастые морды улыбались. В простенке висели картины. В высоких, по пояс, подсвечниках горели толстые свечи. Длинный деревянный стол, выскобленный, как и стены, добела, терялся вдали. За ближним его концом сидел Сергей Васильевич, согнувшись в три погибели, и ел. Он оторвался только на секунду, оглянулся, промычал невнятное и продолжал есть.
– К столу, – пригласила хозяйка.
Алла Ивановна отодвинула ближайший стул – тяжеленный, будто из чугуна, – и приткнулась. И Женьку рядом приткнула.
Без Женьки она чувствовала себя совсем неуверенно.
…Как это называется? Кордон «полста-три»?..
Развернулась скатерть-самобранка, сами собой из воздуха явились цветастые тарелки, салфетки, длинные граненые стопки, стаканы, кувшин с морсом и штоф водки.
Алла потрясла головой. Женька осторожно потрогала тарелку. Марина выпрямила и без того прямую спину. Сергей Васильевич ел.
В чугунке оказалось тушеное мясо, а в метровой сковороде жареная картошка.
Тут стало ясно, почему Сергей Васильевич не может ни говорить, ни двигаться. Еда оказалась так вкусна, что ничего этого делать не стоило, можно было только есть, есть, наслаждаясь, насыщаясь, тяжелея, соловея!..
– Как вкусно, – простонала Женька с набитым ртом. – Ох, как вкусно! Вот спасибо-то! Что это за мясо такое необыкновенное?
– Как что? Кабан.
– Какой дивный кабан!.. Вот молодец кабан!
Они ели еще долго, и, должно быть, лопнули бы, но тут где-то в отдалении загремело, застучало, бабахнули двери, забасили голоса.
– Что это? Наши пришли? – спросила Алла, перестав жевать, но безмолвной Зои Петровны уже и след простыл.
Алла бросила вилку, отодвинула тяжеленный стул, и Марина стала подниматься, и даже Сергей Васильевич, а Женька все продолжала жадно запихивать в рот мясо и только пробормотала виновато:
– Я сейчас, сейчас.
Они друг за другом выбрались в коридор, где было очень много народа, холодного воздуха, рюкзаков, лыж, запаха леса, где между людьми моталась улыбающаяся собачища, хвост мел по бревенчатым стенам, коленям и наваленным вещам, и столпились растерянной кучкой.
– Управились, мужики? – спрашивала Зоя Петровна буднично, принимая лыжи, палки, двустволку.
– Нормально все, – отвечал кто-то из них. – В обратную сторону долго ковырялись. Ветер встречный и подъем.
– Баня топлена.
– Подождите, Зоя Петровна, что-то я без сил.
– Ты?! – Это уже другой удивился. – Когда ты в последний раз был без сил, Марк?
– Кузьмич, эмчеэсовцам доложи, что все на месте.
– Доложено, – проинформировала хозяйка. – Вы как в горку стали подниматься, я на связь вышла, упредила.
– А вы откуда знали, что мы в горку стали подниматься, а?!
– Мне ли не знать.
Скрипели двери, все двигались, шевелились, возились, и в тусклом свете единственной лампочки растерянная Алла никак не могла рассмотреть ни Петечку, ни Степана.
– Велено передать прогноз. Первый заряд прошел, к утру уляжется. А потом второй придет, серьезный, – доложила Зоя Петровна.
– Да ну их к шутам! Опять заряд!
Кузьмич прошагал в глубину коридора и тут только заметил толпу ранее спасенных.
– Приветствую! – зычно провозгласил он и сдернул с бритой башки красную вязаную шапку. – Живы? Целы? Сыты? Мыты?
И Алла, и Марина и даже глупая Женька смотрели на него во все глаза. Женька, кажется, икнула.
Лесной человек с хриплым голосом выпивохи и распоряжалы, который был так недоволен тем, что вынужден их спасать, который понукал их, как пастух стадо ленивых баранов, без лыжных очков, куртки до глаз и шапки до носа оказался совсем молодым, обветренным, загорелым, сероглазым!..
– Чего такое? – спросил он, оглянулся и дернул плечом – не понял, почему они на него уставились. Потом зачем-то сунул Алле узкую длинную красную ладонь и представился заново: – Кузьмин Павел.
– Алла, – глупым «девочкиным» голосом отозвалась Алла Ивановна.
Кузьмич, оказавшийся Павлом, немного подержал ее руку, потом выпустил и скрылся за одной из многочисленных дверей и там загрохотал.
Алла посмотрела на свою ладонь.
– Получите отщепенцев! – весело сказал второй и как-то странно, как будто за шкирку, выволок на середину коридора Петечку и Степана.
Петечка был совсем плох – бледен до зелени или до синевы, или так показалось под светом единственной лампочки? Он все время сглатывал, кадык ходил ходуном, глаза как будто подернуты пленкой, словно у умирающей птицы, колени подгибались.
Степан то и дело наклонялся вперед, упирался руками в колени, словно не мог отдышаться.
Зоя Петровна уже ловко расстегивала на нем куртку, стаскивала ее с плеч, поворачивала его в разные стороны.
Марина подошла, взяла Петечку за руки и посмотрела в глаза.
– Петя! Петя, ну!
– Ничего, – сказал Марк. – Он идти совсем не мог, я его всю обратную дорогу на себе волок.
– Вот и без сил, потому что его на себе волок! – громко заявил из-за стены Кузьмич. – Чего в такие походы соваться, если на ногах прямо стоять не можешь?!
– Петя, посмотри на меня! Степа, все закончилось! Все в порядке. Не знаю, может, глюкозы им уколоть? – озаботилась Марина.
– Вон у нас в углу кактус японский! – Кузьмич возник в коридоре, в руках у него был трос, который он наматывал на локоть. – Можно на кактус посадить, эффект будет тот же самый!
– Отстань от них, Кузьмич.
Тут они все как по команде повернули головы и посмотрели на второго. Он усмехнулся.
– Здрасте, дамы.
Этот второй тоже оказался обманщиком!.. Широкоплечий, поджарый, как будто из цельного куска отлитый, темные отросшие волосы падают на глаза. Он улыбался, и у глаз собирались мелкие морщины, которые не старили его, наоборот, от них он казался совсем молодым, странно молодым.
…Как это называется? Ковчег «полста-три»?.. Учет, нет, кордон!..
– В баню, мужики. Я ту истопила, которая в доме.
– Правильно сделали, Зоя Петровна. До дальней в метель не дойдешь.
Тут все разом пошли куда-то и потащили за собой Петечку и Степана, так и не произнесших ни звука, и Сергей Васильевич, про которого все забыли, потопал следом, – Алла Ивановна, Марина и Женька посторонились, встали к стенам.
– А можно я пойду и еще немножечко поем? – на ухо спросила Женька Аллу.
– Чего ж нельзя, – отозвалась издалека все услышавшая Зоя Петровна. – Милости просим.
Она за руку привела Димана, который щурился на тусклый свет и тыкался по сторонам.
– Туда ступай, за мужиками.
– Куда мы попали? – Марина подошла к перилам и посмотрела вниз, куда уходили ступени полированной лесенки. – Где мы?.. Что это за место?..
Их разбудил нарастающий мерный рокот – тра-та-та-та. Чуть отдалится и снова нарастает – тра-та-та-та.
– Выключите, – прохныкала Женька, не просыпаясь. – Ну что такое?..
Алла открыла глаза, уверенная, что кордон «полста-три» ей привиделся во сне, и ожидая увидеть мутный полумрак и нейлоновый полог палатки, присыпанный сверху снегом.
Нет никакого полумрака и нейлонового полога.
В большой комнате светло и очень свежо. Стены, сложенные из круглых бревен, большое окно, а за окном все белым-бело и елки, засыпанные снегом.
Алла села. Все тело гудит, как под напряжением, ноги и руки ватные, чужие. Она потерла лицо – изо всех сил.
Рокот опять надвинулся из-за окна и, делая над собой усилие, Алла встала, подошла и посмотрела.
Над лесом кружил вертолет – тра-та-та-та!..
Метели не было, сыпал мелкий частый снег, и сквозь этот снег на круглую расчищенную площадку с огромной нарисованной черным буквой «Н» заходил на посадку вертолет.
Алла прижалась лбом к ледяному стеклу, и внутри головы стало как будто немного просторней.
Высокий человек в красной куртке стоял возле площадки и, задрав голову, смотрел в небо.
– Что там такое? – спросили сзади, и Алла ответила:
– Вертолет.
Марина подошла и тоже стала смотреть. От ее дыхания стекло запотело, Алла протерла.
Вертолет примерился и аккуратно приземлился в центр буквы «Н». Снег разносило в разные стороны, человек отступал и закрывался рукой. Лопасти стали вращаться медленнее, их уже можно было различить. Поехала в сторону дверь, из кабины кто-то выпрыгнул и побежал к высокому человеку. С разгону они обнялись.
Пилот в стрекозином глазу кабины сдергивал наушники, показывал большой палец и делал какие-то знаки тем, кто снаружи.
Та-та-та, договорили лопасти и остановились.
– Куда мы попали, а? Может, это засекреченная военная база?
– Непохоже, Марин.
– Вы бывали на военной базе, Алла Ивановна?
Это спросила прежняя Марина, ироничная, немногословная, деловитая – врач до мозга костей. Не та, что вчера повалилась в парной на лавку, и Алле пришлось некоторое время отливать ее водой!
Женька спала на кушетке, разметавшись под лоскутным одеялом, как в обмороке, – рот приоткрыт, дышит редко и глубоко.
Кроме кушетки, были еще кровать, на которой ночевала Марина, и Аллин диван. Диван был разложен, и – убей бог! – Алла не могла вспомнить, кто и когда его раскладывал и как они все трое вообще попали в эту комнату!
– Может, вертолет за нами прислали?
– Кто прислал, Марин?
– Не знаю. МЧС.
Алла еще посмотрела на улицу. Двое шли по дорожке к дому, разговаривали, жестикулировали и смеялись.
– Вряд ли. Да мы все в него и не поместимся!.. Нужно выйти, узнать, что к чему.
– А где наши рюкзаки, не знаете?
Алла не знала. Она вообще ничего не знала и не понимала!
Тут ей пришло в голову оглядеть себя.
На ней были ее собственные трусы, которые она именовала «походными» – монументальные, крепкие, способные вынести любые испытания, – чужая футболка с вытертой надписью, а больше ничего.
То есть ее еще и раздели на ночь!
Она посмотрела на Марину – ту тоже раздели, – а потом обе они огляделись по сторонам. Возле спальных мест аккуратными кучками была сложена их вчерашняя одежда – брезентовые штаны, свитера и носки. У Аллы был белый свитер с узором, а у Марины черный с полосой.
…Чудеса. Чудеса в решете.
Нет, не в решете. Чудеса на кордоне «полста-три»!
Они проворно оделись и друг за другом, крадучись, как кошки, вышли из комнаты и оказались на лестничной площадке. В одну сторону уходил коридор, как две капли воды похожий на тот, в который их вчера по очереди затаскивали «лесные люди», а с другой была широкая дверь с совершенно неуместной, гладкой алюминиевой табличкой, извещавшей, что «Посторонним вход воспрещен. Только для персонала».
Некоторое время они изучали табличку.
– Для какого персонала? – почему-то шепотом спросила Марина. – Они тут все персонал, что ли?
Алла Ивановна ничего не ответила. Она хоть и не понимала происходящего, но весь ее жизненный опыт подсказывал, что люди на кордоне «полста-три» никакой не персонал, а именно хозяева.
Они держатся как хозяева, разговаривают как хозяева и выглядят как хозяева.
Только вот хозяева чего?.. Тайги? Приполярного Урала?
Внизу топали, доносились приглушенные голоса.
– …Пурга к вечеру придет, второй заряд, а ты на вертолете!
– …Да ведь успели до заряда, проскочили!
– …Кто вас выпустил только!
– …А мы без спросу, Кузьмич! Без спросу! Мы сами себе диспетчерская служба!
– …Терпеть не могу самодеятельность эту!
– …А кто ночует-то у вас?
– …Да турье какое-то безмозглое! Понесло их в тайгу! Баб набрали в Интернете, и вперед!
– Надо спуститься, – решительно сказала Марина. – Я это слушать не желаю.
Алла Ивановна, пристроившись за ней, только вздохнула.
…Желаем мы слушать или не желаем, все равно придется. Потому что мы пострадавшие, а они спасатели. Мы навязались им на шею, а не они нам. Они метались по лесу за нами, а не мы за ними! Теперь держись.
Разговаривали, кажется, в кухне, и, когда Марина, а за ней Алла Ивановна показались на пороге, голоса смолкли.
– Доброе утро! – громко и уверенно сказала докторица. – Давайте знакомиться. Меня зовут Марина.
– Да уж день давно, – пробурчало из глубин кухни. – И мы вчера познакомились.
Павел-Кузьмич, Кузьмич-Павел стоял над бескрайней плитой из речного камня, опершись о край большими обветренными руками. В центре плиты топился самовар. Из самовара валил дым, уходил под колпак медной вытяжки. Собеседник Кузьмича, прилетевший на вертолете, среднего роста, крепкий, в золотых очках, сидел за бескрайним столом и поднялся, когда Марина вышла на авансцену.
Алле показалось… нет, она была совершенно уверена, что этого, в золотых очках, откуда-то знает, видела много раз, но она не могла его знать и видеть!..
– Игорь, – представился знакомый незнакомец. – Какие милые дамы!
– Да? – удивился Кузьмич. – Дамы, вы милые?..
Марина улыбалась очень определенной улыбкой.
Она терпеть не могла, когда посторонние, особенно мужики, фамильярничали и интересничали, как будто имели на это право!
– Алла Ивановна, – представилась Алла.
– Обязательно по отчеству?
– Как угодно.
– А что? – наддал Кузьмич, посмотрел на нее и ухмыльнулся. – Я вот всю жизнь Кузьмич, и ничего, мне отлично.
– А где наши… товарищи?
– Ваши товарищи в сознание еще не приходили, – проинформировал Кузьмич. – Вы первые очухались.
– Может, кофейку? – Игорь предупредительно отодвинул стул, возможно, даже каблуками щелкнул бы, если б на унтах были каблуки. Блеснули в зимнем свете его золотые очки.
Все это напоминало сцену из спектакля.
Алла подошла и уставилась на самовар.
Кузьмич-Павел по одной подкидывал в самоварное горло щепки из плетеного короба, тянуло дымом, сладко, вкусно.
– Мы из Москвы, – продолжала Марина, старательно играя в спектакле. – Такой у нас поход в этот раз получился… неудачный.
– Как же неудачный? – Игорь сделал приглашающий жест и посторонился, пропуская ее. – Наоборот, удачный! Могли замерзнуть и не замерзли!.. Повезло.
– Наш командир в ручей провалился, лыжу сломал, – тут Марина вспомнила про Володю.
Господи, как она могла забыть, она же врач!.. У нее на руках пострадавший, а она спит, ест, ведет никчемные разговоры!
– Где Володя?
– Спит Володя, – ответил Кузьмич.
– Не может быть, у него сильно травмирована нога. С такой болью…
– Нету у него никакого боли, – сказал Кузьмич, морщась от дыма. – Мы ж с Марком его вчера кололи! Он и спит.
– Да, но действие препарата должно закончиться…
– Как закончится, так он встанет.
– Можно? – спросила Алла и вытащила из короба щепку. Ей очень хотелось тоже топить самовар.
– Ну, подложите. Он сейчас закипит.
– А Марк где? – поинтересовался очкастый Игорь.
– Где ему быть! На трассе. Как ветер улегся, так и ушел.
– Мне бы поговорить с ним, – став озабоченным, сказал Игорь. – И с тобой тоже. Я за этим и прилетел.
– Да ясное дело, что не на нас любоваться!.. Вернется, поговорим. Он сегодня часа на два. Вчера не добрал! Хотя с этими гавриками ухандокался. Вы чего желаете – чай, кофе?
– Кофе, – ответила Марина, обидевшись на то, что Марк вчера с ними «ухандокался».
– Чай, – сказала Алла, решив, что чай у них наверняка таежный, вкусный.
Еще один человек в унтах и распахнутом летном реглане возник в кухне. Он вволок громоздкие рюкзаки – в каждой руке по одному, желтый и красный.
– Здравия желаю, – сказал человек. – Игорь Ильич, добро куда девать?
– Давай сюда.
Человек опустил рюкзаки на пол, в них что-то грохнуло, как будто они были нагружены камнями.
– Антон, – представился человек в реглане и посмотрел на Аллу без всякого интереса, а на Марину с некоторым намеком на интерес.
– Это наш летчик-вертолетчик, – подхватил Игорь. – Между прочим, отличный пилот! Рекомендую. Если кому-нибудь понадобится куда-нибудь полететь по срочному или секретному делу, обращайтесь только к нему! Не подведет.
Алле Ивановне почудилась в этой рекомендации какая-то фальшь, неправда, как будто очкастый Игорь за что-то был недоволен своим пилотом и давал ему понять, что недоволен.
Летчик-вертолетчик скинул реглан на ближайший стул и стал развязывать рюкзаки. Кузьмич взглянул и опять уставился на самовар:
– Чего ты натащил опять, Игорь?..
– Гостинцы! Я же в гости летел.
По одной Антон вытаскивал из желтого рюкзака высокие бутылки и составлял на край стола. Кузьмич заваривал чай, гремел посудой. Марина смотрела в окно, а Алла на «гостинцы».
Бутылок получилось что-то много, дальше начались банки и пакеты, тугие свертки и длинные палки, упакованные в холстину. Из красного рюкзака явились апельсины в сетке, белый виноград в коричневой бумаге, красные крепкие яблоки россыпью – Алла сглотнула, так захотелось яблока! – а потом опять пошли какие-то свертки.
Подошел Игорь, развернул холстинную палку и трепетно понюхал.
– Салями, – сообщил он с благоговением. – Из Милана привез! Собственноручно выбирал! Все для вас, ничего не жалко!
– Это мы знаем, – сказал Кузьмич, и опять Алле почудилось что-то такое, неискренность или ирония. – Пропали бы без тебя, как пить дать.
…Какие они тут проворачивают дела, на кордоне «полста-три»? Что это за человек на вертолете, у которого ловкий и оборотистый пилот? Почему ему «ничего не жалко» для «лесных людей», обитателей ковчега? Куда ушел Марк, на какую трассу?.. Что тут может быть за трасса посреди тайги, снегов и сопок? Нефтепровод? Газопровод «Северный поток»?..
– Пустите.
Фигура по имени Зоя Петровна ловко отстранила Кузьмича от плиты, и дальше все стало происходить само собой – из воздуха появились тарелки, чашки, салфетки, затрещали дрова, загорелся огонь, запахло вкусной едой.
Игорь вовсю ухаживал за Мариной.
– А давайте сыру и салями?.. Ну что, яичницу с салом? И шоколаду! Я привез бельгийский шоколад. Антон, где шоколад?.. Как же вы оказались в тайге? Вы экстремалка?
– Я врач.
– Какая прекрасная, прекрасная профессия! Самая благородная на земле! А вы какой врач? Детский?
– Я кардиолог.
– Кузьмич, ты слышал? Эта прекрасная девушка кардиолог!
– Я слышал.
– А вы лечите все сердечные болезни или только некоторые?
Марина, которая терпеть не могла, когда незнакомые мужики выделывают вокруг нее пассы и строят всякие куры, отвечала довольно холодно, что нынче можно вылечить любую сердечную болезнь, главное – не упустить время.
– А если время уже упущено, Мариночка? Как же я узнаю? Вдруг мое сердце надорвано? Может быть, вы посчитаете мне пульс? Он наверняка зашкаливает! Как это называется, когда пульс зашкаливает?
– Тахикардия.
Марина поднялась, подошла к окну и сделала неприступную спину. Игорь подмигнул Антону, который складывал пустые, как будто сдувшиеся рюкзаки, и тоже пристроился глядеть в окно. Очки у него сверкали весело.
– Как вам мой вертолет? Отличная машина! Начинали-то мы все на «Робинсонах», они как родные. Ну, как «Жигули». Я на «Жигулях» ездить учился. Вот времечко было, а, Кузьмич?..
– Я на грузовике учился. В армии «Жигулей» не выдавали.
– И устойчивый, и надежный! Нам ветер не ветер и снег не снег! Потому что Антон дело знает лучше всех.
– Красивый вертолет, – подала голос Алла Ивановна, потому что Марина все молчала. – Как он называется?
– «Еврокоптер». А начинали все на «Робинсонах», помнишь, Антон? Этот как «Жигули»!
Зоя Петровна взволокла на стол объемистый расписной чайник.
– Хлеба зачем натащили? У нас свой, печеный.
– Сыр и салями, Зоя Петровна, полагается есть с французским багетом!
– Вам видней.
– Можно мне яблоко? – не выдержала Алла. – Одно.
Кузьмич взял яблоко, ополоснул из ковшика и протянул, холодное и увесистое. Алла некоторое время любовалась яблоком – с красного бока ей на штаны накапали студеные капли.
– Яичня, – объявила Зоя Петровна, и перед носом у Аллы появилась тарелка.
…Наплевать. На все наплевать. На правила хорошего тона, необходимость делать «неприступную спину» и не менее неприступное лицо, на вопросы, которые ее мучают и их все больше, а ответов пока никаких, на незнакомых людей, которые кажутся знакомыми, и на их непонятные разговоры. Яичница с ломтем черного «печеного» каравая важнее. Нет на свете ничего важнее яичницы, вот что.
Алла щедро посолила ржаной ломоть, вздохнула и стала есть яичницу с салом, заедая хлебом – именно есть, а не завтракать и не угощаться. Время от времени она длинно вздыхала, переводила дух и прикрывала глаза.
Павел – который Кузьмич – сидел напротив, прихлебывал из кружки чай и посматривал на нее с интересом зоолога, изучающего рацион лемуров, отряд «приматы», подотряд «мокроносые обезьяны».
Ну и наплевать, наплевать на все!..
Марина так и стояла у окна, только теперь рядом с ней изо всех сил старались оба, и Игорь, и пилот Антон.
Это они еще Женьку не видели. Все впереди.
– Иностранная колбаса, – проинформировала Зоя Петровна собравшихся, и на столе появилась широкая и гладкая доска, на которой – Алла проглотила яичницу и еще раз взглянула – все было идеально и в полном соответствии с правилами. Прозрачные ломтики салями, наломанный руками багет, треугольники сыра, веточка белого винограда и горстка грецких орехов.
…Кто эти люди среди тайги?! Что тут такое делается?!
– Это вы ножом так нарезали? – спросила Алла про салями.
Зоя Петровна ответом ее не удостоила, очевидно ввиду крайней глупости вопроса.
Хоровод и ритуальные танцы от окна переместились к столу. Марина села, и кавалеры пристроились по обе стороны от нее. Игорь пользовался некоторым преимуществом, как начальник, но и пилот Антон не зевал.
– Марина, а вы где практикуете?
– Я не практикую, я работаю. В Бакулевском центре.
– Ничего себе! Такая молодая и уже в таком месте работаете! Туда не всех берут, только самых лучших.
Тут она первый раз искренне улыбнулась:
– Это правда.
И взяла с доски кусочек багета и лепесток салями.
– Яичню кому еще?
Алла вздохнула:
– Можно мне, если больше никто не будет.
И обвела глазами всю компанию. Кузьмич вдруг засмеялся, и было понятно, что – над ней. Поднялся и налил ей чаю в большую кружку. Какой любезный!..
Алла доела яичницу, немедленно захотела спать, поняла, что так дело не пойдет, решительно поднялась и предложила Зое Петровне:
– Давайте я посуду помою.
– Сами управимся, мы привычные.
– Может, в бане убрать? Там вчера столько народу было!
– Убрано давно.
– Хотите вертолет посмотреть? – весело предложил Игорь Марине и повернулся к Алле: – И вы… тоже?.. Хотите?
Было совершенно ясно, что он позабыл, что ее зовут Аллой.
– Можем даже прокатить над лесочком, пока второй заряд не пришел. Прокатим, Антош? Тут такая красота кругом!.. В Альпах, конечно, тоже красиво, но самая красотища в Кордильерах! Вы там были?
Как ни странно, ни Алле, ни Марине в Кордильерах бывать не приходилось.
– Вот где природа в ее первозданной красоте! Вот где размах! Вот так летишь над горами, а там буйство красок, особенно в ущельях, и думаешь – зачем живем, к чему стараемся? Все равно лучше природы ничего не придумаем! Нужно быть к земле поближе, от цивилизации подальше, сразу в голове проясняется. Я им сколько раз предлагал, – тут он подмигнул Кузьмичу, – дислокацию поменять, а они ни в какую!.. Застряли здесь и сидят, как…
– Зоя Петровна, дизель через часок запустим, – перебил его Кузьмич довольно резко. – Обойдетесь пока?
– Чего там, не в первый раз.
Игорь внимательно посмотрел на него, хотел что-то сказать, передумал и опять приступил к Марине:
– Покатаемся?
– Соглашайтесь, не пожалеете, – поддал пару Антон.
– Спасибо, – поблагодарила Марина, – но у нас пострадавший. Я не знаю, в каком он состоянии. А вы когда собираетесь лететь обратно? Может быть, его придется в больницу отправить.
– Отправим, не вопрос.
– Сейчас метель придет, – сказал Кузьмич уже в дверях. – Никто никуда лететь не сможет.
– Это мы еще посмотрим! У меня пилот – высшей категории!
– А ну тебя!..
Он махнул рукой и вышел. Алла подумала, вышла следом и окликнула:
– Павел Кузьмич!
– Павел Николаевич я. По фамилии Кузьмин. Можно просто Кузьмич.
Алла приблизилась, всем свои видом выражая почтение. Почтение и благодарность.
– Павел Николаевич, я понимаю, что мы вам тут… не к месту.
Он пожал широкими прямыми плечами, но не возразил.
– Ну вот, – торопливо продолжала Алла. – Сейчас наши встанут, и нужно обсудить, как нам отсюда… выбираться.
– Никак, – сказал он. – Метель только начинается, придется пережидать. Перевалы все закрыты. Связь пока есть, но того гляди пропадет.
– А метель надолго?
Он вдруг развеселился:
– Да кто ж ее знает! Она с нами не советуется. Бывает три дня, бывает неделю. По всякому бывает. Ждать надо.
Алла кивнула. Посмотрела ему в лицо и решилась:
– А что это за место? Ну, вот это все!
– Кордон «полста-три», – ответил он не моргнув глазом. – Если вам заняться нечем, можете свои лыжи под навес перетаскать. Они все перед крыльцом остались. Заметет их или ветром разбросает. Тут ветра сильные.
– Конечно, – согласилась она, – конечно, сейчас все сделаю!
– Да это не к спеху.
– Нет, нет, я сейчас же…
Он взялся за ручку ближайшей двери. В полутемном коридоре было много дверей.
– Валенки и пуховики в кладовке на вешалке, берите любые.
Шагнул внутрь и плотно прикрыл за собой дверь.
…Кордон «полста – три» – и точка! Понимай как хочешь!..
Алла огляделась по сторонам. Никого не было видно, только из кухни доносились голоса – там продолжалась карусель, – и кто-то храпел в отдалении, выводил рулады.
Поколебавшись, Алла пошла в другую сторону – не туда, где сени и кладовка с валенками, – и пришла в большую комнату, выходившую окнами в лес. Здесь были как будто сумерки. Высоченная голландская печь занимала весь простенок, огромная, как белый слон. Рядом вровень с подоконником сложены дрова и отдельно – береста в плетеном коробе, тоже горой. На светлых лиственничных полах истоптанные шкуры, медвежьи и еще какие-то, кажется, волчьи. Самая длинная стена сплошь заставлена книжными стеллажами, от пола до потолка – мать честная!.. Кругом высокие кованые подставки с толстыми оплывшими свечами, должно быть, без электричества на кордоне «полста-три» остаются часто. На диванах еще какие-то шкуры, меховые одеяла и толстая книга страницами вниз. Алла подошла и, вывернув шею, прочитала название. Ярослав Гашек, «Похождения бравого солдата Швейка».
За окнами не переставая валил снег, лес был весь засыпан снегом, и так захотелось пристроиться на диван под меховой плед, повздыхать, взять книгу и читать про Швейка с той самой страницы, где открыто, и чувствовать, что засыпаешь, и знать, что все хорошо, все просто замечательно, беды и опасности, хоть бы и всемирный потоп, остались за глухой и надежной стеной ковчега.
Что-то сильно стукнуло, забрякало железо.
Алла вздрогнула и оглянулась.
Перед голландской печкой на корточках сидела невесть откуда взявшаяся Зоя Петровна, совала в чугунный зев дымящуюся бересту. Береста весело трещала.
– А я тут… просто так. Смотрю, – растерянно сказала Алла.
Береста разгоралась, Зоя Петровна ловко уложила на решетку несколько поленьев и вышла, не промолвив ни слова. Алла проводила ее глазами.
Странные люди, загадочное место.
Впрочем, у нее есть дело – перетаскать лыжи под навес. И раз уж они все неожиданно возникают из воздуха и появляются под самым носом, как болотные духи, просто так соваться во все двери подряд в поисках кладовки она не станет!
– Зоя Петровна!
На этот раз болотный дух возник прямо у нее перед носом.
– А где можно валенки найти? И куртку?
Зоя Петровна молча прошла мимо и толкнула дверь.
Валенки, унты и пимы стояли в ряд вдоль стены, на вешалке было десятка два разномастных курток. Алла недолго рылась, нашла более или менее подходящие и вышла на улицу.
Метель усилилась, белое небо надвинулось, как будто пузом легло на кордон «полста-три», и ветер пришел, деревья в лесу под горой мерно раскачивались. Алла поглубже натянула шапку, задрала голову и посмотрела вверх.
Снежинки летели ей прямо в глаза, очень много, густо, часто.
Если бы не волшебная собака, умевшая кивать и улыбаться, если бы не лыжник по имени Марк и его странный товарищ Кузьмич, они сейчас были бы наедине с этим снегом и холодом без надежды на помощь и спасение. Они боролись бы, конечно, – в меру своих сил, – но едва ли им удалось бы победить. Они слишком ничтожны и самоуверенны, а снег и ветер слишком равнодушны и сильны. Им нет никакого дела до людей, попавших в беду в этих горах.
