Все ждали, чем же наконец закончится интрига.
Старуху жабу на концерт под лапы притащили,
И черепаху из пруда внучата прикатили.
Овечка Бета, распаляясь, потея от волнения,
Произносила свою речь. Не речь, а обвинение:
«Я здесь, в лесу быть не должна. Должна я на леваде
Пастись спокойно, не боясь, по сторонам не глядя.
Но нет покоя – вечный страх моё терзает сердце.
Где этот страшный серый Волк? Он мне испортил детство!
Мне крупно повезло ещё – я до сих пор живая.
А сколько съедено овец или живёт, страдая!?
Как вам не стыдно, дядя Волк! Хочу ему сказать я:
«Вы негодяй!», но не скажу, ведь все зверушки – братья!
Я, например, люблю траву: питательно, полезно,
В ней витамины, калий, йод, селен, вольфрам, железо.
И шерсть поэтому густа, прекрасного окраса!
Вы злой и страшный потому, что кушаете мясо.
В нём есть плохой холестерин, плюс от него стареют,
Переходите на траву и будем вместе блеять!»
А Волк, конечно же, был тут, внимательнейший зритель,
Но кроме глупенькой овцы, его никто не видел,
Ведь все смотрели на неё, но после слова «блеять»
Он так захохотал, что с ног свалились два оленя,
И кучку наложил енот, от страха зайцы взмокли,
С куста обсыпалось синиц пугливых две-три сотни.
Овечка, закатив глаза, уже почти кричала:
«Мне всё понятно: злая мать вас плохо воспитала!»
Толпа пустилась наутёк, вопя, давя друг друга,
Ниф-Ниф на Волка налетел и отскочил упруго,
Примчался в свой шалаш стремглав, как лист, дрожа от страха,
В вигваме трепетал Нуф-Нуф – белее, чем бумага.
Наф-Наф закрыл дверь на засов и ставни на задвижку,
Играл на дудке, напевал и танцевал вприпрыжку.
Ду-ду-ду, ду-ду-ду-ду-ду, ви-ам-ам-ам-авэй,
Ду-ду-ду-ду, ду-ду-ду-ду-ду, ви-ам-ам-ам-авэй.
Где-то в тёмном лесу претёмном волк сейчас не спит,
Где-то в тёмном лесу претёмном старый волк не спит…
Да, Волк не спал. Что делал он сейчас порой полночной —
Когда б Наф-Наф увидеть мог, не танцевал бы точно.
И вот наутро он в дубки пришёл за желудями,
Братушки были там уже. Ниф-Ниф визжал в запале:
«Вы все сбежали, я один из вас герой. А ну-ка,
Ты видел, как я зарядил волчине прямо в брюхо!?»
Ниф-Ниф настолько ярко врал, что сам себе поверил.
Нуф-Нуф ему: «Я б не ушёл, но бросил настежь двери».
«Я тоже вспомнил, – влез Наф-Наф, – что чай кипит на печке.
А, кстати, знает кто-нибудь, что стало с той овечкой?»
«Не знаю», – говорит Ниф-Ниф. Нуф-Нуф: «Спрошу у белки».
«Спросите лучше у меня, я вам отвечу, детки!»
Да-да, конечно, то был Волк, который, как обычно,
Подслушивал в кустах, грызя мизинец по привычке.
«Волк! Волк! Ай-ай-ай-ай! Ребята, врассыпную!»
Кто влево, кто направо мчал, а кто-то напрямую.
Волк не был голоден, но всё ж погнался за Ниф-Нифом:
«Я поквитаюсь, ей-же-ей, с обманщиком хвастливым!»
Ниф-Ниф забился в свой шалаш, зарылся под подстилку,
Волк задней лапой пнул камыш: «Хорошая могилка!
Надёжно, прочно, и притом нам есть где порезвиться!
Ну кто так строит? Дуну раз – и дом твой разлетится».
И дунул! И взлетел камыш, но все же поросёнку
Удрать от Волка удалось. Тот бросился вдогонку.
Ниф-Ниф к Нуф-Нуфу прибежал: «Впусти меня, братишка!»,
И вот они вдвоём сидят тихонько, словно мышки.
Разгорячённый Волк подул: и раз, и два, и третий,
Но дом из веток устоял на радость всем соседям.
Ругнулся хищник и ушёл. Обрадовались братцы,
Но через время кто-то в дверь тихонько стал стучаться.
«Кто там?» – «Впустите, это я» – «Кто это я?» – «Овечка.
Скорее, Волк бежит за мной, ох, выскочит сердечко!»