Стефан Анхем
10 способов умереть
3
Было без четверти шесть утра, когда Фабиан вошел в конференц-зал на верхнем этаже полицейского управления Хельсингборга. Через несколько часов весь отдел должен был собраться здесь, чтобы услышать доклад Утеса, который уже несколько дней занимался просмотром записей с камер наблюдения из «Ика Макси», анализируя записи, сделанные за неделю до убийства Леннарта Андерссона. В течение нескольких дней он просматривал все полученные материалы, и все коллеги на самом деле надеялись, что это приведет к некоторому прорыву в расследовании, в котором до сегодняшнего дня так и не появилось ни одного подозреваемого, ни каких бы то ни было реальных зацепок.
Но Фабиан был здесь не поэтому. Все дело в том, что он хотел подумать в одиночку, без команды. Какого бы мнения он ни был о снах и бессознательном, последний сон весьма четко отобразил то чувство, которое давно не покидало его. Он, однако, делал все, чтобы отмахнуться от него, и единственная компания, в которой он нуждался прямо сейчас, – это стены кабинета с кучей пометок и фотографий на белых маркерных досках.
Он встал прямо перед ними и отметил для себя, что все осталось там, где и было. Хотя два расследования были практически завершены, стены все еще были заполнены фотографиями жертв, мест преступлений и преступников. Списки мотивов преступлений соседствовали с разными заметками и идеями, одни были перечеркнуты, другие – обведены, и везде большое количество стрелок разных цветов, которые связывали все воедино.
С близкого расстояния можно было проследить за ходом размышлений, которые казались вполне логичными. Но издалека все это скорее походило на один большой хаос, который сейчас, казалось, прекрасно иллюстрировал то, как выглядела их работа в последние недели.
Они занимались сразу тремя крупными расследованиями. Три параллельных случая убийств, где вообще ничего не совпадало. Три абсолютно разные вселенные, каждая со своими жертвами и подозреваемыми, уликами и зацепками, а также местами преступлений, которые нужно было проанализировать, теориями, которые нужно было рассмотреть со всех сторон, отвергнуть и одобрить заново.
Он понятия не имел, сколько допросов они провели за последнюю неделю и сколько записей с камер наблюдения просмотрели, старясь уловить мельчайшие детали. Но совершенно точно работы было проделано много, и, хотя наверняка было что-то, что они упустили, тем не менее расследования были проведены по всем правилам, и в конце концов им удалось арестовать двух преступников, которые будут осуждены и получат должное наказание.
Но, по правде говоря, они все время пытались нащупать что-то, что могло объяснить разные события, и как бы неприятно это ни было, надо признать, что они все еще блуждали в поисках правильных ответов на свои вопросы.
Как и нашептывал хрупкий девичий голос в его сне: все, что они знали, было ошибочно.
Не было никаких сомнений в том, что предприниматель Эрик Якобсен был виновен в установке скрытых камер в квартирах разных женщин, одной из которых была Молли Вессман. Также не вызывало сомнений то, что его альтер эго Колумб занимался с ней сексом и сделал ей татуировку со своим символом между ног. Все это он признал. Но отравил ли он ее рицином – этот вопрос оставался без ответа, ни объяснений, ни доказательств у них не было. Не говоря уже о каком-нибудь логичном мотиве.
То же самое можно было сказать и об Ассаре Сканосе. Никто не сомневался в том, что он педофил, который пожертвовал бы всеми пальцами левой руки, чтобы без помех осуществить изнасилование шестилетней Эстер Ландгрен. Но педофилия ни в коем случае не была достаточным объяснением того, зачем ему понадобилось запихивать сирийского мальчика Мунифа Ганема в большую стиральную машину и включать программу полоскания, что привело к смерти ребенка.
То же самое и с Леннартом Андерссоном. Может быть, что-то изменится после доклада Утеса, но до нынешнего момента им не удалось найти правдоподобного объяснения, почему какой-то мужчина заколол его насмерть прямо перед кучей свидетелей в «Ика Макси».
И так как эти убийства произошли с разницей всего в несколько дней, то они усиленно искали мотив, который мог бы связать все три случая, некий общий знаменатель, красную нить.
Когда это им не удалось, они переключились на поиск трех отдельных мотивов. Они рассматривали все: от ксенофобии до сексуальной зависимости, и снова и снова прокручивали в головах все эти варианты, порой искажая до неузнаваемости, лишь бы они могли хоть как-то соотноситься с найденными уликами.
Мотив, мотив и еще раз мотив. Это было единственным, вокруг чего постоянно разворачивались дискуссии в отделе. Казалось, что именно мотив – это ключ, который откроет все двери. Как только им удастся понять его, то сразу окажется, что и преступник где-то недалеко.
Фабиан взял стул, сел прямо перед маркерными досками и попытался сформулировать мысль, хотя пока ничего не получалось. Мысль, которая шла вразрез со всем, во что верил и он, и его коллеги. Вразрез всему опыту, накопленному ими за годы работы следователями. Но чем дольше он смотрел на хаос из заметок и фотографий на доске, тем очевиднее становилось то, что пришло ему в голову.
Еще через мгновение хаос перед ним исчез. Как будто его и не было, Фабиан вдруг увидел все очень ясно. География и ось времени – одно дело. Все происходило в северо-западном Сконе в течение относительно ограниченного периода времени. То, что он увидел перед собой теперь, было нечто совершенно иное.
Сходство в различиях.
Каждое из убийств в трех расследованиях было настолько впечатляющим и не похожим ни на что другое, что, возможно, в этих абсолютных различиях и существовал общий знаменатель. Эта мысль пыталась ускользнуть от него, но уже через минуту он почувствовал, что нащупал наконец ту красную нить, которую они так долго искали.
– Так, так, так. Кто это у нас здесь сидит в такую рань? – Это был Утес, который вошел в кабинет с термосом кофе в одной руке и ноутбуком в другой. – Не каждый день увидишь тебя здесь так рано. – Он убрал термос. – Сейчас ведь не больше двадцати минут седьмого.
– Ты же знаешь, как это бывает летом, – Фабиан пожал плечами. Он не мог все рассказать. Не сейчас. – Я проснулся оттого, что было светло за окном, и больше не смог заснуть.
Утес кивнул, но его взгляд, который он переводил с маркерной доски на стул, на котором сидел Фабиан, выдавал тот факт, что он не полностью сосредоточен на заметках на стене. – И ты пришел сюда, выбрал из всех вариантов именно это место. Интересненько.
– Ничего лучше мне в голову не пришло. – Ему нужно было больше времени, чтобы поразмышлять, и прежде всего нужно было придумать более логичное объяснение, чем то, что его дочь во время сеанса сумела вызвать духа, который проник в его сны и помог осознать то, что никак не давалось до этого. – А ты? Я не знал, что ты так рано встаешь и такой бодрый по утрам!
– Значит, ты плохо меня знаешь. В отличие от Берит, я стал просыпаться все раньше и раньше. Когда она только встает с постели в выходные, я уже готов лечь спать. Вот почему мы до сих пор женаты. – Утес рассмеялся и открыл ноутбук. – А сегодня я просто хочу успеть все сделать вовремя, а также убедиться, что техника работает должным образом перед докладом на утреннем совещании.
– Верно, ты же просматривал записи с камер наблюдения.
Утес кивнул:
– И должен сказать, я нашел кое-что интересное. Но подробнее я объясню все только тогда, когда все соберутся. Лучше расскажи мне, чем ты занят.
– Извини?
– Фабиан, ты сидишь, уставившись на заметки и фотографии, которые относятся к расследованиям, два из которых уже практически закончены.
– Но не третье. В нем у нас даже нет подозреваемого.
Утес вздохнул и покачал головой.
– Ну да, ну да, раз не хочешь рассказывать, то… – не успел он договорить, как зазвонил его сотовый. Он посмотрел на телефон, поморщив лоб. – Да, это Утес. Сверкер Хольм, все верно.
Но не последовавшие короткие фразы коллеги заставили Фабиана понять, что произошло что-то серьезное.
– Понял… О’кей… Мы идем.
Это был цвет лица Утеса: за каких-то несколько секунд оно стало абсолютно белым.
4
Далеко не в первый раз Фабиан почувствовал сладкий запах разложившегося тела. Не одно лето проработав полицейским в Стокгольме, он выезжал на звонки людей, которые обращались в Центр экстренного реагирования, почувствовав трупный запах в одной из квартир соседей в своем подъезде. Здесь же он скорее среагировал на то, насколько слабым был запах. Особенно учитывая, что большинство фактов указывало на то, что Эверт Йонссон пролежал здесь больше месяца.
То, что сейчас был один из самых теплых месяцев в году, не делало ситуацию менее странной. Вонь должна была быть настолько сильной, что соседи вызвали бы полицию по меньшей мере две недели назад. Но до сегодняшнего дня этого не произошло, к тому же причиной звонка в полицию был вовсе не запах, а конверт, адресованный Эверту Йонссону из «Сидкрафта», который один из его соседей нашел на полу в своей прихожей, когда забирал утренние газеты.
На твоем месте я бы заглянул в квартиру к соседу Йонссону – было написано от руки прямо на конверте. После этого я, возможно, даже взял бы телефон и позвонил в полицию.
Объяснение тому, почему запах был таким слабым, нашлось в тот момент, когда он и Утес вошли в гостиную и увидели прямо на полу двухметровый цилиндрический полиэтиленовый кокон.
Утес замер как вкопанный на полпути в комнату и, казалось, был не способен ни на что, кроме как стоять неподвижно и качать головой. Поэтому Фабиан сам подошел к темно-зеленой палатке и сел на корточки, пытаясь разглядеть, что находится внутри. Но несмотря на то, что солнце поднялось достаточно высоко и светило через окно прямо на странную конструкцию, сквозь полиэтилен все равно ничего не было видно.
Он повернулся к Утесу, который, по-видимому, прочитал его мысли. Тот протянул Фабиану швейцарский армейский нож, и с его помощью он проделал дыру в полиэтилене.
Хотя дыра была относительно небольшой, едкая вонь ударила в нос с такой силой, что он чисто инстинктивно попятился в попытке не вдохнуть ужаснейший запах. Но было уже слишком поздно. В течение нескольких секунд воздух в комнате настолько быстро наполнился зловонием, что ему повезло, что он не успел позавтракать сегодня утром.
Утес, который догадался надеть респиратор, кинул ему еще один, и хотя все равно воняло просто ужасно и безумно чесался нос, респиратор смог хоть немного подавить эту вонь.
Около пятидесяти белых трупных червей уже выползли через дырку и упали на пол комнаты, где теперь расползлись в разные стороны в поисках пищи. Непонятно было, как они могли появиться в, казалось бы, герметично закрытом полиэтиленовом коконе. Бактерии, конечно, существовали везде, но такие черви появлялись только тогда, когда падальные мухи находили дорогу к трупу откуда-то извне и могли отложить яйца, а пока что он не видел и не слышал ни одной мухи, хотя всего через несколько минут они наверняка прилетят сюда в большом количестве.
Он наклонился вперед и заглянул в отверстие в мешке, но не увидел ничего, кроме голеней и ступней, которые все были в чем-то зеленом, красном и фиолетовом. В некоторых местах процесс разложения зашел так далеко, что кожа полностью почернела. На внутренней стороне стенок конструкции росло что-то зеленовато-коричневое, а на дне скопилось столько влаги и жидкости от трупа, что образовалась коричневая вязкая лужа.
– Рассказывай, – сказал Утес. – Что ты там видишь?
– Не намного больше, чем ты мог предположить. Эверт Йонссон это или нет – говорить пока рано, но здесь совершенно точно чей-то труп. – Фабиан воткнул нож в зияющую дыру и сделал метровый надрез, после чего большой кусок полиэтилена сполз вниз и образовалась большая дыра в коконе, в которую возможно было заглянуть.
Утес сделал шаг вперед, присел на корточки и посмотрел на тело, лежащее на спине с ногами, руками и шеей, привязанными к тяжелой железной трубе, которая, как длинная ступица, проходила через весь кокон и на каждом конце была прикреплена к чему-то, похожему на велосипедное колесо.
– О нет, только не сейчас. – Утес покачал головой. – Неужели еще один случай?! Теперь, когда нам наконец удалось завершить два дела и мы можем направить всю энергию на расследование убийства в «Ике».
Те части тела, которые не были покрыты червями, все были темного цвета и в разной степени раздуты, к примеру, глазные яблоки или язык, который был настолько большим, что больше не мог поместиться во рту. Но хуже всего дела обстояли с животом, который был так натянут, что в любой момент, казалось, мог разорваться и выпустить наружу все свое содержимое.
– Если тебе непременно нужно кого-то убить, – продолжал Утес, который, казалось, не переставал качать головой. – Почему нельзя просто взять и застрелить или, например, зарезать, как в старые добрые времена? Почему, черт возьми, нужно делать это таким извращенным способом? Как этот, – он указал на запястье жертвы, где натяжной ремень стер большую часть кожи и обнажил кость. – Видишь, как отчаянно он, должно быть, пытался освободиться? – Он вздохнул. – Честно говоря, я не знаю, что и делать. Это еще одно расследование на наши плечи, мне кажется, мы этого не выдержим. И, похоже, оно будет не менее сложным, чем все остальные.
Фабиан кивнул, хотя и был убежден, что Утес совершенно точно ошибался. Никакого еще одного расследования не будет. Наоборот, в этом убийстве, вероятно, имелась та же самая связь и та же красная нить, которая проходила через все три предыдущих дела.
5
Ирен Лилья достала соковыжималку из коробки с другими вещами и поставила на раковину рядом с сушилкой. Это было далеко не идеальное место. Но это был единственный кухонный прибор, которым она пользовалась каждый день, а другого свободного места с розеткой поблизости в этой квартире просто не существовало.
В каком-то смысле это касалось всего, что было связано с ее переездом от Хампуса из дома в Персторпе. Она понятия не имела, как разместить все вещи в маленькой двухкомнатной квартирке в Южном Хельсингборге. Несмотря на то, что она уже распаковала около пятнадцати коробок с вещами, их оставалось по меньшей мере столько же.
Но как-то же все должно было устроиться, и то, для чего не хватало места, она думала либо выбросить, либо оставить лежать прямо в коробках до тех пор, пока не сможет себе позволить жилье бо́льшей площади. Ее радовало еще и то, что Хампус не получил вообще ничего из того, что принадлежало ей, даже совершенно отвратительные силиконовые варежки-прихватки с фламинго, которые ей достались от матери на Рождество, валялись в одной из куч с вещами.
К счастью, на помощь пришел Утес. Если бы не он, она никогда бы не справилась с переездом. Он ни разу не пожаловался, хотя весь процесс занял значительно больше времени, чем она рассчитывала. Он спокойно и методично руководил работой и следил за тем, чтобы все вещи поместились в фургоне, к тому же привез прицеп, хотя она не просила об этом.
Когда они наконец подняли все коробки и занесли в квартиру всю мебель, она пригласила его в «Бар Сэма», который располагался на другой стороне улицы, где они заказали по бифштексу с беарнским соусом и по большому стакану крепкого пива. После этого она поднялась в квартиру, чтобы попытаться разобрать коробки, но вместо этого уже через полчаса уснула на кровати прямо посреди груды с одеждой.
Она проспала всю ночь и проснулась только в восемь утра, удивившись, что Хампус ни разу не позвонил после того, как вернулся с автомобильных гонок в Кнутсторпе. Она ожидала, что он бросится к телефону сразу, как только обнаружит, что не только она, но и все ее вещи пропали.
Что, как она поняла позже, в общем-то, и произошло. Потом она заметила, что телефон разряжен, и как только поставила его на зарядку и включила, то увидела, что он пытался дозвониться ей почти всю ночь. Двадцать два раза, если быть точной. Двадцать два голосовых сообщения, в которых он выплескивал все свое негодование по поводу того, какая она отвратительная.
Она заблокировала его и скоро позаботится о том, чтобы ее номер был изменен на анонимный. Хампус должен исчезнуть из ее жизни, а она – из его. Наконец-то она избавилась от беспокойства, что он слишком много пьет. От всех этих ссор и грубых выражений. Наконец-то ей не нужно терпеть все это. Ей даже думать обо всем этом больше не стоит.
Единственный просчет с переездом заключался в том, что она так долго ждала. Потому что, даже несмотря на то, что прошло не больше суток с тех пор, как она переехала в город, время, проведенное с Хампусом, уже казалось далеким прошлым. То же самое касалось тех нацистов, которые ворвались в ее дом и нарисовали на стене свастику.
Это было похоже на совершенно другую жизнь, из которой она скоро не вспомнит ничего, кроме отдельных фрагментов. Как будто это вовсе не она сожгла дотла их клубный дом и грозилась засадить каждого из них, если они посмеют даже просто посмотреть в ее сторону.
Еще один день, и она полностью поверит в усталые отписки полиции Персторпа, которая описывает произошедшее как внутренний конфликт в преступных кругах района.
Она взяла стакан с зубной щеткой и пошла в ванную, где поставила его на одну из полок в шкафу. В комнате пахло как-то по-другому. Не плохо, просто по-другому. Так бывает всегда, когда переезжаешь. К новым запахам и новым звукам нужно привыкнуть.
Она подписала договор на два года. Это долгий срок с учетом того, что квартира такая маленькая и к тому же находится в неподходящем районе города. Сёдерсити никогда ей не нравился. Но прямо сейчас это было куда лучше, чем Персторп, и, может быть, ей даже начнет нравиться этот район.
Она не так много знала о новых соседях, но они определенно были похожи на любых других. В соседней квартире жила пожилая женщина, она проходила мимо вчера, когда они с Утесом перетаскивали вещи из фургона. Она казалась милой, но, по-видимому, была глухой и ничего не слышала, когда слуховой аппарат не был включен, Утес узнал об этом, так как пытался заговорить с ней.
С другой стороны от ее квартиры жил П. Милвох. Она не знала, кто это. И все же было что-то знакомое в этой фамилии, на что она отреагировала еще в первый раз, когда Муландер определил местонахождение телефона Ассара Сканоса недалеко отсюда, и она делала обход домов в этом районе.
А вчера, когда оказалось, что и Утесу эта фамилия показалась знакомой, но он точно так же, как она, не мог понять, почему, все ее мысли снова пробудились к жизни, и с честолюбивым намерением раз и навсегда все выяснить она сегодня утром подошла к соседней двери и нажала на кнопку звонка.
Никто не подошел и не открыл ей, а так как изнутри дверь была занавешена тяжелой темной гардиной, она не смогла заглянуть внутрь через щель почтового ящика. Целых пять минут она стояла там, удерживая палец на маленькой кнопке, прежде чем наконец сдалась и отправилась дальше распаковывать вещи. Ведь именно для этого она взяла один день отпуска.
Но странный шум снова заставил ее призадуматься. Где-то невдалеке послышался звук смыва в туалете. Он был отчетливо слышен, но определить его местоположение было трудно. Она не слышала, чтобы вода лилась внутри стояка в углу, а это означало, что квартира этажом выше точно ни при чем. Кроме того, она вспомнила утверждения Муландера о том, что звуковые волны распространяются по дому вниз, а не вверх, поэтому она могла не брать в расчет квартиру этажом ниже.
Оставалась только квартира по соседству.
Та, на двери которой было написано: П. Милвох.
Она залезла в ванну, встала и прижалась ухом к стене с белой плиткой, граничащей с соседней квартирой. Но единственное, что она смогла услышать, – только свой пульс.
И только когда она осторожно потянула за маленькую цепочку внизу на стене, так, что выкрашенный в белый цвет ревизионный люк оказался открытым, пропали все сомнения. Она не только услышала, как лилась вода из крана в раковине соседней квартиры и как через несколько секунд кран скрипнул, когда его закрыли. Она к тому же смогла различить, как последние капли упали на дно раковины, прежде чем снова стало тихо.
6
Хотя «Халлберг Расси» была относительно большой парусной яхтой, очевидно, что она легко проплывет между другими лодками, которые находились в гавани Роо, и, минуя вход в порт, она взяла курс против ветра. Грот на ней был поднят.
Фабиан поднес ладонь ко лбу, чтобы защититься от яркого солнца. Он стоял на северном причале метрах в тридцати от двигавшейся яхты и с интересом следил за ней. Тем временем был выбран шкот, после чего грот поймал ветер и бесшумно, почти волшебным образом взял на себя бортовую работу.
Он только что припарковался и вышел из машины, и вдруг заметил прекрасную парусную яхту, от которой теперь не мог оторвать глаз. Вчера поздно вечером он встретил ее владельцев, когда занимался поисками лодки Хуго Эльвина. Те сказали, что следующую остановку они планировали сделать в Хумлебеке, на датской стороне пролива, как только погода немного улучшится. После этого у них намечено ночное плавание до самого Гётеборга.
Это было похоже на знак, и в глубине души он принял решение порадовать детей и купить яхту, как только все немного успокоится в их жизни.
Он поднял картонную коробку с содержимым ящика стола Эльвина и направился в сторону брошенной старой деревянной яхты погибшего коллеги, которая лежала на причале в своей тележке. Пока что Хиллеви Стуббс не было видно, что было довольно странно.
Она почти никогда не опаздывала. Скорее наоборот, у нее была привычка появляться в условленном месте задолго до всех остальных. Не раз и не два во время их совместной работы в Стокгольме она демонстративно закатывала глаза, едва стрелки на часах успевали достичь нужного деления на часах.
С другой стороны, отсюда до полицейского участка в Мальмё час езды на машине, и она совершенно ясно дала понять, что у нее нет ни времени, ни желания приезжать, и единственная причина, по которой она все же сделает это, – его личная просьба.
Со Стуббс было далеко не просто иметь дело, но это нужно было принимать как данность. Она была невероятно компетентным и, несомненно, одним из лучших в стране криминалистов, к тому же он так далеко зашел в расследовании, которое касалось его коллеги Ингвара Муландера, что больше не мог продолжать заниматься им в одиночку.
Ему нужен был кто-то, с кем можно было обсудить все детали, возможно, поспорить, но это должен быть кто-то не из отдела в Хельсингборге. Хотя бы для того, чтобы убедиться, что он собрал достаточно неопровержимые доказательства, прежде чем раскроет все свои карты. Кроме того, все более важным для него становилось сохранить результаты проделанной работы, чтобы все не пропало даром, если с ним что-то случится.
Не то чтобы он постоянно думал о том, что за ним кто-то следит, и боялся этого. Но в то же время Фабиан не мог закрыть глаза на то, что Муландер уже лишил жизни Эльвина, когда до него дошло, что коллега вот-вот разоблачит его.
С коробкой под мышкой он взобрался по лесенке, которая была приставлена к корпусу яхты, и вдруг увидел, что невысокая, коренастая Стуббс уже лежит в кокпите и наслаждается солнцем.
– Вот ты где, – сказал он, шагнув в лодку.
– А где же мне еще быть? Опаздывать, что ли? – сказала она, не открывая глаза.
– Нет, с чего бы это?
– Это почти такой же хороший вопрос, как «Что я здесь делаю?». – Она открыла глаза и села. – Да, я поняла, что это старая лодка Эльвина, – продолжила она, не давая Фабиану вставить и слово. – И я полностью отдаю себе отчет в том, что ты хочешь, чтобы я осмотрела ее точно так же, как осматривала его квартиру. Но почему я должна это делать?
– Я думаю, будет лучше, если ты увидишь все своими глазами. – Фабиан достал один из двух помеченных синим скотчем ключей, которые нашел в ящике стола Эльвина, и подошел к двери, ведущей вниз в каюту.
– Не расстраивайся, но я здесь не для того, чтобы что-то увидеть. Не поэтому я взяла отгул и приехала сюда. Я сделала это для того, чтобы помочь тебе понять, что ты должен отпустить эту ситуацию. Поверь мне, в той квартире не было ничего, что указывало бы на то, что Эльвин не покончил с собой. По крайней мере, не больше, чем твои, мягко говоря, надуманные теории из разряда научной фантастики.
– Ну, на самом деле было. – Фабиан осторожно вставил ключ в замок и повернул его. – Но давай еще вернемся к этому.
– Ты что, не понимаешь? Нам не к чему возвращаться. У меня в Мальмё одна перестрелка за другой, мне есть чем заняться! И, если я не ошибаюсь, ваш отдел только что получил новое дело в Клиппане. А ты стоишь здесь, оплакивая бывшего коллегу, и хочешь, чтобы я осмотрела его лодку. – Она развела руками. – Ты же сам все понимаешь.
– Все верно. – Фабиан раздвинул две половины двери и спустился вниз в каюту. – Вот почему мы должны начать как можно скорее. У меня совещание в отделе через полтора часа.
Стуббс издала долгий протяжный вздох, прежде чем наконец спустилась в каюту.
– То, что ты упрямый как осел, я знала, еще работая с тобой в Стокгольме. Но ты хуже, чем ребенок, который вступает в подростко… – Она замолчала и начала оглядываться в тесной каюте, которая была завалена грудами папок, фотографий и блокнотов, помеченных банок и пакетов для улик, а также разными устройствами с разноцветными кабелями. Она увидела компьютер с целой коллекцией внешних жестких дисков, микроскоп и много чего еще. Вещей было так много, что невозможно было двигаться, не натыкаясь на что-нибудь.
Фабиан повернул выключатель, и несколько маленьких лампочек осветили доску с прикрепленными к ней фотографиями и заметками, а также стопки документов у компьютера. Это была именно та реакция, которую он надеялся увидеть, и в течение нескольких минут он не отвлекал ее, давая тем самым возможность оглядеться вокруг и осознать увиденное, прежде чем она наконец повернулась к нему.
– О’кей. Я готова тебя выслушать. – Она сняла стопку книг с одного из диванов и села.
Фабиан освободил место на столике перед ней и разложил несколько черно-белых фотографий женщины в летнем платье, которая шла в сторону машины, а потом садилась на пассажирское сиденье «Сааба».
– До лета две тысячи седьмого года у Муландера были отношения с этой женщиной. Ее звали Инга Дальберг, она жила в соседнем с ним доме. Но уже за год до этого его тесть Эйнар Стенсон начал что-то подозревать и даже зашел настолько далеко, что тайно сфотографировал их, как ты можешь здесь видеть.
Стуббс изучала снимки, пока Фабиан доставал отчет об осмотре места преступления.
«21 апреля 2007 года Стенсон умер на кухне у себя дома в небольшом поселке у Рингшестранда. Полиция Эслёва истолковала произошедшее как несчастный случай. По их версии, мужчина поскользнулся на недавно отполированном полу и упал прямо на раскрытую посудомоечную машину, где из корзинки для столовых приборов торчал нож. Но если верить Эльвину и его записям, то это вовсе не был просто несчастный случай, и после того, как я сам изучил этот вопрос, я готов с ним согласиться. Четыре месяца спустя Инга Дальберг была убита, случай известен как “убийство на острове Вен”».
– Это она была привинчена к поддону, и ее тело проделало весь путь от Роона до Вена?
Фабиан кивнул.
– Я думала, что за это убийство был осужден кто-то другой.
– Ты говоришь о датском насильнике Бенни Виллумсене, который в то время действовал здесь, на шведской стороне. Такой изощренный способ убийства настолько сильно напоминал его методы, что, когда его наконец арестовали, ему предъявили обвинение еще и в этом убийстве. Проблема заключалась в том, что у Виллумсена было алиби, и поэтому он был полностью оправдан.
– Ладно, значит, он убивает своего тестя, чтобы сохранить в тайне отношения с любовницей, здесь все логично. Но зачем ее-то убивать?
Фабиан пожал плечами:
– Может, ей надоело все время прятаться, и она пригрозила рассказать об их отношениях, если Ингвар не уйдет от Гертруды.
– Гертруда? Это его жена?
– Да, и тогда, по идее, он должен был успокоиться. Проблема, можно сказать, решена. Но три года спустя, летом две тысячи десятого, он снова наносит удар. Я тогда только переехал в Хельсингборг и подключился к расследованию, в котором жертвами были мои одноклассники из начальной школы.
– Да, я слышала об этом. Должно быть, это было ужасно.
Фабиан кивнул и немного помолчал, прежде чем продолжить.
– Дело в том, что покушение на Ингелу Плугхед, которая тоже училась в моем классе, отличалось от других.
– Каким образом?
– Ничего особенного, но достаточно, чтобы я обратил на это внимание. Ее похитили и подвергли гистерэктомии, в ходе которой ей удалили матку. Этот случай тоже был довольно схож с другими убийствами. Если бы не тот факт, что перед операцией ее изнасиловали, чего не случалось ни с кем из остальных жертв.
– А что думали остальные сотрудники вашего отдела?
– Никто из них не выразил согласия с тем, что я говорил, и уж тем более Муландер, по вполне объяснимым причинам. И как только преступник был опознан и обезврежен, все это кануло в Лету. По крайней мере, я так думал. На самом деле Хуго Эльвин уже стал подозревать своего коллегу и начал собственное расследование, результаты которого мы видим здесь и которое в конечном итоге привело к его смерти.
– И все это ты можешь подкрепить неопровержимыми доказательствами?
– Я исхожу из того, что все необходимое уже есть здесь. – Фабиан развел руками. – И я надеюсь, что ты захочешь помочь мне просмотреть все это.
Стуббс огляделась:
– Да, здесь действительно много разной информации. Но ведь не факт, что среди всего этого есть неопровержимые доказательства. Если бы это было так, то Эльвин сам уже обнародовал бы их.
– Может быть, он просто не успел.
– А что говорит о том, что у Муландера нет алиби? Точно так же, как у этого Виллумсена. Я имею в виду, что тогда вся твоя теория потерпит крах.
– На самом деле у него есть алиби в случае с убийством Инги Дальберг. В тот самый уик-энд он праздновал день свадьбы с Гертрудой в Берлине. Но посмотри сюда. – Фабиан достал папку с надписью «Берлин» и показал распечатку двух посадочных талонов. – Они доказывают, что он вылетал из Берлина и возвращался обратно и в таком случае имел достаточно времени, чтобы совершить убийство.
– Все это хорошо, но вопрос в том, достаточно ли этого? Давай я сыграю роль «адвоката дьявола»: может быть, это вовсе не Муландер купил билеты. Может быть, кто-то просто хотел подставить его. Но давай предположим, что это действительно был он. Что он даже зашел так далеко, что зарегистрировался на эти рейсы. Это вовсе не значит, что он действительно поднимался на борт самолета. И даже если он это сделал, возможно, поводом было совсем не убийство Инги Дальберг.
