Тамара Шаркова
Санатория – Евпатория
«На безрыбье…»
После того, как мы без разрешения всем отрядом ушли на море, Совет дружины решил, что мы должны Вету-Свету переизбрать. Все собрались в игровой и стали обсуждать кандидатуру нового председателя Совета отряда.. Предложили Тину-беленькую, Киру и меня. Тину Мэра назвала, они были подружками-болтушками. Киру – Таша, а меня – Света. За Тину мало кто проголосовал, за Киру – много, но за меня больше всех. Мне это было очень приятно. И хотя я надеялась, что так и будет, хотелось от кого-то услышать подтверждение своих ожиданий. Мол, так и должно быть, ты самая подходящая для этого девчонка. И вот я не удержалась, и, как бы между прочим, сказала Кире: «Удивительно всё же, что выбрали именно меня». А она спокойно так отвечает:
–– «На безрыбье и рак – рыба».
У меня просто дыхание перехватило от неожиданности. Я растерялась и спросила противным таким обрывающимся голосом:
––Почему это «на безрыбье»?
––Сама знаешь почему. Самых старших сказали не выбирать.
––Тех, кому 14! Но ведь никто не обязывал выбирать самых младших!
Тут в разговор вмешалась Лина:
–– Всё правильно, Татка! Ты рассказываешь интересно! Игры всякие придумываешь. Не подлизываешься. С тобой не скучно.
––И врёшь не очень много,– добавила Кира.
Мне опять та-ак обидно стало!
––Когда это я вам врала?
––Я не про нас говорю, а вообще.
––Хорошо, а когда это я кого-то вообще обманывала?!
Кира пожала плечами.
––Тебе за всю смену сказать или за последние дни?
От обиды у меня в животе стало холодно.
––Ну, что ты обижаешься? Позавчера ты книгу в библиотеку сдавала? Сдавала. Николай Герасимович вытряс из книги песок и спросил: «Опять на пляж брала?» А ты, что ответила? Ты сказала: «Нет-нет! Это она со скамейки на дорожку упала». Это раз. В помнишь, как однажды ты во время тихого часа к своей Любе в 5 корпус бегала, а когда Маша тебя спросила, где ты была, что ты ей ответила? Ты сказала,что за витаминами к Зине Михайловне ходила.
Я прямо взвилась от этих слов.
––Разве это враньё?
––А что же это такое?
Я ничего не ответила, а повернулась к Кире спиной и убежала.
До самого отбоя я старалась не глядеть в сторону Киры, решила больше с ней не дружить и думала, какая же она… Тут я не могла подобрать подходящего слова и начала вспоминать, когда сама Кира кому-нибудь говорила неправду. Вспомнила два случая, но от этого мне легче не стало. И это потому, что про себя я вспомнила гораздо больше. Меня даже затошнило от этого открытия. Ведь до сегодняшнего дня, я считала себя очень правдивой. Я никогда ни на кого свою вину не сваливала. Если я опрокидывала горшок с цветами в школе, то сразу же признавалась, даже если этого никто не видел. И дома тоже сразу сообщала: я – разорвала, я – разбила, я – забыла сделать, я – первая подралась с мальчишками. Хотя приятного в этом было мало.
А с библиотекой и Любой… Ну, мне казалось, что это нормальная самозащита от взрослых, которые мало что понимают в жизни детей. Как я могла не взять с собой на пляж книгу, если остановилась на самом интересном месте?!! И, если бы я призналась, что была в 5 корпусе, с меня бы взяли честное слово туда не ходить без разрешения. А честное слово я никогда бы не нарушила. И потом, мне казалось, что врут из-за трусости или выгоды. Но я ни на кого вину не перекладывала. А выгода…
Поразмыслив подольше, я пришла к выводу, что выгода у меня была. Николай Герасимович, хоть и засомневался в моём объяснении, но позволил взять следующую книгу. И с Любой мы продолжали видеться. А так, попробуй с ней встретиться в положенное время и по разрешению, если у неё с утра до вечера лечебные процедуры.
Значит враньё бывает разных видов. И Кира права. Я … вру и получаю от этого выгоду. И радость от того, что меня выбрали председателем Совета отряда увяла едва появившись на свет.
«Девчонки, бегом!»
На каждой линейке так или иначе нам не давали забыть, что мы опозорили весь лагерь своим побегом на море. Мне, как председателю Совета отряда, приходилось выслушивать это, стоя в одиночестве перед строем. Надо сказать, что мне от этого было не столько стыдно, сколько просто неприятно. Стыд за своё отношение к Марии Николаевне стал во мне постепенно размываться. И вперёд стало пробиваться задиристое такое чувство, мол «слабо вам всем было сделать так, как мы, вот вы и злитесь! Вы нас и ругаете! А сами, может быть, просто завидуете нашему приключению!»
В воскресенье обычно бывала самая праздничная линейка. И почему-то каждый отряд хотел построиться на ней первым. И первых всегда отмечали.
Вот я и предложила девочкам заставить Совет дружины нас похвалить. Все согласились, и утром мы собрались быстрее, чем моряки по сигналу боевой тревоги. Построились в колонну, и я крикнула: «Девчонки, бегом!» И мы помчались так, что пионервожатая Маша, которая на нас продолжала дуться и ничего о нашем плане не знала, вначале даже отстала.
Мы быстро заняли своё место на площадке и замерли, как на военном параде. Никто ни с кем не шушукался, все застыли по стойке смирно. Ну, и я конечно, стояла впереди, вытянув шею, как гусыня. Вообще-то в тот момент мне казалось, что я выгляжу очень красиво, как настоящий красный командир.
А дальше… Я сдала рапорт, отсалютовала и возвращалась на место, в ожидании заслуженной похвалы. И вдруг, к моему ужасу, стройная отрядная фаланга превратилась в суетливый мушиный рой. При этом все девочки были обращены спиной к флагштоку! Передо мной расступились, и я увидела, что в последнем ряду на асфальте, припорошенном песком, лежала бледная Галя Ивлева с закрытыми глазами. И такая же бледная Маша шлёпала её по щекам.
«Кратко у меня не получается…»
Вот и пришло время рассказать о Гале.
Её не было с нами в поезде. Она появилась в отряде через неделю, сказала, что приехала с дедушкой на машине. Из Киева. Она была невысокой и не то, чтобы полной, а… В общем, у всех торчали локти, колени, лопатки, а у неё всё было как-то спрятано. Как у тряпичной куклы. Но всех поразил уродливый шрам, идущий от маленького бесформенного носа и рассекающий верхнюю губу. В пятом корпусе была девочка Ляля с заячьей губой. Но её шрам был гораздо меньше и аккуратней. Маша сказала нам потихоньку, что у Гали была «волчья пасть», но её «зашили». И ещё у неё сложный порок сердца. Некоторые девочки пытались узнать о её болезнях подробней, но это им не удалось. Мне Галин шрам долго не давал возможности прямо смотреть ей в лицо. А когда я это сделала, то заметила, что у неё очень красивые глаза. Большие и чуть выпуклые. Они часто меняли цвет с голубого до зеленоватого, как морская вода на мелководье.
Целые дни Галя проводила на лечебных процедурах, и мы видели её только утром и за несколько часов до отбоя. Она всегда сидела возле воспитательницы и что-то читала.
То, что Галя необыкновенная девочка, открылось нам одним дождливым вечером. Целый день мы просидели в корпусе и маялись от безделья. Перед ужином девочки стали просить Евгению Михайловну что-нибудь рассказать. Но у неё сел голос, и она только руками замахала. А я очень увлеклась «Хроникой времён Карла 1Х» Мериме и мёрзла с книгой на веранде. Через некоторое время в игровой стало тихо. Мне стало интересно, почему все вдруг замолчали, и я заглянула в игровую.
У окна сидела Галя, положив руки на колени, подняв глаза куда-то вверх, и как будто читала невидимую никому книгу, строчка за строчкой, страница за страницей. Иногда Галя останавливалась и говорила: « Нет, я пропустила абзац». Повторяла дословно то, что говорила раньше, и «вставляла» в свой рассказ пропущенный текст.
Я тоже часто рассказывала так, как будто читала. Но произнося одну фразу, я совершенно не знала, какой у меня получится следующая. И уж точно я не смогла бы повторить то, что говорила, слово в слово!
Книга, которую «читала» нам Галя тоже была совсем не похожа на любимые мной истории о приключениях. То есть в этой книге были и тайны, и отважные герои. Но они не сражались в рыцарских доспехах и не брали на абордаж вражеские корабли. Они просто писали открытки против фашистов и тайно опускали их в почтовые ящики во время войны. Чтобы люди знали правду о Гитлере.
Галя потом назвала эту книгу: «Каждый умирает в одиночку» Ганса Фаллады. Она рассказывала её несколько вечеров. Но слушателей становилось всё меньше и меньше. Наконец остались только я, Вета и пионервожатая Маша. Маша попросила Галю:
––А ты кратко перескажи, что с ними потом случилось.
Но Галя грустно ответила:
––Кратко у меня не получается.
И чтобы узнать, чем закончилась эта история, мне пришлось потом разыскать эту книгу в городской библиотеке. Зимними вечерами я со страхом перелистывала её страницы. Я так надеялась, что гестаповцы не поймают Отто и Анну! Я так хотела, чтобы открытки Квангелей попали к хорошим людям хотя бы с какой-нибудь пользой! А они почти все оказались у фашистов!
И ещё я думала о Евгении Михайловне. О том, как ей было страшно и холодно в Евпаторийских каменоломнях. И как я её люблю.
«Я постараюсь воображать нашу дружбу…»
Я сто раз видела в кино, как люди падают в обморок. И мне никогда не было страшно. Но на земле лежала Галя из нашего отряда, и я чуть не свалилась рядом. Прибежала дежурная врачиха и старший вожатый. Галю, которая вдохнув нашатырный спирт, открыла глаза, унесли в изолятор.
И весь этот день, и весь следующий в лагере опять только и говорили о нашем отряде. Маша металась от одной группы девочек к другой и всем делала замечания. Евгения Михайловна выглядела спокойной, только немного озабоченной. Я слышала, как воспитательница из 5 корпуса сказала ей:
––Ну, и отряд Вам достался! Сплошные проблемы!
Евгения Михайловна ответила:
––А Вы знаете детей, которые вырастают без проблем?
И посмотрела той в глаза долгим взглядом.
Вечером Евгения Михайловна отозвала меня в сторону и сказала:
––Галя просит тебя прийти к ней. Беги, но не надо трезвонить об этом на весь свет.
И я побежала.
Галя лежала в постели, но выглядела как обычно. Даже щеки розовые. Она поджала ноги и показала мне рукой на край кровати. Я осторожно присела.
––Мне так жаль, Таня, – произнесла она смущённо.– Так жаль, что я тебя подвела.
––Меня? – переспросила я.
––Ну, ты же больше всех хотела, чтобы мы построились первыми.
И я подумала, что она, наверное, права. И, значит, всё, по большому счёту, случилось из-за меня.
––Нет! Нет! – вдруг торопливо сказала Галя, как будто прочитав мои мысли.– Я ведь могла не бежать или даже не пойти на линейку. Но мне так хотелось быть с тобой! Ты не виновата!
Я почувствовала, что краснею.
––До конца смены уже осталось совсем недолго, и дедушка заберёт меня прямо отсюда. В отряд я не вернусь. И с тобой мы больше не встретимся.–Но. Может, на следующий год…
––Ты, может, и приедешь сюда, а я, скорее всего, нет. Но я буду воображать нашу с тобой дружбу, ты не против?
––Я-а, – сказала я растерянно.– Ну да, конечно…
Галя приподнялась в постели и положила свою прохладную руку на мою.
––Тебе трудно представить, но я всё время болею, и у меня нет подруг. А мне кажется, если бы я могла, как все, бегать и прыгать, то мы бы с тобой дружили. И я бы очень хотела сочинять всякие интересные истории. Как ты.
––Но ты же сама очень хорошо рассказываешь… – удивилась я.
––Дедушка говорит, что у меня фотографическая память. А сама я ничего не выдумываю.
Тут пришла медсестра, принесла Гале ужин и сказала, чтобы я возвращалась в свой корпус. Я не знала, что ещё могу сказать Гале. К тому же мы были не одни. Поэтому я просто ей кивнула и убежала.
Рая и Милочка
В середине смены в пятом корпусе появились две новенькие девочки. Для них освободили маленькую комнату, где хранилось запасное постельное бельё. Говорили, что они двоюродные сёстры.
-–Двойняшки! Ну, просто одно лицо! – фыркнула Кира.
И сразу же получила легкий подзатыльник от Евгении Михайловны, которой мы помогали отобрать из вынесенного белья несколько простынь для нашего отряда.
У белокурой Евы, дочери плантатора из книги «Хижина дяди Тома», было столько же сходства с маленькой чернокожей служанкой Топси, сколько у этих сестёр!
Мила была невысокой девочкой с круглым кукольным личиком. Большие круглые голубые глаза с загнутыми ресницами, нос щипком и маленький ротик с узенькой полоской губ. Белокурые волосы заплетены в тоненькие косички, подвязанные «корзиночкой». А Рая… Копна черных круто курчавых волос, которые росли почти от бровей и спускалась до подбородка бакенбардами, тоже была собрана в две косицы, странно торчащие за ушами в разные стороны. Нос крупный, яркие полные губы и узкие карие глаза под густыми сросшимися бровями. Она казалась очень загорелой то ли от природной смуглоты, то ли от густого золотистого пушка, покрывающего всё лицо. Странная девочка.
Мила, как и положено в дневную жару, была в корейке и шортиках, а Рая – в коричневой мальчишеской пижаме. Она была намного выше сестры и очень сутулилась.
-–Ужас! – сказала Кира, когда мы оказались у себя в корпусе одни. – Просто волосатый человек Евтихиев из учебника. А Он вообще был нормальным?
-–В учебнике не написано, – ответила Лина. – А наша учительница рассказывала, что его показывали в цирке и не разрешали бриться.
При первом же удобном случае Кира подкараулил Любу у столовой и принялась расспрашивать её о странных сёстрах: действительно ли они родственницы, почему Рая не снимает пижаму, и почему всё время молчит.
-–Фильм «Цирк» смотрела? С Орловой? – ответила Люба, в упор глядя на Киру, – Слыхала о том, что у нас ВСЕ дети равны – хоть черные, хоть желтые, хоть в полосочку?.. Тогда всё. Закончен разговор.
-–Воображала! – вспыхнула Кира.
-–От такой слышу! – вздёрнула подбородок Люба, повернулась и пошла к себе в корпус Она теперь почти не хромала. Так, чуть-чуть только.
Но уже на следующий день, когда мы встретились в библиотеке, Любка увела меня к шелковице у хоздвора и горячо зашептала, оглядываясь.
-–Татка, мне эту Раю так жалко. Хорошо, что Милка такая отличная девчонка. Они ведь не сёстры. У них матери подруги, и потому только она всё правду о Рае знает.
-–И ты теперь?
-–Да, потому что отбою нет от любопытных, и одной ей Раю не защитить.
Если ты согласна нам помогать, то…
-–Да не нужны мне ваши секреты, я и без них не собираюсь никого обижать!
-–Не злись! Понимаешь, Рая… она немножко девочка и немножко мальчик. Потом ей операцию сделают, и всё будет как надо. Она сюда лечиться приехала.
-–Ну, и как я должна помогать?
-–Показывай, что эти девочки для тебя такие же, как другие. Разговаривай с ними, как со всеми. А то их или стороной обходят. Разглядывают Раю, как какое-то чудо. Или исподтишка рожи строят, макакой называют. Рая, кстати, рисует хорошо. Хочет стать художницей… художником. А неё целый альбом с рисунками. И знаешь, какая она сильная? Один раз «Солнце» крутила на турнике, когда на площадке никого не было. Мила на неё за это очень сердилась. Она считает, что Рае нельзя привлекать к себе лишнего внимания… Пока.
Тут я всё-таки не выдержала и спросила, а кем Рая будет после операции: мальчиком или девочкой.
-–Догадайся с трёх раз!
-–И одного не буду,– ответила я, обидевшись.
До конца смены оставалось недолго. Рая и Мила так и держались отдельно, в стороне от других. Иногда и Люба с ними прогуливалась. Пижаму Рая никогда не снимала, потому все говорили, что у неё и тело волосатое. А в том, что она девочка никто не сомневался. Некоторые сочувствовали, что ей придется брить ноги и руки. Ну, а потом мы уехали, а что было в другую смену я не знаю.
Но я, конечно, не могла успокоиться до тех пор, пока не расспросила дома о том, что произошло с Раей, свою сестру, которая заканчивала мединститут. Она сказала, что такое нарушение нормального развития детей очень редко, но случается. И, к счастью, врачи научились это исправлять. Но самое трудное – это разобраться человеку в себе самом. Решить, женщина он или мужчина. «Гораздо хуже, – добавила моя сестра Нелли —, когда люди рождаются нормальными мальчиками и девочками, а вырастают уродами. Ну, что ты так смотришь на меня?! Моральными, я имею в виду. Не с хвостами! Таким медицина помочь не может». И ещё она сказала, что, если Рая останется девочкой… совсем девочкой, то лишних волос у неё, скорее всего, не будет.
В этот день я никак не могла заснуть. Всё думала, вот я не любилю возиться с куклами и всякими там кастрюльками, а играю со школьной подругой Ниной в «Детей капитана Гранта» или «Таинственный остров». Что же, мы с ней тоже в себе ещё не разобрались?! Потом мне приснился чудный сон, как я лечу на воздушном шаре и вижу всю Африку, как на карте. И по ней бегают маленькие
слоны и жирафы. И когда я проснулась, то сразу стала искать том Жюль-Верна, где есть повесть «5 недель на воздушном шаре». И даже не вспомнила, отчего мне так долго не спалось.
