ВЕЧЕРОМ, когда солнце уже почти садится, я паркуюсь у дома в пригороде Северного Ванкувера. На пассажирском сиденье валяется пакет с греческой едой. Сегодня команда организовала неформальный ужин, якобы чтобы помочь освоиться новичкам, но я проигнорировал приглашение. На заднем сиденье с радостным любопытством машет хвостом Дейзи. Я тяжело вздыхаю.
Я просто не могу поверить, что предложил Пиппе переехать ко мне. Но теперь, когда она будет сидеть с собакой, у меня освободится больше времени для заботы о маме.
Дейзи вытягивает вперед шею, кладет голову мне на плечо, принюхивается, и я подозрительно на нее кошусь. У меня возникает странное чувство.
Мне что… начинает нравиться эта собака? Я хмуро гляжу на нее, а она высовывает язык и машет хвостом. Я фыркаю.
– Пойдем. – Я выхожу из машины, выпускаю Дейзи и иду к дому.
Дом скромный – крепкий средний класс. Я хотел купить маме что-нибудь побольше, когда перешел на профессиональный уровень, но она отказалась. Сказала, что не хочет уезжать из района, где прожила много лет. Что ей нравятся соседи и она не хочет заводить новых друзей.
Подойдя к дому, я замечаю какое-то движение на крыше, и мое сердце замирает.
Мама в плотных садовых перчатках стоит наверху. Весело улыбается и машет мне рукой.
– Привет, дорогой!
У меня кровь шумит в ушах. Ей нельзя там быть. В голове сразу возникает куча картинок, как у нее случается паническая атака на крыше, она поскальзывается, падает и ее голова разбивается об асфальт.
– Что ты там делаешь? – спрашиваю я. Дейзи лает на маму, размахивая хвостом.
Мама улыбается еще шире.
– Чищу водостоки.
– Спускайся. Сейчас же, – говорю я своим самым строгим голосом. – Уже темнеет.
– Я все прекрасно вижу. Тем более я уже почти закончила, – хихикает она и кидается в меня ворохом листьев. Они падают к моим ногам, а Дейзи скачет и пытается ухватить их зубами.
– Джейми, дорогой? Чья это собака?
Вскинув бровь, я смотрю на Дейзи, которая уселась на пыльный тротуар и возит по нему хвостом. Я невольно усмехаюсь, когда вижу ее округлившиеся глаза. Она думает, что получит угощение.
Может, в глубине души мне действительно нравится эта собака.
– Моя, – отвечаю я. – Я завел собаку.
Мать с сияющим лицом хлопает в ладоши.
– Правда? Ох, Джейми, это же прекрасно! Это как раз то, что тебе нужно!
– Можешь, пожалуйста, спуститься? – Я нервничаю, когда вижу ее так высоко на крыше. – Я найму кого-нибудь, чтобы этим заняться.
– Хватит относиться ко мне как к ребенку. Я вполне способна жить самостоятельно.
Во мне растет раздражение. Раздражение и еще что-то гораздо более злое. Меня бесит, что она притворяется, будто все отлично, хотя это неправда. И так было всегда. Мы ни разу не обсуждали ее депрессию или тревожные состояния, пока я был подростком. Мы так ни разу и не говорили о прошлогодней аварии. Я оглядываю ее гараж. Машину недавно починили, и я не знаю, садилась ли она за руль. Ей запрещено это делать без посторонней помощи.
Она подвозила друзей домой из бара, когда у нее произошла паническая атака и она врезалась в другой автомобиль. Поскольку мой покойный отец страдал от алкоголизма, за рулем всегда была она. Видимо, от одного из ее друзей пахло алкоголем, и в сочетании с темнотой – как в ночь отцовской аварии – это на нее подействовало.
Я его не помню – я был совсем маленьким, когда он напился и въехал в столб, – но презирал его за то, что оставил маму с таким багажом. Если бы не он, возможно, она бы не страдала от депрессии все мое детство. Может, у нее не было бы панических атак.
– У тебя даже страховки нет. – У меня внутри все натягивается. – Ты могла поскользнуться и упасть.
Она закатывает глаза, спускаясь с лестницы.
– А еще мне в голову мог влететь метеорит и убить меня. – Она слезает с лестницы, и мой пульс успокаивается. – Ты слишком много волнуешься.
У меня уже не хватает внутренних сил. Иногда мне хочется стать таким же, как она, но кто тогда будет удерживать нашу семью на плаву? Кто будет выкладываться на льду, а потом прибегать по первому ее тревожному звонку?
Дейзи, конечно же, мгновенно в нее влюбляется. Мы заходим в дом, мама возится на кухне с греческой едой, которую я купил, а я достаю приборы. Дейзи обнюхивает каждый угол.
– Как осваиваешься на новом месте? – спрашивает мама.
Внезапно мне очень хочется рассказать про Пиппу. Но что я скажу? Моя ассистентка – сногсшибательная райская пташка, по которой я сох в школе? И она отлично ладит с моей собакой? И набила мой холодильник самыми вкусными блюдами, несмотря на то, что вместо списка продуктов я просто рявкнул купить «еды»? И теперь она будет жить со мной и спать через стенку?
А может, еще что-то делать через стенку. У меня кровь приливает к члену от этих мыслей.
– Отлично, – отвечаю я. – Все отлично.
Она ставит тарелки на стол.
– Я хочу прийти на игру.
– Не думаю, что это хорошая идея.
Она глядит на меня так, будто я ударил ее, и я сразу жалею о своих словах. Я мог бы сказать это по-другому. Но это правда плохая идея. Запах алкоголя – триггер для нее, а на хоккейных матчах пьют все. Если что-то случится, это полностью отвлечет мое внимание, а мне нельзя терять концентрацию на льду.
– Джейми, – ее взгляд кажется мягким, но в нем заметно раздражение, – у меня была одна маленькая паническая атака.
Вернее, призналась она в одной.
Она сосредоточенно раскладывает по тарелкам лазанью.
– А ты с меня пылинки сдуваешь.
Потому что ты слишком хрупкая, и история показывает, что не особо-то хорошо справляешься. Я вспоминаю десятилетнего себя и как я сам собирал себе обед в школу, когда она была на пике своей депрессии.
– Тебе нужна помощь с переездом? – возвращается она на кухню, и я вздыхаю с облегчением. Тему с матчем пока закрыли.
– Нет. Я уже все разобрал.
Она подозрительно на меня смотрит. Ей известно о моем жестком расписании.
– Быстро ты.
Я прочищаю горло.
– Я нанял ассистента, чтобы помогал мне с Дейзи и со всем остальным.
Мама молча моргает. А потом ее губы расползаются в улыбке.
– Ты? Ты кого-то нанял, чтобы тебе помочь?
– Тут нет ничего такого. – Я смотрю на нее максимально сурово, но чувствую, как у меня подергивается уголок рта.
Она смеется.
– Как скажешь. – Проходя мимо, она слегка толкает меня плечом. – Это отлично, дорогой.
В моей груди разливается тепло. Я смущенно опускаю глаза.
– Ну да… – Пожимаю я плечами. – Она кучу всего делает, чтобы я не тратил время и мог сосредоточиться на хоккее.
– Она? – Мама наклоняет голову, и ее глаза загораются.
У меня сердце в пятки уходит, и я исподлобья смотрю на нее.
– Ну да, – снова пожимаю плечами я.
У меня краснеет шея.
– Как ее зовут? – Ее взгляд словно лазерами пронзает меня, и уголки ее губ лукаво приподнимаются.
Я пытаюсь держаться нейтрально и никак себя не выдавать, но при мысли о моей симпатичной ассистентке у меня учащается пульс.
– Пиппа.
Пожалуйста, не спрашивай, откуда она, умоляю. Я обязательно ляпну, что мы учились в одной школе, и все, пиши пропало.
Она довольно, задумчиво мычит.
– Милое имя. Сколько ей лет?
Она учуяла свежую кровь.
Мне двадцать шесть, значит, Пиппе двадцать четыре.
– Не знаю.
– Примерно.
У меня бегут мурашки. Она знает. Она, мать твою, знает!
– Немного младше меня.
– М-м. – Она с улыбкой кивает и смотрит на меня. – Интересно.
Я молчу.
– Симпатичная?
Я нервно запускаю пятерню в волосы.
– Не знаю.
– Ну у тебя же есть глаза, правда? – спрашивает она таким невинным тоном, как будто не знает ответа.
Я тяжело вздыхаю, потому что в моих страданиях сейчас виновата не столько мама, сколько я сам со своей несвоевременной любовью.
И я ни секунды не сомневаюсь, что мне точно не стоило просить ее переехать.
– Да! Понятно? – выпаливаю я. – Она очень симпатичная и прекрасно поет, и Дейзи ее обожает.
Мама закусывает губу, чтобы скрыть улыбку, но ее глаза сияют.
– Что?! – взрываюсь я.
Она покатывается от смеха.
Я рычу и закатываю глаза. Умеет же она все из меня вытянуть.
Мама продолжает мне улыбаться, усаживаясь напротив и наклонив голову.
– С Эрин прошло уже много времени, – тихо говорит она, и у меня сжимается горло. – Я видела ее по телевизору. Она звезда.
У меня так сжимаются челюсти, что зубы трещат, и я вспоминаю себя семь лет назад, в свой дебютный сезон. Эрин Дэвис – модель на пути к успеху, шокировавшая весь модный мир своим внезапным уходом с подиума. Последние несколько лет она работает на телевидении. Я периодически проверяю, снимается ли она.
Мама думает, что мы с Эрин расстались, потому что я не мог посвящать время и хоккею, и отношениям. Технически так и было. Но она не знает, что, когда Эрин сообщила мне о своей небольшой задержке, я запаниковал. Эрин была так рада, а на моем лице она увидела ужас. Да боже мой, нам было девятнадцать лет! Это был мой первый год в лиге, и я отдавался хоккею так, как никогда в жизни. При первой возможности я улетал проведать маму. Мой главный друг детства, Рори Миллер, не хотел больше со мной общаться, потому что мы стали играть за разные команды. Все изменилось, и я с большим трудом справлялся со своей жизнью. И меня пугала перспектива взвалить на себя еще больше ответственности. Но я бы это сделал, несмотря на все трудности.
Месячные начались на следующий день, но осадок остался. Мы оба поняли, что отношениям конец, а через неделю я прочел в новостях, что она уходит из модельного бизнеса. Почти на пять лет она будто исчезла с лица земли.
Меня сковывает чувство вины. Вот почему я больше не завожу отношений. Потому что Эрин хотела больше, чем я был способен дать. Потому что для меня это было ерундой, и я разбил ей сердце и испортил жизнь. Она была настолько раздавлена, что отказалась от перспективной карьеры.
И это сделал я.
Может, я и не любил ее, но она была хорошим человеком и заслуживала гораздо большего, чем вялое внимание, которое я ей уделял. И если бы у нас все же родился ребенок, то и он заслуживал бы гораздо большего, чем те крупицы времени, что я смог бы с ним проводить.
Я никогда никого не раню так, как ранил Эрин.
Когда я уйду из хоккея, у меня будет время на все это – на отношения, возможно, на брак, а возможно, и на детей. Если позволит здоровье и если буду держать нос по ветру, смогу играть до тридцати пяти. А до этого времени все остальное из планов исключается.
– Джейми?
Я поднимаю глаза. Она смотрит на меня заинтересованным, нежным взглядом.
– Есть в жизни вещи кроме хоккея, ты ведь знаешь?
Я киваю и утвердительно мычу, но она просто не понимает. После того как я увидел плачущую Пиппу, я просто не могу этого допустить. Я знаю, что у меня нет на нее времени, и не хочу ломать ее так, как это сделал ее бывший и как я сам сломал Эрин.
– И я все равно хочу сходить на игру. – Она грозно выпучивает на меня глаза, явно говоря: я серьезно. – Буду сидеть на галерке, если придется.
ПРОШЛА НЕДЕЛЯ. Я ставлю нашу с Хейзел фотографию на книжную полку у себя в комнате. Я была не против переехать сюда, когда в комнате не было практически ничего, кроме кровати и шкафа, но всю последнюю неделю тут продолжала появляться новая мебель. Меня тут даже не было, когда появился этот стеллаж, – он просто возник из ниоткуда в собранном виде сегодня утром, когда мы с Дейзи вернулись с прогулки.
У меня внутри все порхает. Я знаю, что его собрал Джейми.
Его почти никогда нет дома. Иногда я слышу, как он возвращается поздно вечером. Дейзи всегда спит со мной, но я оставляю дверь приоткрытой, потому что ей нравится встречать его. Но сама я никогда не спускаюсь поздороваться – хочу оставить ему больше личного пространства.
Я достаю из-под кровати гитару, чтобы освободить место для коробки. Я уже хочу убрать ее обратно, но останавливаюсь. Я кладу руки на чехол, а потом решительно его расстегиваю.
Гитара поблескивает, и мое сердце сжимается. Я люблю эту штуку, но всегда прячу подальше собирать пыль. Я протягиваюсь руку и касаюсь струн.
Последний раз я играла перед Заком и его менеджером во время тура. Я даже не хотела, чтобы его менеджер приходил: он сам его притащил, чтобы послушать черновой вариант моей песни. Мне нравилось писать музыку еще со старшей школы.
В глубине души я всегда мечтала о карьере, как у Зака.
Когда я закончила и они улыбнулись мне в эдакой снисходительной манере, я, признаюсь, посмеялась вместе с ними, чтобы скрыть свое смущение. Хуже того: до этого момента я правда верила, что у меня есть все, чтобы построить музыкальную карьеру. Я умею петь, играть на гитаре и писать музыку. Я всегда хотела написать альбом – хотя бы посмотреть, получится ли.
На самом деле карьера в маркетинге действительно гораздо проще. Работа в офисе не может разбить тебе сердце.
Я слышу в дверях шум и громко ахаю. Передо мной стоит Джейми и мрачно хмурится.
– Господи. – Я захлопываю чехол с гитарой и сую его под кровать. – Ты меня напугал. Я не слышала, как ты вернулся.
Он еще сильнее хмурится.
– Извини.
– Ничего.
Его взгляд падает на краешек гитары, выглядывающий из-под дивана. Потом он смотрит на меня так, будто хочет что-то спросить, но прежде чем он успевает произнести хоть слово, я его опережаю. Я резко вскакиваю на ноги.
– Я как раз собиралась идти гулять с Дейзи. Нас не будет довольно долго, так что не будем тебе мешать. – Я пролетаю мимо него, а кровь стремительно несется по венам.
Хотелось бы мне перестать на него так реагировать. Для него я, наверное, как вошь – крошечная, ничтожная, вызывающая лишь легкое раздражение. Его хмурое выражение лица при каждом моем появлении говорит само за себя.
Я спускаюсь вниз и собираю Дейзи на прогулку. Пока я пристегиваю поводок к ошейнику, в гостиную заходит Джейми, складывает руки на груди и наблюдает. Его присутствие в комнате давит – он нависает надо мной, как огромная скала, а от пронизывающего взгляда его зеленых глаз у меня мурашки. Наши взгляды встречаются, и я нервно улыбаюсь, пытаясь отыскать в себе остатки того человека, который требовал вернуть ему работу и назвал его козлом.
– Мы пойдем с ней в собачий парк поблизости, – говорю я. Если я буду вести себя так, будто совершенно равнодушна к нему, возможно, мое тело правильно воспримет сигнал. – Там гуляет парень с собакой, очень похожей на Дейзи. Им нравится вместе играть. Его зовут Эндрю.
Я продолжаю тараторить, завязывая шнурки. Кажется, рядом с ним я просто не могу совладать с нервами.
– Эндрю, – повторяет он, как будто у этого имени дурной привкус.
Я смотрю в его холодные глаза и непонимающе моргаю.
– Ну да. Он молодой. Наверное, моего возраста. Он личный тренер.
Взгляд Джейми леденеет, и вдруг он оказывается рядом со мной у двери.
– Я иду с тобой.
У меня рот открывается от удивления, когда он начинает натягивать ботинки.
– Это необязательно. Ты, наверное, устал. – Обычно он в это время спит, измотанный тренировкой.
– Я не устал. – Он достает из шкафа куртку и накидывает себе на плечи, а потом забирает у меня из рук поводок. – У меня все болит, и мне надо двигаться. Пойдем.
Прежде чем я успеваю возразить, он открывает передо мной дверь и приглашает выйти в коридор.
ДО ПАРКА мы идем в напряженном молчании. Только когда Джейми останавливается и окидывает взглядом окруженную забором территорию, его плечи расслабляются, а складка между бровями разглаживается. Я машу нескольким знакомым, а потом спускаю Дейзи с поводка, чтобы она поздоровалась с другими собаками.
Он что, боится доверить мне Дейзи? Я кусаю губу, пытаясь придумать причину, почему он решил пойти с нами. Всю последнюю неделю казалось, что этот парень меня избегает.
– В парке совершенно безопасно, – заверяю его я. Он облокачивается на забор и, насупившись, складывает руки на груди. – Я бы никогда не повела Дейзи в какое-нибудь плохое место.
Его выражение смягчается.
– Знаю. Я доверяю тебе. – Уголок его рта приподнимается, а взгляд кажется почти… игривым? – Я бы не просил тебя ко мне переехать, если бы не доверял.
Я иронично вскидываю бровь.
– Ты не просил…
Он закашливается и отворачивается. Это что, был смех? По нему сложно сказать.
– Нам нужно узнать друг друга получше. – Он снова смотрит на меня, и мне сложно отвести взгляд. Его глаза цвета пихтовых иголок. Ярко-зеленых мхов в парке Стенли. Или изумрудно-зеленых камней на дне залива.
– Эм. – Я бессмысленно моргаю от удивления, растерявшись и смутившись. – Ладно. Какая твоя любимая еда?
Его брови приподнимаются.
– Это твой вопрос?
– Меня никто не предупреждал, что ты сегодня захочешь поболтать, а то я бы подготовила список. – На этот раз я немного шутливо улыбаюсь.
Уголок его губ снова подрагивает, а глаза кажутся почти добрыми. Мне нравится это его состояние.
Он долго на меня смотрит. Девушка, которая требовала вернуть ей работу, снова вернулась, и я смело смотрю на него в ответ.
– Классический рождественский ужин, – отвечает он, все еще глядя на меня в своей нервирующей манере, от которой у меня внутри все переворачивается. – Индейка, пюре, подливка, запеканка с брокколи.
– Клюквенный соус?
Он кивает.
– Домашний, не из банки.
– Конечно, – улыбаюсь я. – Ты фанат Рождества?
– Не особо, но его любит мама. – Он оглядывается на Дейзи, которая держит во рту палку и пытается заставить другую собаку за ней погнаться. – Мы почти все праздники вместе готовим и смотрим рождественские фильмы.
Он так это говорит, что становится понятно: ему просто нравится, когда она счастлива.
Джейми украдкой глядит на меня, изучая мое лицо.
– А еще мне понравились те энчилады[5], которые ты сделала.
Меня переполняет гордость за свой успех.
– Прекрасно. Сделаю еще.
Мимо нас проносится Дейзи, за которой гонится золотистый ретривер, и она явно наслаждается жизнью. Я улыбаюсь Джейми. Уголки его губ подрагивают, когда наши взгляды встречаются.
Я заметила, что это происходит с его губами каждый раз, когда я смеюсь. От этого наблюдения все у меня в груди тает и растекается, и я улыбаюсь еще шире.
Может, на самом деле он не такой уж и козел.
– Следующий вопрос. – У меня начинают мерзнуть руки, так что я сую их в карман джинсов. – Почему хоккей?
Он окидывает взглядом парк и напряженно сдвигает брови, пытаясь сформулировать ответ.
– Даже не знаю, с чего начать.
– Начни сначала.
Он усмехается.
– Свою первую клюшку я получил в два года.
– Вау, – вскидываю брови я. – Твой отец большой фанат хоккея?
Его выражение едва уловимо меняется, и он хмурится.
– Был. Он умер.
– О. – У меня внутри все падает, и я вспоминаю, что читала об этом. Черт. Надо было запомнить. – Мне очень жаль.
Джейми качает головой.
– Все в порядке. Я его не помню. Это случилось, когда я был совсем маленьким. Он напился и впечатался в столб на собственной машине.
– Черт, – выдыхаю я. Настоящая трагедия. Я всматриваюсь в лицо Джейми, но его, кажется, это совсем не трогает.
– Серьезно, – говорит он мне, – я его совсем не помню. Всегда были только я и мама. Этого мне достаточно. – Он смотрит вдаль, потирая острый подбородок. – Хоккей более скоростной, чем любой другой спорт, и когда ты полностью сосредотачиваешься на игре, полностью отключаешься от всего остального… – Уголки его губ снова приподнимаются, и он смотрит на меня. – Когда ты на льду, ничего больше не существует.
У меня сжимается сердце. Так же я себя чувствую, когда пишу песни. Или чувствовала. Как будто все исчезает.
– Мне нравится быть частью команды, – продолжает он, приподняв бровь. – Но быть единственным парнем в воротах мне тоже нравится. – Он пожимает своими широченными плечами. – Мне нравится давление.
– Тебе нравится твоя новая команда?
– Я играл против них раньше, но ни с кем не дружу.
– А что насчет кексов?
Он кидает на меня непонимающий взгляд.
– Контейнер был пустой. Ты же раздал их команде, да? – Он каменеет, на его симпатичном лице застывает виноватое выражение, и у меня падает челюсть. – О господи. Ты их выбросил.
Он переминается и оглядывается по сторонам. Выражение становится еще более виноватым.
– Джейми. – Я оскорбленно гляжу на него, а он, услышав свое имя, снова смотрит мне прямо в глаза.
Это опьяняет.
– Ты выкинул мои кексы в мусор? – Я скрещиваю руки на груди, но чувствую, как мои губы кривятся в улыбке. – Они были настолько отвратительны, да?
Мы смотрим глаза в глаза, и уголки моего рта не просто дергаются, они расползаются в разные стороны. Господи, какие же красивые у него глаза. От его веселого выразительного взгляда у меня внутри все переворачивается с ног на голову.
Мы сейчас что, флиртуем? Я не могу от него оторваться.
– Они были восхитительны. – Его взгляд останавливается на моих губах, и мои глаза слегка округляются.
Мы сейчас дико флиртуем. Что???
Я часто моргаю – в общей сложности, наверное, раз двенадцать – и стараюсь запомнить этот момент, чтобы как следует проанализировать все с Хейзел.
– То есть ты их не выкинул.
Он качает головой, все еще ухмыляясь этой своей полуулыбкой.
– Я съел все до последнего.
Я таю. Это единственное адекватное описание того, что сейчас происходит у меня внутри.
– О.
– Да. – Ухмылка исчезает, но его глаза по-прежнему искрятся весельем и задором, даже… счастьем.
– Если я сделаю больше, они доберутся до команды?
– Вряд ли.
Я смеюсь, и его уголки губ снова приподнимаются.
Господи, хотелось бы мне увидеть его улыбку целиком! Уверена, она собьет меня с ног или пронзит электрическим разрядом.
– Ты привезла свою гитару, – меняет тему он.
Мое сердце падает. Я не могу сказать ему правду.
– Да это ерунда… – Я выдавливаю улыбку и качаю головой. А потом закатываю глаза. Нет, это перебор. Нельзя настолько сильно притворяться. – Это старая гитара, а у Хейзел ее негде поставить. Я купила ее себе после выпускного. – В голове звенит тревожный звоночек, ведь я опасно приближаюсь к теме школы. Я снова закатываю глаза, как будто все это было давно и неправда, но изображать равнодушие у меня всегда получалось неважно. – Я даже больше не играю.
Он снова смотрит этим своим взглядом, под которым я чувствую себя будто голой.
– Почему нет?
– Эм… – Мне в голову лезет только Зак на сцене со своей новой дамой и то, с какой легкостью он меня заменил. На более удачную модель. Новую и усовершенствованную.
– Я не знаю, – хмурюсь я, уставившись на свои кеды. – Я научилась играть, когда мне было двенадцать, а потом встретила Зака… – Я поднимаю глаза. – Своего бывшего…
Он недовольно мычит в ответ.
– Мы были повернуты на музыке, только ей и занимались. Я наигрывала мелодию, и мы вместе пели, или что-нибудь такое. – Я тереблю край куртки. – Даже во время тура я иногда играла, когда мы оставались вдвоем. – Меня обжигает стыд, и я терзаю нижнюю губу зубами.
Отвратительно быть брошенной. Отвратительно, что Зак оставил на мне такие уродливые шрамы. Этот разрыв лежит на мне тяжелым грузом и придавливает к земле.
Я устремляю взгляд на Джейми, и он слушает меня с таким особым выражением… Таким заботливым и вдумчивым, что мне хочется остаться в этом собачьем парке на весь день и просто разговаривать, разговаривать…
– Как бы то ни было, – снова натягиваю улыбку я, стряхивая с себя неуютные чувства по поводу Зака, – это в прошлом.
Его глаза изучают мое лицо.
– У тебя красивый голос.
Мое лицо вытягивается, и я краснею от смущения.
– Ты слышал, как я пою?
Он кивает, и я вижу, как у него гуляет кадык.
– В тот день, когда я…
А, ну да. В тот день, когда он увидел меня почти голой. Стыдоба. У меня горят щеки.
– В душе все хорошо звучат.
– Нет, – неожиданно твердо смотрит на меня он. – Не все.
Божечки, он такой напористый. От его жесткого тона у меня по спине пробегает дрожь. Он такой же жесткий в постели? Я пытаюсь не закусить губу от возбуждения, прокатившегося по телу. Мысль о том, как голый, потный Джейми Штрайхер нависает надо мной, а его лицо наполняется мучительным блаженством, очень, очень распаляет.
– У тебя отличный голос, – повторяет он. – И ты это знаешь.
Когда в старших классах то же самое сказал мне учитель музыки, Зак выставил все так, будто он просто хотел меня подбодрить. Будто ему было меня жалко.
– Но я не могу никак это использовать.
Он все так же сурово смотрит на меня.
– Я не создана для сцены, – эхом повторяю я слова Зака, сказанные много лет назад.
В тебе этого просто нет, сказал он. Ох. Мне до сих пор ужасно стыдно даже от одной попытки. Особенно когда в памяти всплывает эта его дикая фея, девочка-мечта.
– Это ничего, – заверяю я Джейми.
– Твой бывший конченый неудачник, раз потерял тебя, – выдавливает он.
У меня перехватывает дыхание. Его глаза пылают яростью, и я внимательно за ним наблюдаю. Складка между бровями становится глубже. Он готов снова заговорить, но я прерываю его.
– Пойдем, – говорю я веселым тоном. Не хочу оставаться печальной, обиженной неудачницей. Я просто хочу забыть.
Его взгляд на секунду останавливается на мне, но потом он кивает, соглашаясь закрыть тему. По дороге домой я уточняю его расписание на будущую неделю и расспрашиваю, как еще можно помочь по хозяйству. Но он упрямится и кроме ухода за Дейзи и заказа продуктов больше ни о чем особо не просит.
Но я отмечаю про себя, что нужно купить еще ингредиенты для кексов.
Мы в квартале от квартиры, но тут мой взгляд цепляется за витрину музыкального магазина, и я останавливаюсь как вкопанная.
О господи.
Гитара моей мечты стоит на самом видном месте за стеклом и призывно сияет. Фотографии в музыкальном журнале, на которые я наткнулась пару месяцев назад, не отдавали должное ее красоте. Вживую я вижу все мастерство исполнения, каждый изгиб древесного волокна и идеальную форму, глядя на которую я практически ощущаю, как гитара ложится мне на бедро во время игры. Она нестерпимо прекрасна. Мой взгляд скользит по каждой плавной линии, по каждой струне, по каждому ладу, вбирая их в себя.
Она сделана из орешника, красного дерева и канадской ели. На видео, которое я смотрела, звук у нее был богатый, теплый и объемный. Компания выпустила только тысячу таких, и одна из них сейчас прямо передо мной.
Могу поспорить, она пахнет потрясающе. Думаю, это и называется любовью с первого взгляда.
Я хочу ее. Я охренеть как ее хочу! Но не могу себе ее позволить. Если я получу работу в маркетинге и буду очень, очень аккуратно распоряжаться деньгами, то, может, мне удастся найти такую через год-два.
Я одергиваю себя. С чего я тут пускаю слюни на гитару мечты, если даже не могу взять в руки собственную? Мою грудь пронзает острая боль.
Я замечаю, что Джейми с любопытством смотрит на то, как я смотрю на гитару.
– Извини, – щебечу я, отворачиваясь от гитары. – Пойдем.
Уходя на игру этим вечером, он впервые по-настоящему прощается.
– Размажь там всех! – говорю я, сидя на полу в гостиной. Мы с Дейзи разучиваем команду «фу».
Его брови встревоженно взлетают.
– «Удачи» вполне достаточно.
Тут я понимаю, что с учетом жестокости хоккея перспектива быть размазанным по льду не кажется такой уж нереалистичной.
– Извини. Удачи.
Он коротко кивает и уходит.
Этим вечером я лежу в постели и думаю о нашем разговоре в парке. Я припоминаю каждое выражение на его лице, веселые искорки в его глазах, когда Джейми слушал меня, и яркий блеск, когда он говорил о хоккее и своей любви к нему.
Хотелось бы мне увидеть его улыбку. Я представляю ее себе, и у меня внутри все порхает.
И тут я слышу ее – музыкальную трель у себя в голове. Я резко сажусь на кровати в темноте спальни. Это всего несколько нот, но ощущения такие же, как раньше, когда я сидела с Заком на диване с гитарой и мы дурачились. Я чувствую звенящую вибрацию у себя в груди, как будто лопаются шипучие пузырьки. Я прижимаю руку к диафрагме и с улыбкой смотрю в окно, чувствуя такое облегчение, что готова заплакать.
Зак меня не сломал. Та девчонка все еще здесь. Нужно просто найти способ вытащить ее на свет.
Я снова думаю о Джейми и о том, не связано ли это с ним.