Светлана Курилович
Вот как бывает…
– Слыш, Петруха, не ныряй больше! – услышал он голос Левона. – Пули уж нас не достанут! Плыви к лодке.
Петька присмотрелся и в самом деле, увидел лодку, направлявшуюся к ним. В ней сидели на вёслах два отчаянно загребавших мужика. Они по очереди помогли всем сбежавшим перевалиться через борт на дно и так же быстро помчались к берегу.
Пётр осмотрелся: всего бежавших было семеро: Корявый, Левон, мужичонка на побегушках, ещё три каторжника, которых он видел в свите Корявого, но не знал, как их звать, и он сам.
Немного отдышавшись, Левон сменил одного из мужиков на вёслах, и Пётр последовал его примеру.
– Живей, робятушки, живей! – приговаривал Корявый, глядя назад.
На берегу их уже ждали: высокий мужик, до самых глаз заросший бородой, и рядом с ним собака.
– Ну, здоров, побратим! – сказал мужик.
– Здоров, Кузьма! – ответил Корявый, и они по русскому обычаю троекратно поцеловались.
На этом нежности закончились, и беглецы быстро, насколько это позволяли сковывавшие ноги цепи, углубились в лес.
– Ну, острожники, давай в нормальных людей превращаться! – через пару вёрст Кузьма развязал мешок с инструментом и принялся освобождать каторжников от кандалов, которые они тут же глубоко зарыли.
– Пошли, ребята! – Кузьма направился прямо в чащу леса; собака, симпатичная помесь лайки и дворняги, радостно поскакала у его ноги.
Путь показался Петру очень длинным: они шли молча весь день и часть ночи, и вот когда он подумал, что от усталости больше не сможет двинуть ни ногой, ни рукой, Кузьма остановился и сказал:
– Пришли! Заходите, жена моя вас накормит, и ляжете спать.
Такая же высокая, как он, женщина открыла дверь в избу и пригласила к столу. Петька был так утомлён, что не понял вкуса того, что он ест и пьёт, и готов был повалиться и уснуть здесь же, за столом, что, видно, он и выполнил с успехом, потому что почувствовал, как его треплют за плечо, и услышал добрый женский голос:
– Глянь, как его сморило! Устал, бедняжечка. А какой молоденький да хорошенький!
– Аграфена! – строго сказал низкий мужской голос. – Ты мне это брось!
– Парень! – это уже адресовалось Петьке. – Пошли, покажу, где ляжешь!
Пётр разлепил веки, с трудом пробормотал слова благодарности и поплёлся вслед за провожатым в сарай, где упал на копну душистого сена и рухнул в сон.
Пробудился он утром от звонкого:
– Цыпа-цыпа-цыпа! – и беспорядочного куриного кудахтанья.
Солнце светило вовсю сквозь щели сарая, рассыпаясь лучами по сену; Петька с наслаждением потянулся, разминая затёкшее от долгого сна тело, и вышел на двор.
– Хорошо почивали? – прищурившись на него, спросила хозяйка, кормившая кур.
– Спасибо, давно так не спал! А где все? – немного смутившись, поинтересовался он.
– Завтракают уже. Вы умойтесь и тоже идите в избу!
Петька подошёл к ведру с водой, умылся, принял поданное полотенце и поднялся по крыльцу.
– Ну, ты здоров спать, Везунчик! – такими словами встретили его подельники.
– Садись, поешь и послушай, что я решил! – Корявый был как всегда суров и сдержан. – Долго нам здесь оставаться не след: Кузьму подводить нельзя. Сейчас приведём себя в божеский вид и отправимся в путь-дорожку.
Вместе нам идти нельзя, потому разделимся: Левон, Шишига и Везунчик пойдут со мной, а вы, мужики, отдельно. Встречаемся на старом месте, там обсудим, что да как.
– Когда встретимся, Егор Матвеич? – подал голос один из мужиков.
– Через три месяца.
– Рано, Егор! – возразил другой. – Надо бы на дно залечь!
– И заляжем. Посля встречи. Надолго заляжем! – пообещал Корявый.
Привести себя в божеский вид означало: помыться, переодеться в нормальную одежду и побрить голову налысо, уповая, что волосы скоро отрастут. И в этот же день они, нимало не медля, пустились в дальнюю дорогу…
Каждый из Петькиных попутчиков тащил заплечный мешок с кой-каким провиантом, которым их снабдила улыбчивая Аграфена. Шли они, в основном, лесом, опираясь частично на карту, частично на чуйку Корявого, а она у него была как у гончей. Пётр, человек сугубо городской, и не знал, что можно ходить по лесу и не блудить, в смысле, не заблуждаться, не потеряться.
Корявый же читал природу как открытую книгу, всё для него имело значение: положение звёзд и луны на небесном склоне, цвет заката и восхода, наличие мха на деревьях и прочая, прочая, прочая – что для Петьки было китайской грамотой. Однажды на вечернем привале он не удержался и спросил:
– Егор Матвеич, а откуда ты всё это знаешь?!
– А ты молодец, Везунчик! – с одобрением сказал Корявый. – Сколь дней идём, а ты впервой меня спросил о чём-то!
– Так ведь, меньше знаешь, Егор Матвеич, и жить будешь дольше…
– Верно говоришь. Я в лесу вырос, Петя, отец мой был лесник, всему меня научил. Хорошо в лесу, а, Петруха? Птички поют, солнышко греет, зверьё всякое шныряет… благодать!
– Что ж ты от благодати-то этакой в город подался?
– А вот поди ж ты, другой судьбы себе захотел, а она, судьба-то, ох и любит, Петруха, нашими жизнями играть! – в голосе Корявого послышалась лёгкая грустинка. – Я тому радуюсь, что батя мой так и не узнал, что я грабителем заделался, помер спокойно, мысля, что я торговец… Я тебе так скажу, друг ты мой ситный, – не след человеку из порток выпрыгивать и бежать незнамо куда, жить надо спокойно, на своём месте и не рыпаться понапрасну. Где родился, там и в дело сгодился, как люди говорят… Особливо из-за любви не стоит с места срываться – всё это так, суета одна да блуд…
Слова эти резанули Петьку по живому, так как свою любовь он блудом никак не почитал, но спорить с Егором не стал, хотя так и тянуло возразить. Улёгся он на правый бок, руки под щекой сложил, глаза закрыл и представил любовь свою, Лизавету Александровну, как живую…
***
А Лизавета Александровна тем временем сидела в своём шикарном будуаре, в не менее шикарном пеньюаре из тончайшего китайского шёлку, за изящным туалетным столиком, уставленным склянками с духами, мазями, притираньями, статуэтками античных богов и пасторальных пастушек, щипчиками, ножничками и пилками, стопкой книг с уголка столешницы, графином с оранжадом, и, глядя в венецианское зеркало в серебряной оправе, лузгала семечки. Скука, а точнее, русская хандра одолевала Лизавету Александровну, недавно разменявшую пятый год супружеской жизни.
– И где его носит? Тьфу! – выплюнула она в полоскательницу шелуху и в очередной раз не попала, о чём свидетельствовали разбросанные по полу скорлупки от семечек.
Дело в том, что Сержик (к слову сказать, его уже не возмущало, когда Лиза его так называла, он сам придумал ей домашнее имя Лизунок, которое безмерно её раздражало) воспылал желанием заняться торговлей – бани ему уже немного поднадоели – но не просто торговлей, а импортом и экспортом, для чего необходимо было завести некоторые полезные знакомства, дабы не начинать с нуля. И вот уже который день он эти знакомства заводил, приговаривая, что это всё для неё, Лизы, и для будущих маленьких Дивовых.
Хотя… Четыре года они жили в браке, но даже предпосылок для появления на свет наследников не было ни разу. Лиза уже начинала подумывать, не полечиться ли ей на водах, несмотря на то что семейный доктор неоднократно говорил ей, что по женской части она совершенно здорова, и тонко намекал на неполадки в производительной системе у Дивова. Но тот и слышать не хотел, чтобы обследоваться, страшно обижался, когда Лиза заводила об этом разговор, и убеждал её, что просто надо больше времени – и всё получится!
Лиза и верила и не верила ему, но желание стать матерью, целовать и ласкать маленький пищащий комочек разгоралось всё сильней и сильней. Она горько вздохнула, вложив в этот вздох всю неизбывную печаль всех бездетных женщин на планете, и, подперев щёку ладонью, посмотрелась в зеркало. Зеркало стойко выдержало её взгляд и ещё раз доказало Лизе, что она очень молода и хороша собой. Общему впечатлению, впрочем, мешала шелуха, прилипшая к подбородку. Девушка лениво смахнула её и пристально взглянула сама себе в глаза.
– Ну, что, госпожа Дивова, ты счастлива? – Лиза поискала внутри себя ответа на этот вопрос, но поиски оказались бесплодными. Нутро молчало, как будто воды в рот набрало; ничто не дрожало, не вибрировало, не пело, никуда не стремилось…
– При всей красоте ты, кажется, несчастна! – сказала Лиза своему отражению.
Встала, прошлась по будуару, хрустя скорлупками, вышла и спустилась в роскошную гостиную, более напоминавшую дворец, – счастливый муж ничего не пожалел для счастья своей драгоценной супруги – заглянула в кабинет Сержа, который он обставил сам, в несколько аскетическом стиле, и постепенно добралась до небольшой дверцы в шкафу, за которой хранились чудеса. Лиза открыла и взглядом полководца окинула ровные ряды выстроившихся бутылок, чуть подумав, взяла одну, открыла и прямо из горлышка сделала изрядный глоток. Она прекрасно отдавала себе отчёт в том, что воспитанные, а тем более замужние женщины так не поступают, поэтому и заметала следы преступления: во-первых, глоток всего один, во-вторых, рюмки все чистые, так что никто её ни в чём не заподозрит. А раз так, решила она, можно и ещё глоточек!
Может, Лиза на сей раз и не ограничилась бы двумя глотками, но её спас вернувшийся Дивов, с порога зашумевший:
– Лизунок, ты где? Твой Сержик пришёл!
Лиза торопливо поставила бутылку в шкафчик и яркой бабочкой выпорхнула навстречу мужу, повиснув у него на шее и целуя куда-то в область уха.
– Как я рада, что ты пришёл! Давай выйдем куда-нибудь, мне так скучно! – и она снизу вверх посмотрела ему в глаза скорбным взглядом раненой оленихи.
– Лизунок, я не могу, – извиняющимся тоном сказал Дивов. – Я сейчас должен срочно выехать вместе с одним важным господином в Петербург, а оттуда – в Швейцарию! Кажется, дело сдвинулось с мёртвой точки! – он пришёл в возбуждение.
– Так что я тебя, душа моя, оставлю на две-три недели…
Лиза, открыв рот, смотрела на супруга: как это на него похоже! Примчаться домой и тут же умчаться обратно! Он совсем не остепенился, не растолстел, не поседел и, по всему видать, был весьма доволен жизнью.
– А как же я? – губы её предательски задрожали.
– Ты уж не скучай без меня сильно, погости у отца, у подруги или ещё что придумай! – улыбнулся Дивов. – Понимаешь, так надо! Для дела… и для нас с тобой! Кстати, где Татьяна? Татьяна! – зычно крикнул он.
– Она уехала погостить к сестре, ты же сам отпустил её, дома только Матвей, – обиженно сказала Лиза.
– Ну, от него толку чуть, – отмахнулся муж. – Пойдём, Лизунок, поможешь мне собрать вещи!
И, влекомый возбуждением, он скрылся в кабинете. В течение двух часов они укладывали саквояж, а потом Дивов исчез, оставив после себя облако дорогого одеколона, и Лиза осталась одна – не считать же, в самом деле, обществом Матвея, который мирно похрапывал в своей каморке!
Лиза решительными шагами направилась к заветной дверце и сделала ещё несколько глотков. В голове слегка зашумело, и это, как ни странно, умиротворило её, мир снова показался не таким уж мрачным, она подумала, а не съездить ли, действительно, к подруге в Ярославль, не навестить ли отца, потом же подошла к книжному шкафу, пробежала пальцами по корешкам, задержавшись на «Записках из мёртвого дома» Достоевского, и вытащила роман Тургенева «Накануне».
– Буду читать! – Лиза уютно устроилась на софе и погрузилась в запутанные революционные отношения Инсарова и Елены.
Долго ли коротко ли, но алкоголь сморил её и Лиза заснула. Сон был тревожным, она почему-то чувствовала себя в опасности, от которой надо было убегать, но куда – она не знала и металась из стороны в сторону, как заяц, загоняемый собаками!
Внезапно она проснулась, прислушиваясь к трепетавшему сердцу.
– Мне показалось, или в дверь стучали? – прошептала, положив руку на грудь.
И, словно в ответ на её вопрос, раздался осторожный стук в дверь. Она, неслышно ступая, подошла к двери, мимоходом подумав, что, может, следует разбудить Матвея. Но ноги сами несли её к двери.
– Кто там?
– Это я, Лизавета Александровна, Петька Иванов! Чай, помните такого? – раздался забытый, но такой знакомый голос.
Лиза приоткрыла дверь и выглянула в щёлку.
– Пётр… Иванов?!
На крыльце стоял он, собственной персоной, именно такой, каким сохранила его память Лизы. Непонятно почему задрожавшими руками она сняла цепочку и впустила его в дом.
– Проходи, Пётр Иванов!
Он вошёл и, сняв шляпу, аккуратно повесил её на оленьи рога.
– Здравствуйте, Лизавета Александровна! – неудержимая улыбка расплывалась на его лице всё шире и шире, грозя перекинуться на уши. – Иль не узнаёте меня?
– Узнаю, Пётр, узнаю! Но… ты стал сейчас совсем другим! – Лиза осмотрела его с ног до головы, вернувшись к синим глазам, – только они остались неизменными в облике Петра.
Несколько лет назад она познакомилась с парнем из простонародья, сейчас же перед ней стоял изящный молодой человек, принадлежавший к купеческому или мещанскому сословью: превосходно сидящий коричневый костюм в талию, накрахмаленная сорочка, галстух, идущий и к костюму и к глазам Петра, модная стрижка, сверкающие ботинки… Почему Лизе показалось, что он точно такой, как четыре года назад?! Обман зрения?! Ко всему прочему его верхнюю губу украшали щегольские усики, а в руках была изящная трость.
– Ты так изменился! – Лиза покачала головой.
– А вы, Лизавета Александровна, ничуть не изменились, только ещё краше стали! – Петька склонился над её рукой в галантном поцелуе, а Лиза, глядя на его подстриженный затылок, почувствовала какую-то внутреннюю щекотку.
– Чаю не хочешь ли, Пётр Иванов? – предложила она.
– Не откажусь, Лизавета Александровна, готов самолично поставить самовар!
Лиза рассмеялась, и ощущение неловкости пропало бесследно.
Позднее, наблюдая, как он ловко управляется с чашками тончайшего китайского фарфора, Лиза вспомнила о представлении, которое он разыграл в прошлый раз.
– Признайся, Пётр, ты посмеялся надо мной тогда? Представляя неотёсанного парня? Так ведь?
– Был такой грех! – улыбнулся он – Так мне надо было втереться в доверие, чтоб вы меня в дом пустили, оглядеться позволили.
– А сейчас? Это тоже очередная комедия? – прищурилась Лиза.
– Сейчас – нет! – твёрдо ответил Пётр, не сводя с неё глаз.
Этот его взгляд… Лиза не знала, куда от него деться, он, казалось, всюду неотступно следовал за нею, и это было так приятно и в то же время страшно…
– Лизавета Александровна! – Лиза от неожиданности вздрогнула.
– У вас никак гости? – заспанная фигура Матвея показалась в дверях.
– Матвей! Как ты меня напугал! Это мой знакомый, Пётр…. – она замялась.
– Фёдорович, – с любезной улыбкой подсказал Петька.
– Фёдорович; ты иди, Матвей, почивай спокойно!
Матвей немного потоптался в дверях и ушёл, а Лиза повернулась к своему гостю и опять наткнулась на его взгляд.
– Пейте же чай, Пётр Фёдорович! – она потянулась взять его чашку, но крепкая мужская ладонь перехватила её пальцы на полпути.
– Лизавета Александровна! – прошептал Петька.
Миг – и она оказалась в его объятиях, не понимая, как это случилось. Синие глаза оказались совсем близко, она услышала горячечный стук его сердца.
– Пётр… Фёдорович, что это вы делаете? – шепнула Лиза, чувствуя, как сладко замирает всё внутри.
– Я люблю вас, Лиза! – страстное дыхание обожгло шею, горячие губы накрыли её рот, и… остальное было как во сне. В сладком, тревожном и бесконечном сне…
Потом, когда Петька вспоминал события этой ночи, он удивлялся, как не сошёл с ума от счастья; но в любом случае, он был близок к безумию, потому что забыл о всяческой осторожности и лишь много позже вспомнил, что вроде бы Матвей, разбуженный необычными звуками, заглядывал в залу, но, не сказав ни слова, удалился.
Когда он начал целовать Лизу, ему показалось, что она вот-вот лишится чувств: она вся обмякла в его руках, ослабела, он в страхе уложил её на софу и стал расстёгивать пеньюар, чтобы облегчить ей дыхание, как она с неожиданной силой обхватила его за шею руками и притянула к себе.
Всё было как в дурмане, словно его опоили сон-травой; он любил Лизу снова и снова и никак не мог остановиться, а она с такой же готовностью отвечала ему.
– Это безумие! – были первые слова, которые он услышал утром, пробудившись после недолгого забытья.
– Это безумие, что мы с тобой сделали! – Лиза сидела на кровати и с нежностью смотрела на него.
– Почему? – Пётр шевельнулся, шёлковая простыня соскользнула с его плеч, и он услышал сдавленный вздох.
Лиза зажала рот ладонями и округлившимися глазами смотрела на Петьку.
– Что с твоей спиной?! Что это?!
– Это каторга, Лиза.
– Тебя били?!
– Немного, – он улыбнулся. – Да ты не переживай! Мне совсем не было больно.
– А… – до Лизы только сейчас дошло. – Ты почему здесь?! Тебя что, отпустили раньше?!
– Нет, – он неотрывно смотрел ей в глаза.
– Но… я не понимаю!
– Бежал я, Лиза, – тихо сказал Петька. – Душа у меня вся изорвалась, думаючи о тебе…
– Бежал?!!! Значит, тебя сейчас ловят?!
– Думаю, да; только они не знают, где меня искать и как я сейчас выгляжу. Ты ведь не сразу узнала меня?
– Сразу. Я по глазам узнала, даже не заметила, что одежда другая, усы… – Лиза нежно погладила Петра по щеке, и он, закрыв глаза, весь потянулся за её ладонью, продлевая ласку. – Моё сердце узнало тебя…
– Ох, Лизавета Александровна, как же я страдал в каторге… – как-то по-детски пожаловался Петька. – Жизни мне не было! Куда ни пойду – всё ты перед глазами. Не вытерпел я… А теперь….
– Что теперь? – Лиза пропускала между пальцами пряди его волос.
– Хотел я осесть, начать честную, спокойную жизнь, но… баста! Ничего не выйдет теперь! С тобой повидался разок – и ладно! – он притянул к себе ничего толком не понимавшую Лизу и зарылся лицом в её волосы.
– Я ведь и мечтать не смел о таком, – глухо сказал он. – Думал, ручку поцелую – и то будет великое счастье для меня! Откуда же я знал, что ты тоже любишь меня… Любишь ведь, Лиза?
Петька заглянул ей в глаза.
«Люблю ли?» – спросила себя Лиза и, почувствовав, как затрепетало сердце, обрадованно воскликнула:
– Люблю!
– А пойдёшь ли ты со мной, куда я поведу тебя?
– Пойду!
– А как же муж твой, отец… найдёшь ли ты силы бросить их? – продолжал пытать Пётр.
– Найду, Петя, найду! – сияющими глазами Лиза смотрела на него.
– А вот я – нет! – резко сказал он.– Забрать тебя у мужа, у родных, увести в мир грабителей… Я не смогу! Если бы… Да что уж теперь жалеть!
– Если бы что? – тревожно спросила она.
– Если бы не связался я с одним человеком, был бы теперь свободен, а так… Но если ты будешь ждать меня, Лиза, то я вернусь. Обязательно вернусь свободным человеком и заберу тебя!
– Я дождусь! Сколько бы ни пришлось ждать!
И наступило другое время… Время, для которого человечество ещё не придумало подходящего исчисления, время, когда мгновения тянутся годами, а годы, наоборот, пролетают за мгновения…
По истечении вечности Лиза поняла, что беременна. Эта новость обрадовала не только её – всех! За исключением, пожалуй, Матвея, который что-то подозревал, но ничего ни разу не сказал своей хозяйке.
А уж как был рад Дивов! Он то и дело напоминал жене:
– Вот видишь, Лизунок, я был прав! Я же говорил, что просто надо больше времени!
– Сержик, конечно, ты прав! – с улыбкой отвечала Лиза.
Она испытывала к мужу снисходительную нежность, нежность всезнающего взрослого к несмышлёному, но любимому ребёнку. Она по-прежнему хорошо к нему относилась, но в глубине души хранила память о минутах, которые показали ей, что такое настоящая любовь и страсть. При всём своём умении и знании женского тела Дивов ни разу не привёл Лизу на те вершины счастья, где она побывала с Петром…
Через девять месяцев у четы Дивовых родился ребёнок. Сын. Новоиспечённый отец был вне себя от счастья! Он призвал всех родных на крестины, настойчиво искал в младенческих чертах ребёнка сходства с собой или Лизой, восхищался его пушком на головке и пухлыми щёчками. Только вот голубые глаза Николаши – так назвали малыша – ввергали его в состояние недоумения.
– Как же так, – настойчиво вопрошал он доктора, милейшего Аркадия Ивановича Аристова, давнего друга семьи Федоровских, – у меня глаза зелёные, у Лизаньки – серые, у тестя – тоже зелёные, а у Николашеньки – голубые?!
– Ну-ну, голубчик, не волнуйтесь так! – доктор покровительственно похлопал его по плечу. – Это так называемая младенческая голубизна; у всех новорождённых: котят ли, щенят или детей – глаза голубые. Истинный цвет проявится попозже!
Но, несмотря на уверения доктора, цвет глаз младенца не менялся, а наоборот – всё прояснялся, так что вскоре Николаша стал обладателем необыкновенно синих, как незабудки, и вечно удивлённых глаз.
Дивов с немым недоумением засматривался в эти глаза, пытаясь распознать причину их появления у его наследника. Лиза молчала и улыбалась загадочной улыбкой Джоконды; она вообще после родов как-то остепенилась, пополнела, стала спокойной и к мужу начала относиться чуть свысока, как будто ей, приобщившейся к таинству рождения, открылись вечные истины, увы, недоступные мужчинам.
– Должно, в матерь барыни пошёл, в покойницу Ольгу Васильевну! – как-то проворчал Матвей, у которого душа разрывалась из-за мучений барина.
– Да?! – вскинулся Дивов и помчался к тестю.
– Папа! – воскликнул он. – Какие глаза были у Ольги Васильевны? Не голубые ли?
Прокурор задумался. За давностию лет такие детальные подробности облика его горячо любимой покойной жены как-то стёрлись из памяти.
– Пожалуй, что и голубые, – подумав, согласился он, и Дивов, совершенно успокоившийся, отправился домой, купив по дороге сыну огромного плюшевого медведя, за что был нещадно выруган, а медведя запаковали в мешок и спрятали на антресоли до поры до времени.
Одна Лиза знала ответ на терзавший Дивова вопрос, да и Матвей тоже; но между ними было подобие немого сговора: оба молчали и ни разу никто из них не проронил ни звука о том, что случилось той ночью…
Николаша подрастал, радуя всех своих родных, – мальчик он был бойкий, крепкий, здоровье – отменное, он почти не болел теми детскими болезнями, которыми положено переболеть всем детям во младенчестве, лишь изредка у него случался насморк, – и к пяти годам превратился в очаровательнейшего пострелёнка, с повадками всеобщего любимца и баловника. Впрочем, мальчик он был добрый, и все проделки его дышали лукавством, но не злобой.
– Ангельчик! Чисто ангельчик! – восклицала изрядно постаревшая Татьяна.
И вот однажды летом, когда семья готовилась к переезду на дачу, посыльный мальчишка принёс Лизе конверт. Она не торопясь распечатала его и достала листок дорогой почтовой бумаги, на котором было написано: «Гостиница «Астория», номер 113, завтра в четыре. П.»
Руки её задрожали и, не в силах удержаться на ногах, она присела.
– Что такое, Лиза? Тебе нехорошо? – обеспокоенно спросил появившийся в дверях Дивов.
– Ничего, немного голова закружилась, – спокойно ответила Лиза, пряча листок в карман домашнего халата.
– А что это за письмо? Мне?
– Нет, Серж, это Натали приглашает меня завтра к себе на обед. Пойти ли?
– Конечно, Лизунок, сходи! Отдохнёшь чуть-чуть, а мы с Николашкой пойдём в магазин удочку покупать, да, сынок? – подхватил он на руки пробегавшего мимо мальчика.
– Да! – звонко крикнул тот. – И я! Буду! Ловить! Рыбу!!
– Конечно, будешь! – Дивов поцеловал сына и отпустил его, а Лиза почувствовала, как пугливым зайчишкой сжалось её сердце.
Ночь она провела очень неспокойно, душа горела с такой силой, что, казалось, могла воспламенить не только самоё Лизу, но и подушки с одеялами. Встала она совсем разбитая и до трёх часов бесцельно слонялась по комнатам, думая мучительную думу: идти или не идти? Совсем уж решилась остаться, но в половине четвёртого вдруг вскочила как встрёпанная, мигом собралась и выскочила из дома.
Сердце билось как загнанный зверь в клетке. Едва переводя дыхание, Лиза подняла руку и сжатым кулачком постучала в дверь с номером 113.
– Момент! – послышалось изнутри.
Дверь распахнулась, и Лиза увидела перед собой стройного и очень красивого молодого человека, внешность которого отличалась некоторой благообразностью.
– Здравствуйте, – в замешательстве пробормотала она. – Я ищу… мне сказали…
– Здравствуйте, здравствуйте, – юноша сделал широкий приглашающий жест в комнату. – Проходите! Вы ведь к Петру Фёдоровичу?
– Да…
– Петя! – громко крикнул молодой человек. – К тебе пришли! Дама!
– Я уже здесь! – и Пётр выскочил из примыкающей к первой комнаты.
Лиза замерла, впившись взглядом в любимого человека, которого она не видела вот уже пять лет.
– Саня, – негромко сказал Пётр.
– Понял! – юноша ретировался, неслышно прикрыв за собой дверь.
– Ну, вот мы и одни, Лизавета Александровна… – Пётр взял её за руки. – Дай наглядеться-то на тебя…
Пронзительные глаза, не утратившие ни капли синевы за прошедшие годы, слегка увлажнились.
– Ты просто красавица, Лиза, – прошептал он. – Я успел забыть, какая же ты красавица!
Пётр притянул её к себе и поцеловал. Потом в течение долгого времени не было сказано ни одного вразумительного слова… Лизе опять было хорошо, как никогда, но восторг мешался с чувством горечи, плотно поселившейся в её душе.
– А ты изменился, Петя, – лёжа рядом с ним и вглядываясь в его лицо, сказала Лиза.
– Что изменилось?
– Ты стал… более мужественным, что ли… более жёстким… морщинки появились, – она поцеловала Петра в уголок глаза. – Шрам… Как ты живёшь, Петя? – неожиданно спросила Лиза.
– Так и живу, Лизанька, вечно в бегах… Но разве это жизнь?!
– Ты… не один?
– Ты имеешь в виду, нет ли у меня семьи? Нет. Вся моя семья – это Саня, друг, товарищ и брат, – улыбнулся Пётр. – Ну, и ещё мама!
– Лариса?! – Лиза не поверила своим ушам. – Она жива? Как она?
– Жива и здорова, нам бы так, живёт в Сибири. Она, Лиза, замуж вышла и счастлива. Как я там оказываюсь, навещает меня и… – Петька осёкся.
– Как ты там оказываешься?!…
– Да, Лиза, меня ведь поймали тогда и вновь осудили, но я опять бежал. Теперь приходится быть очень осторожным: слишком много особых примет, – он показал на шрам у виска, на кандальные отметины на запястьях и засмеялся, – Хорошо, клеймо на лоб не поставили, вот тогда было бы тяжелёхонько!
– Петя, а может быть, тебе бросить всё это, повиниться, да честно отсидеть? – с робкой надеждой спросила Лиза.
– Нет, Лизавета Александровна, – вздохнул Петька. – Мне теперь туда нельзя! Засудят на пожизненное и сгнию я в каторге, как таракан…
Они помолчали, глядя друг на друга.
– Петя, – нерешительно начала Лиза. – Мне надобно кое-что тебе сказать…
– Говори, я слушаю.
– Это очень важное… Здесь есть туалетная комната?
– Ты мне это хотела сказать? – засмеялся Петька. – Вон та дверь!
Лиза подхватила одежду и наскоро привела себя в порядок. Она была в настолько расстроенных чувствах, что не обратила никакого внимания на богатую обстановку номера, заметила лишь, что всё было очень красивым и неброским. Когда она вышла из туалетной, Пётр тоже успел одеться и выкатил откуда-то накрытый сервировочный столик.
– Выпьем, Лиза?
Она почувствовала, что, действительно, надо выпить, иначе у неё не достанет духу сказать Петру новость, а главное, увидеть, как он воспримет её. Поэтому она кивнула головой.
Звонко вылетела в потолок пробка шампанского, наклонилась к бокалу, исходя пеной, пузатая бутылка, и Лиза поднесла к губам весело пузырящуюся жидкость.
– За встречу, Лизавета Александровна!
– За встречу, Пётр Фёдорович!
Тоненько пропел хрусталь, и Лиза в мгновение осушила бокал.
– Очень пить хочется… – пробормотала, заметив удивление в глазах Петра: сам он чуть пригубил напитка.
Лизин бокал вновь наполнился. Она поднесла его к губам и поставила обратно. Вино мгновенно ударило в голову, в висках зашумело: те маленькие шалости с бутылками из шкафчика были закончены много лет назад, так что теперь Лизе хватило бы просто понюхать горлышко бутылки, чтобы опьянеть.
– Петя, то, что я тебе хочу сказать – это очень важно… – губы её предательски задрожали.
– Ты только не волнуйся так, – он подсел к ней ближе и взял за руку.
– Петя… у тебя… есть сын, – с трудом выговорила она, и ей сразу стало легче. – Помнишь, ты приходил ко мне домой? Вот. Сейчас ему уже пять лет. У него твои глаза! – Лиза повернулась и совсем близко увидела растерянный взгляд Петра. – Он очень похож на тебя…
– А… как же твой муж?!
– У Сергея не может быть детей, но он в это не верит и считает сына своим, – спокойно сказала она.
– Сын! – Петька спрятал лицо в ладони и приглушённо спросил. – Как его зовут?
– Николаша.
– Николай Сергеич, значит. А какой он, Лиза? – вынырнул из ладоней Пётр.
– Он очень хороший и добрый мальчик, шалун, конечно, но все дети озорничают, – на глаза Лизы опять навернулись слёзы. – И он очень похож на тебя, Петя! Об этом знаю только я… и теперь ты. Петя, ты рад?
Он пожал плечами.
– Это очень неожиданно для меня. Я никогда не задумывался, что когда-нибудь стану отцом… Поэтому я не знаю, рад я или нет, но… ты сбила меня с ног своим известием! Я бы хотел взглянуть на него! Это… можно?
– Ты сможешь прийти к нам, ведь никто не знает…
– Нет! – его брови сдвинулись. – В твой дом я больше ни ногой!
– Тогда завтра мы поедем гулять в Ботанический сад. Будь на главной аллее в десять утра. Ты увидишь его…
– Хорошо, Лизанька! Я приду. Но, пожалуйста, не будь такой грустной! Я ведь ничего не обещал тебе с самого начала! Что может дать тебе беглый каторжник? Ни дома, ни достатка, ни спокойной жизни – ничего этого у меня пока нет! Ежели ты не прогонишь меня и будешь ждать… – он замолчал и пристально взглянул на Лизу.
Погрубевшие черты лица его смягчились, и он опять стал похож на ясноглазого юношу, с которым судьба свела Лизу много лет назад…
– Я тебе сказала тогда и повторю сейчас: я буду ждать. Хоть всю жизнь! – твёрдо сказала она.
– Но почему, Лиза? Почему?!
– Я верю, что ты послан мне Богом, я почувствовала это при нашей второй встрече, но не поняла тогда, – отчаяние послышалось в её голосе. – Если бы я не была такой юной, я бы настояла на своём и сейчас мы были бы вместе! Ах, зачем я послушала отца!
– Ну, а я очень рад, что ты послушала его! – Петька нахмурился ещё больше. – Какую собачью жизнь я бы предоставил тебе? Жена каторжанина?! Ты должна жить так, как живёшь сейчас, в достатке и покое, и должна молиться за своего мужа, который дал тебе всё это…
Он встал и нервно прошёлся по комнате.
– Петя, я давно хочу тебя спросить, – Лиза в нерешительности замолчала.
– Всё что угодно для тебя! – Пётр подошёл к ней и опустился на одно колено, снизу вверх заглядывая в её глаза.
– Ты очень изменился. Манеры, выговор… Ты совсем не похож на человека из простонародья.
