Светозар Чернов
Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе
Хрустнули кости, но Васильев мужественно смолчал, только лицо его исказилось от боли.
– Как трогательно, – устало сказал начальник тюрьмы. – Привозите завтра человека на замену и можете забирать его.
Рачковский бросил взгляд на Ландезена. Вот кого он с удовольствием запрятал бы в психушку. Уж он бы постарался, чтобы Ландезен никогда не вышел из нее. А Продеуса придется вытаскивать отсюда как можно скорее, пока он действительно не тронулся. Но кто, кроме Ландезена, сможет сыграть задуманный им эффектный финал всего предприятия в Лондоне?
– Отпусти его, Дарья Семеновна, – сказал Петр Иванович, высвобождая едва живого Васильева из ее объятий. – Еще успеете нарадоваться счастливому воссоединению своего семейства. Нам нужно ехать обратно в Париж, пока Продеус ничего не сообразил и не спрятался где-нибудь.
6.
ДЕЛО № 153 ч.1/1909 ОСОБОГО ОТДЕЛА ДЕПАРТАМЕНТА ПОЛИЦИИ
ПИСЬМО РАЧКОВСКОГО – ВЛАДИМИРОВУ
11/23 августа 1888 года
Париж
Рю де Гренель, 79
Господа!
То, что вы учинили в Лондоне, совершенно никуда не годится. На кой черт мне все это! Вы внедряете в меня невыгодное мнение о своих способностях. Во-первых, все слабо и пустая трата времени. Во-вторых, такие непроизводительные траты по этому делу более недопустимы.
Я сам нашел вам исполнителя. Я имел с ним беседу и он добровольно согласился взять на себя трудную роль убийцы. Зовут его Николай Васильев, два года назад в Париже он уже произвел действие вроде тех, что нам нужны. По окончании дела он будет выдан английской полиции в виде трупа. При нем под видом его сестры будет ехать наша агентша Дарья, которая должна следить за ним во всякое время. Но учтите, что Васильев человек капризный, с ним требуется особая деликатность и осторожность. И еще. Для его сестры он едет ловить беглого матроса с броненосца «Петр Великий», покинувшего корабль во время ремонта в Глазго в 1882 году и похитившего секретную книгу с таблицами сиканлов. Оба прибудут утром 29 августа дуврским почтовым на вокзал Ватерлоо. Пароль для встречи: «У вас есть Британская энциклопедия?» Ответ: «Нет, только некоторые тома».
Сообщи на милость, любезнейший Гурин, сколько можно писать о Шабсельсе? Ты же до сих пор даже сам не знаешь, кто он таков!
Я больше не потерплю вашего бездействия и растрат. Доколе я не узнаю об успехе, денег вам не будет, а за уже израсходованные я сурово взыщу. Тебе же, Гурин, грозит отзыв в Париж как лицу, к службе непригодному, со всеми вытекающими для тебя отсюда последствиями. Помни о Продеусе.
П.Рачковский
Глава 13
24 августа, в пятницу
Старший инспектор Литтлчайлд, поступивший в столичную полицию двадцать лет назад в год восстания фениев и последние пять лет возглавлявший Особый Ирландский отдел, специально созданный для борьбы с фениями и их последователями, был опытным полицейским. За годы своей службы он выработал безошибочное чутье, позволявшее выбирать из навозной кучи рапортов от инспекторов, работавших с осведомителями, жемчужные зерна полезной информации. На этот раз такое зерно обнаружилось в рапорте инспектора Салливана, одного из тех, кто в отделе занимался с осведомителями в Восточном Лондоне. Инспектор Салливан был ценным сотрудником. Ранее он работал слугой в отеле и мог браниться на любом языке цивилизованного мира, и, кроме того, знал еще много иностранных слов. Коллеги считали его полиглотом и относились к нему с большим почтением, ведь он был единственным не только в Особом отделе, но и во всей Столичной полиции, кто знал русский язык.
В рапорте Салливана со ссылкой на надежный источник указывалось, что в Восточном Лондоне, возможно, затевается производство динамита, по сравнению с которым фабрика в Бирмингеме – надомная мастерская по поклейке спичечных коробков. Чтобы убедиться в том, что нюх и на этот раз не обманул его, Литтлчайлд предложил инспектору Салливану явиться к нему в Скотланд-Ярд вместе со своим осведомителем.
– Позвольте представить вам, сэр, мистера Курашкина, – сказал Салливан, когда они с хохлом вошли в кабинет Литтлчайлда. – Именно благодаря его информации о том, что в больнице в Ламбете некоего больного посещают два подозрительных субъекта, нам удалось в прошлом году предать суду Харкинза и Каллена.
– Да, да, я припоминаю, – сказал Литтлчайлд, с любопытством осматривая невзрачную фигуру осведомителя. – Это по его прошению я пристроил какую-то женщину, от которой он узнал о пациенте в Ламбете, домашней прислугой нашему подрядчику?
– Йес! – во весь рот улыбнулся Курашкин. – Итс ми.
– Если это ты, то почему в мае твоя стерва сбежала от мистера и миссис Коудри, прихватив у них одежды на сумму более трех фунтов?!
– Ай ям вас нот андерстенд, – сразу же перестал понимать сердитого начальника Курашкин.
– Как-то он не похож на осведомителя, который может хоть что-нибудь узнать, – засомневался Литтлчайлд. – Вы уверены, Салливан, что ему можно доверять?
Салливан был убежден, что Курашкин относился к тому типу осведомителей, которые не в состоянии ничего выдумать и потому информация, получаемая от них, всегда заслуживала внимания. Однако в отношении Курашкина всегда существовала сложность – его было очень трудно понимать.
– В мистере Курашкине я уверен, – сказал он Литтлчайлду и тон его был искренний и уважительный. – Очень ответственный и исполнительный человек.
В отличие от Салливана Литтлчайлд не понимал из речи Курашкина ни единого слова, но, вероятно, гораздо лучше понимал его сущность. И сомнение в способностях того как осведомителя продолжало грызть его. Тем не менее, выбирать было не из кого и он решил извлечь из Курашкина все, что сумеет.
– Тогда пусть ваш осведомитель, Салливан, расскажет об этой таинственной мастерской во всех подробностях, – сказал Литтлчайлд своему подчиненному. – Но на своем языке. А вы мне будете переводить.
– Well, мистер Курашкин, сообщайте к старшему инспектору, що ты сумел выяснять для динамитный магазин, – велел своему осведомителю Салливан.
– Управляющий клубом евреев-социалыстов на Бернер-стрыт мыстер Дымшиц отрымав пидряд на сотни пондов стерлынгов вид Михаля Оструга на закупивлю хымыкалий для выробництва дынамиту, – затараторил хохол. – Сама майстерна, де будуть выготовлятыся выбуховы вещества, знаходиться у Восточно-Лондонском театри, поруч со станциею андерграунды Сент-Мэри у сараи в його дворищи.
– Салливан, спросите у мистера Курашкина, полагает ли он, что управляющий клубом знал, для чего предназначены эти химикалии? – попросил Литтлчайлд.
Внимательно выслушав вопрос, Курашкин глубоко задумался. В глубине души он был уверен, что Дымшиц отлично знал, для чего нужны химикалии, но ему не хотелось портить жизнь управляющему клубом, тем более, что это могло лишить его, Курашкина, полюбившейся ему изюмной горилки. Он достал из кармана табакерку, сунул в нос щепотку табаку и, громко чихнув, сказал:
– Дымшиц робив свой бызнес як комерсант, бо в цьому клуби не проповедуют дынамитных методив и нихто не знае, як выготовляты дынамит. Тырсу вин вез с навозом, а що-же за дынамит с навозу? Дымшиц спокийно согласився довезти мени до майстерной, що пидтверджуе, що вин ничого не знав. А от Оструг – дило инше. Вин наверняка повязаный с ирландськыми террорыстами и самый заправляеть у ций майстерной.
– Это так, Оструг человек опасный и неуравновешенный, – сказал Салливан, с большим трудом переведя слова Курашкина Литтлчайлду. – Перед тем, как ехать сюда, я навел справки у суперинтенданта Данема, которому приходилось сталкиваться с ним ранее и который опознал его в прошлом году, когда Оструг был арестован за кражу металлической серебряной кружки в казармах Королевской Военной Академии в Вулидже. В семьдесят третьем суперинтенданту Данему удалось проследить Оструга до Лондона после кражи этим последним из библиотеки в Итоне двух ценных книг и серебряных кружек у студентов. В то время Оструг выдавал себя за русского хирурга императорской гвардии, вынужденного бежать из России после убийства человека на дуэли. Кстати, одну из кружек, стоимостью четыре фунта десять шиллингов, он пытался заложить в Лондоне доктору О’Коннору с Оснабург-террас, убедив того, что это был приз, выигранный им в Петербурге в гребных гонках на Неве, а также в том, что он стер с нее имена, чтобы избежать обнаружения русскими детективами. Так вот, когда полиция собралась арестовать Оструга, он сумел, в одном жилете и брюках, убежать от суперинтенданта Данема по крыше с заряженным восьмикамерным револьвером. Когда он был арестован в Бартоне-на-Тренте в трактире «Лиса и Гусь» суперинтендантом Осуэллом, то в полицейском участке выхватил свой револьвер и только быстрая реакция Осуэлла, схватившего руку Оструга с револьвером за запястье и повернувшего револьвер дулом на владельца, помешала тому выстрелить. А во время истории в Вулидже, о которой я упомянул, Оструг после ареста пытался по пути в участок отравиться стрихнином, затем уморить себя голодом, а по пути в Холуэлльскую тюрьму пробовал затащить своего тюремщика под поезд в попытке самоубийства. Суперинтендант Данем назвал его одним из наиболее отчаянных преступников, когда-либо живших на этом свете. Такие как раз и подвержены влиянию идей террористической борьбы.
– Тильки мени буде дуже небезпечно стежыти за майстерною, – напомнил Курашкин, – потому що Оструг дизнався мени, адже це я помог полиции його спиймати.
Увидев Курашкина впервые, старший инспектор Литтлчайлд решил было, что его пресловутое чутье на этот раз обмануло, однако сейчас, анализируя слова осведомителя, он все более склонялся к выводу, что сообщенные Курашкиным факты дают почву для основательных подозрений. К делу следовало подойти серьезно.
– Полагаю, Салливан, – сказал Литтлчайлд, – что для слежки за мастерской действительно следует употребить другого человека, который Остругу не известен.
– Я поставлю Сруля Эвенчика, – сказал Салливан. – У него руки растут не из того места, типичный продукт эволюции по мистеру Дарвину. От обезьяны. Ему только декорации носить.
– Причем наблюдение надо вести очень осторожно, – предупредил Литтлчайлд, – чтобы не спугнуть заговорщиков. Пускай динамитчики достаточно развернутся, а потом уже мы их накроем с поличным. Устройте кого-нибудь на время чернорабочим в театр, так он будет вызывать меньше подозрений. А мистер Курашкин пусть лучше присмотрит за клубом мистера Дымшица, возможно, что кто-то из социалистов все-таки связан с мастерской. Да и Дымшиц может оказаться более осведомленным, чем кажется.
Письмо Рачковского Артемию Ивановичу о том, что планы меняются: динамитная мастерская отменяется, о дальнейших планах они узнают от Монро. О месте и времени встречи с Монро.
Глава 14
25 августа, в субботу
В субботу, 25 августа в шесть часов вечера к залитому розовым электрическим светом крыльцу «Гранд-Кафе-Рояль» на Риджентс-стрит подкатил кэб и из него выбрались на мостовую поляк и Артемий Иванович. Оба были в цилиндрах и во фраках, а их высокие стоячие воротнички, подпиравшие выскобленные подбородки, поражали своей белизной. Вечерний наряд для Владимирова стоил Фаберовскому больших трудов. Все, от лакированных туфель до фрака и цилиндра было взято напрокат у «Братьев Мосс» и затем подогнано Розмари при помощи ниток и булавок под фигуру Артемия Ивановича. Однако, несмотря на все старания, Владимиров, впервые за всю жизнь в этот вечер надевший фрак, выглядел вороной в павлиньих перьях. Постукивая тросточками, оба вошли в стеклянную дверь и влились в поток безукоризненно одетых джентльменов и увешанных бриллиантами дам в вечерних платьях.
Ресторан «Гранд-Кафе-Рояль» считался одним из лучших в Лондоне. Его хозяином был француз и поэтому посетителям предлагалась отменная кухня. В подвале находился великолепный винный погреб и бильярдная, можно также было перекусить в кафе, в закусочной, либо в гриль-зале. Наверху по лестнице по особому заказу гостям предоставлялись частные комнаты, а желающие могли провести время, играя в домино на столах с мраморными столешницами.
В холле слуга принял у Фаберовского с Владимировым трости и цилиндры, а подошедший метрдотель проводил их наверх, в одну из частных комнат. Здесь стоял стол с прибором на три персоны, три стула и большая красная софа у стены. Монро еще не было, и Фаберовский, подойдя к софе, постучал по стенке за нею. Стена была цельной и никакой пустоты за ней не предполагалось.
– Что, Степан, клады по ресторанам выстукиваешь? – спросил Артемий Иванович, любуясь на себя в зеркало. – Деньги, наверное, мои пропил, которые я тебе на сохранение отдал?
– Обманулся я в ожиданиях, пан Артемий, – сказал Фаберовский, усаживаясь на софу. – Говорят, в этих частных комнатах красная софа и гардина за нею скрывают небольшую комнатку для тайных свиданий.
– Да?! – Артемий Иванович заинтересованно обернулся.
– Нет. Ничего нет. Денег у пана, да и комнаты тайной, нет. Даже часов у пана Артемия нет. А жаль. Они так бы ему пошли!
Артемий Иванович взглянул в зеркало на непривычное своей чистотой брюхо, обтянутое белой жилеткой, в кармашке которой так не хватало золотой луковицы часов на цепочке с рубиновым брелоком, и слеза навернулась на его глаза. Чтобы не расстраиваться еще больше, Владимиров отвел глаза от своего изображения в зеркале и сел за стол.
Вошел лакей с подносом и поставил перед Артемием Ивановичем супницу с коричневым виндзорским супом из телятины и овощей, и бутылку мадеры. Это была настоящая ост-индийская мадера по десять шиллингов за бутылку, которую специально возили дозревать в Восточную Индию.
– Похоже, Монро не стеснял себя в выборе блюд, – отметил Фаберовский и подсел к столу. – Интересно, кто будет все оплачивать?
Приход лакея с судком, в котором находилось кеджери – жаркое из рыбы, риса и приправы карри, к которому Монро пристрастился во время пребывания в Индии, а также с бутылкой шабли и уистебльскими устрицами на гренках подействовал на Фаберовского угнетающе. Он начал ерзать на стуле и поглядывать на часы. А когда на стол была выставлена черная икра, в тревоге пересчитал у себя в пормоне наличные.
Артемий Иванович тут же запустил в икру ложку.
– Пан Артемий, мистер Монро еще не подошел! – попытался урезонить его поляк. – И потом не очень-то налегайте на икру, а вдруг нам платить. Икра отменная, троичная, шиллингов десять за унцию.
– И стоит того, Степан, – наслаждаясь давно забытым вкусом, ответил Владимиров. – Мне вспоминается одна история из моей жизни.
Слова «моя жизнь» он произнес так, словно они были вытеснены золотом на обложке толстенной книги в переплете из свиной кожи, снятой с полки в библиотеке самого государя императора.
– Вскоре после того как злодейски убили государя-батюшку Александра Николаевича, я выследил в Петербурге одного подозрительного астраханского дворянинчика. Он прибыл с делегацией выразить соболезнования матери-императрице и стал развозить в узелке по всему городу жестянки с бомбами. А потом до того обнаглел, что поехал прямо в Гатчину к новому царю. Я проследил его до вокзала и послал в Гатчину телеграмму: «Злоумышленник выехал поездом таким-то и бомба при нем», а сам с еще одним агентом сел в поезд. Мне железнодорожные жандармы свисток и инструкцию дали. Нам выслали подмогу. И за несколько верст до Гатчины навстречу поезду выставили целый отряд вооруженных солдат врассыпную по засадам – схватить злоумышленника в случае, если бы он вздумал выскочить на ходу. Однако дворянчик спокойно доехал до Гатчины. Видно, взял он извозчика и велит ехать ко дворцу. Тут мы засвистели, приготовленные городовые сбежались, извозчика окружили и препроводили этого дворянина в дворцовую караульню! Вот видишь, с какими людьми тебе оказали честь работать!
– А икра-то причем? – спросил Фаберовский.
– Да в жестянке икра была. Этот астраханский дворянин ее знакомым в подарок развозил и с собою в Гатчину взял на закуску. Нам потом ее отдали, было подозрение, что она отравлена. Мы ее вдвоем с агентом прямо там на вокзале в буфете и приговорили под водочку с превеликим нашим удовольствием.
Одновременно с боем часов в зале ресторана, донесшимся сквозь игравшую внизу музыку, в кабинет вошел Джеймс Монро. Это был уже пожилой пятидесятилетний джентльмен в шевиотовом смокинге, модном нововведении этого сезона. У него было округлое лицо с припухшими веками, светлые висячие усы, он был породист и лысоват.
После приличествующих случаю церемоний, Монро уселся на стул.
– Джентльмены, я снесся с вашим начальником мистером Рачковским и мы пришли к неутешительному выводу. Ваша деятельность в Лондоне за прошедший месяц не привела к ожидавшимся результатам. За это время вы сумели всего только снять помещение для мастерской, но зато это уже известно секции «Д» Департамента уголовных расследований в Скотланд-Ярде (ее еще называют Особым ирландским отделом). Как следствие, наш первоначальный план невозможен, так как я не хотел бы давать прямое указание Особому отделу прекратить дело, начатое в отношении подпольной динамитной мастерской.
Фаберовский посмотрел на Владимирова, который, не понимая английского, продолжал невозмутимо есть и пить, лишь изредка бросая взгляд на поляка, словно по выражению его лица пытался понять, о чем идет речь. То, что перевел Фаберовский, довольно испортило Владимирову аппетит, но не остановило его. Монро же тем временем продолжал:
– Должен вам сказать, что пока ситуация складывается не совсем удачно для меня и я не могу ждать. Во-первых, в прошлом году после раскрытия заговора Юбилейного взрыва и заговора Харкинза и Каллена мы с моим коллегой доктором Робертом Андерсоном для поддержания публики в здоровом страхе перед ирландскими террористами опубликовали в «Таймс» серию статей, в которых утверждалась связь между фениями и ирландской парламентской оппозицией. Однако ирландские члены Парламента подали на «Таймс» в суд и двадцать восьмого октября состоится первое заседание. На суде может выясниться наше с доктором Андерсоном авторство, и поэтому нам уже сейчас нужно громкое дело, которое позволило бы нивелировать возможные последствия суда. Во-вторых, комиссар Уоррен решил вопрос о моей отставке с поста помощника комиссара по Департаменту уголовных расследований. Через несколько дней я сдаю дела своему преемнику. У вас будут развязаны руки.
– Кто же этот преемник?
– Доктор Роберт Андерсон, о котором я только что говорил. Он будет занимать мое место, а я пока буду находится на специально выдуманной для меня в министерстве должности главы детективной службы, и продолжу возглавлять секцию «Д». Хотя эта секция является частью Департамента Уголовных расследований, она, в отличие от всего Скотланд-Ярда, финансируется из особого Имперского фонда, и это финансирование зависит от министра внутренних дел. Отсутствие ирландской активности приведет к сокращению ассигнований на Особый отдел и к сокращению числа инспекторов, которых и так всего четыре. Кроме того, я могу лишиться как поста главы детективной службы, так и должности начальника Особого отдела, которую, кстати, вполне сможет исполнять старший инспектор Литтлчайлд. Поэтому в связи со складывающейся сейчас обстановкой мне выгодно, чтобы в первых числах сентября старший инспектор Литтлчайлд разгромил вашу мастерскую. К этому времени вы должны завершить там все работы, но прежде я хотел бы, чтобы в помещении мастерской находилось немного динамита или хотя бы некоторый запас ингредиентов. По просьбе мистера Рачковского свою долю в расходах я уже перевел на ваш счет.
Последнюю фразу Фаберовский предусмотрительно в переводе Владимирову опустил, и Артемий Иванович как ни в чем не бывало продолжил уплетать виндзорский суп. Поляк подумал, что если дело закроется совсем, переведенные Монро деньги он просто оставит себе. А Артемию Ивановичу хватит и часов за сто гиней. Деньги же на билет до Парижа Фаберовский, как благородный человек, Владимирову даст, и с голоду первое время пропасть не позволит.
– А что нам делать потом? – спросил поляк на всякий случай.
– Мы с мистером Рачковским согласовали другой план. В ближайшие дни он пришлет к вам из Парижа своего человека, способного совершить убийство.
Фаберовский побелел. Он взглянул на Артемия Ивановича, желая найти в нем поддержку, но тот уже уничтожил предназначавшийся всем троим суп и подвинул к себе судок с кеджери. И Фаберовский, с наслаждением видя, как меняется с каждым словом лицо Владимирова, сообщил ему смысл сказанного Монро. Артемию Ивановичу стало дурно, он уронил на пол ложку, полную ярко-желтого риса, и закрыл рот рукой. Один раз, в детстве, он видел утопленника, вытащенного из Псковы, и с тех пор панически боялся мертвяков. Монро с удивлением воззрился на изменившегося в лице русского, но поскольку поляк никак не отреагировал на такое совсем не подобающее мужчине поведение, вернулся к прерванному разговору.
– Сразу же после разгрома мастерской этот человек совершит ряд убийств англичан, – сказал он. – Я, со своей стороны, сообщу министру внутренних дел Мэттьюзу, что убитые являлись моими людьми, и потребую дополнительных ассигнований на секцию «Д» из Имперского фонда, так как люди отказываются работать за такую нищенскую плату при таком риске для жизни. Гибель осведомителей, как и раскрытие мастерской, будет в глазах министра свидетельствовать о том, что фении активно действуют и готовят заговоры.
– А мы-то зачем при этом с мистером Гуриным нужны? – спросил Фаберовский.
– Вашей задачей будет организовать все так, чтобы вашего убийцу не поймали. Чтобы у полиции было меньше шансов найти вас, жертвами должны быть люди, убийц которых полиция особенно искать не станет. Я предлагаю уайтчеплских проституток. Кто может ее убить? Кто угодно. Муж, клиент, сутенер… Нет никакого смысла искать. Я могу вам посоветовать первую жертву. В прошлом году наши успехи в раскрытии заговора Харкинза-Каллена были связаны с тем, что женщина по имени Мэри Энн Николз сообщила важную информацию нашему осведомителю. Насколько известно сейчас Особому отделу, в настоящее время она проживает где-то в районе вашей мастерской, в одном из ночлежных домов. И хотя она реально никакого отношения к нам не имела, мне легче будет убедить министра, что она – наш агент.
– Эту вы нам посоветовали, а дальше? Где найти столько проституток, чтобы они были связаны с вашей секцией «Д»?
– Да вешайте кого попало. После первого же убийства, если они будут не реже чем раз в две недели, личность жертвы не будет иметь значения.
– Но они же невинные люди! – воскликнул поляк.
– После отставки я намереваюсь поехать в миссию в Индию и замолю этот грех миссионерской работой. Четырех-пяти повешенных мне хватит, чтобы получить от министра деньги. К этому времени непременно возникнет скандал, публика потребует, чтобы полиция все-таки нашла убийцу, но вы уже все закончите и разбежитесь.
– А при чем тут Рачковский?
– В пик скандала в полицию будет направлено письмо от имени русских и ирландских террористов, что если Особый отдел не прекратит свою работу, они продолжат серию убийств. А скандалом я смогу воспользоваться для снятия Уоррена и демонстрации эффективности работы моего отдела, наступившего террористам на хвост.
– В этом какой-то подвох. Вам самому достанется, ведь вы теперь глава детективной службы.
– Этот пост не имеет ни силы, не ответственности. А доктор Андерсон, как только что назначенный директором Департамента уголовных расследований и еще не вошедший в курс дела, критике подвергаться не будет. Если мы выиграем эту партию, я, кроме дополнительных ассигнований на Особый отдел, могу получить место Уоррена.
– А что нам делать с ирландцами, которых мы привезли из Франции?
– Ирландцев можно отпустить, если вам позволит это сделать мистер Рачковский, – нарочито пренебрежительно сказал Монро. – Но на вашем месте я бы их использовал как помощников. Они прекрасно знают этот район и, в отличие от вас двоих, не будут выделяться среди прочих ирландцев, проживающих в Восточном Лондоне.
К этому времени Артемий Иванович оправился от первого потрясения и сумел сообразить, что приезд страшного убийцы грозит ему еще многими дополнительными неприятностями, вроде ревизии. А это может быть пострашнее любого мертвяка.
– Ой, как мне не хочется! – сказал он и хлопнул полную рюмку мадеры.
– Мы с мистером Гуриным намерены отказаться, – решительно заявил Фаберовский.
– Вы уже не можете это сделать по двум причинам. Рачковский как ваш начальник не позволит вам вернуться просто так во Францию, а я не позволю вам остаться здесь на свободе после того, как вы нарушите все мои планы. Для этого вы мне предоставили уже массу возможностей со своей динамитной мастерской. К тому же я не понимаю, почему вы так решительно настроены против нашего с мистером Рачковским плана. Если вас волнуют моральные аспекты, то всех, кого вы собирались вовлечь в изготовление динамита, ждала виселица. Число жертв при новом раскладе даже уменьшится. Тем более что мистер Рачковский увеличивает вам содержание, а непосредственно вам убивать никого не придется, так как для этого выписан особый человек из Парижа.
– В случае с динамитом все дело находилось бы в ведении вашей секции «Д». А теперь нами будет заниматься обычная полиция, дивизионные детективы. Даже будучи помощником комиссара и главой Департамента уголовных расследований, вы едва ли можете заставить их прекратить расследование, если им в руки достанутся какие-либо улики. Нас схватят, а вы узнаете об этом из еженедельного рапорта и ничего не сможете сделать, чтобы избавить нас от виселицы.
– За риск вам и будут платить такие большие деньги.
– Одним словом, мы предоставлены самим себе? Как хочешь, так и выкручивайся?
– Выходит, что так, – грустно согласился Монро. – Но я сделаю все, что в моих силах.
– Скажите ему, что привезенные для него ирландцы совсем от рук отбились, – велел поляку Артемий Иванович. – Так и норовят сбежать куда-нибудь.
– В случае чего мы поможем вам их найти, – сказал Монро. – А если вам потребуется какая-либо информация, вы знаете, где найти меня.
Он встал, распрощался и вышел, даже не притронувшись к еде.
– Пану не кажется, что от этого дела слишком дурно начинает пахнуть? – спросил Фаберовский у Артемия Ивановича, когда дверь за Монро закрылась. – Пан Артемий лучше знает Рачковского. Может быть, все-таки существует способ отказаться?
– Что ты, что ты, Степан! – охнул Артемий Иванович. – Отказаться не можно! Пёрд Иванович – человек страшный. Его еще только прислали в Париж, а он уже знаешь, каких делов замышлял! Вот стали с французами договариваться, чтобы выслать цареубивца Тихомирова за французскую границу, а оказалось, что те согласны, но на границу не с Германией, а с Бельгией. И Пёрд тогда предложил, что мы с другим нашим агентом, Продеусом, вдвоем схватим Тихомирова прямо у него в квартире под видом умалишенного, перенесем в карету, доставим на вокзал, поместим в вагон и направим в Берлин, а там и на русскую границу. Уже и рубашечка была заготовлена с длинными рукавами, да-с. Потом, когда доклад с его планом так и не получил движения, эту рубашечку мне подарили, я в ней до сих пор сплю. Так что и не думай отказываться, только хуже будет!
Внезапно поляк вскочил и, перегнувшись через стол, приблизил свое лицо прямо к лицу Артемия Ивановича:
– Хотел бы я знать, пан Артемий, откуда этому пресловутому Особому отделу Монро уже известно про нашу мастерскую? Ведь там еще и грамма динамита не сварили!
– Это все ваш Оструг, – мгновенно ответил Владимиров.
– Оструг сам находится в розыске из-за неявки на регистрацию после условно-досрочного освобождения. Уж не подрядчик ли пана Артемия с фантастической сметой, которому мы отказались заплатить по ней, донес на нас полиции?
– Нет, – засомневался Артемий Иванович. – Это не Дымшиц. Тот больше о прибылях думает. Мне кажется, это Курашкин, который на Оструга когда-то донес. Он мне сразу подозрительным показался. Прилип, как дерьмо к ляжке, и выспрашивает, и выспрашивает… Может, Степан, мы его в качестве осведомителя-то и порешим?
– Во-первых, он русский, а не англичанин. А во-вторых, Монро, человек опытный, требует убивать проституток, убийц которых полиция не будет слишком деятельно разыскивать, в отличие от убийц настоящего осведомителя Особого отдела. А нам по своей инициативе нарываться на неприятности не стоит.
С лакеем прибыло седло барашка, дополненное двумя бутылками кларета Шато-Марго, но у обоих кусок не лез в горло. Они отправили лакея и быстро опустошили початую бутылку мадеры. Затем выпили белое вино без устриц, еще мадеры, а когда стало видно дно в последней бутылке «Шато-Марго», что поляк, что Владимиров едва держались на ногах.
– Все, Степан, – сказал Артемий Иванович, распахивая дверь из номера в обеденный зал и впуская звуки играющего оркестра. – Однова живем! Берем цыган и едем к «Борелю»!
– А в борделю пан Артемий не хочет?
– Лучше в Хрустальный Дворец, там Асенька с Пенюшкой! – взявшись за перила обеими руками, Артемий Иванович стал спускаться по лестнице вниз. – Такие славные барыньки!
– Они не в Хрустальном Дворце! – крикнул на весь зал Фаберовский. – Они по весне с доктором Смитом у Пагани на Грейт-Портланд-стрит часто обедали!
– Тогда к Пагани! Едем, Степан!
* * *
– А вот и доктор Смит! – сказал Фаберовский, когда они с Артемием Ивановичем вошли в зал ресторана Пагани.
Здесь также играла музыка, танцевали пары, и за столами сидела приличная публика: мужчины во фраках, женщины в вечерних платьях, увешанные жемчугами и бриллиантами. Доктор Смит сидел наедине с бутылкой коньяка и поедал рагу из зайчатины с вареньем из красной смородины.
– Дохтур! Дохтур, идите к нам! – с порога закричал Артемий Иванович.
Доктор Смит обратил на них внимание и приветственно кивнул, однако остался сидеть, чтобы не краснеть перед остальными за знакомство с этими невоспитанными субъектами. Тогда Артемий Иванович сам прошел к столику Смита. Поляк поспешил следом.
– Как поживает ваша, прошу прощения, супруга? – по-русски спросил Владимиров заплетающимся языком. – Мы вообще-то к ей приехали. А также мы можем возвратить ваши цилиндры. Если только я их еще не заложил. Я на них слово неприличное чернильным карандашом написал.
Смит снисходительно отнесся к непонятной болтовне русского варвара. Он предложил им с поляком коньяку с содовой и они не стали отказываться. После второй рюмки коньяку доктор разговорился.
– Вы не курите, мистер Фейберовский? – поинтересовался он, доставая портсигар. – Очень зря. Теперь даже в больницах обслуживающему персоналу рекомендуют выкуривать хотя бы по одной сигарете в день, чтобы предохраниться от заражения сифилисом. И я вам как врач советую делать то же самое. С тех пор, как женщины стали думать о самостоятельности, от них всего можно ожидать. Сегодня моя супруга заявила мне, что в Лондоне открывается или даже открылся ресторан специально для них. Что удумали: открыть ресторан, куда не пускают мужчин! Специально, чтобы мужья и отцы не видели, как они колобродят. И чтобы знакомые мужчины не могли ничего рассказать мужьям. Видите ли, женщинам, которые работают в городе – подумайте только: ра-бо-та-ют! – негде пообедать! Да дай им волю, они не только обедать одни будут, скоро они будут заседать в Парламенте! Правильно сказала наша королева: эта безумная, злонамеренная и чреватая ужасными последствиями затея с «женскими правами» заслуживает хорошей порки! Скоро вообще непонятно что будет. Очень мило, что наше общество идет на поводу у этих наглых и бесстыжих тварей! Когда же, наконец, будет готова моя индейка!
