Светлана Курилович
Сказззки
Но в кромешном мраке, прерываемом лишь отблесками кровавого пламени, страшно было возвысить голос, поэтому они, теряя надежду, продолжали молча идти, вглядываясь в лица бледных силуэтов.
Но вдруг впереди послышался какой-то шум.
– Я не буду перевозить эти души! – сердито воскликнул низкий голос.
– Ещё как будешь! – сварливо возразил ему голосок потоньше. – Это сам Чернобог приказал, хозяин всего подземного мира!
– Мне он не хозяин! – не сдавался первый голос. – Я подчиняюсь моему господину – царю Пекла, единовластному Нияну и жене его Нии! А Чернобог мне не указ!
Ребята осторожно подобрались поближе и увидели перевозчика, двуликого Обмана, который выглядел именно так, как рассказывал старый Ветер, а рядом с ним страшного маленького божка, который знай лупил палкой души грешников, загоняя их в лодку Обмана.
– Маровит, эти души безгрешны! – твёрдо заявил перевозчик. – Мне их даже жалить не за что!
– Маровит – это служитель богини смерти Мары, – прошептал Любим. – Я знаю, дед Белун рассказывал. Он грешные души в Пекло загоняет.
– Что-то Обман не хочет эти души перевозить, говорит, они без греха, может, это и есть наш отец? – так же шёпотом сказала Лада. – Надо ещё ближе подкрасться.
Опустив глаза, чтобы быть похожими на остальные души, ребята стали проталкиваться к кучке сумеречных фигур, которых двуликий перевозчик оттеснил веслом в сторону и ни в какую не соглашался пропустить в свою лодку. Погрузив другие, грешные, души, Обман оттолкнулся от берега и повёз несчастных на другую сторону огненной реки, где и находилось страшное Пекло. Временами он поворачивал свой звериный лик и жалил грешников, исторгая из их уст стенания и жалобы.
– Не надо было грабить и убивать! – строго приговаривал он. – Жить надо по закону, по совести! – и вновь выпускал ядовитое жало.
С отвергнутыми Обманом душами остался злой Маровит, оказавшийся меж двух огней,– ему и приказ своего властителя надо было исполнить, и под гнев Нияна он попадать не хотел.
– Навязались вы на мою голову! – рявкнул он на них и замахнулся палкой.
Ребята присмотрелись: эти силуэты были немного другие, в них словно остались краски жизни, они посматривали по сторонам, а не задумчиво раскачивались из стороны в сторону.
– Точно, Лада, это наши! – возбуждённо зашептал Любим. – Они другие, они смотрят! Надо Маровита отвлечь!
Куколка зашвырялась у него в руках.
– Погоди, – шепнула ей Лада.
– Куколка отвлекает, я облака напускаю, а ты иди батюшку ищи, хорошо??
– Ладно, – Любим выпустил куклу, она заковыляла к злобному божку, а Лада начала расчёсывать кудри русые, и облака плотной стеной окружили её. Любим тем временем пошёл искать отца.
Кукла подобралась к Маровиту, оскалила зубы и выхватила у него из ноги изрядный кусок мяса. Это вам не комариный укус! Божок заорал, за ногу схватился, на месте заплясал, ему вообще не до грешников стало! Кукла, зловеще улыбаясь, сожрала, что оторвала, подпрыгнула и вцепилась мёртвой хваткой в зад. Маровит обо всём, кроме боли, забыл.
Тем временем Любим затолкался в группу душ и под вопли служителя Мары громко спросил:
– Отец, здесь ли ты? Это сын твой Любим тебя ищет! Отзовись! – несколько раз пришлось юноше повторить призыв, и он почувствовал, как одна из душ схватила его за руку:
– Любим! Сынок! Ты ли это?!
– Я, батюшка! – обрадовался парень. – Надо выбираться отсюда! Скорее!
– Родим, Всеслав, Силён, Стоум, Булат, Добросмысл! – перечислял отец сотоварищей. – Идёмте скорее, мы спасены! Пробуждайтесь! – теребил он их.
– Батюшка, быстрее! Беритесь за руки! Обман с того берега вертается!– командовал Любим.
Схватив отца за руку, он повлёк его к выходу. Лада замыкала беглецов, окутанная плотными облаками, так что непонятно было, то ли тень, то ли туча, то ли человек. Куколка же такую суматоху подняла, что Обман над Маровитом посмеивался, а на них и внимания не обратил.
Выскочили мужики из бездны, полной грудью вдохнули, не успели обрадоваться – а тут ещё сюрприз поджидает: исполин огромный их схватил, в карманы запихнул, Ладу и Любима на плечи закинул, куколка ему в плащ зубами вцепилась – тронулись! Не семь вёрст, а семижды семьсот семьдесят семь вёрст лететь пришлось, а как будто за околицу деревни заступили. На родимую землицу спустились, на колени упали, её поцеловали, друг друга обняли, глядь: а там уж жёны, сёстры, матери старые да дети малые бегут-голосят, от счастья плачут, родных привечают. По домам их разобрали да повели в баньке париться, отдыхать, снедать и рассказы дивные слушать.
Наши-то герои к дому подошли, а там их матушка встречает пирогами да щами. Ну, все обнялись, поплакали маленько (это уж как водится), потом в горницу взошли, пили-ели-пировали. Мать с отцом на своих детей не налюбуются, не нахвалятся, аж засмущали их. Куколку за стол посадили, вкусно накормили, она тут же и захрапела. Старый Ветер в горнице не поместился: он бы крышу головой пробил, но во дворе уютно устроился и знатно поел-попил.
Так и заканчивается наше сказание про чудеса невиданные да дела неслыханные.
Брат с сестрой с тех пор жили дружно, не ругались, разве что по пустякам. Ну, совсем уж не спорить – это как-то даже неинтересно.
Куколка к бабке Барсучихе жить ушла, но в гости заглядывала, страшным ртом улыбалась. Марья так к ней и не привыкла, пугалась. Хорошо, ребята не рассказали, как она их живьём ела, иначе бы кукле не поздоровилось.
Старый Ветер стал жить на воле, к матери ветров наведывался, ухаживал за ней, может, и поженятся когда, да сыновья пока к отчиму не настроены. Следит Ветер, чтоб над родной деревней Лады и Любима веял лёгкий ветерок, бурь и вихрей злобных не допускает. Когда прилетает в гости, ест вдоволь каши пшённой с тыквой. Ест да хозяйку нахваливает, Марья и рада, что угощенье ему по вкусу.
Лада не нарадуется, что сарафан ей не понадобился, ведь соратники отца все женатые да детные были, ну как влюбился бы в неё кто-нибудь, вот стыдобища была бы! Она сарафан в самый дальний угол сундука запрятала да и забыла про него, и так замуж вышла, без сарафана, за смельчака из соседней деревни, который нраву её буйного не убоялся. То-то свадьба была!
Любим из того же села девицу взял, красивую и тихую, в противовес своей бойкой сестре, пригожую, словно денёк ясный. С той поры он в облака не заглядывался день-деньской: некогда было.
А вот гребень дарёный Лада и по сей день пользует, потому и засухи в их деревнях не бывает. И каждый раз добрым словом поминает мать ветров, которая его подарила.
Ну, вроде про всех сказали, никого не забыли.
А! Святобор! Любим ему с тех пор каждый год богатые дары подносил, а он Любима и Ладу не забывал: ежели по грибы пойдут – сплошь отборные, без единой червоточинки попадаются, ягоды – с кулак, не меньше! По охоту Любим пойдёт – и тут везенье ему и удача.
Разрыв-трава в Пекле потерялась, так что Лада и Любим ни одного клада заветного не нашли, да и не горевали совсем. Каждый человек – настоящий заповедный клад! Вы так же думаете?
Вот вам вся сказка, а нам – баранок вязка.
Третий сын
Жили да были в одной деревеньке муж с женой. И всё-то у них было хорошо да ладно, жили душа в душу, одна беда: не дал Бог детушек. Захирела молодица, заскучала, уж больно хотелось ей дитятко на руках подержать да топот маленьких ножек послушать. Молились молодые в храме, просили Богородицу помочь – да только нет ответа их мольбам. А жене всё хуже и хуже, она уж и есть перестала, исхудала, побледнела вся, хозяйство из рук валится, за что ни возьмётся – всё не так: то кудель спутает, то хлебы сожжёт, то крупу перебирать начнёт – да и вместо отборного зерна мусор сварит. А потом и вовсе слегла, свет белый ей не мил стал, на мужа любимого и не глядит, глаза отводит. А он, бедный, уж и не знает, к кому обратиться, чтоб беде помочь. В церкви свечки ставил, молитвы возносил, бабы-соседки её как могли лечили, к знахарке обращался: молодой всё сильнее неможется да нездоровится. Ну, что делать? Почесал мужик потылицу и к ворожбиту пошёл. Благо, жил у них на отшибе деревушки настоящий, природный колдун, родившийся в третий день месяца от третьей девки, третий в роду. А может, и не благо вовсе, а наоборот. Но пошёл к нему мужик, помня, что кто-то когда-то говаривал ему, что пользоваться помощью чародея вроде и грех, но не такой уж и большой, на том свете за него большое наказание и не грозит. А и ежели бы грозило – всё равно бы пошёл, потому как сил не было у него боле на страдания любимой жены смотреть, на всё был готов, чтоб только она поздоровела и обрадовалась.
Колдуна этого в деревушке недолюбливали, потому что больно умело он морок наводил, особливо когда охота ему приходила поесть-попить. Стучался в любой дом, а попробуй его не пусти – вмиг порчу на скотину наведёт или ещё того пуще: горе-злосчастье в избу поселит. Вот как Акулька его раз не пустила под Рождество – так он пошептал чего-то, и дочь её Матрёна на князёк забралась и кукарекать начала. И так её хотели снять, и этак – не даётся и не удаётся никому! Так и кукарекала, пока мать не смекнула, в чём дело, и не пошла к колдуну в ножки кланяться, прощенья просить и привечать. Он только на девку глазом глянул и сказал:
– Ну, что расселась? Слезай! – так Матрёна сразу позволила себя снять.
Заболела, да хорошо, что жива осталась, намертво к коньку не примёрзла.
А если и пустишь в избу – он поест-попьёт что захочет, а расплатится мусором или золотыми монетками, которые потом окажутся кружочками моркови. Это развлечение у него такое было, над простым людом потешничать и насмехаться.
Но нашему мужику, Демьян его звали, кстати, деваться некуда было, вот он и пошёл к нему.
– Здоров, Михей! – громко сказал, зайдя во двор, чтоб тот на него злющего пса не спустил. – Зайти можно к тебе?
Заскрипела дверь, выглянул из избёнки маленькой старик древний, с длинными нечёсаными волосами, с кудлатой бородой, глянул на мужика исподлобья:
– И тебе поздорову, коли не шутишь. Зачем пожаловал?
– Я, Михей, к тебе за советом пришёл, – слегка струхнул Демьян, но отступать было поздно. – Жена моя, Марфа, хворает, никак окрепнуть не может, боюсь, захиреет совсем. Что делать, Михей? Идти мне больше некуда, окромя тебя никто помочь не сможет, – вдруг всхлипнул, неожиданно для себя самого.
– Тьфу! – с омерзением плюнул колдун, зыркнув на Демьяна из-под косматых бровей. – Сопли не распускай! Это беда – не беда, а полбеды. Заходи, – пошире дверь приоткрыл.
Зашёл мужик в избёнку маленькую, сбоченившуюся, в одно окошечко, темно в ней было, как ночью. Под ноги кот шарахнулся, чёрный без просвету, – Демьян чуть не упал от страха, перекрестился.
– Это ты брось! – строго сказал ворожбит. – Бога не поминай, его тут и не было никогда. За божьей помощью в храм иди – а ты там уж был, я гляжу.
– Был, – мужик отёр пот со лба.
– Ежели ты такой пугливый, как жену собираешься спасать? – колдун шуршал у печи, разжигая огонь.
Наконец пламя появилось – синее, шипучее. Чародей покидал что-то в ступку, пестиком растёр, взял щепотку и бросил в огонь. Пламя на миг погасло и вновь взметнулось, большое, синее с оранжевыми отблесками, зашипело, распространяя такой едучий дым, что у мужика глаза слезой налились. А колдуну хоть бы хны: стоит, дым нюхает, в пламя всматривается, словно видит там чего-то.
– Ну, вот что, – молвил наконец. – Жене твоей могут помочь молодильные яблоки. Они и от хвори вылечат, и от бесплодия помогут.
– Правда?! – обрадовался мужик. – А где их взять-то? Куда идти надо?
Повёл косматыми бровями чародей:
– Растут молодильные яблоки на мировом Древе.
– А… что это? – растерялся Демьян.
– Это Древо держит на себе весь наш мир: крона его упирается в небеса, корни оплетают преисподнюю, – колдун повёл клюкой, и обалдевший мужик вместо крыши увидел прекрасное дерево – берёзу, в вершине которой сияли Солнце и Луна, мерцали Звёзды, ниже царствовали птицы, на стволе вовсю жужжали трудолюбивые пчёлы и делали целебный мёд, на земле, у корней, плодились и размножались звери разные, а в корнях таились змеи да гады ползучие, пряталась нежить и нечисть. Такое сияющее было Древо, что Демьян глаза закрыл, чтоб не ослепнуть.
– Смотри! – прикрикнул чародей. – Яблоки видишь?!
Прищурился мужик: в ветвях берёзы звенели-переливались наливными бочками золотые яблочки.
– Вижу! – прошептал.
– Смотри дальше! – приказал колдун.
Увидел Демьян, что стоит Древо на пуповине морской – острове, где находится камень Алатырь, а окружает его Морская пучина – Кругом глаза, – моргнул глазом – всё пропало.
– Это ты, смертный, видел Ирий-сад, куда попадают души праведников после смерти, – сказал ворожбит. – Вот туда тебе надо проникнуть, молодильное яблочко сорвать и жене принести. Она вмиг поздоровеет.
Стоит Демьян ни жив ни мёртв. Вроде всё понял – а всё равно ничего не понятно.
– И как же мне туда попасть? В Вырий-сад? Я ведь жив пока, – недоумевает.
– Иди в лес, найди ручей с бочажиной, стань на колени и попроси Морского царя тебе помочь.
– Да разве он поможет? – усомнился мужик. – Где бочажина, а где море?
– Не больно ты умён, как я погляжу! – усмехнулся Михей. – Иль не знаешь, что моря да реки – это кровь Морского царя? И что ты ручейку малому скажешь, он вмиг тебя услышит?
– Да зачем же ему мне помогать? Какая выгода? Просто-запросто никто доброго дела не сделает… – загрустил Демьян.
– А ты пообещай ему то, чего у тебя ещё нет! – ухмыльнулся колдун.
– Это чего же? – не понял Демьян.
– Сыновей у тебя пока нет, недотёпа! – рассердился Михей. – Пообещай ему! А потом поглядишь, может девки народятся, а они ему вовсе не нужны. Иль сыновей будет несколько – отдашь одного, жалко, что ли?
– Как это: отдашь одного?! – вытаращился на него Демьян. – Свою кровинушку родимую ироду морскому отдать??
– Ну, как хочешь, дело твоё, – проворчал колдун. – Нет так нет, на нет и суда нет. Проваливай.
– Ты это… – забормотал мужик. – За совет спасибо тебе…
– Коли совет к сведению примешь, спасибо не отделаешься.
– А что надо-то тебе? Какую плату возьмёшь?
– Да сущую безделицу: приходи меня перед смертью повидать, в последний путь проводить. Помру я скоро, – заключил колдун. – А пока иди.
Ушёл Демьян. И пока шёл, невесёлую думу думал: и так, и этак крутил-вертел, да всё ему не по нраву было. Решил отвязаться от колдуна и ничего не делать. Но как только домой пришёл, жену любимую, на тень похожую, увидел, всё махом перерешил:
– Будь что будет! Сначала яблоко молодильное раздобуду, а там как Бог пошлёт, так и суждено, знать! – шапку об землю ударил и в путь собрался.
За Марфой приглядывать соседке поручил, поцеловал на прощанье и в лес ушёл. Долго ли коротко ли плутал, набрёл на бочажину, из которой малый ручеёк журчал. Шапку снял, на колени встал и к Морскому царю обратился:
– Царь Морской, великий и могучий, волнам седым подобный! Ты в заливы, в океан свою длань простираешь, всеми водами володеешь, всё на свете знаешь! Бью челом тебе с просьбой крохотной, для твоей мощи могучей – нет ничто! Помоги мне, ничтожному, в Вырий-сад попасть, яблоко молодильное добыть для любимой жены моей Марфы. Расхворалась она, разболелась от тоски смертной: детушек нет у нас, никто помочь не может. А ежели ты, великий царь Морской, нашему горю пособишь, обещаю тебе сына своего отдать! – сказал, как выдохнул, стал ждать.
Недолго ждал Демьян: заколебались воды, пошла по ним рябь, и появилось отражение Морского царя, ликом сурового, в руке трезубец, на голове венец.
– Услышал я тебя, смертный, – пророкотал он, словно морской прибой. – Могу помочь тебе, коли слово сдержишь и сына своего отдашь, как в пору войдёт! У нас с женой двенадцать дочерей-красавиц, сына нет, так хоть зять будет! Ну что, Демьян, согласен?
– Согласен.
– Не обманешь? – прищурился царь.
– Слово моё крепко, как Алатырь-камень, – махнул рукой мужик.
– Ну, что ж, тогда давай мне руку и ничего не бойся! – сказало морское чудище.
Демьян руку к бочажине протянул, которую тут же кто-то мокрый и холодный схватил и под воду его утащил, только пятки сверкнули. Завертелось всё вокруг, вода забурлила, в глазах будто камни-самоцветы засверкали, уши сдавило, дыхание перехватило, сколько это продолжалось – неведомо, но Демьян уже успел с жизнью распрощаться, как вдруг выкинуло его, чуть живого, на песчаный берег и увидел он чудо-чудное, диво-дивное: пленительное дерево – берёзу, в вершине которой сияли Солнце и Луна, мерцали Звёзды, обитали птицедевы и перезванивали-зрели молодильные яблочки.
Словно заворожённый, Демьян направился к мировому Древу, но не успел сделать и нескольких шагов, как наткнулся на змею, которая, извиваясь, держала в пасти маленькую ласточку. Она трепетала и билась крыльями, но змея уже начала раздувать горло и заглатывать бедную птичку. Ахнул Демьян, на змеюку наступил, к песку её прижал и голову ножом отхватил. Ласточка из зубов ядовитых вырвалась и в небо поднялась. Демьян змею ногой отпихнул, ладонь ко лбу приставил, в небеса глянул: там птичка летала свободная, счастливая, облака стрелой разрезала. Улыбнулся мужик и опять взор свой обратил к волшебной берёзе.
– Погоди, милый друг! – вдруг прозвенел нежный голосок.
Демьян удивлённо оглянулся, но никого не увидел.
–Да я это! – звонко расхохотался голосок, и ласточка порскнула прямо перед его лицом. – Я! – приземлилась на плечо и крикнула в самое ухо.
– Как же это? – забормотал Демьян. – Ты что, говоришь языком человечьим?? Ничего не понимаю!
– Это не я по-человечески говорю, это ты стал наш язык понимать, потому что змею Шкурупею убил. Теперь тебе ведомо, что звери и птицы говорят! – прозвенела ласточка.
– Ишь ты, поди ж ты! – совсем ошалел мужик.
– А что, человече, ты тут ищешь? – полюбопытствовала птичка. – Людям сюда путь заказан.
Ну, Демьян подробно ей свою беду обсказал. Ласточка призадумалась.
– Пожалуй, помогу я тебе. Там, в корнях, полно нечисти кроется, так просто они тебе к яблокам подойти не дадут. Да и ключа у тебя нет, Ирий-сад разомкнуть, а у меня есть!– лукаво сказала птичка. – Я тебе дверцу открою, нечисть отвлеку, а ты тем временем ушами не хлопай, яблоко схвати и возвращайся! Сюда прибежишь – жди меня, никуда не уходи!
– Хорошо, милая ласточка, так и сделаю!
Всё случилось именно так, как ласточка сказала: нежить всякая за ней рванулась, когда она её дразнить начала, перед самым носом летать да задирать, а Демьян к берёзе подбежал, яблочко сорвал , да и застыл на месте, красотой Ирия поражённый. Ушей его коснулось волшебное пение птицедев, райское благоухание цветов дотянулось до ноздрей, и словно кто-то невидимый нашёптывать стал: «Приляг, Демьянушка, отдохни, ты устал, дружок, отдохни под сенью радушного древа, будешь вечно слушать журчание студенцов и пение райских птиц…»
– Беги! – бросилась ему в лицо ласточка, не дав дослушать сладостные речи.
Мужик вздрогнул, словно проснувшись, выскочил из Ирия и убежал на берег Морской пучины – Кругом глаза. Глядь: и ласточка там.
– Ты что ж, глупый, уши развесил?! – укорила она его. – Сказала же: беги!
– Я и побежал, да уж больно речи сладкие были, – стал оправдываться он.
– То-то и оно! Остался бы там – год пролетел как мгновение, а триста лет – как три сладостные минуты! – прозвенела птичка. – Лови! – крикнула.
Демьян подставил ладони ковшиком, и в руки ему упали два пузырька с водой, перевязанные цветными ленточками.
– Что это? – удивился он.
– Это моя благодарность, за то что от змеи Шкурупеи меня спас, – пояснила ласточка. – В одном пузырьке вода мёртвая, целющая, она ткани соединяет, сращивает, а в другом – живая, она мёртвого воскрешает. Если вдруг кого на части разрубят, ты побрызгай сперва мёртвой водой, а потом только живой окропи – и всё оживёт!
– Мёртвая – где белая ленточка? – спросил Демьян.
– Да, живая – красная. Смотри, не перепутай!
– Не перепутаю! А как же мне теперь домой попасть? Сюда Морской царь перенёс…Ах он, этот морской царь…– загрустил-запечалился Демьян.
– Что с тобой, человече? – удивилась ласточка. – Яблоко молодильное добыл, да вновь голову повесил! Что гнетёт тебя?
И Демьян не выдержал, рассказал ласточке про обещание, данное сгоряча Морскому царю, пожаловался на долю свою горькую.
– Вот не знаю теперь, радоваться или печалиться. Вроде и счастье домой принесу, и беду неминучую…
Выслушала его внимательно птица небесная, призадумалась:
– Горю твоему помочь можно, но пока не знаю как. Надо Морского царя обмануть, да он сам кого хочешь вокруг пальца обведёт, хитёр, как змея Шкурупея … Словом, отправляйся домой, Демьян, а как срок придёт, крикни: «Ласточка, звень-звень! Ты летаешь целый день! Вестник неба, прилети, моему сыну помоги!» К тому времени я придумаю, как горю твоему пособить! – сказав это, ласточка звонко свистнула, и с небес спустилась стая из сотен тысяч птиц.
Они окружили Демьяна, словно огромным облаком, подняли его в воздух и понесли в родные края. Там он стремглав побежал к Марфушке своей любимой, дал ей молодильное яблочко, она его съела, и на глазах щёчки её стали цветом наливаться, округляться и здороветь, глаза заблестели, руки-ноги силы набрались. Вскочила она, мужа своего обняла, расцеловала и побежала, легконогая, как ветер, в поля да луга воздухом надышаться. Демьян за ней помчался, догнал, смотрит – налюбоваться не может! Под утро домой воротились, словно заново свадьбу сыграли.
И в положенный срок Марфа родила сына, а через год – ещё одного, а ещё через год – третьего. Растут погодки на радость родителям, смышлёные, здоровенькие да красивые. Демьян так возрадовался, что про обещание, данное Морскому царю как бы позабыл. Ну, старался о нём не думать, тем более что хлопот у него был полон рот – и то, с таким-то семейством! Дела у него шли на лад, особенно удавалось со скотиной: человек он был добрый, да и язык всякой живности понимал, так что никто у него в хозяйстве обижен не был. Мало того, чужую скотинку порой пользовал и до того наблашнился, что слава о нём пошла как о выдающемся знахаре, что животных лечит.
Ни шатко ни валко пробежало-протопало двадцать годков, и вот однажды пошёл Демьян после дневных трудов на речку скупнуться, пот смыть. Забрался в воду, поплыл, как чувствует: кто-то его за ноги схватил и на дно тянет. Мужик испугался, смотрит: а из омута на него Морской царь глядит и пальцем грозит. Демьяна как ледяной водой окатили. Выбрался на берег ни жив ни мёртв, до дома кое-как доплёлся, всё жене рассказал. Она руками всплеснула, давай рыдать-горевать: как же так, чадушко любимое, роженое, выращенное морскому чудищу на заклание отдать?! Глядя на неё, и Демьян плакать начал.
Приходит домой Иванушка, младший сын, смотрит: сидят родители, обнявшись, плачут-заливаются, слезами обливаются.
– Матушка, батюшка, что случилось? Или умер кто? – удивился.
Посмотрели на него мать с отцом, пуще прежнего зарыдали. Ну, он к ним пристал и уж не отставал, пока ему всё не рассказали. Призадумался Иванушка:
– Что ж, родители мои любимые, по всему выходит, это мне надо идти к Морскому царю.
Отец с матерью как это услышали, совсем слезами горючими залились. Иванушка был третьим сыном Марфы и Демьяна, не таким удалым молодцем, как двое старших братьев, кровь с молоком, косая сажень в плечах. Был он потише, послабее старшаков, его боле привлекали не шумные игрища, а тихий сеновал, где книгу можно почитать да подумать о всяком. Болел чаще. Но известно ведь: слабое да болезное дитя к сердцу матери короткую дорожку протопчет.
– Сынок, да ты что удумал! – воскликнула Марфа. – Куда тебе к Морскому царю! Ты силою-то своих братьев так и не догнал!
– Поэтому, матушка, я и должен идти! – твёрдо заявил Иванушка. – Степан да Богдан сильнее меня, да я выносливее, они умнее, а я смекалкой возьму, где они пропадут – я ужом выкручусь! Ну, а если не вернусь, они вдвоём вам на старости опорой и поддержкой будут, и не такой, как я, – лучше! Пойду я, родители дорогие! – собрал кое-какие вещички да было пошёл.
– Постой, погоди, сынок! – отец встрепенулся. – Есть у меня для тебя помощник!
Вышли за околицу, Демьян и крикнул:
– Ласточка, звень-звень! Ты летаешь целый день! Вестник неба, прилети, моему сыну помоги!
Спустя миг с неба стремглав спорхнула ласточка, уселась на плечо Демьяну и зачирикала. То есть, это Ивану так слышалось, а на самом-то деле она обрадованно приветствовала старого знакомца и рассказывала новости. Потом спросила, глядя на юношу:
– Это твой сын?
– Да, ласточка милая, – грустно ответил Демьян. – Пришла пора его Морскому царю отдавать. Придумала ли ты что?
– Кое-что! – таинственно ответила птичка и взмыла ввысь.
Вернувшись, кинула в ладони мужику перстень, тот надел его на палец сыну.
– Это перстень волшебный, – строго сказала птица. – Силы в нём очень много, так что не расходуй её просто-запросто, мало ли что!
Иванушка с удивлением понял, что может понимать птичий язык.
– Когда ты повернёшь его, он мгновенно доставит тебя в то место, которое ты мысленно представишь или загадаешь, – продолжала поучать ласточка. – А загадать ты должен берег Морской пучины – Кругом глаза, куда прилетают купаться дочки Морского царя. Ты затаись и жди: когда Зимцерла вечерняя на небо выйдет, прилетят одиннадцать белых лебедей и с ними утица серая. Скинут они крылья и купаться пойдут, а ты одно крыло укради и ни за что не отдавай, пока она за тебя замуж выйти не согласится, понял?!
– Понял, – ошарашенно сказал Иван. – А у которой из двенадцати крыло воровать?
– Глупый какой! Конечно, у утицы серой! Это любимая дочь Морского царя, Милава, самая умная из всех дочерей! Перстень волшебный – её вещица! Если уговоришь её замуж выйти – всё, Морской царь тебе не помеха. Девица во всём тебе поможет. Уразумел?
– Уразумел. А можно тебя спросить?
– Спрашивай.
– Давно хотелось узнать, – Иван даже покраснел, – почему у ласточек хвост раздвоенный?
– Ваня, ты чего? – опешил отец.
– Я расскажу, – успокоила его птица. – Время ведь есть. Знай, Иван, что я, ласточка, – одна из тех птиц, которые хранят ключи от Ирия-сада, там, к слову, бывал твой отец.
Ваня в изумлении посмотрел на Демьяна, тот скромно потупился.
– Однажды, – продолжила она, – завистник-ворон выдрал мне перышко, когда великие боги повелели отдать ключи от райского сада именно мне, наказав ворона за воровство. С тех пор у ласточек хвост раздвоен.
– Спасибо, – прошептал юноша. – Всегда было интересно.
– Ну, сынок, пора тебе, – отец обнял юношу. – Вот тебе две склянки. В одной вода мёртвая, в другой – живая. Может, пригодятся когда. Возвращайся, мы с матерью молиться за тебя будем.
– Прощай, батюшка! – Иван поклонился отцу, взглянул на ласточку и повернул кольцо.
В тот же миг в ушах у него зашумел вихрь, который стих, чуть начавшись. Иван осмотрелся и увидел, что стоит на морском берегу, пустынном, где и спрятаться толком негде. Неподалёку валялось выбеленное морской солью и ветром бревно, за которым юноша укрылся, выкопав яму. Улёгся в неё и, набравшись терпения, начал ждать. Ожидание, впрочем, длилось недолго. Только вечерняя заря Зимцерла на небо взошла, как послышался шум крыльев и на берег опустились одиннадцать лебедей и с ними утица серая. Птицы сбросили перья и превратились в девушек, одна краше другой. Никого не стесняясь, распустив свои прекрасные косы, смеясь и хохоча, побежали они купаться, стали плавать в синих волнах, плескаться и брызгаться. Иван и позабыл, что должен крылья украсть, засмотрелся на прекрасных лебединых дев, как отец его в Ирии заслушался пения райских птиц, но всё же опомнился, высмотрел невзрачное крыло уточки и спрятал его.
Прошло время, девицы накупались, выбежали на берег, накинули на себя перья и, обратившись в птиц, поднялись в воздух. Лишь одна из них не могла взлететь, махала жалобно одним крылом и бегала по берегу туда-сюда.
Дождался Иван, когда лебеди улетели, и вышел из укрытия.
– У меня твоё крыло, девица, я отдам тебе его, но с одним условием: стань моей женой!
Усмехнулась дева:
– Да знаешь ли ты, смертный, кто я такая?! Как посмел меня о замужестве просить!
– Ты дочь Морского царя Милава, – спокойно ответил Иванушка. – А я зять, обещанный твоему отцу моим отцом.
– Так вот ты кто! – с любопытством протянула девушка. – Отец нам все уши прожужжал, что скоро у него в его девичьем царстве появится сын. И что одна из нас должна за тебя замуж выйти. Говорил, какую ты выберешь, та за тебя и пойдёт. А я вообще замуж не собираюсь! – воскликнула она. – Мне и так хорошо!
– А я вот тебя выбрал, – невпопад сказал Иван. – И никто больше мне не нужен.
– Ишь ты, шустрый какой! – возмутилась морская дева.– А меня спросить не надо?
– Спрашиваю вот, – покраснел юноша. – Пойдёшь за меня?
– Я тебе три загадки загадаю! – прищурилась девица. – Отгадаешь – пойду!
– Хорошо, – оживился Иван, который до загадок тоже был великий охотник. – Загадывай!
– Первая! Одного отца, одной матери, а ни тому, ни другому не сын! Кто это?
– Ну, совсем просто!– засмеялся юноша. – Это ты, дочь!
– Ты знал! – крикнула она. – Вторая! Есть дерево об четыре дела: первое дело – мир освещает, второе дело – крик утишает, третье дело – больных исцеляет, четвертое дело – чистоту соблюдает. Что это?
