Светлана Дильдина
Кто поверит эху? Часть 1. Возвращение
– Не суди о том, чего не понимаешь.
– Ты будешь искать убийц, или развешивать амулеты?
– Мои люди прочесывают все уголки Хинаи в поисках разбойников. Но в те места завтра отправятся еще стражи.
– А что насчет заставы? Ты всерьез намерен…
– Да!
– Поступишь так, как он скажет?
– Посмотрим… Не делай такое лицо.
– Он просто потрясающе дерзок, – задумчиво отметил Кэраи. – Обратился к тебе по имени… Во дворце бы с него три шкуры сняли.
– Да брось. Тут не дворец. Бывает, промахивается – он же дитя леса.
– Давно не дитя. Пора бы выучить этикет…
**
Солнце клонилось к закату, мягкая дымка разлилась в воздухе. Было еще светло, но вот-вот и начнет смеркаться. Несколько всадников в бежево-коричневой форме стражей округа друг за другом проскакали по лесной тропке, едва не задевая разросшиеся над ней ветви.
Человек с нашивкой десятника на рукаве и головной повязке ехал последним. Форма и сосредоточенность, а также лесной полумрак делали его старше, но стоило выехать на открытое место, – внизу расстилались заливные луга, покрытые сиреневыми цветами – как суровая озабоченность покинула всадника. Он остановил коня, рассматривая пестрый травяной ковер.
Было ему лет двадцать. Открытые, приятные черты, а глаза по контрасту с темной полосой ткани на лбу казались вызывающе светлыми.
– Эй, полководец! – товарищ, спускаясь с холма, с теплой насмешкой окликнул его, затем громко свистнул. Только тогда молодой всадник очнулся и поскакал за другими.
Сын мелкого торговца тканью, Лиани Айта в четырнадцать лет поступил на военную службу и считал ее своим призванием. Дослужился пока лишь до командира десятки, но вскоре мог быть повышен в звании. Тепло вспоминал свою большую семью – родителей, сестер и братьев, которых давно не видел; вот и сиреневые цветы напомнили те, что росли за воротами.
А сейчас земельные стражники впятером объезжали окрестности, расспрашивали местных, искали следы бандитов, убивших тут двоих человек; то было не первое преступление разбойничьей шайки.
Дом у обочины дороги был уютным и говорил о достатке хозяев – не избыточном, когда можно позволить себе что захочется, но о простой сытой и устроенной жизни людей образованных. Свет маленького очага освещал комнату – занавеси, легкую прочную мебель, явно изготовленную кем-то из здешних умельцев, полосатые циновки на полу. Молодая женщина в розово-черном, сидевшая у столика с цветами, рассеянно водила пальцем по расшитой скатерти – рисовала невидимые узоры. Муж ее, чуть старше годами, но с седой прядкой у виска, стоял в паре шагов, облокотившись на дверной косяк, и смотрел на дорогу. Она была пуста, и тишина стояла вокруг дома.
– Никого, – негромко сказала женщина. – Я боюсь, сегодня путников не дождемся.
– Что ж… – мужчина повернулся к жене, но не успел договорить, услышал, как скачут лошади.
Всадники не ожидали зрелища, которое предстало их глазам. На небольшой красивый дом смотрели, словно тот возник прямо из воздуха.
– Это еще что за новости? – растерянно произнес один из стражников.
– Тут развалины были, – подъехал к нему другой.
– Что ж, посмотрим, – Лиани тронул повод.
Они приблизились к дому, объехали его по периметру – невысокий деревянный забор, покрытый красным лаком, ворота, за которыми виднелись аккуратно выбеленные стены. Первый стражник снова присвистнул.
– Надо же, прям как в городе. Красотища.
– Эй, хозяева! – крикнул Лиани, оставаясь в седле.
Ворота распахнулись в тот же миг. Открывший их человек поклонился; выглядел он озадаченным, но в себе уверенным.
– Господа, чем обязан?
– Мы ищем разбойников. Кто вы такие?
– Переселенцы из провинции Сима. Живем теперь здесь, – несмотря на форму стражников, молодой мужчина смотрел на них, явно испытывая сомнения. Лиани показал медную пластину с отчеканенным знаком – символ своих полномочий.
– Простите нас за вторжение и позвольте осмотреть дом.
– Сделайте милость, – сказал хозяин с видимой неохотой. – Может, отдохнете у нас?
– Это вряд ли…
Всадники спешились.
– Посмотрите там, – кивнул Лиани двоим спутникам на двор, а с оставшимися двумя вошел в дом. Навстречу им поспешила хозяйка, растерянно улыбаясь, поправляя прядки на висках и подвески над ними.
Первый спутник остался у двери. Второй стражник, повыше, с лицом грубоватым, вошел, осмотрел комнату, провел рукой по занавескам, на которых алели вышитые пионы, разрисованным узорным ставням, скатерти, висевшему на стене огромному вееру из тростника:
– Неплохо…
– Что вы здесь делаете?
– Мой муж получил разрешение… – волнуясь, проговорила молодая женщина. – Он починил этот старый дом…
– У него золотые руки – здесь были одни развалины еще месяц назад.
– Как раз тогда мы и переселились. Нам помогли родичи, теперь они покинули этот округ.
– На что вы живете? И сколько вас?
– Еще трое слуг, они в отлучке. Мы намерены заняться торговлей лекарствами…
– Бумага у вас есть?
– Конечно, – мужчина с поклоном передал лист. Почерк у писавшего был мелкий, уверенный, изощренные знаки вышли похожими на жуков. – Вот разрешения жить здесь, изготавливать снадобья и торговать.
– Не нравится мне это, – всмотревшись, отметил высокий стражник. – Командир, возьмем бумаги с собой.
– Но… – подала голос женщина. Она больше прежнего волновалась, сложив у груди руки с тонкими, фарфорово-хрупкими с виду пальцами.
– Если они в порядке, вернем через несколько дней. До тех пор никто вас не побеспокоит, – сказал Лиани. Затем стражники покинули дом.
Глава 3
– И черные блестящие крыши вдалеке – храм Тао-До, «Под защитой скал», – чуть нараспев говорила маленькая чернокосая девушка, устроившись на подушках внутри крытой повозки
– Прямо на склоне? Туда тяжело подняться, – вторая девушка рассмеялась, подняла голову и вновь вонзила иглу, склонилась над полотном: на нем змеями изгибались темно-зеленые стебли вьюнка, светлый стрелолист грозился проткнуть тонкую ткань. Дорога здесь была ровной, повозку почти не трясло.
– На скалах, – кивнула рассказчица. – Стоит и смотрит на реку Иэну. А знаешь ли, что про тот храм говорят? Жил каменщик, который как-то, работая на склоне ущелья, случайно столкнул глыбу на голову медведя. Тот дух испустил, только дух этот каменщика чуть не замучил, все приходил и ревел под окном. Наконец работник пообещал воздвигнуть храм в честь медведя, так и сделал, а сам стал в нем настоятелем. Говорят, на тропе, что ведет к воротам, есть обтесанный валун – вставший на дыбы медведь, и на плите перед ним оставляют сладости, – продолжила рассказчица, и рассмеялась. Платье ее переливалось всеми цветами радуги, гордо посаженная головка и вскинутый подбородок свидетельствовали о том, что прихоти девушки исполняются все до единой.
– Мне говорили: там, куда ты плывешь, горы выше, и храмы еще ближе к небу, – сказала вышивальщица. – А ты в это веришь?
– Я верю в себя и свою удачу. Подарила же она мне твое общество!
– Ох, Тайлин, ты… – вторая девушка тоже не удержалась от смеха.
– Я же нашла тебя в той глуши. В одиночку уже умерла бы с тоски с этими олухами. Какие здесь дикие места – холмы и кустарник, и так без конца! А ты бы чахла в гостинице на побережье, там и ниток нормальных-то негде достать.
…В руках вышивальщицы не игла, а тонкий лунный луч. Он сверкал, ныряя в полотно, будто в воду, и оставлял за собой след-стежок. Мастерица отдувала ото лба каштановую прядку и снова склонялась над вышивкой. Иногда девушка переставала работать и погружалась в раздумья, как лучше повести узор. В такие мгновения она напоминала куничку – любопытную, с шелковистой длинной шерсткой – замершую среди ветвей.
А Тайлин грызла орешки и щебетала, не уставая. Дорога была хорошей, повозка, в которой ехали, достаточно просторной для двоих, и устланной изнутри одеялами – и тепло ночами, и мягко.
Небольшая повозка, запряженная парой лошадок, катилась среди холмов, поросших мелколистным жестким кустарником в рост человека и травой по-весеннему сочного цвета. Спутники-мужчины негромко переговаривались, не мешая отдыху девушек. Трое домашних слуг, ехавших верхом, и возница, вот и вся свита.
– Поговори со мной, – велела Тайлин. – Нээле, не будь скучной.
– О чем же мне говорить? Я только о вышивке и могу. Но тебе вряд ли интересно, как выкладывать нитью узор, – улыбнулась вышивальщица.
– Вы и сказок у себя не рассказывали в мастерской? И песен не пели? И сплетен городских не перебирали? Вот уж не верю, женщины ведь, – Тайлин хитро прищурилась, но спутница не поддалась:
– А вот, смотри, мы ручей проезжаем. Вон там камыш, узкие листья, темные: совсем как по новой моде там, откуда я родом. Знаешь, богатые женщины вдруг полюбили совсем тесные платья из жатого шелка цвета речного тростника… и украшали их вышивкой на тот же манер…
– Я так мало про тебя знаю, а ты мне почти как сестра, – сказала чернокосая девушка. – Говори еще, говори. На север мода идет не меньше года, а то и двух, а с такой мастерицей, как ты – о, я сумею себя показать!
Ястреб кружил над холмами, с земли темный, видел холмы, далеко друг от друга разбросанные рощицы и затерявшуюся среди них повозку, и вряд ли сумел бы понять, пойми он эти слова, кому собирается себя показывать маленькое существо далеко внизу.
В дрожащем от солнца послеполуденном воздухе он давно видел, как повозка подъезжает к нескольким ровно уложенным каменным плитам, но путники заметили их только сейчас. Выцветшие ленточки и флажки поникли, привязанные к кустам, деревянные бусины казались оставшимися с зимы ягодами. Крохотная беседка из светлого песчаника, сбоку на камне выбито полустертое изображение зверя – не то дикая лесная собака, не то лисица – с большими крыльями. Ахэрээну, одна из Опор, воплощение любви и заботы. Странно видеть здесь это очертание, знаком Опор украшают храмы и монастыри.
– Придорожное святилище, – пояснил девушкам один из слуг. – Можно тут дар оставить, можно внутри зажечь палочку.
– Какое-то оно… грустное, – заметила Нээле. – За ними тут не следят?
– Мы, госпожа, едем не той дорогой, чаще выбирают лучшую, но длинную.
– Мы пойдем, – решила Тайлин, подхватила подол и устремилась к святилищу; но за зиму и осень тут, видно, не было никого, и весной трава и кустарник рванулись в рост, почти скрыв тропинку.
Отцепляя шелковые складки от зеленой стражи, Тайлин пару раз прошипела что-то, еще пару раз ойкнула и, наконец, остановилась.
– Трава слишком колкая, я изорву платье, и ты тоже. Нет, не ходи, – на всякий случай покрепче ухватила путницу за локоть, маленькие пальцы оказались на диво цепкими.
– Не пойду, – кротко согласилась вышивальщица, силясь таки освободить руку.
– Госпожа, не стоило бы пренебрегать… – вступил старший из слуг. – Все же вы из Срединных земель, а местные святые и духи, кто вы им? Никто. Хотя, если они добрые, может, не оставят милостью незваную гостью? И все же… Я мог бы вас донести, а другой – вашу подругу.
– И все же – ты помолчал бы, – Тайлин вскинула подбородок. – Мы едем дальше.
Повозка катилась, подпрыгивая на камешках. Птицы все так же высыпали стайками из кустарника в небо, пару раз виднелся бок или хвост сероватой лисицы, пчелы вились над метелками каких-то желтых соцветий.
Тайлин, видно, было немного совестно, что столь легкомысленно пренебрегла долгом путешественника, и потому говорила она теперь о небожителях, создателях и хранителях мира, существах и силах могучих, высших и благожелательных.
В каждом храме Сущего стояла и статуя Иями-Заступницы, его посланницы. Но тут, на севере, храмов Сущего зачастую не было вовсе – только Иями, да более мелкие, множества местных святых и хранителей. Это было понятно – Заступница казалась ближе, чем некто непостижимый, создавший мир и поместивший его на Опоры.
…До того, как Солнечная Птица спустилась на землю, случалось, что люди вызывали гнев одной из Опор и она отворачивалась от живущих. Только Черепаха-Время ни разу не делала этого – трудно и представить, что началось бы тогда. А если прогневаются сразу две Опоры, миру настанет конец, если не вмешается Сущий, даже Заступница тут не поможет.
– Какая же из Опор тебе ближе? Та, в чьем ведении любовь? – спросила Нээле, снова взявшаяся за иглу.
– Вот уж не знаю! Зачем мне думать об этом? Хотя, надеюсь, и любовь от меня не отвернется, – сверкнула белыми зубками Тайлин.
– Ахэрээну… – произнесла Нээле, – Когда-то его для храма вышивала госпожа Каритэ. А я была совсем маленькой и подолгу стояла перед полотном, даже прибегала ночами. Хотела научиться работать так же искусно.
– О, ты разговорилась наконец. И что же, и дальше?
– А ничего. Я почти ничего не знаю про них, – сказала вышивальщица. – Госпожа Каритэ рассказывала иногда о создании мира и том, как он устроен, чтобы мы лучше понимали, как вышивать разные символы. Но больше говорила о том, как менялись изображения за долгие годы и в разных провинциях. Это так странно. А здесь, на севере… – она примолкла, что-то обдумывая, и с улыбкой прибавила: – Так или иначе, мода Срединных земель здесь ценится.
– Как только я устроюсь, позову тебя личной мастерицей, – заверила Тайлин. В городе, где она жила раньше, дела у девушки не заладились, и теперь Тайлин перебиралась на север, к дальней родне. Планы путешественницы были просты – очаровать кого-нибудь побогаче и посимпатичней, и заставить платить за себя. Мыслей о замужестве у нее и не возникало.
– Завидую я твоей легкости, – сказала Нээле, снова вкалывая иглу в пеструю вышивку. – Сама я бы так не могла.
– Неужто не было поклонников у тебя? – недоверчиво спросила черноносая девушка.
– Ну, как же… был один. Захаживал в мастерскую, все приглядывался, вертелся вокруг. Неприятный такой человек, на барсука похож – хитрый и наглый, и за сорок уже, – фыркнула она, рассмешив и Тайлин.
– Но ведь тебя не могли отдать ему? – затем спросила она обеспокоено.
– Нет, кто бы? Нет родни, а хозяйке мастерской я ничего не должна.
– Так ты сбежала из-за него?!
– Нет, – подумав, ответила Нээле.
– Ты очень смелая, если отважилась ехать вот так, в одиночку. По секрету скажу – мои слуги отговаривали брать тебя, мол, знаем мы лишь с твоих слов… – Тайлин заговорщицки подмигнула, – Но я бы не вынесла, о, я просто погибала в пути с этими олухами! А у тебя честнейшее лицо и такие глаза… уж я-то в людях разбираюсь отлично! Но от озера Айсу, где ты жила, путь далек… пускай ты ехала к родственнице, и все же в одиночку одолеть полстраны!
– Мне подумалось – в северных землях, таких, как Хинаи, вряд ли найдется много соперниц по мастерству. Но сперва было страшно, – Нээле заговорила о другом: – Говорят, зимой тут бывает снег, особенно в горах он ложится ровным слоем и не тает неделю, а то и больше…
– Лишь из-за снега боялась? – засмеялась Тайлин.
– Потом я встретила тебя, – улыбнулась спутница, и продолжила.
Да, было страшно. С пяти лет она считала домом мастерскую – здесь работала ее мать, недолгое увлечение некоего чиновника среднего ранга. Однажды он приехал в деревню с ревизией, оттуда и забрал молодую красавицу, чтобы через какое-то время покинуть ее.
– Мне исполнилось десять, когда я осталась одна, и кроме мастерской идти было некуда. Я думала, на всю жизнь – или пока не подведет зрение. Вышивальщицы-затворницы редко находят себе женихов, а повторить судьбу матери....
– Ты загрустила! – Тайлин рассмотрела лицо Нээле в полумраке повозки, а может, услышала невольный вздох. – Хочешь, я спою тебе песню? Моя ахи попала под дождь по вине одного из тех олухов, и я не могу играть, – она свирепо мотнула головой в сторону, откуда доносился разговор слуг.
Нээле улыбнулась невольно.
– Спой…
Тайлин уселась поудобней, при этом заученно сложила руки поизящней, расправила платье, будто ее поклонник здесь был, и затянула приятным высоким голоском:
– Знаешь, какой я стану в день,
когда замолчу навсегда?
О смехе моем беспечном тебе напомнит вода,
Про слезы мои напомнят влажные берега,
О пестрых платьях моих – полные пчел луга,
А если ты когда-нибудь
вспомнишь цвет моих глаз,
То я вернусь, и никто на земле разлучить не сумеет нас.
Тихое всхлипывание, словно эхо, продлило последние звуки песни.
– Кажется, я плохо тебя утешила, – огорченно сказала Тайлин, позабыв про маску желанной красавицы.
Наутро взору путешественниц открылась большая крепость – она вписалась в горную гряду, будто была ее детищем.
– Случись война, если вдруг не справятся приграничные крепости, Лаи Кен, «Глядящая сверху» закроет врагам проход по Иэну, и примет в себя многих и многих беженцев, – рассказал девушкам один из слуг, уроженец здешних мест. Он почесал лоб под головной повязкой: – Но не думаю, что до этого когда-то дойдет, все междоусобицы остались в прошлом, а на границах нас прикрывают крепости Ожерелья. Красиво звучит, верно? Их семь. Вся Хинаи – одна большая граница, зря наша барышня устремилась сюда…
– Помолчи! – Тайлин полушутя замахнулась на него веером.
Путь их пролегал мимо по широкой дороге, и девушка долго оглядывалась, стараясь запечатлеть в памяти величественные крепостные стены.
А ночью она сидела без сна, разглядывая медленное движение созвездий по небесному склону. Кисть, Тушечница, Свиток. С их помощью запечатлены судьбы всего мира. Где-то там серебряными росчерками пишется и ее судьба…
Горная цепь отдалилась, и еще два дня повозка катилась между невысоких холмов. Дул северный ветер, пахнущий кедрами и мхом, порой его направление менялось, и до путешественниц долетал запах реки – сырости и водорослей. По вечерам Нээле поплотнее куталась в накидку-кийна – невзрачную, зато теплую. И не только от холода – один из слуг, уроженец соседних земель, рассказывал здешние сказки. Среди них были забавные, были и страшные. Проказливые ишильке и длинноносые маки-оборотни, о которых слышала с детства – и доселе неведомые Забирающие души, нечисть, лишающая людей земной жизни и посмертного существования.
К вечеру третьего дня Тайлин заявила, что ей надоело петлять меж холмами и стоит ехать напрямик, по солнечному пути. Слуги подчинились воле маленькой хозяйки, повозка покинула тракт и устремилась по небольшой дороге, годной разве что для крестьянских телег.
Девушек то и дело подбрасывало, когда колесо налетало на очередной камень. Тайлин ругала строителей дорог, не подумавших провести тут удобный путь, а иногда откидывала полог и принималась возмущаться возницей и лошадьми.
Ночью Тайлин заснула быстро, а вышивальщица долго сидела у костра, вновь поглядывая на звездноглазое небо и вполголоса разговаривая со слугами.
– Не могу больше. Дойдем до города, надеюсь, она меня отпустит, – сказал один. Оглянувшись на повозку, где маленькая девушка спала сладким сном, вздохнул:
– А может, и нет.
Поутру холмы окутал молочный туман, и путники сбились с пути. Когда лучи солнца сожгли белое марево, оказалось, что дороги нет и в помине, а повозка катится, куда придется. Заблудиться было немудрено – холмистая степь не слишком отличалась от пути, по которому они ехали раньше милостью Тайлин. Те же огромные, поросшие дикими злаками и кустарником бугры справа и слева, те же небольшие овраги. Горная гряда осталась позади, тянулась темной полосой. То тут, то там попадались нежно зеленеющие и хвойные рощицы – предвестники дремучих лесов. Птицы взлетали, потревоженные, кричали диковато и равнодушно.
Тайлин приуныла и перестала бранить слуг. Жалобно поглядывала на Нээле, будто на старшую сестру, знающую, как быть.
Нээле смотрела по сторонам.
– Здесь куда меньше цветов, чем в окрестностях озера Айсу. Или им еще не пришел черед открыться? – заметила девушка, – И кустарник повыше, чем на юге, и гуще. Мне казалось, север – это сплошная чащоба…
– Будут вам чащи, юная госпожа, – откликнулся возница. – Горы Юсен, там не пройти… а еще северней – Эннэ. Это и вовсе глушь…
После полудня возница увидел фигуры всадников меж холмов, указал на них девушкам. Одетые как военные низшего ранга, похоже, всадники принадлежали к одному из местных гарнизонов – а может, то была земельная стража. Деталей не удалось рассмотреть издали. Тайлин закричала и замахала рукой, пытаясь привлечь внимание, но безуспешно. Девушки приуныли, и повозка снова потащилась, выписывая петли, а порой и круги.
Вскорости слуги заметили домик, примостившийся позади невысокого пологого холма, в лощинке. Место было уютное, ложбинка поросла чиной и мышиным горошком. Люди не успели обрадоваться грядущему отдыху – подъехав ближе, поняли: полуразвалившийся дом, заброшен давно.
Покосившиеся ворота, увенчанные деревянным фазаном с отбитым хвостом – птица жалко смотрела на путешественников. Заросший тиной маленький пруд казался безжизненным – похоже, в нем и головастиков не водилось, не то что рыбы. Плети ползучих растений расположились поперек дорожек, мешая идти.
В комнатах оказалось пусто, только треснувший столик сиротливо стоял в углу комнаты, когда-то предназначенной для приема гостей. На кухне слуги обнаружили дырявый котел и несколько горшков, ничего больше. Полы оказались покрыты слоем пыли, но нигде не было ни плесени, ни паутины.
– Тоскливое место, – заметил один из спутников Тайлин. – Даже пауки не живут.
Та передернула плечиками.
– Тут очень давно никого не было, – сказала Нээле сама себе – просто чтобы развеять гнетущее впечатление.
– Никто в здравом уме не полезет в такую глушь, – отозвался слуга.
Девушки побродили по дому – Тайлин приподнимала подол и старалась рукавом не коснуться стены или дверного косяка, вернулись в гостевую комнату.
– Глянь, это что? – внимание маленькой госпожи привлек небольшой белый предмет, полускрытый ножкой стола. Тайлин тут же потянулась посмотреть, с опаской – мало ли что валяется на полу в заброшенном доме?
– Какая прелесть, – протянула красавица, двумя пальчиками поднимая резной гребень китовой кости. Большой, ажурный, он напоминал крыло махаона, и был украшен сияющими камнями – крупные вишневые альмандины в обрамлении неизвестных кристаллов помельче. Вещица смотрелась чужеродно в унылой пустой комнате.
Тайлин, позабыв про пыль и недавнюю брезгливость, воткнула украшение в волосы, извлекла из поясного мешочка бронзовое зеркало.
– Посмотри, какая роскошь! Странно, что его оставили тут! Я бы ни в жизнь…
Нээле присмотрелась – цены гребня она понять не могла, но тончайшая резьба на кости, но альмандины и россыпь голубых камешков, похожих на капли…
– Быть может, хозяйка гребня вынуждена была быстро покинуть дом? – предположила она.
– Это ее беда, – рассмеялась подруга. – Идет мне?
– Очень, – Нээле старалась сохранить серьезность, но детское хвастовство Тайлин было таким забавным.
– Теперь его должна примерить ты! – заявила чернокосая девушка.
– Я буду похожа на позолоченную курицу, – сказала подруга. Но желание нарядиться пересилило. Хоть ненадолго…
– Давай, – она улыбнулась.
Тайлин засуетилась вокруг подруги, наскоро разделяя ее волосы на пряди, закрепляя шпильками – временная прическа вышла кривовато, но, когда Тайлин украсила ее драгоценным гребнем, показалась девушкам великолепной.
Юная красавица вздохнула – вздох шел от самого сердца, будто оно грозило разорваться, и сказала:
– Бери! У меня куда больше вещей!
– Да ты что, куда мне, – вышивальщица потянулась было разрушить прическу. Ох, не хотелось этого делать!
– А вот и не спорь! – Тайлин перехватила ее руки, скорчила забавную рожицу. – Сколько тебе, девятнадцать? Пора быть красивой, не только создавать красоту. Дарю! – и шутливо нахмурилась:
– Я, правительница Облачной страны Сэн, жалую тебе этот гребень!
Сзади кашлянули.
– Госпожа Тайлин, ночь на дворе.
– Я буду спать здесь! – заявила та. – Постели нам в этой комнате! Надоело тесниться в повозке!
Про брезгливость она позабыла начисто. Находка искупила вину дома в том, что он посмел выглядеть столь неприглядно.
Вышивальщица с сомнением осмотрелась. Когда-то здесь была спальня, судя по расположению комнат. Довольно чистое, но пустое и унылое, помещение наводило тоску даже на неприхотливую Нээле.
– Слуги наведут здесь порядок! – Тайлин беспечно тряхнула головой, височные подвески зазвенели. – Нет, и не думай оставить меня одну!
– Здесь так… одиноко, – Нээле выглянула в окно. Стемнело, пока они бродили по комнатам и коридорам. Узкий месяц едва освещал заросли жасмина и тропинку, с трудом различимую среди травы. – Почему дом стоит настолько далеко от дороги?
– Это мы подъехали не с той стороны. Наверняка есть неплохой путь. А что до одиночества… если б я не умирала с тоски без людей, я тоже предпочла бы тихий уютный домик! – заявила подруга. – Что до хозяев – мало ли, может, им надоела глушь?
– Или они умерли.
– Брр, не пугай меня, глупая! – Тайлин поежилась.
Девушки прислушались – ни звука не донеслось до их ушей. Только ветер шуршал еле слышно.
– Ни лягушки, ни цикады, – обронила Нээле. Тайлин от нее отмахнулась. Слуги постелили девушкам на полу, ложе получилось широким и мягким.
– Спать, спать, – зевнула Тайлин, потягиваясь. Скоро она заснула – ворочалась и вскрикивала во сне, а Нээле долго не могла сомкнуть глаз, прислушиваясь к гулкой и одновременно глухой тишине. Наконец и ее сморил сон.
Потом она услышала шорох, увидела, как створка двери отошла и в комнату, ощупывая все на своем пути, лезут невероятно длинные руки. Вот они нашарили подол платья Тайлин, вот потянули на себя одеяло… Нээле закричала и проснулась.
Сквозь щели в ставнях пробивался розовато-серый свет. Тихие разговоры слуг раздавались снаружи. Утро выдалось весьма прохладным.
– Ну вот, выспались, а ты говорила, – Тайлин повозилась в постели, вскочила:
– Помоги мне одеться.
Нээле собралась быстро. Отвар из ягод шиповника и теплые лепешки окончательно согрели ее, и она облачила Тайлин в обычный для той наряд, мало годный для долгого пути, зато яркий и дорогой. С волосами пришлось повозиться – Тайлин, смирившись, что изящных причесок спутница создавать не умеет, довольствовалась уложенными венцом косами.
– Сюда заколку с алым камнем, вот этим… нет, это не рубин, дешевый самоцвет, но смотрится, верно? А сюда стоит поместить эту, с птицей… мне ее подарил один чиновник, с которым мы столкнулись в лавке картин… Он хотел купить полотно, которое мне понравилось! Правда, потом извинился…
– У тебя прекрасные наряды, – говорила подруга с восхищением и легкой завистью в голосе, разглядывая вышивку самоцветы. Особенно понравилось ей тонкое серебряное ожерелье с аметистовыми подвесками.
– Мы с тобой похожи сложением, хотя ты повыше, – сказала Тайлин, придирчиво оглядывая подругу. – А твое платье миленькое, но тебя вовсе не красит… Нет, не мотай головой! Я тебя одену, как госпожу знатного дома.
– Да зачем наряды в дорожной повозке? Кусты, что ли, очаровывать? – засмеялась Нээле. И неудобно путешествовать в таком узком одеянии, хоть и разрезано по бокам верхнее платье.
– Скоро пойдут обжитые месте. Будем выглядывать в окошко, и на нас будут смотреть. Две красивых девушки – мы обе должны быть нарядными, это привлекает мужчин!
Она, видно, не сомневалась, что первенство в любом случае будет за ней.
Маленькая девушка зарылась в свои пожитки и вскорости извлекла из кучи нарядов нижнее платье цвета розового винограда, а после – верхнее, без рукавов и с разрезами, темно-сливовое.
– К твоим волосам и золотистой коже больше подошел бы бирюзовый или цвет молодой зелени, но у меня нет такого, – огорченно сказала Тайлин. Нээле тронула пальцем вышитые узоры на ткани – виноградные лозы, сплетающиеся над волнами.
– Ты задумалась. Меряй же! – Тайлин подергала Нээле за рукав.
Прохладный шелк зашуршал, окутал тело, и девушка засмотрелась на свое отражение. Откинув за спину тяжелые волосы, она осторожно трогала платье – похожие на крылья бабочки рукава, пелерину, украшенную розовым кварцем – блестящие камешки закреплены были в середине вышитых белым цветов, напоминающих хризантемы. Платье девушки из родовитой или весьма богатой семьи. Да… неожиданная подруга знала толк в нарядах.
– Это тебе… пока поносить! – Тайлин застегнула на ее шее понравившееся ожерелье, и, состроив огорченную гримаску, добавила:
– Оно недорогое, увы… аметисты с трещинками… ценных камней нет у меня. Приходится пускать пыль в глаза. Но в городе… о, я найду того, кто станет платить! – ее глаза подернулись мечтательной дымкой.
Она сказала это по-детски просто, и Нээле не сдержала улыбки. Что ж… иные женщины строгого нрава способны душу из тебя вытрясти и никогда не окажут помощи. Пусть Тайлин не благородная дама, кто осудит ее? Но она все же настояла на том, чтобы отправиться в путь в собственном платье, более широком и запашном, из тех, что носили небогатые горожанки. Осталось лишь ожерелье на шее.
– Сегодня мы должны выбраться на дорогу! – заявила Тайлин вознице, закрепляя найденный гребень в прическе подруги. – Или я рассержусь!
Тот проворчал себе под нос нечто невнятное.
Потянулась привычная вереница холмов, покрытых нежно-зеленой травой.
– Кажется, я ненавижу север, – хмуро говорила Тайлин, перебирая струны ахи. Поврежденный инструмент издавал звуки, похожие на предсмертное мяуканье.
Пару раз Нээле заметила непонятное – словно зыбь в воздухе, какая порой бывает в жаркий день над водой. Она удивленно оглядывалась… даже спросила Тайлин, не видит ли та чего. Подруга долго всматривалась в следы от колес за их спиной, одинаковые неприветливые холмы, в небо, но обнаружила только летящего аиста.
К вечеру повозка выехала на торную тропу, не слишком, впрочем, похожую на порядочную дорогу. Но теперь повозка хоть не подскакивала каждый миг, грозя развалиться. А вскорости показался еще один домик – размером со вчерашний, но отнюдь не заброшенный, напротив, очень уютный с виду. Стены его были выбелены, изгородь покрыта темно-красным лаком, а над резными воротами примостился деревянный фазан, брат-близнец того, с отломанным хвостом. У этого хвост красовался на месте.
– Еще один дом в глуши, – удивленно отметила Нээле.
– Мало ли… Богатые люди хотят побыть вдали от суеты… – Тайлин ожила, предвкушая настоящий отдых, теплую воду и приятное времяпровождение. – И какая тут глушь? Дорога!
Заслышав скрип колес, стук копыт и голоса, из дома вышла молодая семейная пара –они неуловимо походили друг на друга, как бывает между супругами, живущими в согласии. Посетовав на трудности, выпавшие путникам, и на то, что не могут как следует обеспечить путникам отдых – одного слугу срочно вынуждены были отправить в город по важному делу, а второй как раз болен, муж и жена приняли гостей со всем радушием. Тайлин щебетала, Нээле помалкивала, разглядывая хозяев. Одеты скромно, но не как простолюдины; черное с белыми и зелеными узорами одеяние у мужчины, розовое с черными – у женщины. У него – листья каштана, у нее – большие пионы… И ткань дорогая, хоть покрой далек от моды уже. Обедневшие наследники некогда крупного рода.