Светлана Дильдина
Кто поверит эху? Часть 1. Возвращение
Отдельные вещицы в доме подтверждали правильность этой догадки – старинный дорогой веер, висевший на стене, чуть тронутая временем картина кисти известного художника – горы и водопад…
Слуг Тайлин хозяева провели в пристрой дома, узнав, нужно ли им что, или есть свои припасы. Девушкам предложили горячую воду – умыться, оставили их ненадолго, а затем позвали к столу. Тайлин заикнулась было – пусть ее люди прислуживают, раз тут, на месте, некому, но хозяйка мягко отклонила предложение.
– Я сама. Нетрудно – здесь, в глуши, не соблюдают обычаев, и мы рады гостям.
Когда садились за стол, снаружи раздался протяжный металлический звук, словно кто точил саблю, а потом глуховатые отрывистые звуки, похожие на смех безумного. Тайлин вздрогнула, поворачиваясь к окну.
– Это сова, – сказала хозяйка. – Не самая приятная песня у этой птицы, но для человека она не опасна…
И тепло улыбнулась.
Глава 4
– Не правда ли, сегодня на редкость хороший день? – прожурчало над ухом. А внизу так же беспечно журчала река; лодочники устроили представление на воде.
Кэраи обернулся, улыбаясь невесть откуда взявшейся женщине. До чего же она бесшумно ступает!
– Да, было бы жаль, заряди сегодня дождь. Смотрите, как слаженна та гирлянда из лодок!
– Мне больше нравится следующая, с парусами, как цветы, – засмеялась собеседница, звеня височными подвесками. Такой звон один из поэтов назвал «согревающим сердце».
Госпоже Лиэ было слегка за двадцать, но она уже успела овдоветь, и, похоже, это ее ничуть не расстроило. Невысокая, с округлыми движениями и легкой походкой, почти всегда в розовом разнообразных оттенков, она походила на сахарный бутон. Она умела удивленно округлять глаза и поднимать брови так, что вызвала бы умиление и у засохшего над отчетами закоренелого чиновника.
Кэраи подозревал, что она отнюдь не глупа, хотя со дня их знакомства госпожа Лиэ не произнесла еще ни одного серьезного слова, а смех ее звенел по любому поводу. Она появилась на первом же публичном приеме и постаралась очаровать намертво.
Вдовам было позволено чуть больше, чем женам, и уж всяко больше, чем незамужним девушкам, которых редко видели где-то помимо собственного дома. И госпожа Лиэ не упускала ни одной возможности развлечься, как и напомнить о себе.
Она полностью устраивала его, чтобы проводить время без обязательств – легким нравом не в последнюю очередь. Тут, в родной провинции, женщин приходилось выбирать себе еще с большей оглядкой, чем в Столице, где он был куда менее заметной фигурой. Хотя ошибка в выборе могла дорого стоить и там.
– Смотрите, про госпожу Лиэ всякое говорят, – попытался предостеречь его Ариму, который успел все разведать.
Кэраи лишь рассмеялся.
– Тем лучше, пусть говорят побольше – есть что послушать…
– Похоже, она всерьез на вас нацелилась.
– И, похоже, не с самыми очевидными намерениями. Я пока не понял, кого должен благодарить за этот подарок, но, подозреваю, господина Тори Аэмара – тот смотрел в нашу сторону с чересчур большим интересом, – ответил он весело. – Милейшая вдовушка слишком уж несерьезна и легкомысленна, чтобы я поверил в ее глупость. Ну, пусть выведывает мои секреты, благо, их у меня пока нет.
– А не опасаетесь держать под боком шпионку?
– Э, в Столице каждая певичка может оказаться не тем, за кого себя выдает, – если б я опасался женщин… Уж лучше пусть будет неподалеку, а я смогу скармливать Дому Аэмара свои хлебные крошки.
– А она вам?
– Пускай думает, что порой это ей удается.
«Девушки радуги», ашриин высыпали на крохотный островок между мостиками пригоршней самоцветов, верхние платья разных оттенков красного с черной отделкой, а нижние – как самим красавицам захотелось. Они танцевали что-то весеннее, радостно, будто зимой жизни им не было. Две женщины в более темном стояли сбоку, улыбались довольно – видно, воспитанницы справились с постановкой.
Хороший способ показать и свое искусство, и девушек разом; желающие познакомятся с ними тут или просто запомнят. Здесь только прелестницы из самых дорогих, изысканных заведений, иных не допустят.
Здешние женщины – неважно, ашриин ли, или из знатных домов – были не столь ограненными, как в Столице, они использовали меньше краски и прочих ухищрений, и оставались похожими на себя, а не на безупречных кукол. Встречались и среди них и чудачки, которые, похоже, решили перещеголять столичную моду, но на таких Кэраи смотрел с сожалением. Они даже говорить умудрялись неким искусственным голосом, напоминающим предсмертный вздох флейты. Нет уж, лучше живая и полная сил женщина, которую изгиб прядки над виском заботит куда меньше, чем простые земные радости.
На соседнем мостике столпилась группка молодежи, переливается шелк летних цветов – глицинии, мяты, лаванды. Среди молодых людей Макори Нэйта, его неожиданно темно-фиалковый наряд напоминает об одеждах столичных министров. Только сами они – вечная озабоченность, а этот смеется, открывая все свои великолепные зубы. Отсюда виден их отблеск! Как у сморчка Суро вырос такой здоровенный и ладный сын? Второй тоже неплох, но его и не видно толком нигде. Не то что Макори, уверенный, что весь мир принадлежит ему одному.
Нэйта, когда-то главные соперники за власть над Хинаи. Чуть больше года назад глава Дома Нэйта поспособствовал назначению старшего сына, Макори, начальником земельной стражи округа Осорэи. Сыночек уже успел заработать себе не лучшую славу при охоте не только на шайки, но и на долговых беженцев. И жертвы были. А ведь округ Осорэи – из самых спокойных в провинции, легко представить, что Макори натворил бы на севере или востоке, в предгорьях… Только внутренних беспорядков еще не хватало. И без того земельные любят порой, как родные братья разбойников, нагонять страх на крестьян, особенно недавних переселенцев.
Отвлекся на собственные мысли, но обратно вернул всплеск алого шелка напротив: одна из красавиц, танцуя, плеснула крылом-полотнищем, и Макори, который успел приблизиться к ней, ухватил край ткани, девушка чуть не упала. Смеялись и он сам, и его друзья.
Едва ощутимый укол зависти, позволительный в праздничный день: его собственная беспечность закончилась в двадцать лет, при отъезде в Столицу.
Он сумел понять и принять правила тамошней игры, правда, для настоящих выигрышей ему не хватало умения носить маски, быстро меняя их, да и по трупам идти все-таки был не готов. Хотя кто знает, еще несколько лет…
С представления он все же вернулся к себе домой – и так потерял много времени. Госпожа Лиэ расстроилась, да… надо будет навестить ее завтра.
С некоторой иронией глянул на бледно-голубой драгоценный футляр – там хранились стихи госпожи Иссу, тонкой, словно былинка, поразительно быстро переходящей от всепоглощающей радости к безутешной печали и наоборот. Увы, они не совпали: ему нравились поэтические строки молодой женщины, она жаждала выйти за него замуж. Эта задачка решилась просто – стоило намекнуть, что он собирается вернуться на север. А стихи увез с собой; Иссу была в самом деле талантлива, жаль, что она этого не понимает.
Рядом с футляром на столике пестрели три уровня игральной доски; здесь в «цветок дракона» играли по другим, более старым правилам, он почти позабыл их – а ведь в юности много времени проводил за этой забавой. Столичная разновидность была более неторопливой и с тем более коварной, и по чести сказать, интересней.
Двенадцать лет все было иначе, нежели здесь: вместо сосен и кедров в городе – можжевельник, сам яркий и самонадеянный город, который не спит никогда, слякоть зимой вместо снега…
Он рос уравновешенным вдумчивым мальчиком, трезво смотрящим на вещи. Отец решил отправить его в Столицу, чтобы сын не только продвинулся там – помог безопасности Дома. Кэраи тогда было двадцать, отец считал, самое время. Расцвет юности, но уже крепко усвоено, что считать в жизни главным.
А мать грустила, не хотела его отпускать, но смирилась с решением мужа. Она всегда смирялась, и уже не узнать, о чем говорили родители наедине.
Видел их вместе потом всего один раз.
В Столице он поступил в ведение одного из помощников главы налоговой службы, затем занял небольшую должность при министре финансов, потом поднялся еще. Ему нравилось постепенно разбираться в реальном положении вещей в государстве. Это оказалось не только полезно, но и весьма занимательно. Когда видишь и нити, и ткацкий станок в работе, несложно представить себе, каким выйдет узор. Тут, в Хинаи, рисунок на ткани другой, но создается из тех же нитей. Легко сообразить, что будет.
**
Еще в юности приятель как-то сказал Суро Нэйта: тот похож на стручок очень жгучего перца, какие привозят из южных земель – небольшой, невзрачный, но лучше не задевать, как бы не обжечься. Приятель давно сложил голову в какой-то военной вылазке, а слова его Суро запомнил. Жечься приходилось: при отце-то, властолюбивом и совершенно ни к чему не пригодном, и куче родственников, норовящих отгрызть кусок пожирнее. Зато сейчас в Доме Нэйта только одна власть.
– Видел я его сегодня, – сказал Макори, входя; с дробным стуком плеснули бусины нитей-занавесей. Непочтительно вошел, но что ожидать от молодого поколения, которое не чтит традиций?
Младший сын шевельнулся в дальнем кресле, то ли приветствовал, то ли выразил неодобрение. Макори того словно и не заметил:
– Он на меня вряд ли смотрел, а подходить я не стал. Так… чужим выглядит. И самоуверенным.
– Приехал и приехал, – сказал сводный брат Суро, Атоку, походивший на родича чертами, но не дородной фигурой. – Сколько уж десятилетий Дом их, словно бельмо на глазу…
Суро откинулся на подушки, будто не слыша обоих, бросил в рот пару засахаренных орехов.
Комната была обставлена с чрезмерной пышностью, к которой тянулись все отпрыски Дома Нэйта, – а пристрастие Суро к южной роскоши порой даже высмеивали особо дерзкие или неосторожные. Плетеные шелковые ковры, на которых алые птицы сходились крыльями с шафрановыми и голубыми, слишком нарядные, казалось, не желали, чтоб наступали на них. Занавеси из длинных нитей, унизанных самоцветами, чуть постукивали, задевая друг друга, когда в окно влетал ветерок, солнце дробилась на самоцветах, на золотых причудливых подсвечниках – раскрывших пасти драконах и хитро изогнувшихся лисах. Аметистовый отсвет от тончайшей, но прочной бумаги, которой затянуты были резные рамы, падал на лица. В комнате стоял аромат сладких древесных смол, от которого даже у сыновей Суро начинала болеть голова – отец же напротив, утверждал, что аромат этот снимает с него все хвори и помогает вернуть молодость. С последним не удалось бы поспорить – пожилой глава Дома, во второй раз овдовев, женился на двадцатилетней, пугливой, боявшейся нос высунуть с женской половины.
Сами же урожденные в Доме Нэйта были иными, несхожими с этой роскошью..
Жестокие, быстрые, они и их люди не останавливались ни перед чем. В итоге их боялись больше, чем кого бы то ни было, едва ли не больше, чем налетчиков-рухэй – те представляли угрозу для северных деревень, а южным пока нечего было опасаться. Но эта жестокость приносила свои плоды – люди готовы были повиноваться чему угодно, лишь бы не вызвать гнев ставленников Нэйта.
Издавна – земельная стража, но многие из родственников их и приближенных теперь занимали высокие посты и среди военных. Генерал Тагари Таэна, одобряя назначения, ценил отвагу и мало думал о подводных камнях. И первенца Суро поставили главой земельной стражи округа Осорэи – хорошая должность, а для молодого человека его лет – особенно. Еще четверти века не отметил.
Второй сын пока помогал отцу – тот никогда не служил в земельной страже, в противу обычаям рода, слишком выдался щуплым, хоть и жилистым. Суро возглавлял ведомство по земельным вопросам и разводил коней, желая получить в одном и стать красавцев-гиэли, и выносливость мохнатых лошадок рухэй.
– Все так хорошо шло, что его сюда принесло-то, – сказал Суро нарочито легко, как привык о вещах, которые пока не понял. – Молодежь рвется в Срединные земли, а этот…
– Они, Рыси, сильнее здесь, – возразил Макори. – Хозяева Хинаи все-таки, а там он был одним из толпы придворных.
– Одним из близких помощников влиятельного министра, – усмехнулся Суро. – Поверь, это куда сложнее, чем быть главой земельной стражи округа.
– Пока он кажется искренне преданным брату, – отметил Атоку.
– Не на то смотреть надо, что делает напоказ, а на следствия. Он жил в Столице и высоко поднялся… без умения лицемерить это невозможно. Уверен, скоро все станет ясно.
– Может быть, он правда стосковался по дому, – неуверенно предположил Атоку.
– Бедняжка, так плохо жилось в Столице! Настолько легко променять блеск двора на здешнюю глухомань? Очень смешно. И всем ясно, зачем он здесь – не хочется терять власть Дома, поэтому разумнее самому принести Хинаи в подарок. Тогда, может быть, Благословенный позволит ему… – Суро не договорил, вздохнул еле слышно, едва заметно двинул пальцами – будто хотел показать – что уж тут, все и так ясно.
И добавил:
– Не знаю, любил ли он когда-нибудь эту землю. Так легко уехал. Вот вы, мои сыновья – вы тоже могли бы, разве не так?
Ответа он не дождался, да и не хотел слышать. Взял новый орех, повертел, словно всерьез рассматривал.
– Чего нам теперь ждать, интересно. Кэраи еще в юности был неглупым, и карьеру сделал явно без чьей-то протекции. И скандала не было, связанного с его отъездом…
– Когда-то они были сильны, а сейчас вырождаются. Прямой ветви – всего два человека, оба не женаты, и наследник вот-вот поздоровается с тенями предков. Мы служили этому Дому честно около века, но если не поднимемся теперь, не сможем уже никогда, – вновь не слишком уверенно произнес Атоку.
– Посмотрим, посмотрим… не торопи коней. Хотя ты, дорогой родич, ездишь только в носилках, не так ли? – сказал ему Суро.
**
– Если верно то, что именно эти цветы вырастили сами небесные красавицы в своих садах, то и у нас будет не хуже, – говорил садовник, любуясь ровными рядами рассады. Юная помощница, вытирая нос перемазанной в земле рукой, спросила:
– А правда, ими можно приворожить любимого? Если подложить в одежду…
– Глупости не говори. И заниматься этим не вздумай, не хватало еще… – проворчал садовник.
– Что вы сажаете?
Вскочили, кланяясь; девушка потянулась стряхнуть комья сырой земли с юбки, но получила от садовника тычок в бок локтем. Чувствительный.
– Колокольчики, господин. Белые…
Господин глянул на клумбу, ничего не сказал и ушел, вроде и не быстро двигался, а через миг никого не было на дорожке.
– Нашла время прихорашиваться! – прошипел садовник.
– Я нечаянно, – жалобно отвечала помощница. – А ему вроде по душе колокольчики, он улыбнулся, я видела.
Некоторые слуги этого дома помнили его в юности, но никто не знал, каким его сделали Срединные земли, Золотой двор. В юности он не любил никого наказывать, несмотря даже на то, что такие приказы обычно отдавал не сам господин, а управляющий домом. А вот старый хозяин дома, не так давно умерший, за недостаточную поспешность или, Заступница упаси, неправильно понятый приказ с провинившимся обходился жестоко.
Про господина пока не поняли, зато его доверенный слуга, Ариму, уже всем был ясен.
– Это не человек, это рысь какая-то, тьфу, простите, светлые силы, – выразился помощник управляющего, поздно вспомнив, что рысь – символ Дома Таэна. Ариму успел тут застроить всех, хотя слугами вовсе не он заведовал. Но подойдет так бесшумно, нависнет и смотрит, а потом отчитает язвительно. И видно было – он-то своего хозяина и в самом деле любит, не просто долг исполняет.
**
В Срединных землях и на юге высшим долгом считается верность династии Золотой птицы. Здесь – нет, хоть солнечные крылья и полыхают на свету, их затмевает малиновая рысь Дома Таэна. Кто-то искренне чтит их Дом, для кого-то это вековая традиция, нарушать которую не должно – так или иначе, Золотая птица не намерена быть второй.
Эти двое вынуждены видеться часто, но дружескими визитами друг друга не удостаивают. И, хоть обязанности их различны, они летают в одних небесах, просторных, но большим крыльям тесно и там. И он сам оказался одной из причин столкновений.
Как можно было позволить ему уехать? – спрашивает господин военный министр Яната, со всем почтением, разумеется. В годы, когда мы боремся с мятежными Домами запада, самое время восстать и северу. Но Тагари Таэна вспыльчив и недальновиден, в одиночку он сам навлек бы на себя беду. Разве не этого мы хотели?
Я верю Кэраи, говорит министр финансов господин Тома, как всегда, сильно прищуриваясь, когда что-то обдумывает. Именно он передаст нам эту глухую провинцию без осложнений.
Яната смеется, смех звучит оскорбительно, и Солнечный слегка хмурится, смех стихает, но этим и ограничится дело.
Если и так, он всего лишь один человек.
Не в этих стенах говорить о том, что один человек ни на что не способен. Хроники полны обратного. И чем вы ответите, если ошиблись?
Дальше картинка обрывалась – Кэраи не знал, каков был ответ. Жизнь при столичном дворе учит умению рисковать, но еще больше учит выбирать те расклады, когда ничем действительно важным рисковать не придется.
Господин военный министр честно, со всем рвением служит Солнечной династии. Приятным человеком его не назовешь, но надо отдать ему должное – он заботится о благе страны. Именно поэтому все бы отдал, лишь бы некогда могущественные Дома окраин никогда больше не поднялись, лучше бы и вовсе исчезли. Новые, верные, появятся, прорастут из неизвестности, расцветут.
Господин Тома на стороне Кэраи. Пока он уверен, что ученик и недавний подручный трудится лишь над тем, как побыстрее и мирным путем привести Хинаи под власть Золотого трона. Заподозрив, что это не так…
В таком случае будет и прав, и не прав. Если несколько лошадей в упряжке пытаются бежать в разные стороны, повозка на куски разлетится. Святые силы, как примирить верность роду и родине, любовь к брату, понимание неизбежности перемен – как ни пытайся защитить зимний лед, с приходом весны он растает.
Он первым делом постарался возобновить старые связи, и начал с помощника брата. Виделся с ним уже несколько раз. Господин Айю еще погрузнел со времени их последней встречи, и лицо приобрело нездоровый желтоватый оттенок. Только после приезда, Кэраи неожиданно для себя отметил, какие у него добрые глаза. И, насколько он помнил этого неизменно занятого человека, натура им соответствовала.
Слуги в один миг принесли и расставили закуски, разлили по черным чашечкам солнечно пряный имбирно-фенхелевый напиток. Здесь любили его, и в Столице он напоминал о доме.
А без напитка из лепестков древесной розы теперь придется обходиться. Это растение привозили с юга, из-за пролива. Лепестки и в Срединных-то землях стоили дорого, на севере их цена вырастет втрое – но не в деньгах дело, а в том, что умельцев приготовить питье здесь нет. А жаль, это питье придает ясность мыслям, к тому же вкус и запах великолепны – словно все летние месяцы, меняются с каждой заваркой.
Айю знал, кажется, обо всем, что происходит в Хинаи, и отлично понимал самые разные нужды провинции. Но с годами он стал медлительней, больше полагался на помощников и склонен был скорее внимать оправданиям, нежели взыскивать. Да и отчета требовал реже, чем нужно.
Возможно, поэтому никто Айю до сих пор не подсидел, вроде и серьезных попыток не было даже. Он оказался на редкость удобен всем, а ведь карьеру начал еще при их деде, на самом излете его правления.
Но чем дальше Кэраи беседовал с ним, тем больше чувствовал желание отправиться в Палаты управления. А там попросил показать ему денежные отчеты и прочие документы. Даже при беглой проверке за пару часов увидел то, чего видеть бы не хотел.
– Уж простите, но я вижу, мой брат слегка подзапустил дела провинции. В военной части у него, видимо, все превосходно, а в остальном…
– Что ж, видимо, старею, – улыбнулся Айю. Поднял ладонь: – Нет-нет, все в порядке. Теперь вы займете мое место, а я… как угодно.
Только этого не хватало.
– Этой перемены я не планировал, – Кэраи задумчиво осмотрел длинные полки с отчетами и докладами, подшитыми в книги. Часть из них были свернуты и упрятаны в футляры, часть лежала в деревянных ящиках. На многих не было меток, ряд мест на полках пустовал.
– Этого желал и ваш брат, – сказал Айю как само собой разумеющееся. – Все, близкие вашему Дому, рады вашему возвращению и власти в ваших руках.
– Не уверен… что будут рады.
Вскинутые брови Айю выдавали его изумление сильнее, чем бы могли слова, говорил он всегда слишком мягко и сдержанно. А брат ничего не сказал, конечно – он считал само собой разумеющимся. Хотя… он намекнул на здоровье помощника. А ты, болван, намек размером с гору пропустил мимо ушей.
– Но да, я возьмусь за это.
– Приказ уже подписан, – вновь улыбнулся Айю.
Оставить дела Хинаи в таком виде, когда ситуация повисла, словно камешек в паутине – вот-вот сорвется… Когда Столица забирает столько налогов, что скоро не хватит и на содержание армии, а округа не хотят ужиматься, что тогда? Голодные бунты, прорыв границы… и их Дом потеряет всё.
– Вы останетесь моим помощником, и по-прежнему будете следить за делами округа Осорэи и этого города. Да, еще – вы принимаете тех, кто хочет обратиться с вопросами?
– Только по их особой просьбе.
– Я выделю на это два часа каждую неделю. Оповестите людей.
Тагари был предсказуем, всем давно было ясно, кого он отличает, кому не верит, и на что рассчитывать, где можно получить выгоду. А возвращение Кэраи грозило большими переменами, причем вовсе не очевидными. Знал, что сейчас и визиты именитых и богатых семей пойдут косяком, и надо будет тщательно следить, кто говорит искренне, кто еще не уверен, а кто давно сплел свою паутину и рассчитывает ее набросить. Первым, опередив приглашение, явился Тори Аэмара, казначей провинции. Круглый, зелено-серебряный, приторный до невозможности. Кэраи даже в детстве остерегался таких благостных добряков. Но принял он гостя со всей возможной вежливостью, и велел принесли лучшее вино, привезенное шаварскими купцами в Столицу.
После заверений в том, что все финансовые отчеты будут предоставлены в скорейшем времени, наступило время беседы менее формальной, и глава Аэмара заговорил иным тоном.
– Мы с вами старые знакомые – боюсь, ко мне слово «старый» уже подходит не только в переносном смысле, – пошутил Тори. Глаза его – с золотистыми крапинками, чуть навыкате, чуть водянистые – были непроницаемо-добрыми. – Я очень рад, что наконец ваш Дом обрел цельность, и будет кому взять на себя нелегкое бремя местных проблем.
– Вы считаете, проблемы в самом деле так тяжелы, и доселе с ними здесь не справлялись?
«А теперь скажи, что Айю не этот воз не тянет».
– Тут ведь как снежный ком – одно покатилось, и влечет за собой другое, – отозвался тот с явно нарочитым вздохом, и чуть прищурился. – Говорят, с вами осталась милость Столицы, это всегда полезно…
– Надеюсь, это мне пригодится, – откликнулся хозяин. Любопытные все же глаза были у Тори: непроницаемые, словно вырезанные из нефрита, но из каждого такого глаза словно подглядывал через дырочку кто-то весьма бдительный.
– Говорят, каждая птица строит гнездо по себе. А еще есть поговорка, что ветер с юга несет большие перемены, а он сильно дует в последнее время. И мне тоже пора менять устоявшееся. Может, и моего старшего найдется куда пристроить, пора бы, – гость развел в стороны ладони. – Но какой бы ни был ветер, отвечать за эти земли должны местные, согласитесь – они их знают и любят. Как и мой Кайто…
– До сих он ведь не занимал никакую должность?
– Все отеческая любовь, не знаю, поймете ли… А сейчас грядут перемены, и мне стоит закончить эту эгоистическую опеку. Но что я надоедаю вам со своими семейными делами! Как вам тут после блеска Столицы?
Господин Айю привез некоторые бумаги, и выглядел обеспокоенным, глядя вслед удалявшимся носилкам Аэмара. Водяной тритон – животное мудрое, хотя в Доме, чьим знаком он является, хитрость ценится выше мудрости.
– Господин Аэмара намекнул, что не против завязать дружбу между Домами и предложил, чтобы я присмотрелся к Кайто и дал ему должность, – весело ответил Кэраи. – Я им ни на грош не верю и спешить не собираюсь. Но он, похоже, не определился, хочет ли, чтобы сюда пожаловала Столица, и весьма изворотлив, как их символ рода … я уже был уверен – он захочет бросить тень на вас. Но нет, передумал.
– Или не осмелился?
– Тори-то? Сколько помню, трусоватым его считали всегда, так что все может быть…
Ездил с инспекцией по государственным мастерским. В некоторые Тагари привел его сам.
– Никто из военных и стражников не носит старья, – хвастался брат. И вправду – отличная ткань, ровно прокрашенная: для верхней одежды – коричневый разных оттенков, нижний слой, который видно из-под нее, отличается уже цветом у видов войск или подразделений. Разные полосы на рукавах, нашитые знаки…
Тагари смотрит на форму любовно, проводит рукой по сукну, рассказывает о различиях. Верно, в оружейных он и вовсе лучится счастьем.
А ткани, предназначенные для одежды чиновников, окрашены плохо – в тех мастерских Кэраи уже успел побывать.
Смотрел на очередные отчеты, и в самом воздухе разливалась горечь. Нет, не все так уж плохо, но много, много хуже, чем бы хотелось. Он правильно понял при беглом знакомстве с делами. Все средства – а их мало – идут на военные цели, на оборону и обучение новобранцев. А остальное… Торговля в упадке, провинция вынуждена закупать уголь, которой раньше сама продавала. Налоги растут, и караваны, идущие через Хинаи, почти не приносят дохода. Молодежь знатных семей все чаще отправляется попытать счастья не в Столицу даже – ее свет издавна привлекал мотыльков, а хоть поближе к Срединным землям. Шансов у них там немного, но есть надежда, что какой-нибудь столичный инспектор или заезжий вельможа заметит и даст возможность продвинуться.
Ему и впрямь здесь обрадовались. У Дома Таэна было довольно верных семей. Только вот верность не означает умения. Да и финансовой честности, прямо скажем. Что уж говорить о тех, кто открыто гребет под себя.
Постепенно Кэраи вникал в местные дела.
Энори не был первостепенной заботой, но вышло удачно, что брат отослал его сразу и в глухую глушь. Если тот намерен был что-либо предпринять, пока не успеет; а в его бойкости сомнений у Кэраи не возникало. Сейчас можно хотя бы сведения собрать спокойно.
– Я понимаю, почему брат благодарен ему за Тайрену, – говорил он господину Айю в один из уже ставших привычными вечеров, когда обсуждали дела провинции. – Но советником, пусть даже вне ранга? Что способен посоветовать мальчишка? Истолковывать сны, как в рыночных балаганах гадалки?
– Снов он и не касается, почитай. Но при нем у нас стало гораздо лучше с урожаями, он сильно загодя предупреждает о засухе и дождях …
– И это все?
– Даже разведчики знают горные тропы хуже него, и он чует, где камни грозят обвалиться.
– Тогда почему он живет в Осорэи, а не в одной из крепостей Ожерелья?
– Бывает он всюду. Но погодите еще. Он спас округ в верховьях Иэну от заразы, когда пришел корабль с больными, и успокоил бунтующих в соседнем округе, когда там резко выросли цены на соль. Не скажу, что Энори любят все в народе и кругах образованных – есть немногие и те, что побаиваются, и считают выскочкой – но его слушают.
– Хм… Неудивительно, что брат не писал мне об этом.
– Теперь почему он здесь, в городе. Да, Энори не слишком-то опытен в делах управления, и много найдется даже простых чиновников куда мудрее его. Но он умеет отличать правду от лжи, и добывать сведения, – Сущий знает, откуда. Я проверял – у него нет своих шпионов, или они отлично запрятаны.
– Скорее всего второе… И его сведения правдивы?
– Всегда. Порой он помогает судебным дознавателям, хоть и не любит жестокости: ему интересней найти улики или составить картину преступления, чем вести допрос.
– На все руки от скуки, – не сдержался Кэраи.
– Прошу, не относитесь к нему с предубеждением только лишь из-за низкого происхождения. Здесь это давно все приняли.
**
Восемь лет назад
Сквозь кленовые кроны пробивался свет, пятнами плясал на земле. Небольшой отряд ехал по лесной дороге: генерал Тагари возвращался из Сосновой крепости в горах Юсен. Старый мост грозил развалиться под копытами пары десятков коней, но выдержал, и всадники направились дальше вдоль ущелья. Дорога пересекла широкий ручей, двинулись мимо серебристой полоски воды.
Кони заметались на месте, будто что-то неведомое испугало; с трудом верховые успокоили их. А оказалось – всего лишь мальчишка-рыболов, лет двенадцати или чуть больше. Только что выудил форель из ручья; она, еще живая, билась в руках. А он рассматривал с любопытством первых в отряде. Тонкий, как иголка, в дешевой и старой одежде.
– Не стоит ехать этой дорогой, – сказал мальчишка негромко. Ему, похоже, было все равно, кто перед ним, он даже не поклонился. – Возвращайтесь к развилке.
Темнолицый седой человек, Яри из младшей ветви Нара, правая рука генерала, сперва нахмурился, потом усмехнулся:
– Ты хоть соображаешь, что и кому говоришь?
– Оставь, – генерал тронул повод коня, направляя того вперед.
– Хотите получить по голове деревом? – прилетело сбоку. Мальчишка не двинулся с места, будто не фыркали, не беспокоились рядом огромные кони; смотрел сквозь падавшие на глаза длинные пряди без страха, но остро и неприятно. Разглядывал, словно отряд нарочно на эту поляну прислали, чтобы ему показать.
– Что еще такое? – сурово спросил Яри. Он и не обратил бы внимания на эту блоху, но привык учитывать любое предостережение.
– Там, – мальчишка махнул рукой, и прибавил будто бы нехотя. – Шагов за сто. Дерево очень хочет упасть.
– Проверь, – распорядился генерал, и двое конных сорвались с места, направились вглубь просеки.
– Ох, не нравишься ты мне, парень, – сказал Яри, глядя на юного рыболова. – Уж не засада ли там? А ну, отвечай!
– Мне как сказать – чтобы правда или чтобы поверили? – улыбнулся тот, вскинул руки с форелью – рыбина в предсмертном усилии задергалась, заплясала перед лицом немолодого военного.
– Ах ты… – хлыст рассек воздух, но не опустился.
– Прекратить! – рявкнул генерал. – Что бы там ни было, разберемся.
– Вроде все чисто, – вернулись посланцы. – Не похоже, что кто-то нас там поджидает.
– Поехали, – генерал развернул коня, но повод ухватили цепкие пальцы. Конь заржал, взвиваясь на дыбы.
– Поезжайте другой дорогой, – повторил мальчишка; он устоял на ногах. Форель упала на траву.
– Вот же упрямый… Кто ты такой? – спросил Тагари с изумлением. За такое руки лишишься вмиг, но ему хоть бы что.