В Лазурной зале смолк гомон сотен голосов. Двери распахнулись и все склонили головы – вошёл император. Мужчина среднего роста с темными чуть вьющимися волосами и смеющимся взглядом голубых глаз, он был окружен аурой власти и силы, заставляющей всех склоняться перед могуществом правителя.
– Ваше Императорское Высочество… – Поклонилась чета Володковских-старших.
– Рад Вас видеть, prince, princesse13. У вас всё готово?
– Да, мой Император. – Виктор улыбнулся старому другу.
– Тогда можем начинать. Выпускайте дух!
Мария передала матери сосуд с духом крепости и Агния, крепко держа его двумя руками, подняла над головой.
Ярко-красные искры побежали по стеклу, внутри, казалось, билось огромное сердце. Такое могло принадлежать лишь великану из древних легенд, или крепости – живому механизму со своими правилами и системой.
Виктор приблизился к жене и тоже положил руки на сосуд. Сердцебиение крепости участилось, засверкали вспышки. Теперь казалось, что в руках Володковских раскалённая лава и магма. Билось, дрожало, дышало ожившее сердце земли, сердце камня и железа.
За километры от поместья князей, далеко на юге, просыпалась ото сна крепость. Отваливался мох от кирпичей и камней, засверкали литым железом пушки на крепостной стене. По коридорам пронесся тяжкий вздох, солдаты выбежали из казарм.
– Просыпается, родимая!
– Глядь, как задышала!
Крепость дышала. Она раскидывала во все стороны потоки ветра и сырой силы, как ребенок тянулась ко всему, что её интересовало, дотрагивалась порывами ветра до стен, шевелила волосы людей. Крепость выбирала себе хранителя.
В Лазурной зале замерли люди. Сердце налилось кровью, жилы на сосуде взбухли, напряглись.
Сосуд распался тысячами искр, красные и оранжевые, золотые, коричневые, они закружились в вальсе вокруг императора, четы Володковских и Червинских, обняли Марию, полетели дальше. Они кружили по зале в странном, древнем как мир танце, огибали гостей, распадались на снопы и снова собирались в единый поток.
Александр стоял, не шевелясь, затаив дыхание и ждал.
Вот-вот… Я? Или нет? Другой?
В эту крепость он пришёл ещё мальчишкой, когда она была разрушена набегами степных племён. Видел своими глазами, как отстраивали заново башни, как чинили ворота и копали глубокий ров. Вместе с солдатами падал замертво на топчан после тяжёлого трудового дня и вставал на следующий день.
Он видел, как росла эта крепость, помогал ей сделать первые шаги и теперь с замиранием сердца ждал её выбора.
Искры окружили его. От них шло ровное тепло, как от печи в холодный зимний день. Они льнули к рукам, ластились, забирались под воротник, ерошили волосы.
Со стороны казалось, что Александр превратился в сияющий сноп искр. Они проникали под кожу, впитывались в кровь, наполняя его силой.
Жар становился почти невыносимым, разгорался внутри Александра, казалось, он растекается по венам и вытравливает кровь, заполняя собой всё тело. Он стиснул зубы и терпел, чувствуя, как сердце крепости сплетается с его собственным.
Крепость выбрала его.
– Я не сомневался, что старший сын хранителей столицы сам станет сердцем крепости. Поздравляю вас.
– Благодарим, Ваше Императорское Высочество!
Александр стоял ошарашенный силой, свалившейся на него. Одно дело – готовиться к этому, и совсем другое – чувствовать.
– Поздравляю тебя, Александр! – Император улыбнулся молодому человеку. – Я рад, что у Творской крепости будет достойный хранитель. Однако подумай, крепость старая, своенравная и только сейчас обрела хранителя. Тебе будет тяжело. Позволь дать тебе совет: присмотрись, может быть, найдется та, с кем ты разделишь жизнь и бремя.
– Благодарю Вас, Император, за Ваш совет, но в данный момент я…
– Ничего не говори, я всё понимаю. Я не тороплю, но прислушайся к моим словам.
Александр не стал спорить с монархом, и просто кивнул, хотя все равно каждый остался стоять на своем.
Император вскоре покинул бал, переговорив с ещё парой гостей.
Александр искал свою леди, но так и не смог её найти. Она будто растворилась в толпе гостей, как прекрасный призрак бала.
«Почему я вообще о ней думаю?» – Александр недоумевал, но при этом сердце было не на месте. Юная графиня понравилась ему, как бы он это ни отрицал. Впервые за двадцать восемь лет девушка оказалась настолько интересна ему, что он готов был говорить с ней ещё и ещё.
– André скажи, а ты не знаешь графа Алябьева? – В итоге молодой человек решил спросить у зятя, который знал всё и даже больше.
– Хм, Александр, задал ты мне задачку… Слышал что-то, а вот что… Кажется, он как-то связан со второй Северской кампанией. То ли капитан корабля, то ли командовал штурмовым отрядом… Не знаю, прости. А что? – Андрей хмурил светлые брови в размышлениях, пытаясь припомнить фамилию дворянского рода.
– Нет, ничего, просто слышал о нём где-то… У него вроде ещё и дочь есть.
– Вот уж про что не уверен, так это про дочь. Может, и вовсе сын.
– В том-то и дело, что дочь… – В том, что Ксения – девушка, Александр был уверен. Вопрос в том, Алябьева ли она? И где находится их поместье?
В том, что он хочет найти её, молодой человек тоже был уверен.
Конь хрипел и задыхался под всадником, нещадно понукавшим его. Полы дорожного плаща запылились, во всей фигуре человека читалась усталость, но он продолжал гнать лошадь.
Впереди показалась крепость. Старая и обветшалая, она была как угасающая свеча, на конце фитиля которой ещё теплилось пламя. Серые стены покрылись мхом и лишайником, черепица на башнях тускло сверкала в лучах заходящего солнца. Западная башня покосилась, угрожающе накренившись вниз.
Вот-вот начнут поднимать мост. Всадник пришпоривает коня ещё сильнее и тот, как стрела, над которой только что тренькнула тетива, несётся вперед.
Уже скрипели старые, давно не смазанные цепи, когда копыта скакуна прогрохотали по деревянному настилу.
Всадник проскакал черед двор крепости и спешился у конюшни. Перебросив поводья подоспевшему мальчишке, человек одернул капюшон и поспешил к двери на заднем дворе, что вела внутрь замка.
Войдя, свернул в боковой коридор, а после – открыл неприметную дверь. Неслышно притворил её и откинул капюшон.
Сняв пропылившийся плащ, Ксения пообещала себе, что обязательно попросит прачку выстирать его. Не сейчас, чуть позже.
Оглядевшись, она уверенно подошла к стене и нажала известную лишь ей одной комбинацию. Скрипнул старый шкаф в углу. Ксения открыла дверцу и увидела, как нехотя задняя стенка отошла в сторону. Чихнув от пыли, она пробралась внутрь и заставила стенку вернуться на место.
Пробираясь и протискиваясь по тайным ходам крепости, Ксения прокручивала в голове разговор с дядей, бароном Старицким.
– Нет уж, Ксения. Мы с твоим отцом в одно время славно повздорили, и я поклялся, что не подам ему руки, что бы ни случилось. Так что, chérie14, извиняй, как говорится. Раньше батюшке твоему думать нужно было!
Таким образом, помощи от дядьки не дождаться.
Оказавшись перед обветшалой дверью, она налегла на неё плечом и вставила ключ в замочную скважину. С третьей попытки он повернулся, и дверь заскрипела петлями.
Попав в дальнее крыло, она прошла через залу. Когда-то прекрасная, она теперь могла блеснуть лишь остатками былой роскоши. Запылились некогда сверкавшие люстры, зеркала потускнели, а паркет скрипел под ногами.
Выглянув на улицу, Ксения быстро перешла к флигелю, стоявшему близко к крепостной стене.
Взбежала по маленькой лестнице, дёрнула верёвку колокольчика и прислонилась к перилам. Сказывались ночь и день в седле – спать хотелось неимоверно. Болела спина и колени, но она старалась не подавать виду.
– Ксения! Вернулись, матушка-графиня! – Дверь флигелька распахнулась, и на пороге показался старичок. Сухонький и маленький, он радостно улыбался и вытирал платочком слезящиеся глаза, выцветшие от старости.
– Вернулась, дядька Петрим, вернулась. Как ты? Спина не мучает?
– Не мучает, матушка, твоими стараниями. Как ту мазь заморскую привезла, так сразу как рукой сняло.
– Хорошо…
– Ты лучше расскажи, – старичок посерьёзнел, – что там, в столице? Дядька? Не стой на пороге, проходи.
Ксения прошла внутрь, сняла сапоги и устало присела на табурет.
– Плохо всё, дядь Петрим. Никто помочь не сможет, дядька обиду на отца держит, что того крепость выбрала, меня знать не хочет. Помощи от него не дождёмся.
– Да уж, Ксения Васильна, новости нерадостные… Управляющего тебе нужно, грамотного. Сама нанять – не наймёшь, проходимцев-то полно… А родственнички все вон как.
– Эх, дядь Петрим, что же делать?
– Не знаю, матушка, что и подсказать. Мужики в крепости буйные – головы лихие, просто так слушать не станут. Да и меня тоже не любят – колдуном почитают, сама знаешь. Отец твой как помер, царствие ему небесное, так и от рук отбились все.
– Знаю, дядька, знаю. Был бы у отца сын…
– Ну, на себя тоже наговаривать грех. Отец твой, покойный Василь Гаврилыч, как тебя уж любил. Души не чаял!
– Да только крепость на меня оставить не получилось. Выматывает дух меня, дядька, гнетёт. А без него – недели не протяну.
– Ситуёвина у нас, Ксения Васильна. Ну, ничего-ничего, вот погодь немного. Глядишь, вернётся с похода заморского Антип, так ужо и крестьян приструнит. И ты спокойнее, привольнее вздохнёшь, и разберёмся во всём. Потерпеть немного нужно.
– Потерпим, дядь Петрим. Главное, буйны головы сдерживать до поры. А то как пойдёт гулять бунт народный, так словами не отделаемся. Потому и говорю, был бы у отца сын… Будь хоть три образования у меня, хоть десять – а слушать никто не хочет.
– Ладно, матушка, не горюй. Где наша не пропадала! Ты вот ещё что скажи, видела машины свои в столице?
– Не видела, дядька, а вот с человеком умным говорила. Кнесь Александр мне пару принципов объяснил, теперь, может, работа сдвинется. Жалко, с папой не посоветоваться…
В глазах молодой девушки сверкнули слёзы, и она быстро утёрла их рукавом дорожного костюма. Не время раскисать. Тут, того и гляди, бунт будет. Как на пороховой бочке сидят – лишь бы не рвануло. Одна надежда – либо Антип, старый друг отца, живой вернётся, либо машину соберёт она – тогда уж точно к провинции их внимание столицы обратится. Тогда и бунта не будет – забоятся крестьяне. А пока лишь Бог им судья. До царя – далеко, до неба – высоко. А им здесь выстоять нужно.
Утро встретило Ксению выкриками под окнами. Вскочив с кровати, она аккуратно приблизилась к окну. Прижалась лопатками к холодной стене, выдохнула. Нужно выглянуть наружу и узнать, в чём дело.
«Опять камин погас посреди ночи…» – подумалось Ксении. Шершавый камень стены был ледяным, а непрогретый пол холодил босые ноги.
Придвинувшись к оконному проёму, она скосила глаза. Мало ли, что там за шум. Бережёную Боги берегут – так говорил отец, и у Ксении нет ни малейшей причины ему не верить.
Во дворе крепости собрались крестьяне. Графиня нахмурилась – в центре толпы на бочке стоял главный смутьян – кузнец Клим. Он что-то выкрикивал в толпу, у Ксении зашумело в ушах, и она не сразу сообразила – поднялся бунт. Случилось то, чего она так боялась. Часами молилась у иконостаса Богине-матери, чтобы уберегла, избавила от беды. Ну что ж, выходит – на Богов надейся, а сам не плошай, так тоже любил говорить отец.
Ксения оттолкнулась от стены, кинулась к сундуку. Достала сложенные вещи, надела рубаху – вышитую, с виду – женскую, но короткую, как у мужчин. Нашла на дне сундука штаны – немного мяты, но ничего, выбора нет. Достала юбку, пристегнула поверх штанов, проверила крепления – снять будет легко. Кто знает, что будет дальше. Под юбку прикрепила ножны с кинжалом. Удобные ботинки, сбоку вставить в потайные ножны скин ду – его привёз дядька Антип из заграничного похода. Волосы подобрать. На палец – кольцо. По краю идёт гравировка – «Jamás te rindas, pase lo que pase»15 – мамино.
Живя бок о бок с Иберами, отец давно выучил их язык и научил ему свою дочь. Мать Ксении была Иберийской дворянкой, красивой и неприступной. Отец добивался её внимания долгих три года, прежде чем смог пригласить её на свидание. И даже тогда она не принимала его предложение.
Но стоило ей полюбить упорного графа, не было человека вернее и добрее, чем гордая Луиза де Карраско.
К сожалению, мать Ксении умерла, когда малышке исполнилось пять лет. В то время бушевала чума, и приграничный городок захватило эпидемией.
Отец, Василий Алябьев, долго горевал по жене, но маленькая дочка заставила его продолжать свой жизненный путь. Все свои силы он посвящал маленькой Ксюше, читал ей книги, учил, как не потеряться в лесу и развести костёр. Этикет, танцы, математика, стихосложение – всё, что положено знать молодой леди отец или рассказывал сам, или искал учителей. Так уже к одиннадцати годам девочка говорила на иберийском, галльском, франкском – конечно, на иберийском лучше всего.
Когда Ксении исполнилось тринадцать, им пришлось переехать в Маретинскую крепость, которая выбрала отца своим хранителем. Сейчас юной графине было двадцать лет, и за семь лет она так и не почувствовала себя в крепости как дома. Жившая до этого на юге девочка не привыкла к суровому климату севера, к долгой зиме и вечным тучам…
Год назад дядька Антип уехал в поход, да пока не вернулся… Отец умер полгода назад, сгорел в несколько дней от лихорадки. С тех пор в крепости стало ещё опаснее – крестьяне не воспринимали двадцатилетнюю девчушку всерьёз, морозы зимой побили деревья, долго сходил снег с полей – в итоге, призрак голода хоть и не протягивал к ним костлявые лапы, но мерещился пока нереальной, а всё же угрозой.
Несколько лет назад Ксении пришлось стать сердцем Маретинской крепости. Отец совсем ослаб, а больше никого подходящего крепость не смогла выбрать. Но она не чувствовала себя как защищённой, всё равно эти места оставались чужими юной графине.
И вот сегодня, в этот день, когда небо затянуто серыми, низкими тучами, набрякшими дождевой влагой, в крепости поднялся бунт.
Одёрнув ещё раз юбку, девушка поспешила вниз.
Выйдя во двор замка, она прислушалась к тому, что громко вещал Клим с бочки, размахивая пудовым кулачищем.
– А она, дочка евонная, вовсе нам не указ! Што барышня понимает! Шитьё одно у неё на уме должно быть, да детишки, а тудыть-растудыть – крепостью управлять вздумала! Мы сами с усами, сами как лучше знаем. Вот пойдём, с Еремеем да Якимом, сыном Митрофановым в город-столицу завтрева, да потребуем, значица, всё, что нам, народу, причитается! И платить больше не будем – мы здесь, на землице, что нам платить им, городским?
– А случись неурожай великий, да голод, что ты будешь делать, Клим? – Подала Ксения голос. Она говорила тихо, да везде слышно было голос сердца крепости. – Мы затем налог платим, чтоб в годину лихую помощь нам была. И то, после последней кампании военной платим меньше – крепость оборонная, поблажки нам сделали. Грешно недовольными быть!
– Грешно? Где ж? Вот в этом году, неурожай, а помощь где? Нетути! Так что ты не указывай нам, сами знаем, как нужно! Чай, не первый год живём!
– Прошение подать нужно. Как подадим – так и помощь будет.
Народ зашумел. Но Клим, при всей своей склочности и неуёмном характере имел одно, всего одно маленькое превосходство над Ксенией. Он был мужчиной.
И это решило всё. Одна фраза, брошенная вскользь – «Да что ж, вами, мужиками, девка командует!» – и всё. Вспыхнуло восстание по новой, заиграла кровь ретивая в жилах у народа.
– Что ж вы, окаянные, делаете! – Вышел во двор старик Петрим. – Вы ж на матушку нашу, на сердце крепости рот раскрыли! Грешно, осердится Богиня-мать, так всех заденет местью за дитя своё! Одумайтесь!
– Это ты, старик, думай, что несёшь! А то живо тебя, как колдуна, осудим! Стар ты больно, да языкат!
Петрим схватился за сердце, Ксения во все глаза смотрела на толпу, распалявшуюся всё сильнее и сильнее.
Мужики уже не обращали на неё внимания, бунт полыхал вовсю. Незаметно отступив, она подхватила дядьку Петрима под руку и направилась к флигельку.
Нужно подумать, что она может сделать. Потому что сейчас помочь некому, всё придется делать самой. Можно только спросить совета, чтобы не нарубить дров сгоряча.
Спешка никого ещё до добра не доводила.