Светлана Дильдина
Кто поверит эху? Часть 1. Возвращение
Пролог
– Я, господин, когда на север плыву, без нужды к берегу не причалю, особенно к ночи. Дурные там места, в верховьях Иэну.
– Разбойники?
Ветер бился о цветной парус, ткань шуршала и хлопала, натягиваясь и опадая. С нее летели мельчайшие брызги – дождь лишь собирался, но воздух был пропитан влагой.
– Не разбойники, слава Заступнице. Эти опасны, но не моему кораблю, они если и захватят, то лодчонку мелкую парусную. Сейчас, спасибо, не те времена, чтоб всерьез ожидать налета. Говорю ж – места дурные, нечистые. Горы, чащоба, ущелья глубокие – самое то для нежити и оборотней. А вам от берега до больших городов еще ехать и ехать, и свиты всего три человека. Послушайте бывалого человека: если встречающие вас замешкаются, опоздают, подождите их или наймите кого.
– Благодарю за советы. Только ведь я и сам в тех краях вырос. Не такая уж там и глушь, и на дорогах не страшней, чем в Срединных землях, – пассажир отвечал вроде с улыбкой, а взгляд оставался рассеянным и цепким одновременно, и не улыбался. Уж лучше открытая заносчивость, чем такое дружелюбие.
– Что ж, тогда мне сказать нечего. А все же поосторожней бы, в Срединных землях все иначе, нежели на севере. Было дело, навидался. И родня моя такого бы порассказала… Нам, речным людям, сухопутные твари не сильно страшны, боятся они текучей воды. А кто не боится, так недолюбливает, и не сунется без нужды… Никто не посмеет меня трусом назвать, а я рад, что мне дальше побережья заходить не надо.
Капитан вернулся на нос корабля, стал, потягивая можжевеловую настойку. Было досадно. От души ведь пытался предупредить…
Корабельщики, даже речные, нередко слыли своевольными: а как иначе, если ты зависишь от прихоти водной стихии и удачи твоей должно хватить на команду и пассажиров, да и на само судно и его груз? Поэтому с высокородным пассажиром капитан говорил свободней, чем имел на то право. Ничего, с рук сходило.
Небольшой корабль звался «Колючка», он вез на север морской и речной жемчуг, немного драгоценных кораллов, шелк и чеканные изделия из серебра, а также съедобные сушеные водоросли. Пиратов здесь, на речных путях, не водилось, и торговцы-корабельщики не опасались за сохранность товара.
А у пассажира товара не было, лишь весьма ценные небольшие пожитки. На этого человека вся команда поглядывала с любопытством. Заискивания перед собой тот не требовал, как многие его положения, и с капитаном беседовать вроде бы любил, только половину сказанного мимо ушей пропускал. Капитана сердило, когда ему не верили, он двадцать с лишним лет провел на реке, знал ее лучше, чем мать, жену и дочь.
А уж про то, какая на севере нечисть, знают все, кто там бывал. Даже водяные твари верховьев Иэну не так безобидны, как в Срединных землях.
Пассажир его был еще довольно молод, и по виду такой же, как все знатные господа из Срединных земель – гладкость шелка, непроницаемость отполированного каменного изваяния. Он вроде бы не уставал от бесконечного пути по воде, и даже в конце поглядывал по сторонам с любопытством, но любопытство это было поверхностным, мысли явно занимало другое. Если б не эти, весьма неприятные, черточки, просто подарок, а не пассажир.
Рядом с ним вечно был старший из слуг. Высокий, темный, хмурый, он хозяина явно любил, верно, был подле него много лет. И уж этот не смотрел ни на горы, которые становились все выше, четко обрисованные на фоне прозрачного неба, ни на пену цветов на деревьях, ни на золотых и синих стрекоз, порой садящихся на перила и канаты корабля на стоянке – на все то, что любят разглядывать праздные путешественники. Да и саму весну вряд ли заметил. А ведь и ему пока, плыли, трудиться не приходилось. И тоже, верно, сочтет байками чистую правду…
**
Из камышей вспорхнул зимородок, полыхнул на солнце изумрудным, сапфировым, и вновь юркнул в чащу упругих прямых стеблей. Палуба вздымалась и опускалась еле заметно, четырехугольный парус гордо выпятил грудь – судно шло быстро.
Седьмой день господин Кэраи Таэна видел вокруг водную гладь.
Одна из двух рек-близнецов, Иэну обладала более своенравным характером, чем ее сестра, Орэн. И вода в ней была то светлой, то темной, и отливала разными оттенками, от зелени до бронзы.
– Говорят, мать у них общая, – рассказывал капитан, задумчиво поскребывая подбородок. – Только люди ее прогневили, не видят больше. А она течет себе в иных пределах, широкая, будто море.
По Иэну ходило много судов, порой они мешали друг другу. Против течения двигаться было непросто – по счастью, большую часть пути дул ветер с юга, он наполнял паруса и гребцам почти не приходилось трудиться.
Оставив роскошь Столицы, он возвращался домой.
Теперь его ждала другая столица, Осорэи – сердце провинции Хинаи. Ее, самую северную, гористую, поросшую кедрами, полную тумана и журчания ручьев держал генерал Тагари Таэна, старший брат путешественника.
О нраве генерала Таэны едва не легенды ходили – прямодушный, как воины древности, грубоватый, готовый вспыхнуть пуще сухой соломы, он куда больше годился для войны, чем для мирного времени. Зато границы охранял исправно, не жалея ни себя, ни своих людей. Северные соседи – рухэй – напоминали то мух, то шершней, и неизвестно, что хуже – мухи кусают не больно, зато от них спасу нет. То тут, то там рухэй пытались поживиться на землях Солнечной Птицы, но генерал не давал им спуску.
Из Хинаи везли в Столицу шкуры и меха, древесину, деревянные изделия мастеров, уголь, немного сурьмы и меди, а также редкую дичь. Но всем остальным край не был богат.
В прежние времена над округами, а то и всей провинцией безраздельно властвовали целые семьи… Теперь местных правителей постепенно лишали власти. Дом Таэна был одним из последних в стране, не считая мятежного запада.
А Кэраи двенадцать весен провел в Столице. Неплохо поднялся, и даже врагов почти не нажил, таких, во всяком случае, что попытались бы отыскать его где угодно. И вот – обратился с просьбой об отставке. Было ему всего тридцать два – время, когда карьеру еще делают, а не отказываются от нее, и решение удивило многих. А министр финансов господин Тома, под рукой которого работал Кэраи, сухой и желчный, но неимоверно бодрый старик, и вовсе заявил, чтобы тот не смел и думать об отъезде. Намекнул даже на скорое повышение – до ранга личного помощника.
Но Кэраи сумел уговорить и его. И покинул этого человека, чье уважение терять не хотел, не впадая в немилость.
«Я возвращаюсь, брат», – написал он с месяц назад. Не так много времени потребовалось, чтобы уладить все дела, а затем он, переодевшись в дорожное, сперва верхом проделал неблизкий путь до озера Айсу, а затем взошел на борт корабля. За спиной оставил пышные сады и роскошные павильоны Столицы, лукавых модниц с томными высокими голосами и придворных, озабоченных отделкой на рукавах и благосклонным взглядом старших по рангу, а также попытками подкупить или запугать друг друга. Оставил город, который, по словам поэтов, был солнцем, отраженным в небесном озере и разлившимся по земле.
Его ждала глушь, горы, заросшие лесом, словно укутанные мохнатым покрывалом, ущелья, полные отголосков эха в тумане и обыденные в тех местах вести о набегах разбойников на приграничные деревушки.
…Столица казалась ему женщиной. Женой очень знатного человека; может быть, самой Благословенной. Красивая, властная, живущая в роскоши, но… не свободная. Из столичных цветников, полных щебета ручных птиц и ароматных записок на тонкой разноцветной бумаге, север выглядел диким и неотесанным воином, вызывающим страх и пренебрежение.
Но во многом Столица, как многие женщины, лишь притворялась изнеженной – она была прожорливой, хищной, голодной и непостоянной. Ее жителям, даже в самых верхах, приходилось постоянно гадать, к кому и с какой стороны подойти, чтобы добиться успеха, решать все через взятки или личные связи, а потом изворачиваться, чтобы решение это воплотилось в жизнь на деле, а не на бумаге. А тем, кто Столице не принадлежал, кто осмелился ей помешать, не могли уже помочь ни деньги, ни знакомства. Она хотела, чтобы лишь ее слово было законом.
В ушах еще звучали слова высокого покровителя:
«Если вернешься, все потеряешь».
«А если останусь, потеряю свою семью. Не только живых, но и умерших – они не простят».
«Стоило десять лет подниматься, работая днем и ночью, чтобы взять и спрыгнуть в пропасть».
И, похоже, осененный догадкой:
«Ты, никак, всерьез на что-то надеешься?!»
Желтая сухая рука в темно-сиреневом шелке на миг замирает над резной коробочкой для печати. И опускает печать на бумагу.
На полдороги разразилась страшная гроза. Корабль причалил к берегу, капитан велел, чтобы все покинули судно. Пришлось укрываться под натянутым тентом. Кэраи остался бы в каюте, но капитан оказался непреклонен, и даже высокий ранг пассажира не помог:
– Если птица Ши-хээ захочет позабавиться, корабль вспыхнет, как факел. Мой друг пострадал от ее гнева, птица пустила на дно его судно. Выплыла лишь половина команды, весь груз утонул. Выжившие поплатились за это.
Кэраи лишь сочувственно кивнул, слыша знакомое с детства поверье. Скоро ему напомнят много других историй и страхов – в родных местах, где без охранного знака в иную ночь не выйдут и за порог.
В Столице гроза считалась просто грозой, явлением природы таким же, как дождь. Но в детстве они с товарищами жмурилась, когда вспыхивали особо яркие молнии, и тут же с любопытством приоткрывал глаз: а вдруг увидит ту самую птицу? Говорят, у нее белоснежное оперение, а по краю каждого пера пробегают оранжевые и синие искры…
Очередная молния словно разорвала небо – дождь хлынул сразу мощным потоком. Стоя под тентом так близко к ливню, что чувствовал на лице мелкие брызги, думал: суеверия севера столь велики… С ними бесполезно бороться, да и не стал бы думать об этом, но они прокрались и в родной дом: много лет рядом с братом находится его воспитанник, в пророческом даре которого уверены все. А тот не скупится на советы, и, похоже, подчинил буйную натуру генерала. Что ж, нередко безумцы и шарлатаны играют на человеческих слабостях.
Кэраи был наслышан о всяческих предсказателях. Сам не сталкивался с ними даже в юные годы в Хинаи, но в Столицу подобный народ стекался, как потоки с гор. От торгующих дешевыми глиняными амулетами до толкователей снов и гадальщиков, к которым за советом бегали женщины знатных семей и даже порой мужчины. Всегда считал – такой братии место в глухих деревнях, пусть за горсточку зерен отгоняют призраков и заклинают местных духов.
Но всерьез давать им место подле себя…
Не те времена, чтобы прислушиваться к провидцам и звездочетам, дорогой мой Тагари, столь могучий, опасный – и столь непоправимо наивный…
Путешествие по реке заняло три недели. Сперва пологие берега сменились холмами, затем все выше с обеих сторон начали подниматься поросшие лесом горные склоны. Ветер приносил запахи хвойного леса, перебивавшие сладковатые ароматы прибрежных цветов. Тут судно встречала совсем другая весна, прохладней и не столь красочная, как в Срединных землях. К концу месяца Кими-Чирка «Колючка» доплыла до места, где в полноводную Иэну впадает река Сай, и было это как раз на границе двух северных провинций.
– Почти добрались, – сказал капитан.
До небольшого портового городка – цели хозяина корабля – при хорошем ветре оставалось всего ничего, меньше двух суток пути. Там Кэраи Таэна сошел на берег, дальше предстоял путь верхом. Его уже встречали посланцы от брата, держа в поводу приземистых крепких скакунов. Местность тут была тихая – небольшие песчаные наносы, за ними – холмы, покрытые светло-зеленой шелковистой травой. Вдали виднелся горный хребет, сизый в утренней дымке. На берегу в изобилии сохли рыбачьи сети, маленькие узкие лодки покачивались на волнах.
Вот он и почти дома.
Здравствуй, родина… только что-то радости нет.
Глава 1
Копыта прогрохотали по деревянному мосту, несколько всадников скрылись в роще. Рослый старик, рыхливший поле длиной всего в десяток шагов, сплюнул, глядя им вслед, и снова взялся за мотыгу.
А те не обратили внимания на одинокого земледельца – молодые, яркие, привыкшие смотреть вверх или вперед, а не под ноги. Кони их, гнедые и вороные хэвен, коренастые, большеголовые, в столице не поразили бы статью или красотой, но были великолепны на глухих дорогах провинции Хинаи.
За нарядно одетыми хозяевами следовали слуги в куртках из плотного сукна, на лошадках попроще. Везли зачехленные луки, бережно, словно драгоценный фарфор.
Ветви с юной листвой покачивались, едва не задевая всадников – еще не начался настоящий лес, а тут молодые деревья пытались отвоевать у землепашцев и огородников их небольшие наделы. За рощицей и клином глухого бора находилось небольшое круглое озеро; в камышах, что обильно росли по берегам, гнездились серые цапли. Их оперенье весной было особенно красиво – длинные перья, украшавшие голову, отливали серебром, а крылья будто изморозь покрывала.
Здесь, в центре огромной холмистой долины между горами Юсен и Эннэ, деревья все же порой уступали место высоким травам и жесткому кустарнику. А северней и на холмах росли дремучие леса, открытое место отыскать удалось бы с трудом. С давних пор тут возводили заставы, тогда это был край воинов, а не пахарей. И сейчас крестьяне бились, отвоевывая у леса клочки земли, а деревья наступали – сначала настырной и гибкой порослью, коли зазеваешься – быстро поднимутся мощные стволы.
По обеим сторонам лесной дороги вздымались вековые буки, меж крепко стоящими гигантами лежали стволы, поваленные бурей или подточенные старостью. Кое-где ели раскинули колючие лапы. Глубокий и широкий овраг зиял справа, будто зевнула земля. По дну его бежал тоненький прозрачный ручеек, бесшумно, словно не вода текла, а охотилась искрящаяся змейка.
– Кто-нибудь из вас может перескочить этот овраг? – задорно крикнул Кайто, младший из всадников. Затрещала сорока, недовольно, будто всадники помешали ей спать. Ей ответила другая птица, тревожно: перекличка пернатых продолжалась пару мгновений и смолкла.
– Нет сумасшедших, – буркнул Макори, высокий, широкоплечий, неуловимо похожий на бурого волка. Мало того, что подобный прыжок был по силам не каждому скакуну, на другой стороне ровного места, почитай, не было – сплошь корни и поваленные стволы.
– Эх, смельчаки! – Кайто, откровенно рисуясь, поднял гнедого на дыбы, и перелетел через широкую трещину в земле. – Ну, что теперь? – обернулся через плечо.
– Теперь придется прыгать обратно. Потому что мы туда не поскачем, а ты не останешься жить в лесу, – откликнулся третий из всадников, в бледно-серой, шитой серебром охотничьей куртке. Застежка на ней поблескивала – дракон, свернувший кольцами хвост.
– Ты лошадей не любишь, – досадливо откликнулся круглолицый Кайто, вернувшись к приятелям и растеряв ореол победителя. – И не сумел бы…
– Энори предпочел бы летать на драконах, – вставил слово молчавший доселе всадник, худощавый, смуглый и стриженый коротко после болезни. Бросил взгляд на застежку, что украшала куртку товарища.
– Драконы слишком велики. Лучше орел или лебедь, – по-птичьи чуть склонив голову набок заметил тот, кого назвали Энори. Он смотрел безмятежно, слегка прищурив глаза. – Пожалуй, мне бы хотелось попробовать.
– А ты загадай, может, сбудется, – лихой всадник пришпорил коня и вернулся обратно к спутникам; внимательный взгляд заметил бы, что второй прыжок дался ему тяжелей, и руки подрагивали, не столько держали поводья, сколько цеплялись за них.
– Говорят, загаданное в новолуние сбывается, так? Значит, устроим состязания, Кайто…
Охотники рассмеялись.
Они напоминали молодых хищников – еще незлых, только пробующих клыки. Слуги держались в стороне от хозяев, переговариваясь вполголоса. Между ними не было дружбы, разве что принадлежавшие к челяди Кайто и четвертого, Рииши, могли считаться приятелями.
На головных повязках всех четверых слуг – малиновый, светлая зелень, лазурь и ультрамарин – красовались вышитые знаки семей, которым те дали слово верности. Вышивка – по центру, а по бокам маленькие знаки защиты и принятия опасности на себя. Если что, беда обойдет господина и настигнет слугу.
Не слишком схожие между собой нравом, молодые люди были примерно равны положением – чем не повод для совместного времяпровождения. Энори заметил однажды, что подобное похоже на похлебку крестьян, куда высыпают все без разбора, лишь бы съедобно.
Снова сорочья трескотня разорвала воздух.
– Вот болтушка, – с досадой сказал Кайто. – Перепугает весь лес, и никакой охоты…
Энори придержал коня и, глядя на вершину огромной ели, крикнул что-то непонятное, не то на человечьем, не то на птичьем языке. Сорока сбилась на середине фразы, сорвалась с ветки и растаяла в лесу с другой стороны дороги. Вдали послышалась перекличка птиц, но скоро вновь стало тихо.
– Что еще за… – начал Макори, но не стал продолжать. Если кому-то вздумалось подражать пересмешникам, его это не касается.
– Сороки – глупые птицы. Их легко удивить, – откликнулся Энори.
– Лучше позови цапель на озере, – задорно произнес Кайто.
– Цапель достаточно… Настреляешь хоть десяток.
Рииши слегка поморщился. Убивать этих птиц, да еще весной, в свадебном наряде – привилегия высших. Невесомые перья – ценный подарок женщинам. Не хочешь дарить, можешь продать купцам, те отвезут сокровище в южные провинции. Только вот не слишком достойное дело такая торговля.
А Дом Макори ею не брезговал, хоть и заведовал земельной стражей…
Тропка, ведущая к озеру, была хорошо утоптанной, и лошади бежали резвой рысью. У самой кромки воды остановились. В воздухе, холодном и влажном, стоял аромат лотосов, которые недавно начали раскрываться. Их венчики, неподвижные над озерной гладью, казались искусно вырезанными их полупрозрачной розовой бумаги, и отражались такими же, разве что чуть темнее.
Тихо было; изредка расходились круги по воде, когда шустрый малек поднимался к поверхности, глянуть на небо, да водомерки старались обогнать друг друга. Одна, у ближайших камышей, носилась как сумасшедшая.
– Кайто, смотри – похож на тебя! – обронил Энори. Тот отмахнулся, слегка недовольно: еще прицепится прозвище… не избавишься от насмешек.
– Был бы интерес, всяких тварей разглядывать!
А остальные двое переглянулись: и правда похож… Шорох прервал их мысли – в воздух поднялась большая птица.
Энори покачал головой, отказывая сопровождающему, который протянул лук. Прислонился к серебристому стволу ивы, чуть прищурясь, смотрел, как нарушился покой воды – рыба плеснула хвостом. Довольно долго смотрел, уже и круги исчезли, и снова ровным стало озерное полотно. Товарищи посмеивались, переговариваясь между собой, и, казалось, позабыли про юношу. Привыкли уже, что Энори, порой теряя свою обычную живость, застывает чуть не посреди разговора, и то ли прислушивается к чему, то ли погружается в свои мысли. Кайто шутил – растворяется в окружающем, словно капля вина в воде.
Шли по берегу озера вблизи отмелей, где цапли ловят рыбу, осторожно, чтоб не спугнуть.
Потом на воду упала мертвая птица, подстреленная Макори. Слуга полез ее доставать. Испуганные им, еще две цапли взлетели – одну из них настигла стрела другого охотника.
Больше птиц не удавалось поднять. Юноши вернулись на прежнее место, возле которого все еще оставался приятель. Все четверо забрались в седла и поехали вдоль берега; вблизи ничем не примечательных камышей Энори вдруг протянул руку за луком:
– Ну-ка дай.
Слуга его повиновался. Кайто и Макори переглянулись, пожали плечами. Не было и следа присутствия птиц.
– Ты… – начал Кайто. В следующий миг чуть не из-под носа у него взлетела огромная цапля, тяжело взмахивая крыльями. Энори выстрелил – и охотники не могли отвести взор, глядя, как она падает, с пробитой шеей, тщетно пытаясь удержаться в воздухе.
Слуга его направился за добычей, неловко ступил и едва не нахлебался воды.
– Осторожней, – Энори следил за ним. – Держись правее, иначе попадешь в яму.
Товарищи переглянулись; Рииши теперь тоже смотрел пристально, с интересом, Кайто чуть пожал плечами. Им не понять было подобного чутья – как сидящий на коне может знать, что скрывается под водой? А Кайто с Макори не могли взять в толк и подобной заботы.
– Почему ты это сделал? – спросил Рииши, обращаясь к приятелю так, что слышал он один. – Ты же не любишь…
– Пригодится еще.
Пока молодые люди находились на озере, небо потемнело заметно, все чаще порывами налетал пыльный и одновременно влажный ветер.
– Хватит, пора возвращаться, – Макори первым развернул коня. Энори – после охоты он выглядел грустным – смотрел на верхушки деревьев, не обращая внимания на спутников. Те подумали уже, что останется здесь – не раз покидал веселую компанию, порой никого не предупредив. Но Энори тронул повод, и лошадь его побежала впереди всех. Кайто смотрел на скакуна, скрывая зависть – хоть у самого в конюшне стояли два чистокровных гиэли, они не могли так мастерски носиться по горам, как полукровка-вороной приятеля. А ему самому – все равно, не любит он лошадей. И лошади его не больно-то жалуют. Тогда как у Кайто и самые норовистые с руки хлеб едят…
Для обратного пути выбрали ту же дорогу, и снова проскакали через мостик, подле которого старый крестьянин завершал работу на маленьком поле.
Всадники окружили старика, лошади затанцевали вокруг, копытами утрамбовывая только что взрыхленную землю, вбивая в нее зеленые сочные стебли. Один из коней подался в сторону хозяина надела, и он, неловко отступив, упал на спину, в воздухе начертил нелепый узор ногами.
– Чтоб вам всем! – рыкнул он, с трудом поднимаясь. Соломенная шляпа его заломилась и теперь торчала заячьим ухом.
Седоки даже не рассердились на невероятную наглость, они смеялись, разглядывая земледельца – его сумрачное лицо, мотыгу, на которую тот сейчас опирался, как на клюку, сбившийся набок пояс.
– Ты не в первый раз посылаешь нам вслед проклятия. Не утомился еще? – сказал Кайто задорно.
Спутники рассмеялись пуще прежнего, вспомнив, видно, как крестьянин барахтался дурак дураком. Даже Макори, хоть и покосился на слугу: вот-вот и прикажет проучить наглеца. Земледелец сжал губы. От него не услышат просьбы о прощении… вообще ничего не услышат.
– Ну ладно, будет, – произнес Энори. – Держи – это за испорченную работу! – юноша оборвал смех, бросил на землю мертвую серую цаплю; на ее горле еще не высохла кровь. – И вот еще что… Гроза идет, сильная гроза. Смотри, позаботься о семье – молния ударит в твой домик. Лучше, если крыша его будет мокрой.
Один из всадников присвистнул, услышав эти слова. Охотники умчались, сами как веселая буря, и вновь грохотали по мостику копыта коней.
Старик помедлил, нагнулся и поднял убитую птицу. Гордость взывала – закопай ее где-нибудь под кустом; но жене и малолетнему внуку давно не доводилось пробовать мяса… а уж роскошные перья – только бы удалось продать, не получив обвинения в браконьерстве! Этому что – поддался мгновенной блажи, может, и вовсе не вспомнит о подарке назавтра. И ничего не поделаешь – попросту не понять «рожденным в золоте», что значит вытоптанное поле…
Что до грозы, то старик колебался, внять ли предостережению? Или – жестокая шутка? Только ведь ничего не теряет, если на время покинет жилище. Может, и впрямь… до сих пор гнев птицы Ши-Хээ обходил его стороной. Но с тех пор, как от пера-молнии вспыхнуло дерево по ту сторону моста, все на душе неспокойно…
Перехватило дыхание – старик понял, кем был молодой всадник; в пригороде показали однажды, проехавшего мимо – сейчас узнал. Простерся на земле – добровольно; пусть тот не видит уже, но… может быть, он поймет. Говорят, он умеет предвидеть будущее, и в настоящем для него нет тайн. Простит глупого старика – откуда простой крестьянин мог догадаться?
Верно, уже простил. Не зря его любят во всей провинции. Сейчас вот – не тронули же, а могли убить на месте, после таких-то слов. А он предупредил о грозе…
Он еще очень молод, у молодых горячая кровь, и тянет их к развлечениям. Но это к нему идут люди искать защиты и справедливости, когда ни суд, ни иная власть не поддержит их. А если и тогда не может помочь – что ж, такова воля Неба.
Четверо охотников теперь ехали медленно, беседуя о разном – интересы их почти не сходились, это лишало разговор глубины, делая весьма пестрым и необременительным.
– Шаварское вино – лучшее, – говорил Макори. – Его готовят из терпких с кислинкой плодов айвы…
– Их мохнатые лошадки хороши, но совсем не красивы, и вы зря пытаетесь получить что-то путное, – не слушал его Кайто. – Вот, по слухам, в Аталине, Земле Оленей…
– Там хасс выращивают для игр и охоты, – подхватывал Макори. – Я скоро получу подобную кошку и попробую ее укротить. С рук у меня есть будет!
Рииши не разделял их беспечности:
– Да ну вас совсем… Если правда, что Мэнго с помощью своих колдунов дал клятву, что не умрет, пока не получит наш север… Мне все равно, возможно ли это. Люди и без того разбегаются с окраин, и еще хуже от слухов. Будто мы не делаем все, чтобы охранять покой! – он склонился к своей лошади, потрепал ее по шее, словно животное ощущал более близким существом, нежели спутников.
Макори лишь хмыкнул – дом Нэйта, к которому принадлежал он сам, много десятилетий надзирал за округами Хинаи с помощью отрядов земельной стражи, а Макори уже больше года как заведовал стражниками округа Осорэи, и относился свысока к городскому гарнизону, командиром которого был Рииши.
– Лучше бы ты и стражники твои к генералу присоединились, шайки в горах гонять и сторожить границу, чем бродить по ночным улицам в безопасности! – заявил он.
– Я бы с радостью, но, раз взялся, буду делать то, что поручено, – ответил молодой человек.
– Стоит рваться в Столицу, а не в глухие горы. Ты, Рииши, словно за стенами прячешься от удовольствий, – заявил Кайто. – А хочешь, женись на моей сестре – сразу повеселеешь! – юноша вскинул подбородок, дабы казаться выше, солидней. – Майэрин шестнадцать, ей самое время!
Рииши смерил его чуть недоумевающим взором – сватать сестру за друга в общем дело обычное, хоть сначала подобает получить согласие родителей. Но уж больно тон легкомысленный, словно не родную сестру замуж, а жеребенка предлагает купить!
Девушка, похожая на ландыш в тени, заслуживает лучшего упоминания.
– Благодарю, но это невозможно, – сдержанно отвечал он.
Энори слушал больше, чем говорил – и то вполуха, и смотрел по сторонам. Казалось, его вообще ничего не заботит – ни развлечения, ни искры возможной войны. Рииши позавидовал беспечности приятеля – или, вернее, умению быть таким хоть время от времени, несмотря на звание советника.
Справа от всадников раскинулась полянка, заросшая фиолетовыми первоцветами. Вот цветы Энори заинтересовали, он даже сорвал себе один стебель, мохнатый от крохотных соцветий.
– Ведьмина трава, – фыркнул Кайто.
– Новолуние, не забудь, – откликнулся Энори, глянув искоса. – Самое время…
– Эге, – Кайто придержал коня. Навстречу им по тропе двигалась процессия – мужчина и женщина во главе, в одеждах из небеленого холста. За ними плыли небольшие носилки.
– Еще не хватало, – раздраженно сказал Макори. Встретить похоронное шествие считалось плохой приметой. – Какой демон понес их сюда?!
– Ты погляди, носилки совсем маленькие. Может, ребенок? – негромко сказал Рииши, и худое лицо его стало мрачным.
А Энори не сказал ничего, направил коня к процессии. Люди остановились, склонились, не опуская носилок.
Макори издал нечленораздельный звук, увидев, что лежит на них не тело, а короб, прикрытый погребальной тканью.
– Это что такое? – резко спросил Кайто.
– Мой муж, господин, – надорванным голосом произнесла женщина. Была она еще молода и миловидна, только лицо опухло от слез. – Он жег уголь в холмах… пропал неделю назад… как мы одни теперь…
– Угольщики нашли в овраге только голову, – угрюмо сказал старик, в чертах темного лица угадывалось сходство с вдовой – видно, та была его дочерью.
– Разбойники? – спросил Рииши.
– Если бы. Шея зубами перервана. Тори-ай постарались… – он понизил голос, опасливо оглянулся.
– Байки! – Кайто вскинулся, раздраженно взмахнул рукой.
– На стоянку их двое ушло, господин. Хорошие были люди, семейные. Второго не нашли – только клок одежды, запятнанный кровью.
– Ваши хваленые тори-ай всегда оставляют головы, разве не так? Что ж на сей раз оплошали? – усмехнувшись, спросил Макори. Бросил взгляд на Энори – тот молчал и смотрел на короб, задумчиво и пристально, будто пытаясь разглядеть содержимое сквозь его стенки.
– В холмах Белотравья люди пропадают часто, – сказал молчавший доселе мужчина; он стоял рядом со стариком.
– Глупости! – Кайто развернул коня.
– Куда вы несете голову, ведь кладбище за холмом? – спросил Энори.
– В храм Иями, господин. Страшно иначе, вдруг останки притянут ту нежить…
– Свое она уже взяла. Но дело ваше… Вот, – Энори отстегнул от ворота куртки застежку-дракона, протянул жене погибшего.
– Спасибо, господин, – похоже, она еле нашла силы поблагодарить, даже не поклонилась. Смотрела перед собой, но, кажется, из-за слез ничего не видела. Сжала в кулаке драгоценную безделушку; ощутив, видно, что острые углы впились в кожу, раскрыла ладонь, непонимающе глянула на украшение и снова сомкнула пальцы.
– Возьмите еще, – Рииши отдал родичам второго погибшего золотую заколку с волос, не заботясь о том, что одна прядь упала на плечо. Просто заправил ее за ухо.
Макори и Кайто переглянулись, Кайто пожал плечами.
– Что за прихоть – расшвыриваться драгоценностями? Перед всяким сбродом еще…
– Если считаешь помощь излишней, вспомни старинную присказку – отдавая малое, сохранишь остальное.
Процессия скрылась, оставив после себя тягостное ощущение. Даже Кайто присмирел, чуть втянул голову в плечи и с опаской поглядывал по сторонам. Лицо Энори было задумчивым, взгляд скрывали ресницы.
– Я в детстве слышал от бабки похожую историю, – обронил Рииши. – Тоже находили головы, ничего больше. Бабка тогда совсем девчонкой была, дом их летний стоял за городом… – Он замолчал, прислушиваясь. Ни звука не доносилось. Потом шквальный ветер пронесся, поднимая в воздух пыль, пригибая траву, и снова все стихло. Небо на западе совсем потемнело, порой его прорезали далекие молнии.
– Кое-кто потерю головы не заметил бы вовсе, – негромко сказал Энори, искоса глянул на остальных спутников. Беспечность, отличавшая юношу до встречи с процессией, к нему не вернулась, и шутка прозвучала недобро.
Четверка рассталась на одной из городских улиц – когда строился город, зодчие не вымеряли кварталы так, как в Столице, потому и заблудиться тут было куда легче, и самые родовитые семьи жили вразброс, а не друг напротив друга.