Таня Ждан
Лилит. Быть человеком
Глава 3
Оставшийся в дозоре Нейт, родной брат Селин, с такой же огненно-рыжей шевелюрой и конопатым носом, облегченно вздохнул, когда в предрассветном мраке завидел наши плетущиеся силуэты. Даже не задавая вопросов, не пытаясь броситься нам на помощь, он исчез в темноте тоннеля, ведь таков был придуманный нами протокол: необходимо было оповестить союзников о нашем возвращении на тот случай, если за нами по пятам следует вооруженный конвой, чтобы они могли по-быстрому сбежать через заваленный хламом запасной выход.
– Победитель получает все… Проигравший стоит, улыбаясь, – Марк затянул старую песню группы Абба, служившую сигналом, что вылазка прошла успешно и можно не опасаться прихода миротворцев. Хочется надеяться, что другую мелодию, означавшую, что у моего клана есть меньше минуты, чтобы сбежать, они не скоро услышат… Рано или поздно это случится, всегда случается, но сегодня моя семья была в безопасности. И я вместе с ними.
Остальная часть клана, дожидающаяся нашего возвращения в заброшенном тоннеле, также встретила нас облегченным вздохом: уснуть в ночь вылазки могли лишь двое детей – девятилетняя Джессика и двенадцатилетний Джейкоб, чья не в срок поседевшая мать, Алиса, не смыкая глаз, всегда следила за каждым шорохом, одну за одной выкуривая чуть ли не пачку сигарет. За это ее никогда и никто не смел винить: при худшем раскладе именно она могла потерять больше всех остальных, отвечая не только за свою собственную жизнь, но и за судьбу тех, для кого искренне желала лучшего будущего, чем стать прислужниками зажравшейся элиты.
– Ого, вот это я понимаю, улов, – оглядев водружаемые нами на пол тоннеля мешки с продуктами и вещами и канистры с водой, одобряюще присвистнул Габриэль, негласный заместитель Марка: коренастый седовласый мужчина с пронзительными голубыми глазами, ставший своего рода отцом нашего странного семейства хотя бы в силу своего возраста. – В этот раз обошлось без происшествий?
– Без единой пули, – даже как-то разочарованно буркнула Мария. Уж она-то всегда была знатной любительницей почесать кулаки об чью-нибудь челюсть. – Даже как-то подозрительно.
– Справитесь тут без меня? – окинув взглядом засуетившихся обитателей тоннеля, бросила я.
– Да, конечно, иди, занимайся своей ногой, – погладив меня по плечу, улыбнулся Марк. – Сегодня ты уже и так сделала все, что могла.
Я пропустила мимо ушей очередную хвалебную речь нашего предводителя.
Он часто придавал слишком много значения тому, что я делала без каких-либо усилий. Иногда мне даже казалось, что это смешная цена за то, что он однажды принял меня, несмотря на нависшую над его кланом из-за меня угрозу… Именно Марк сыграл ключевую роль, вразумил своих союзников, когда спустя полтора года скитаний в гордом одиночестве и бесконечных попыток скрыться от своего проклятого Преследователя, я наткнулась на его группу на пороге гетто во время их очередной вылазки. Одинокая, потрепанная, растерянная, со струящейся из левого предплечья голубой биожидкостью девушка-андроид в одночасье могла стать лакомым куском для мародеров, того хуже – для следующих за мной по пятам миротворцев.
Я, как сейчас, помнила этот день: мелкой противной изморосью поливал холодной весенний дождь. Уже битую неделю я перебиралась от укрытия к укрытию после очередной потасовки с миротворцами, левая рука давно не слушалась, красные таблички о неисправности в системе всплывали перед глазами чуть ли не каждую минуту. Мне необходима была заплата, запас которых давно иссяк, срочный ремонт, переливание биожидкости, из-за дефицита которой все остальные конечности превратились в ватные культи. Преследователь, кажется, не делал даже перерыва на сон, уж даже не знаю, какими стимуляторами он себя пичкал, каждый раз отставая от моих неустанных поисков убежища всего на пару шагов.
Мой путь, да и существование в целом, наверняка был бы закончен на границе того самого гетто, если бы не искренний, полный доверия взгляд Марка в ту ночь. Ему не нужны были никакие объяснения, никакие нелепые оправдания, в отличие от его ошарашенных союзников – Нейта, Марии и Габриэля. Он будто даже не был удивлен, встретив на своем пути целого, функционирующего андроида последнего поколения, из-за которого, по факту, и началась эта чертовщина в мире. Я чуть ли не рухнула в его объятия, прося о помощи, когда на землю, смешиваясь с каплями дождя, из моей левой руки струилась голубая биожидкость. И он все понял.
До сих пор не могу до конца осознать, как Марк принял такое тяжелое решение, но он почему-то не минуты не сомневался, несмотря на предостерегающие возгласы своей группы, когда, как и в эту ночь, резанул свою левую кисть, пропитал серо-белую ткань алой кровью и обмотал вокруг моей руки. Уж не знаю, что сыграло ключевую роль в ту ночь: его безоговорочный авторитет, или весомые доводы насчет моей возможной полезности, но только благодаря ему я вместе с моим теперешним кланом пересекла ворота гетто, куда миротворцы и мой бессменный Преследователь после полуночи не смели соваться.
Уже потом, на заброшенной станции метро, где под пристальными ненавидящими взглядами восьми пар глаз я смогла привести в порядок свою руку, ему предстоял настоящий бой с теми, кого он возглавил. Я старалась не оглохнуть от споров вокруг своей личности, ведь практически все в один голос уверяли, что, укрывая меня, они подвергают себя куда большей опасности, чем когда-либо. Мало того, некоторые даже всерьез уверяли, что все эти рассказы по поводу исходящей от андроидов опасности – правда, и глубокой ночью, возомнив себя вершителем судеб, я прикончу в их убежище всех до единого.
Но Марку было все равно на их доводы, он был непреклонен. Уж не знаю, что тогда он увидел в моем непроницаемом лице, но со временем все свыклись с мыслью, что от меня и правда может быть больше пользы, чем вреда: сканировать местность, подыскивая безопасные пути для наших вылазок, не мог никто из людей. Не говоря уже о том, что я могла наравне с самыми сильными мужчинами, а то и лучше, переносить тяжелые припасы, дралась и стреляла круче любого из клана, обладала глубокими познаниями в медицине и ботанике, не требуя при этом права на сон и пищу. Мне всего лишь нужно было убежище и группа людей, в толпе которых я могла хоть на какое-то время затеряться и спрятаться.
Уже потом, спустя пару месяцев на меня перестали смотреть косо, ко мне привыкли даже самые отбитые скептики, с некоторыми мы даже по-настоящему сдружились. Я все еще не была для них равной, никогда бы не смогла до конца стать для них простым мятежником, но того, что меня приняли и перестали считать угрозой, было уже вполне достаточно.
– Нужна помощь? – с надеждой в голосе бросил Нейт, который никогда не упускал возможности узнать о внутренностях андроидов чуть больше, чем остальные. В силу своего возраста, парнишке совсем недавно стукнуло двадцать два, он был любознателен, все еще верил, что однажды мир оставит былые предрассудки насчет андроидов и возродит их производство. Тогда его навыки и знания могут оказаться чертовски полезными, а то и помогут ему и его сестре Селин занять достойное положение в обществе.
Но сейчас я прекрасно понимала, что не неутолимая жажда знаний движет его рвением оказать мне помощь с починкой бедра. Ночной дозор его явно утомил, у Нейта слипались глаза, и я не могла отказать ему в этой маленькой блажи не участвовать в поиске дров и разведении очага, позволить отдохнуть хотя бы физически, пока я ковыряюсь со своей ногой.
– Да, конечно, это было бы весьма кстати. Бедренный сустав очень сложно устроен, твоя помощь была бы неоценима, – поймав на себе двусмысленный взгляд Марка, который и без того знал, что помощь Нейта мне не нужна, я лишь пожала плечами.
– Да, помоги Лилит, а мы пока приготовим сносный завтрак, – махнув рукой, бросил Марк.
– Кстати, о готовке, – бросила я, глядя в спину удаляющегося в глубь станции метро Нейта, – у меня тут есть кое-что, что может ускорить разведение очага. Примерно ноль целых тридцать семь сотых литра ирландского виски.
– Погодите, кто-то сказал – виски? – тут же рядом оказался Гарри, глядя на меня, как на восьмое чудо света. Оно и немудрено: в мире, где банально не хватало продовольствия, о производстве алкоголя заботились в последнюю очередь. Лишь в гетто все еще умудрялись гнать самопальные крепкие напитки, качество которых оставляло желать лучшего, но все же это пойло могло скрасить печальную учесть его обитателей.
– Да, Гарри, виски, – твердо произнесла я, так же уверенно глядя на требующих объяснений мужчин. – Мне пришлось залить в себя алкоголь, Гарри, помнишь, я ведь просила его принести тех торговцев в гетто.
– Господи, Лилит, и почему ты молчала?! – Марк, всего с пару секунд помедлив, явно не отдавая себе отчета, метнулся в мою сторону и принялся проверять дееспособность моих конечностей, вводя меня в ступор. – Это же ведь губительно для твоих внутренних процессоров, как ты вообще могла пойти на такой риск?
– Марк, все в порядке, ты чего? – я отпрянула от него, совершенно не понимая причины такой реакции. Но тут до меня дошло – он просто не знает о существовании предусмотрительно установленной емкости для напитков. – Разработчики позаботились о наличии специального резервуара, изолированного от всего остального тела, чтобы мы могли в полной мере исполнять свою роль женщин на одну ночь. Мне всего лишь нужно слить содержимое емкости через специальный клапан, все системы в порядке.
– И ты хочешь пустить драгоценный напиток на костер?! С ума сошла? – воскликнул Гарри, взмахнув руками и умчавшись в сторону склада с посудой, вернувшись с канистрой уже буквально через двадцать секунд.
– Господь милосердный, Гарри! – скорчив брезгливую рожу, засмеялся Марк. – Только не говори, что ты собираешь это пить.
– О, еще как собираюсь! – торжествуя, Гарри протянул мне канистру. – И если ты не составишь мне компанию, то я даже рад: мне больше достанется.
– Гарри, ты отвратителен, – закатив глаза, хмыкнул Марк. – Ты же в курсе, что она это, как бы это помягче сказать… Пила?
– И что? – не понимая реакции главы клана на свою гениальную идею, фыркнул Гарри, на минуту задумавшись. – Лилит, ты ведь не ела ничего… Когда-нибудь?
– Зачем? – бросила я, искренне потешаясь такому невиданному вдохновению мужчины. Уж я никак не рассчитывала, что он придумает иной способ для применения плескавшемуся внутри меня виски.
– Ну да, тут я глупость сморозил, – потирая переносицу, пробормотал Гарри, внимательно глядя мне в глаза. – А ты… Когда-нибудь прежде… Исполняла роль… Падшей женщины?
– Твою ж мать, Гарри! – прикрывая лицо рукой, скандировал Марк, явно борясь с подкатывающим смехом и приступом испанского стыда.
– Ну что? – невинно пробормотал мужчина, покраснев настолько, насколько это вообще возможно для его и без того перманентно румяного лица. – Она ведь андроид, мало ли… Ну так, Лилит, прости, конечно, за такой пикантный вопрос?
– Нет, Гарри. Ничего подобного. Никогда, – отрешенно пробубнила я, сражаясь с каким-то странным чувством обиды: меня не должны задевать подобные слова. Меня ведь создали как раз для такого, чего удивляться прижившимся стереотипам. Но по неясным для меня причинам было все же немного обидно.
– И не целовалась даже никогда? – прищурившись, глядя прямо в глаза, прошептал Гарри.
– Зачем? – снова мой недоумевающий возглас. Он решил узнать обо всем, чего я никогда не делала, или что, не пойму?
– Ну все, Гарри, ты перешел все границы, завязывай уже! – недовольно буркнул Марк, уставившись на нашего собеседника, как баран на новые ворота. – Лилит, пожалуйста, не слушай этого болвана!
– Марк, спасибо за заботу, но его вопросы – вполне очевидны. Я ведь всего лишь андроид. Гарри – нет. Я не целовалась ни с кем, если для тебя это архиважная информация. Подобное проявление чувств – привилегия человека. А мне им никогда не стать.
Марк посмотрел на Гарри так, словно тот только что напомнил инвалиду об его ограниченных способностях, развернулся на пятках и направился в сторону выхода со станции. Не понимаю. Будто оттого, что хотя бы он будет относиться ко мне, как к равной, что-то может измениться. Мне недоступны эти человеческие желания близости, как ни старайся. Не говоря уже о том, каким омерзительным мне априори кажется союз такой, как я, с простым человеком, пусть и на одну ночь. Это противоестественно и неправильно, сколько бы разработчики не заложили в меня программ, опровергающих мое отвращение.
– Ты прости меня, правда, – зарыв руки в короткие курчавые светлые волосы, глядя в след удаляющемуся Марку, прошептал Гарри. – Но виски правда очень хочется. А вот получить вместе с ними чьи-нибудь слюни или еще чего похуже – не очень.
– Не переживай об этом, – не в силах злиться на этого простака, улыбнулась я. – Давай сюда канистру, будет тебе ирландский виски без каких-нибудь примесей.
Я взяла из его рук полупрозрачную белую емкость и, под виноватый взгляд мужчины, удалилась в сторону своего матраса. Мне все равно нужно опустошить резервуар, а уж как будут использовать его содержимое – не мое дело. Такие вещи не касаются андроидов.
Глава 4
Починка ноги прошла вполне успешно. Гарри с превеликим удовольствием даже разделил улов в виде ирландского виски с остальными желающими, проявив чудеса этики, не посвятив остальных в истоки его происхождении. Даже Алиса, Селин и Мария присоединились к охотникам до горячительных напитков, под бурные улюлюканья соратников, и пусть, как говорится, за завтраком пьют либо аристократы, либо дегенераты. Мои соратники явно не из числа вторых. И настали счастливые дни, когда моим союзником не приходилось страдать от голода и жажды, бывшие своего рода праздником. Мы с удовольствием выбирались днем на охоту и рыбалку, принося мелкую дичь и парочку карасей к ужину, собирали дрова в окрестностях, отправлялись на прогулки к близлежащим ручьям, чтобы наполнить канистры водой, для очистки которой у нас теперь были сорбенты. Вечером собирались у костра за приемом пищи, рассказывая истории, играли в странные настольные игры, в которых мне порой просто запрещали участвовать: соревноваться с искусственным интеллектом было невозможно, если речь шла о загадках или попытках объяснить слово, употребляя только его синонимы.
Зато Алиса всегда с радостью прибегала к моим неимоверным познаниям во всех областях: она была четко уверена, что, каким бы безумным не стал мир, дети должны получить хотя бы подобие образования. И пусть Джессика и Джейкоб были не в восторге от утомительных уроков математики, правописания, естествознания и литературы, но они определенно делали успехи. За те полтора года, что они провели вместе с нами, дети хотя бы научились писать без ошибок, щелкали сложные примеры с двумя переменными и логарифмами, как орешки, во всю цитировали Шекспира и Бронте, давая фору некоторым взрослым. Джессика была практически на три года младше своего брата, но конкуренция с Джейкобом и желание во всем быть лучше «противных мальчишек» не позволяли ей уступать.
Мне и самой эти занятия приносили истинное удовлетворение, пусть чаще я связывала это с заложенной программой: до всего этого безумия андроиды не редко становились хорошими учителями, заменив людей. Я могла часами читать вместе с ними книги, которые на черном рынке отдавали за бесценок. Знания теперь никому не были нужны, единственным, что могли позволить себе мятежники, так это позаботиться об удовлетворении хотя бы своих базовых потребностей. Сложно даже представить, что когда-то люди ходили в театры, устраивали литературные вечера, смотрели фильмы, сидя у камина, делали открытия и продвигали науку. Всего этого не стало, человечество все просрало. Говорят, что в городах, где правит элита, но в которых нет места мятежникам, все еще остались крупицы цивилизации и культуры.
Хотела бы я посмотреть на этот мир, в своих смелых мечтах грезила о том, что когда-нибудь, не из архивов заложенной в меня памяти, а воочию смогу увидеть театры, концерты, познакомиться с великими писателями, композиторами и художниками, проникнуться творчеством, насладиться всем тем прекрасным, что когда-то было важной и неотъемлемой частью жизни человечества. Быть может, если бы не ошибка, допущенная при моем создании, то я смогла бы стать частью культуры, смогла бы спокойно жить в этом прекрасном мире наравне с людьми. Но была бы я тогда собой? Имело бы для меня это хоть какое-то значение, когда единственной целью моего существования было бы служение своему владельцу? Ответов на эти вопросы у меня не было, но что-то мне подсказывало, что едва ли мне было дело до культурного наследия. Нас создавали не для того, чтобы мы наслаждались своим существованием, чтобы имели свое собственное мнение. Безропотность и покорность – главные догмы, которым мне стоило следовать. Хорошо, что это у меня никогда не получалось.
За высокими стенами больших городов жизнь была другой, совсем не такой, какой я хотела бы ее видеть. В те редкие моменты, когда я позволяла себе подключаться к глобальной сети, рискуя режимом инкогнито, я с разочарованием узнавала, что едва ли в относительной сытости и безопасности люди были счастливее, чем мои союзники в этом подземелье. Теперь не только андроидам, но и обычным гражданам приходилось жить по четким правилам, многократное отступление от которых грозило лишением всех привилегий. А что может быть хуже для человека, привыкшего помыкать другими, распоряжаться ими, как собственностью, чем переход из класса «хозяина» в ранг «слуги»? И пусть это называли социальными статусами, банальным разделением на классы, но для меня тяжелый труд, который выполняли низшие слои за гроши, за еду и кров, иначе, как рабство, нельзя было облечь в любой другой термин.
С исчезновением андроидов жизнь изменилась для всех. Рабочих рук, как и средств для оплаты их труда, не хватало. Земель, пригодных для выращивания провизии и разведения скота, после ядерной войны было ничтожно мало, и это был замкнутый круг.
Отчаявшиеся, потерявшие работу и достаток из-за андроидов люди не сразу стали безропотными рабами. Чтобы сварить лягушку живьем, нужно медленно нагревать воду, а не бросать ее в кипяток. Поначалу им достойно платили за грязную и опасную работу, пытались как-то обезопасить от вредного воздействия радиации, когда отправляли рекультивировать земли наравне с оставшимися в обиходе андроидами первых двух поколений. Те, кому повезло чуть больше, прислуживали в домах власть имущих, имея вполне достойные условия существования. Но относительное благополучие продлилось недолго. Через полгода стало понятно, что ни один городской бюджет не способен удовлетворить растущие потребности привыкших к вольготному существованию бывших владельцев андроидов, которым теперь приходилось платить за работу своей обслуге куда больше, чем они были готовы себе позволить. О том, что, оказывается, работа в полях, на стройках, в смердящих радиацией шахтах и развалинах, тоже требует постоянных немалых вложений, естественно, вспомнили слишком поздно.
Можно было пойти по легкому пути, просто запустив печатный станок, бросить в оборот еще больше денег. Да только кто смог бы прокормить растущее в своем количестве население планеты, если для этого пришлось бы еще больше работать в зараженных радиацией полях, еще усерднее разгребать разрушенные постройки, неустанно восстанавливать инфраструктуру. Я не знаю, был ли выбор у тех, кто стоит у руля, но, похоже, пойти по пути усмирения аппетитов тех, кто не привык сдерживаться, они не посчитали нужным. Или просто испугались за свою собственную шкуру. Всего за пару месяцев жалких попыток успокоить растущее недовольство среди тех, кому навешали ярлыки «слуги», выполняющих свои обязанности за гроши и не имеющих практически никакой возможности выбраться из этого социального статуса, общество окончательно раскололось на две части: рабов и их рабовладельцев и не согласных со своей участью мятежников.
И это стало очередным шагом назад на пути развития цивилизации. Те, кому хватило силы воли и смелости, покинули большие города, став ненавистными изгнанниками, которых всеми силами пытались вернуть на их место прислуживающие элитам миротворцы. Хотя, едва ли их вообще стоило так называть, ведь кроме растущей озлобленности и разрозненности они не добились ровным счетом ничего, не говоря уже о каком-то там эфемерном мире. Гетто, в которых обосновывались люди, жаждущие хоть какого-то подобия свободы, были бельмом на глазу для власть имущих. Поначалу пытались уничтожить такие поселения в зачатке, выжечь напалмом, но это лишь усугубляло и без того шаткое положение правительств. Оставшиеся слугами люди видели, что для их предводителей их жизнь не стоит ровным счетом ничего. Отток беженцев из больших городов только усилился, вынуждая властей оставить мятежников в покое, наспех возводя высокие стены вокруг своей обители, якобы, чтобы защититься от набегов избравших иной путь мятежников, хотя, на самом деле, пытаясь удержать драгоценную рабочую силу в узде.
Социальные статусы и ранги были четко поделены, рождаемость контролировалась, передвижения между городами были сведены к минимуму. Об оставшихся на свободе, пусть и каждый день сражающихся за свое существование людях даже говорить было нельзя. О них просто предпочитали молчать, лишь иногда пичкая новостями о разразившихся в каких-либо из гетто эпидемиях, перестрелках и кровавых бойнях. Рабы должны были четко уяснить: их незавидная участь в сто крат лучше той, на что они могут себя обречь, рискнув пересечь границы города и отправившись на поиски лучшей доли. Путешествия, круизы, обмен культурными ценностями и достижениями науки были под тотальным контролем правительств. Ничто не должно было пошатнуть хлипкий баланс. Люди должны думать лишь об удовлетворении своих базовых потребностей, не задаваться лишними вопросами, о какой вообще культуре в таких условиях может идти речь? Управлять голодными и глупыми куда проще, чем думающими и стремящимися к лучшей жизни. Это был путь в никуда, за три года скитаний я это четко уяснила.
И пусть моим союзникам приходилось нелегко, каждый день мы должны были бороться за свое право жить так, как хочется, а не по указке властей, но у нас, кажется, было куда больше, чем у всех, кто жил за высокими стенами. Мы были свободны, могли позволить себе сменить место жительства, увидеть хотя бы часть окружающего нас прекрасного мира, упиваясь воспоминаниями, надеждами на то, что когда-нибудь все вернется на круги своя, возведенные баррикады рухнут, и человечество снова научиться жить осознанно, считаться с мнением и желанием любого, независимо от его социального статуса.
