Светлана Каныгина
Тени в барсучьей норе
Марта сочувственно покачала головой и поблагодарила за чай всё ещё стоящую возле неё Анну. Девушка учтиво кивнула ей в ответ. Обойдя стол, она поцеловала мать в лоб и села от неё в стороне, туда, где освещение было хуже, и тень несколько скрывала её лицо.
– Осень сегодня показала характер. После такого дня мы можем уже не ждать оттепели до самой весны, – задумчиво произнесла Анна, глядя на Марту, и прежде чем толстушка, проглотив последний кусок кренделя, смогла ей что-то ответить, спросила,– Что заставило вас отправиться в путь в такую непогоду? Дорога через лес во время дождя особенно опасна. Повозка запросто могла увязнуть в грязи, и вам пришлось бы или ночевать посреди чащи, или идти пешком до посёлка.
Супруги переглянулись.
– Видите ли…– начал Дмитрий.
Но Марта, отчего-то решив перебить его, внезапно выпалила:
– Мы переезжаем.
Поняв свою ошибку, толстушка так зарумянилась, что краснота её круглых щёк стала заметна даже, несмотря на окружающий полумрак. Марта виновато взглянула на мужа, но тот, вдруг, быстро нашёл, что прибавить к сказанному.
– Старухе в наследство достался домишко покойной сестры,– заговорил он,– Конечно, место не из лучших – на самых задворках города, да и постройка требует немалого ремонта: стены покосились, печь коптит и с кровлей тоже не всё ладно. Но, прежнее то наше обиталище было куда хуже. После последнего весеннего паводка мы так и не смогли его восстановить. Огород заболотило илом, и ничто уже не могло там взойти. А в городском доме, какой никакой, есть клочок земли. Уж капусту, да картошку сможем вырастить, чтобы продержаться до последних дней. Вот, собрали мы своё старьё, да и выехали. А почему в такой день? Да потому что до тепла с пустым погребом нам не дожить. Доберёмся до города, обустроимся, там уж и найдём чем пропитаться.
Марта смотрела на Дмитрия и с трудом сдерживала своё удивление. Ей никогда раньше не доводилось слышать от мужа такой красноречивой лжи, к тому же поданной столь просто и проникновенно. Не знай она правды, поверила бы каждому его слову и уж точно не захотела бы искать ценностей в скарбе такого бедняка. Сказанное понравилось и самому старику. Он даже немного ссутулился, вживаясь в роль незадачливого переселенца, а когда понял, что с успехом справился с ней, довольно оправил ворот рубашки и, с чувством полного удовлетворения собой, ухватил с тарелки последний крендель.
– Как плохого человека до злодеяния, или после Бог осечёт, так хорошему рано, или поздно поможет,– с улыбкой сказала Лора,– Вот вам в трудную минуту помощь пришла. Обвыкнитесь в городе, и всё пойдёт легко.
– Одной надеждой живём,– тяжело вздохнув, ответила Марта.
Зная, что больше говорить не стоит, толстушка сразу же замолчала. Вместе с ней молчали и остальные. Каждый не знал, о чём ещё завести разговор и ждал, что кто-то другой за столом прервёт неловкую паузу. Не касаясь друг друга взглядами, хозяева и их гости потягивали из чашек остывший чай и смотрели как за окном из наступившей темноты вырываются струи дождя и неистово бьются в стекло.
Неожиданно у входа в дом послышалось движение: кто-то обивал от грязи обувь и негромко разговаривал. Дверь скрипнула, и в следующую минуту в комнату, почти крадучись, вошла девушка, а следом за ней пожилой мужчина: оба вымокшие, но нисколько этим не расстроенные и даже порядком навеселе. Заметив сидящих за столом, они остановились. В комнате вновь повисла тишина. Но длилась она всего несколько мгновений: молчание прервала Лора.
– Как же ты вымок, Александр!– воскликнула она,– Стоила ли таких усилий эта негодная крыша?! Шутка ли! Ты ведь можешь заболеть!
– Обойдётся,– буркнул мужчина, утерев рукавом стекающую с бороды воду, а после, шатаясь, поклонился присутствующим, махнул рукой и стал подниматься вверх по лестнице.
Лора проводила его взглядом и, стыдливо пожав плечами, произнесла:
– Простите моего мужа. Видно так старик отблагодарил его за помощь. Я вас уверяю, завтра вы увидите Александра совершенно другим.
Стоявшая у лестницы девушка, видя, что её присутствие никому не интересно, тоже собралась подняться наверх, но голос хозяйки остановил её:
– А это Эльза, моя племянница, я уже говорила вам о ней,– сказала Лора и тут же, с некоторой язвительностью в голосе, спросила девушку,– Что тебя так задержало, милая? В этот час опасно бывать на улице.
Почувствовав колкость в заданном вопросе, Эльза гордо подняла подбородок и, оправив прилипший к ногам мокрый подол платья, ответила:
– Сегодня обокрали дом пекаря. После работы я зашла туда, чтобы помочь разобрать беспорядок.
Едва услышав о краже, Марта вздрогнула. Сама не зная от чего, она схватилась за бок, где среди складок юбок висела поясная сумка, и безотчетно её ощупала, но вдруг одумалась и быстро положила руки на стол. Спустя мгновение, украдкой осмотрев присутствующих, толстушка заключила для себя, что никто не заинтересовался её внезапным смятением, и это её успокоило.
Лора больше не стала задавать племяннице вопросов. Она понимала, что сколько бы не старалась уязвить её, за поздним возвращением девушки домой стояла причина, которая задевала её саму, и куда сильнее, чем любые поверхностные колкости. Среди присутствующих и без того уже было посеяно зерно подозрений, и взращивать его женщине совсем не хотелось. Хозяйка представила Эльзе гостей, и та, сославшись на необходимость переодеться к ужину, поднялась на второй этаж, однако позже так и не спустилась к столу. После её неожиданного появления вместе с Александром, хозяйка дома переменилась. Она погрустнела и, хотя старалась не показать испорченного настроения, мрачность лица выдавала её.
Разговор уже совсем не ладился. Наконец насытившись, Дмитрий всё чаще зевал и, засыпая от усталости, мялся на стуле. Марта не заводила беседы из боязни снова сказать что-то невпопад, а хозяйка и её дочь молчали, каждая переживая что-то своё, личное. Все они, удерживаемые за столом необходимостью соблюдать приличия, на самом деле хотели поскорей покинуть комнату, чтобы скрыться от оценивающих и осуждающих взглядов, но никто не решался предложить это первым.
Спасением от тяготы бессмысленного ожидания стал опустевший чайник. Он ознаменовал окончание затянувшегося ужина, и хозяйка предложила Дмитрию и Марте подняться в одну из гостевых комнат второго этажа, а сама, вместе с дочерью осталась убирать со стола, пообещав супругам, что непременно заглянет к ним перед сном. Довольные тем, что им не пришлось выдумывать причин, чтобы откланяться, гости заторопились вверх по лестнице.
Марта шла первой. Подобрав юбки и тяжело вздыхая, подгоняемая идущим позади мужем, она переваливалась с одной ступени на другую, и чем выше поднималась, тем крепче сжимала рукой поручень перил так, будто в любую минуту готова была скатиться вниз. Когда же толстушка добралась до последней ступени, и до конца подъёма ей оставался всего один шаг, она отчего то отпустила собранный в руке край юбок и сразу же, неуклюже наступив на них, с визгом повалилась вперёд. По комнате пробежала волна взволнованных возгласов, но уже через мгновение, Марта всех успокоила, ответив, что осталась невредимой, и попыталась встать. Кряхтя и жалуясь на старость, она оперлась руками об пол, затем ухватилась за стойку перил, и уже почти выпрямилась, как вдруг чья-то рука взяла её под локоть и уверенным движением вытянула с лестницы. Это была Эльза. Под удивлённым взглядом Марты, девушка внезапно прильнула к её уху и тихо прошептала:
– Не оставляйте дверь открытой. Непременно подоприте её стулом или тумбой.
После этих слов, Эльза отступила назад и скрылась за дверью своей комнаты, а толстушка, словно остолбенев, осталась стоять у лестницы. Казалось, она боялась пошевелиться, но когда Дмитрий взял её за руку, вдруг вернулась в чувства.
– Велела мне запереться на ночь,– еле слышно прошептала она, озираясь по сторонам, а через минуту, уже войдя в комнату, с ухмылкой добавила,– Как будто кроме неё в этом доме есть ещё кто-то, кого нам стоит опасаться.
В действительности, появление Эльзы напугало Марту, однако женщина не восприняла её предупреждение всерьёз. Толстушку больше взволновала наглость, с какой девица посмела к ней притронуться и её уверенность в том, что она может считать себя вправе бросать тень хоть на кого-нибудь в этом доме, кроме самой себя. Из всех обитателей Норы Барсука эта особа стала единственным человеком, вызвавшим в Марте столь тяжелые чувства. Даже Александр, которого толстушка подозревала в постыдных пороках, не был ей настолько неприятен. Ещё долго, после того как супруги оказались за закрытой дверью, она не могла успокоиться и всё говорила об Эльзе, вспоминая каждый миг тех минут, что им с Дмитрием пришлось провести в её обществе. Теперь ничто, кроме тонких стен не мешало женщине быть откровенной и она, пусть и шёпотом, но высказала мужу всё о тех чувствах, что успела испытать к распутнице с того самого момента, как её вредоносная сущность появилась в истории о трагедии Анны.
Дмитрий был терпелив. Он хорошо знал Марту, поэтому слушал её внимательно и не перебивал, а только поддерживая всё сказанное, понимающе кивал головой. Старик не лукавил, когда соглашался с женой: девица и ему показалась человеком недостойным. Он был согласен причислить её к подлецам, и даже преступникам, но думал о другом. Внимательно глядя в глаза жены, слушая её гневный шёпот, Дмитрий всё больше уносился мыслями в шумящую за окнами непогоду, облитую ею ночную улицу, и с жадностью искал тот укромный угол, где часом назад мог бы найти Александра и всё то, что теперь так возмущало Марту. А она, неспособная рассмотреть во взгляде мужа ничего, кроме понимания, всё говорила и говорила, пока не осознала, что устала уже даже от собственного голоса. Тогда, толстушка всё же заперла дверь на ключ, и супруги, приготовившись ко сну и не сказав друг другу больше ни слова, уснули.
