Татьяна Александровна Рубцова
Выбор. Книга 3. Второй шанс

Я бы очень хотел написать, что все герои и события моей книги настоящие, но мы должны хранить тайны.

Еще на корабле, до прибытия в Ашдод, Андрей понял, что это конец и нет надежды на спасение. В жизни его произошло то самое неминуемое и страшное событие, которое он давно ждал. Назад пути не было – впереди были только мучения и смерть. Смерти он не боялся, мучения можно перенести: кончается все, даже боль. Но когда его выводили из трюма в порту, и он увидел блекнущее небо и алые полосы заката – сердце его сдавила дикая боль сожаления о прежней, вольной жизни. Чтобы не показать слабость, он низко опустил голову и сжал зубы. Ахмед Азади простился со свободой – все остальное в его глазах не имело значения.

Андрей знал, что он, как военный преступник, наравне с лидерами ХАМАСа заочно приговорен в Израиле к смертной казни. Ему оставалось только ждать.

Никитин еще в Израиле пытался через Российское посольство навести справки о судьбе Андрея, но узнал только то, что он арестован Моссадом, а эта организация не любит делиться своими тайнами.

На Олега Коренева страшно было смотреть. Он нашел брата и снова потерял – это было больнее, чем все, что случилось раньше. И Никитин, вернувшись в Москву, с тупым упрямством стал искать хоть какую-то возможность узнать, найти, а может, и затребовать в Россию Андрея Коренева, как преступника. Ведь в России смертная казнь практически не применяется, 22-23 года – вот сроки, к которым приговаривал криминальных авторитетов российский суд. Кореневу дали бы не больше. Он был бы жив – а это главное.

И Никитин начал добиваться экстрадиции. В Ген.прокуратуре ему ответили, что прояснят вопрос, потом ответили, что попытаются, а потом – что не видят основания для таких хлопот.

– Андрей Коренев, он же Виктор Дягин, он же Энди Рутсон, он же Ахмед Азади, заочно приговорен к смертной казни. Не будем мешать израильским товарищам, – говорило важное лицо терпеливо. – Мы ознакомились с его делом – пусть хоть один из этой мрази получит по заслугам. Судите сами, в прошлом году рассматривали дело: на преступнике 13 трупов, и среди них – сотрудники правоохранительных органов – а с ним миндальничали, интервью брали, как у героя-космонавта, в тюрьму приносили розы. Тьфу. Вам, как сотруднику, скажу: того, кто подписал протокол номер 6, я бы лично посадил вместе с этими убийцами и насильниками, как их пособника.

Никитин сидел и смотрел в стол. Он не знал лично своего собеседника, но слышал о нем много хорошего. Именно этому человеку россияне были обязаны тем, что волна организованной преступности в стране постепенно стала отступать. Прекратилась стрельба на улицах Москвы и существенно сократились случаи бандитизма и вымогательства по всей стране.

Раньше он бы согласился с каждым словом старшего товарища, но сейчас он смотрел на крышку стола, видел перед собой глаза Олега: затравленные, напуганные, и не мог поднять взгляд. А старший товарищ продолжал говорить: веско, уверенный в раз и навсегда уясненной для себя истине, не давая право на ошибки ни себе, ни другим. А за ним, невидимый, стоял другой: запутавшийся одинокий смертник, которому еще предстояло пройти все муки пыток в Израильской тюрьме.

Никитин резко поднялся, тем самым обрывая речь хозяина кабинета.

– Да, – сказал он отрывисто, не поднимая глаз. Извините, мне надо идти. До свидания.

– До свидания, – удивленно протянул собеседник. – Скажите, у вас что-то личное к Кореневу? Да? Тогда израильское правосудие должно удовлетворить вас.

Никитин отвернулся и вышел, не отвечая на вопрос. Он и сам не мог объяснить себе, что с ним происходит. «Выручай, братан», – стоял у него в ушах голос Андрея, и сердце его сжималось при этом.

Никитин пытался вспомнить свой страх, когда ему по телефону сообщили о похищении дочери, окровавленный маленький пальчик в коробке из-под дешевых конфет. Но тут же вспоминал, как Андрей машет ему, чтобы он отошел от горящего катера, начиненного взрывчаткой, а сам бросается к рубке управления.

Никитин убеждал себя, что делает все ради Олега, заставлял себя вспоминать Андрея, окруженного боевиками, обросшего, с шальным взглядом убийцы. Вспоминал, как Андрей тащил его к дверце вертолета и выталкивал наружу, в голубую бездну, и тут же видел, как Андрей прижимает его к стене, закрывая собой от осколков взорвавшейся гранаты. Никитин – взрослый мужик с твердыми убеждениями и двадцатилетним стажем работы в правоохранительных органах запутался в борьбе с собой.

Экстрадиция Коренева стала его навязчивой идеей. И он пошел в военную прокуратуру.

Внимательный товарищ в военной форме с прокурорскими нашивками терпеливо выслушав его, сделал несколько пометок в ежедневнике и пообещал рассмотреть и прояснить.

И сотрудники двух прокуратур, различных, как небо и земля, обменялись телефонами, попрощались и расстались, каждый считая именно свою работу самой важной в стране.

Военную прокуратуру не интересовало криминальное прошлое Коренева. Но он был солдатом-дезертиром, подписавшим контракт на службу в зону военных действий. Слишком много случаев дезертирства, а также, уклонения от призыва на службу, происходило в стране на тот момент. Требовался показательный суд, чтобы научить и запугать других, еще не ступивших на скользкий путь, но готовых ступить. За каждого такого дезертира тут же вставал Союз Солдатских Матерей, правозащитники, СМИ. Телеканалы переполняли ток-шоу, преподносившие таких парней, как неких героев-страдальцев.

Андрей Коренев был идеальным кандидатом для такого процесса. Дезертир, убийца, бандит – он не вызывал сочувствия. Его жизненный путь – яркая иллюстрация того, к чему приводит подобное деяние.

И военная прокуратура приступила к длительному процессу экстрадиции, полному нюансов и препятствий.

И тут случилось чудо. Моссад легко уступил упрямого преступника, потому что, не смотря на пытки, тот твердо отказывался сотрудничать с израильтянами. Верховный суд, утвердивший заочный приговор, тоже посчитал, что казнить преступника, или посадить его на пожизненное могут и на его Родине. В МИДе Израиля решили поддержать хорошие отношения с Россией, оказав ей братскую услугу. Президент не хотел портить свою политическую карьеру, приводя в исполнение казнь, уже не популярную в мировом сообществе. И в итоге Андрея Коренева в наручниках и в сопровождении израильского конвоя доставили в международный аэропорт Бен-Гурион, где его уже ждали пять человек: представители внутренних войск России и НЦБ Интерпола. Его сводили в туалет еще в аэропорту, предупредили, первым завели на борт и, в хвосте салона эконом класса, посадили между двумя крепкими конвоирами.

– Не вздумай бежать, – в который раз говорил конвоир, прикрывая наручники на руках конвоируемого развернутой газетой.

– От себя не убежишь.

Это были первые слова Андрея за весь день, и голос его сорвался на хрип, сел, в горле запершило. Андрей кашлянул, опустил голову и больше уже не произнес ни слова. Он сидел спокойно, не менял позу, практически не шевелился все четыре часа полета и от еды отказывался.

В московском аэропорту, прямо на летном поле его ждала «Газель» с решетками на окнах. Вывели его из самолета последним, когда салон опустел, посадили в машину за решетчатую перегородку. Андрей не чувствовал ничего, словно та его часть, которая отвечает за переживания, умерла, или уснула. Ни жеста, ни живого взгляда. Пытки в Моссаде дорого ему обошлись – казалось, ничто уже не выведет его из состояния равнодушия.

Олег Коренев тоже словно закрылся в скорлупу. Жил он теперь отдельно, в квартире Никитина, с Мариной, и если раньше каждый день приходил к Никитиным, потому что тосковал, то теперь вообще, избегал их.

Что Никитин мог сказать ему. Андрей находился в Лефортовском СИЗО, совсем рядом, только ему от этого не было легче. Никитин мог добиться посещения, но он не хотел делать этого, пока его не вызвал сам прокурор и не приказал взять показания у Андрея Коренева для прояснения некоторых дел.

И Никитин поехал в Лефортово.

Андрея Коренева ввели в кабинет следователя с руками, скованными за спиной наручниками.

– Снимите наручники и идите, я позову вас, – привычно и бесцветно распорядился Никитин, вставая навстречу.

– Но он опасный.

– Свободны, – уже с раздражением повторил Никитин.

И он остался с Андреем наедине.

– Ну, здравствуй!

Никитин враз забыл, что перед ним особо опасный преступник и, шагнув к нему, крепко обнял. Андрей слегка переступил и поднял руки, вяло касаясь его спины.

– Как ты? – Никитин отступил и вгляделся в его глаза.

Выбритое, исхудавшее лицо, тусклый взгляд, черные веки и полное равнодушие. Это поразило следователя.

– Что с тобой произошло, Андрей? Тебя сильно мучали в Израиле? Ну, ответь же?

Андрей слегка, словно неохотно, кивнул.

– Садись. Я распоряжусь, чтобы тебя осмотрел врач. Ты сидишь в одиночке? Я переведу тебя в общую, с хорошими условиями.

Андрей, послушно сев, лишь слегка пожал плечами.

Никитин продолжал вглядываться в непривычное лицо Андрея, небольшую щетину на его голове, по которой можно было определить, сколько он находится в СИЗО.

– Претензий к условиям содержания нет? Андрей…

Но тот даже не поднял головы.

– Я прошу тебя, не замыкайся. Сотрудничай со следствием. Тогда ты избежишь пожизненного. Даже самый большой срок, это только срок, другая тюрьма, другие условия, возможность досрочного. Главное – ты живой, Андрей. У нас с Олегом все хорошо. Он живет сейчас с Мариной. Андрей?

Андрей кивнул, не поднимая головы.

– У меня несколько вопросов к тебе по делу ОПГ. Скажи, кто был инициатором убийства надзирателя…

Андрей почти не двигался, сцепив руки на столе, отвечал медленно, словно выдавливая слова из себя, чаще всего говорил односложно: «да», «нет», местоимения, фамилия или кивок. И голос его вначале был сиплый, непослушный, но потом горло прочистилось и голос стал прежний, вот только интонации в нем не было.

«Я», «да», «нет», «не знаю», «не знаю» и «такой-то».

Все. Никитину только оставалось заполнять протокол. Андрей расписался, не читая.

– Я тут принес тебе кое-что. Там – чай, сахар, смена белья, теплые вещи, мыло. Что еще я могу для тебя сделать, Андрей? – Никитин протянул руку и коснулся его холодных сцепленных пальцев.

– Застрели меня, – снова хрипло проговорил Андрей.

А Никитин вздрогнул и от его голоса, и от его ответа…

Он ехал назад и думал, застряв в пробке.

«Обещал приносить передачки, определил на пожизненное и доволен. А он отдал мне последнюю шоколадку в пещере. Он тащил меня на себе, не надеясь на спасения, а сейчас просит застрелить его. Таким ведь не плохо в тюрьме. Выберу для него колонию, чтобы было безопасно, буду навещать. А он бросился отгонять тот проклятый катер. Ну, почему с ним так сложно, почему он не такой, как остальные».

Никитин почему-то вспомнил, что пассажиры лайнера приняли его за разведчика и даже слегка улыбнулся, но тут его осенило. ГРУ. Вот единственное спасение для Андрея. И он, увлекаемый медленным движением, стал искать, как выехать из потока, чтобы свернуть в сторону Хорошевского шоссе. Не мало прошло времени, пока он добрался до «Аквариума» и еще больше – пока узнал, что штаб-квартира переехала на улицу Гризодубовой, метров в ста от того места, где он сейчас находился. Но, чтобы попасть туда, пришлось объехать весь квартал. Не смотря на удостоверение сотрудника прокуратуры, ему не удалось добиться, чтобы его пропустили. На пропускном пункте долго совещались, созванивались, и в итоге сообщили что никто сейчас его принять не может из-за загруженности.

«Приходите позже», – сказали ему обычную фразу номенклатурщика.

Никитин стал размышлять. В такую организацию нельзя переть напролом. Надо было искать обходные пути. И Никитин вспомнил: у первого помощника прокурора Дорогомиловского района был родственник, служивший в ГРУ. Константин Григорьевич достал телефон и стал искать в памяти нужный номер.

На этот раз все было проще. На проходной ему уже готов был разовый пропуск. Никитин прошел в нужный корпус, поднялся на нужный этаж и вошел в нужный кабинет.

– Здравствуйте, – сказал он, едва открыв обитую дерматином дверь.

– А. Старший следователь мосгоспрокуратуры Никитин? Очень приятно. Проходите.

Хозяин кабинета поднялся навстречу – одетый в строгий черный костюм, высокий, подтянутый, моложавый мужчина с легкой проседью в черных волосах. Лицо у него было волевое, приятное, как у киноартиста, играющего отважного разведчика. Подходя, Никитин даже опустил голову, чтобы скрыть усмешку от такого сравнения. Вообще-то, ему было не до смеха. Он ужасно струсил, растерялся.

Приблизившись, Никитин пожал протянутую руку хозяина кабинета, широкую и крепкую, с железной хваткой, а сам даже не попытался померяться с ним, и руку по время пожатия держал ладонью кверху, не замечая этого.

Зато хозяин кабинета заметил все.

– Садитесь, Константин Григорьевич, – радушно пригласил он, довольно улыбаясь. – Вы по какому вопросу?

– Я был на туристическом судне «Эсфирь», – начал Никитин, садясь на стул за длинный стол. – Помните, в начале октября, нас взяли в заложники террористы.

– Да, конечно, продолжайте.

– Я хочу рассказать вам про одного человека. Он проходил у меня по делу ОПГ Донского района, потом сбежал за границу и занимался торговлей оружия в странах Азии. Знает лидеров Аль-Каиды, лично знаком со многими из них.

– Фамилия?

– Коренев. Андрей.

– Это мне ни о чем не говорит.

– Его еще зовут Рутсон. Эндрю. Гражданин Силенда.

Хозяин кабинета только покачал головой. Никитин почувствовал, как гаснет, едва появившись, его интерес. И Никитин принялся лихорадочно вспоминать.

– Он рассказывал, что знает шейха и работает на него.

– Шейхов на Востоке много.

– Он породнился с самим Дадахоном.

– Это имя?

– Я не знаю. Андрей так называл его. Он мне просто рассказывал…

– Это все?

Все. Испугавшись одного этого слова, Никитин продолжил.

– В Израиле его знают, как Азади. Ахмед Азади.

– Ахмед Азади?

– Когда Израильские силовики узнали, что он – Азади, они сразу же арестовали его.

Продолжая слушать, хозяин кабинета открыл ноутбук, лежавший на столе и начал что-то там искать, вбивая известные только ему знаки.

– Так, – сказал он и развернул ноутбук монитором к Никитину. – Это он?

С экрана на него смотрел и смеялся всем своим видом Андрей Коренев, одетый в зеленую форму солдата и с красным беретом на голове.

– Что ж. Это известная в Палестине личность. Вообще-то для палестинцев он – Аль-Хурриа, но турок Муса Демир, полевой командир из Братьев Мусульман, назвал его Азади. Прижился, почему-то, турецкий вариант. Азади входил в террористическую бригаду «Изз-ад-Дин аль-Кассам» ХАМАСа. Где он сейчас?

– В Лефортовском СИЗО.

Хозяин кабинета присвистнул от неожиданности.

– Ничего себе, – он вернул ноутбук в прежнее положение и поднялся, расправив плечи. – Значит ХАМАСа ему мало, еще и с Аль-Каидой повелся. Теперь я понял, о каком шейхе вы говорите. А вы-то откуда все это узнали?

– Я могу рассказать вам все?

– Здесь это только приветствуется.

И Никитин начал говорить. Рассказал он про Дягина, про его жену, Ольгу, про Олега, умолчав только о том, чей сын Андрюша. Рассказал про командировку в Пакистан, про туристический круиз по Средиземному морю.

– Да, – только и протянул хозяин кабинета, садясь за стол, рядом с Никитиным. – Сложный человек.

– Мне кажется, что он может быть вам полезен.

– Почему вы хлопочите за него?

– Он спас меня. Дважды.

– Нас не интересуют эмоции, нас интересуют факты.

– Просто поговорите с ним.

– Я обдумаю это. И извините, – хозяин кабинета картинно посмотрел на наручные часы.

– Да, конечно, – Никитин поднялся. – Прошу вас, попробуйте с ним поговорить.

– Что ему грозит в России? Пожизненное?

– Если просто по делу ОПГ – лет 20, а если военная прокуратура возьмется – получится пожизненное.

– А с ними у него что?

– Он дезертировал из армии, когда ему было 19 лет. С отягощающими: похищение оружия, ограбление, убийство.

– Хорошо, до свидания. Я и правда опаздываю. Я свяжусь с вами по необходимости. Скиньте-ка мне дозвон на телефон… номер…

Никитин полез было за телефоном, но вспомнил, что оставил его на КПП.

– Понятно, – сказал, улыбнувшись, хозяин кабинета. – Скажите ваш номер.

– И ваш, если можно, – набрался храбрости Никитин.

Подполковник кивнул, набрал цифры, потом спрятал телефон в карман.

– Думаю, мне не надо напоминать вам о секретности нашего разговора? Да, еще скажите, чего он боится? – спросил он, прощаясь.

– Да, вроде бы, ничего, – помялся Никитин.

– Даже шейха?

– Да. Он сказал, что шейх может его только убить, а он не боится смерти.

– И вы поверили?

– Да. Он в Москве сам всех держал в страхе. На моих глазах он застрелил 10 бойцов из банды.

Хозяин кабинета внимательно слушал.

– Знаю я таких. Именно они и начинают петь раньше всех.

– Он не из таких. В Израиле он никого не выдал.

– И вы поверили? В Моссаде работают большие специалисты.

– Я его видел после Израиля. И верю. Это, кстати, их приписка в деле. Знаете, как это бывает…

– Мы проверим. И все-таки, страхи есть у всех.

Никитин задумался и вдруг вспомнил:

– Я несколько раз слышал от него, что он боится одиночества.

– А кого любит?

– У него жена в Афганистане, в городе Лакшаре.

– Дети есть?

– Не знаю.

– Мы выясним.

– Да, еще: он стал мусульманином.

– Соблюдающим?

– Что?

– Ну, верующим?

– Нет, не думаю. Он мне сказал, что стал мусульманином, чтобы не выделяться среди них.

– Что ж, многие контрабандисты – европейцы так поступают. Втираются в доверие и наживают деньги.

– Он был в кабале у шейха.

– Так он, правда, знаком с ним?

– Да. Андрей врать не будет. Понимаете, такими знакомствами хвастают, а он и в Москве не признавал авторитетов.

Хозяин кабинета улыбнулся и уже неохотно посмотрел на часы.

– Мы никогда с вами не расстанемся. А я и так уже опоздал.

– Можно, я позвоню вам, чтобы узнать о нем?

– Позвоните. Может и правда что-нибудь проясниться.

– Дай Бог, – неожиданно для себя сказал Никитин.

В кабинет начальника 5-го отдела 3 управления ГРУ Андрея Коренева завели со скованными сзади руками. Лицо его оставалось бесстрастным: ни любопытства, ни страха, ни ожидания: только равнодушие ко всему. Это удивило хозяина кабинета. Тот уже получил ответ из Израиля и имел общее представление о деятельности Азади в Секторе Газа в 2005 году. В ответе израильских коллег сквозь ненависть читалось уважение.

– Снимите наручники и идите, – жестко приказал хозяин кабинета конвоиру и изучающе взглянул на Андрея. – Тебя ведь зовут Андрей Коренев? Садись, разговор у нас будет долгий. Вчера с тобой в Лефортове беседовал мой помощник, но ничего не добился. Давай-ка сразу проясним ситуацию. Я подполковник разведки Горелов Виталий Степанович. Сейчас я начну задавать вопросы, и от твоих ответов будет зависеть твоя дальнейшая судьба. Уясни для себя то, что мы оценим готовность сотрудничать. Ты будешь отвечать на вопросы?

«Не замыкайся», – сказал тогда Никитин. И Андрей выдавил из себя:

– Да.

Все дальнейшие ответы Андрей выговаривал медленно, после небольшой заминки, не отрывая взгляда от крышки стола и сцепив руки перед собой.

– Как ты попал в Аль-Каиду?

– Я не был в Аль-Каиде.

– То есть как, поясни?

– Я привозил им оружие.

– А это разве не одно и тоже?

– Нет.

– Ты лично знаком с Бен-Расулом, которого называют шейхом Аль-Али?

– Да.

– Какие у тебя с ним отношения?

– Никаких. Он приказывал, я повиновался.

– У него была власть над тобой, лично?

– Я был у него в кабале.

– Поясни, Андрей.

– Он перекупил мои долги.

– И много их у тебя?

– Теперь где-то больше двух миллионов в баксах.

– Почему так не точно?

Коренев только пожал плечами.

– На что же ты жил?

– Шейх платил мне. Очень даже не плохо.

– Ты женат?

– Да.

– Ты мусульманин?

– Да.

– Суннит?

– Да.

– Ты веришь в Аллаха?

– Просто был с мусульманами.

– Хорошо. У меня есть еще вопрос. Ты слышал такое имя: Джемал ад-Дин. По нашим предположениям, это один из главных террористов на Востоке.

– Да.

– Это настоящий человек или просто обобщение? Видишь ли – это переводится, как «красота веры» и больше похоже на название организации.

– Это живой человек.

– Ты знаешь его?

– Видел.

– С этого момента поподробнее. Где ты с ним познакомился?

– В мечети… – Андрей замолчал, но Виталий Степанович кивнул ему:

– Продолжай. Где? В каком городе?

– В Лакшаргахе. В Афгане.

– Как называется мечеть?

– Просто. Соборная. Там она одна.

– И часто ты туда ходил?

– Часто. Знакомый звал.

– Это кто же? Имя?

– Моула Тарик.

– Это он твой родственник?

– Да.

– Ты женат на его племяннице?

– Почти. Дальняя родственница.

– Как и где ты с ним познакомился?

– В Пакистане, в городе Локшире.

– Давай так, Андрей, рассказывай подробнее. Начни с Пакистана.

– Я приехал туда с Гайратом.

– Гайрат Аббас? Сын Махмуда уль-Айна? Погибшего в 2005 году в Секторе Газа?

– Да.

– Дальше.

– Гайрат умер, а Моула Тарик помог его похоронить.

– Он же и омусульманил тебя?

– Да.

– Причина?

– Мне нужно было жениться на сестре Гайрата. Когда он умирал, попросил помогать ей. Это же Восток, как бы я смог ей помочь, если бы не женился? Она из белой кости, из кожа, потомков Абу-Бакра. Моула Тарик сказал, что я смогу жениться, только если стану мусульманином.

– И ты, дурак, согласился? Да он же первый теоретик в Аль-Каиде. Он просто тебя затягивал туда.

– Он меня затянул раньше, когда помог мне найти ростовщика.

– Ростовщика? «Хавала»?

– Да.

– Зачем?

– Мне нужны были деньги.

– Зачем? Андрей, помни, нам нужна только правда.

– Мне нужны были деньги на лечение.

– Ты болел?

– Не я.

– Кто же?

В это время в кабинет вошел еще один человек, помощник начальника отдела, и Виталий Степанович махнул ему рукой, чтобы он сел. Сам же подполковник поднялся и прошелся вдоль кабинета.

– Рассказывай, Андрей, я слушаю.

– Болел Гайрат. Его ранили. Нужна была операция. Трансплантация почки.

– И ты занял у ростовщика «хавала»? Разреши не поверить.

Андрей молчал.

– Ну, говори.

– Мне нечего больше сказать.

– Нечего сказать только трупу, а ты пока еще живой человек.

– Что я сказал – это правда.

– Ты занял денег у «хавала» ради чужого человека? Или он обещал что-то тебе?

– Ничего. Он просил только не связываться с ростовщиками и не доверять Моуле Тарику.

– Правильно просил. А ты?

– Я не послушался его.

– Это было так важно для тебя?

– Да.

– Почему? Андрей, отвечай.

«Не замыкайся».

– Он был моим другом и мне было плевать, как достать деньги. В банке я взять не мог, значит оставался ростовщик.

– Дальше? Я так понимаю: Моула Тарик и Гайрат Аббас были знакомы?

– Скорее отец Гайрата. В Пакистане и Афгане очень уважают тех, кто воевал в Палестине.

– Ты ведь тоже герой-ветеран?

Андрей промолчал.

– Почему ты переехал в Лакшаргах?

– С Моулой Тариком. После смерти Гайрата.

– Он тебя позвал?

– Да.

– А ты?

– Мне было все равно.

– Кого из Аль-Каиды ты знаешь?

– Многих.

– Теперь расскажи про Джемал ад-Дина. Где увидел впервые?

– В мечети.

– Моула Тарик представил тебя?

– Нет.

– А как же?

– Джемал ад-Дин в отцы мне годится. Просто он благословил меня и все.

– Значит он знал тебя заочно?

– Наверное.

– Ты там – известная личность. А скажи, ты знал кого-нибудь из американских военных?

– Нет.

– И не пытался?

– Зачем. Они меня не задевали.

– Послушай меня, Андрей. Сейчас я покажу тебе фотографии, и ты назовешь того, кого знаешь.

Виталий Степанович подошел к своему столу, взял ноутбук, открыл, настроил и, обойдя стол, поставил перед Андреем, сам садясь на соседний стул. Его помощник придвинулся к Андрею с другой стороны.

– Нажимай вот сюда, листай. Знаешь этого?

– Нет.

– Этого?

– Нет. Нет. Нет. Этого знаю. Зовут ар-Уаххаб, живет в Лакшаре. Это Бен-Рашид.

– Ну-ка? – Виталий Степанович чуть развернул к себе ноутбук. – Кто такой?

– Его уже нет.

– Откуда знаешь? – спросил помощник Виталия Степановича.

– Я его убил. Этой осенью.

– На том лайнере?

– Да.

– Дальше.

Многих назвал Андрей, но многих просто не знал.

– Здесь нет Джемал ад-Дина?

– Нет.

– Да. Человек – невидимка этот ад-Дин. Через него к нам на Кавказ идут деньги для поддержания террористических группировок, но в основном его деятельность нацелена на Таджикистан. Если это тот самый человек, про которого я думаю, то он родился и вырос в Средней Азии, в Узбекистане. Он турок-месхетинец, в 89 году уехал в Россию. На каком языке он разговаривает?

– Как и все там. На пушту.

– Английский знает?

– Не слышал. Большинство взрослых мужчин там знают английский.

– А арабский?

– Он молитвы на арабском читает. А так – не знаю.

– А ты сам знаешь арабский?

– Лучше, чем пушту.

– Он по-русски с тобой разговаривал?

– Нет.

– Опиши-ка его. Приметы, внешность. Давай, – Виталий Степанович захлопнул ноутбук и отодвинул от себя, облокачиваясь одной рукой на стул Андрея, а другой – на крышку стола.

– Ну… – Андрей замялся. – Рост невысокий, где-то 168-166, такой же, как вы – в плечах, только живот… ну… выпирает.

– Лицо?

– Ну… Обычное. Как принято у арабов – борода длинная, усы бреет. Глаза у него широкие, как у таджика.

– Шрамы есть?

– Нет. Видимых – нет.

– Он живет в Лакшаре или просто приезжает туда, как ты думаешь?

– Наверное, приезжает. Я его видел в мечети только два или три раза, потом он исчез.

– Хорошо. Андрей, послушай, сейчас у тебя выбор: все будет зависеть от степени сотрудничества с нами. Твоя помощь ограничивается простыми ответами – и ты получаешь минимально возможный срок, хорошие условия и досрочное освобождение. Сотрудничаешь более активно – и начинаешь жизнь с чистого листа. Ты ведь наш, русский парень, Андрей, поверь мне – лучше умереть героем, погибнуть за Родину, чем жить, как бездомный бродяга. Ну же, отвечай.

– Я никуда не поеду.

– Ты умный парень, все понял. Ну как – в тюрьму?

– Есть еще один вариант, – впервые Андрей поднял глаза на подполковника.

– Ну? Интересно?

– Вернуть меня в Израиль. Там бы уже все закончилось.

– Нет, Андрей, не думай так легко отделаться от Моссада.

– С ними легче. У них не отменили смертную казнь.

– Да. Трудно с тобой, Коренев, очень трудно. Помоги же нам.

И вдруг Андрей быстро и покладисто ответил.

– Ладно.

Дальше все произошло мгновенно и неожиданно.

С грохотом упал и перевернулся стол, стул из-под Горелова вырвало со страшной силой. Его помощник не успел опомниться, как Андрей был уже возле двери.

И помощник выхватил из наплечной кобуры пистолет.

– Нет! – закричал Виталий Степанович, неуклюже поднимаясь. – Включи сигнализацию, живо.

Андрей был уже в коридоре. Там, внизу, ждала охрана, вооруженная автоматами. Андрей надеялся только, что он умрет быстро, без длительной агонии в реанимационной палате.

Он приближался к лестнице, когда неожиданно впереди с металлическим лязгом упала решетка, отсекая его от остального мира. Там, снаружи, появились сотрудники, из лифта показалась охрана, а Андрей, оскалившись, тряс и тряс решетку, словно рвался к ним.

Внезапно он обернулся.

Оба его собеседника приближались к нему. Виталий Степанович потирал ушибленный локоть, а его помощник сжимал в руке пистолет.

– Убери оружие, – спокойно велел Виталий Степанович. – Он только этого и добивается. А ты, Андрей, успокойся, наш разговор не окончен. Пойдем.

– Убейте меня, или я убью вас, – прорычал, оскалившись, Андрей.

– Не обязательно нас убивать. Думаю, что мы и так договоримся. Заходи в кабинет, не показывай всему управлению свою дурь. А ты, Иннокентий Петрович, разблокируй дверь и отпусти конвой, потом можешь быть свободен. Заходи, Андрей, не отнимай у меня время.

Помощник Виталия Степановича хотел что-то сказать, но увидел только, что его шеф хладнокровно повернулся спиной к Андрею и, чуть прихрамывая, первым вернулся в кабинет. Андрей же менялся на глазах. Он опустил голову, криво усмехнулся и спокойно последовал за подполковником.

– Закрой дверь, – приказал Виталий Степанович, когда он вошел в кабинет. – Смотри, что ты натворил.

Он поднял ноутбук, осмотрел крышку.

– Поломал такую дорогую вещь. Ладно, что с тобой поделаешь. Помоги поставить на место стол. Давай вместе, переворачиваем. Двигай. Стулья поставь. А остальное затолкай под стол, уборщица уберет. Садись.

Сам Виталий Степанович сел на свое место.

– Так как поступим, а?

Андрей сел на прежний стул, пожал плечами и опустил голову.

– Андрей, послушай меня. Это последний наш разговор. Или нам предстоит долгое сотрудничество, или тебе до конца жизни предстоит одиночная камера. Одиночная, Андрей, подумай об этом. Дни и ночи один, в замкнутом пространстве – такое не пожелаешь даже Бен-Ладену.

Он достал из стола мобильный телефон, поставил таймер.

– У тебя десять минут, я засекаю. Думай, дольше возиться я с тобой не буду, ты и так отнял у меня много времени. Ну, две минуты уже прошло. Понимаешь, Андрей, у нас есть такое понятие, как внештатный сотрудник. Это будет твоя крыша. И деньги мы платим хорошие. Давай, Андрей, решайся, я жду.

И Виталий Степанович начал нажимать на кнопки своего телефона. Вид у него стал безразличный.

– За убийство? – Андрей не поднимал голову, и глаза его бегали, взвешивая, решая, обдумывая.

– Как придется, – равнодушно проговорил Виталий Степанович. – Ну, у тебя осталось мало времени. Твой ответ? Ты же боишься одиночества.

– Откуда вы знаете?

– Ты сам сказал: сцепил руки, напрягся, откинулся назад. Время вышло. Отвечай.

– Я согласен.

– Вот это мужской разговор. Скоро тебя отвезут на нашу базу, там ты пройдешь начальное обучение, инструктаж, а мы пока оформим все документы. И вот что я хочу сказать тебе, Андрей, с того времени, как подпишешь с нами все бумаги, дороги назад тебе уже не будет. А если вздумаешь нас обмануть, мы сдадим тебя твоему шейху. Ну-ка, скажи мне, что он с тобой сделает?

– Убьет, – с насмешкой в голосе ответил Андрей, так и не поднимая бегающего взгляда. – Только убьет, а перед этим постарается замучить до смерти.

– Вот именно. Наслышан о его жестокости.

– Смерть все равно придет, – медленно проговорил Андрей. – Заканчивается все. Я не обману вас. Но я вас не боюсь, – и он твердо и презрительно посмотрел на подполковника.

– Ты плохо меня понял. Я не запугиваю тебя, я просто предупреждаю, – подполковнику неприятно было видеть презрение в глазах такого преступника, как Андрей, но он переборол себя. – Да, я еще хотел тебя спросить – ты знаешь Никитина?

– Да, – Андрей снова опустил голову, и взгляд его нервно забегал, взвешивая, решая.

– Кто он?

– Следователь прокуратуры.

– Что тебя с ним связывает?

– Он пытался меня арестовать два года назад.

– И все?

– Нет. Я тогда похитил его маленькую дочь и отрезал ей палец.

– Ни хрена себе. Ты и на такое способен?