Станислав Рем
За тихой и темной рекой
– Если с пользой, то с кем угодно. Кроме подполковника Дерябьева. Обчистит без всякого зазрения совести. Говорят, у него шесть тузов колоде. Есаул Некрутов, из казачьего полка, тоже мастак на подобного рода делишки. Но его сейчас нет в городе. Впрочем, как и Дерябьева. А так, со всеми остальными, сколько угодно. Можете, к примеру, попробовать силы со штабс-капитаном Индуровым. Он вас сегодня встречал у ворот в расположение части. Хотя, и о нём поговаривают, будто бы мухлюет, но за руку никто не поймал.
– А Некрутова – ловили?
– И ещё как. Будь на его месте кто другой, то давно бы уже в «русскую рулетку» сыграл. Или, в крайнем случае, ушёл в отставку и уехал куда подалее. А с этого, как с гуся вода. Азарт, плюс любовная страсть.
– А объект?
– Ясное дело, Полина Кирилловна.
Белый поморщился: ещё одно напоминание об этой красавице. Второй раз за день. Такое ощущение, будто в этом городишке от Полины Кирилловны Мичуриной с ума сошло всё мужское население.
– А почему, ясное дело? Неужели, кроме неё, в Благовещенске красивых девушек более не имеется?
– Как же не имеется? Есть, и ничуть не хуже. Но тут ведь речь идёт об о всём, в целом. – Белый чётко расслышал иронию в речи поручика. – Красота, юность, деньги, папашины связи. Полный комплект жениха.
– Я смотрю, вы недолюбливаете семейство господ Мичуриных?
– Я их недолюбливаю? – Переспросил Рыбкин, и рассмеялся. – Нет. Вы ошибаетесь. Их для меня просто не существует.
– Потому, что Полина Кирилловна дала вам от ворот поворот?
– Вам уже рассказали версию небывалого? – Станислав Валерианович достал платок и промокнул повлажневшие от смеха глаза. – Ох, уж этот городок… Сплетен в нём больше, чем событий.
– И то, что вы некогда ухаживали за дочерью губернатора, тоже сплетня?
Рыбкин оборвал смех.
– А этой темы, Олег Владимирович, я бы вас попросил не касаться. Это моё, личное.
Вот те на! Белый набил трубку табаком и закурил. Мичурина поручику безразлична. Он по уши влюблён в дочь губернатора. Вон как вспетушился. Белый затянулся дымком и произнёс:
– Давайте всё расставим местам, Станислав Валерианович. Для того, чтобы меж нами в будущем не было недоговорённости. Насколько я понял, вы небезразличны к Анне Алексеевне Баленской. И то стихотворение посвящено именно ей. И, наверняка, вы будете делать попытки возобновить с этой девушкой отношения. Так вот…
– Можете не продолжать, – перебил Рыбкин Олега Владимировича. – И я понял: скажем так, любовь с первого взгляда. Верно? А иначе как принимать ваше поведение? В городе вы всего – ничего, и вдруг, такой неожиданный поворот в беседе… Теперь мне понятно, отчего у вас повышенное впечатлительное состояние: вы даже поэтику сравнили с точной наукой.
– Перестаньте!
– Нет уж, позвольте договорить до конца. – Рыбкин спрятал руки в карманы кителя, отчего принял смешной вид. Впрочем, Олегу Владимировичу было не до смеха. – Вы только что изволили прочитать целую лекцию о причинах, по которым мне не следует заниматься поэзией. Знаете, вы будете удивлены, но я согласен с тем, что вы сказали. Но не с вашими доводами. Меня убедил ваш… Верховский. Может быть, я действительно никчемный бумагомаратель. Но чувства живут во мне настоящие. Да, я до сих пор люблю Анну Алексеевну. Даже не смотря на то, что меж нами произошло.
– Меж вами ничего не могло произойти, – вставил свою реплику Олег Владимирович. – Взаимностью вам не ответили. И это вас оскорбило.
– Не смейте так говорить!
– Я говорю о том, что вижу. – Белый встал напротив Рыбкина, положив трубку в пепельницу. – Ваши надежды не оправдались. Вы признались в любви и получили отказ. Но не потеряли надежду. Ваше право! Я тоже нахожусь в вашем положении. И хочу, чтобы Анна Алексеевна ответила мне взаимностью. Но мир устроен так, что сие не от нас зависит. А теперь вернёмся к началу нашего разговора. Вы сами говорили, нельзя любовь рассматривать с точки зрения анатомии. И страстно желаете возобладать женщиной, которая к вам не испытывает никаких чувств. Разве это не насилие? Ею можно овладеть, а что дальше? Будете ли вы счастливы, осознавая, что она несчастна рядом с вами? Что она вам принадлежит только как жена, но не как любящая женщина? Вам этого хочется?
Белый одним сильным ударом выбил пепел из трубки и упал на стул.
– Любовь, Станислав Валерианович, – не спортивное состязание. Приз-то вы, может быть, получит. Да только как после будете жить с женщиной, которая вас не любит? Не спорю, есть надежда, что стерпится – слюбится. Но кому придётся терпеть? Конечно, можно стреножить её ребёнком. И это будет самый верный способ привязать к себе. Да только владеть вы будете лишь физической оболочкой. Не более. Вам этого довольно? Лично мне – нет!
Рыбкин вновь вернулся к окну. Ночь уже опустилась на город, скрывая размытые фигуры прохожих.
– Вроде вы всё правильно, и точно, обосновали, Олег Владимирович. Но я хотел бы посмотреть на вас, когда вы входите в её дом, – а она только вчера лёгким поцелуем поздравила вас с днём ангела, – и в вас горит надежда, но вы встречаете у неё нового поклонника. Которому, как выясняется, она благоволит, так же, как и вам. И поздравление в прошлый день получили не только вы…
Белый вновь вскинулся с места.
– Простите, Станислав Валерианович, но я не желаю продолжать этот разговор. Могу только добавить: я не собирался с вами обсуждать эту тему. Так получилось. Мне бы не хотелось оставлять меж нами недомолвки: всё бы вскрылось рано или поздно. Теперь же – честь имею!
– Благодарю за откровенность. – Рыбкин вернулся к столу, свернул тетрадь и сунул её в карман кителя. – Олег Владимирович, я ещё в канцелярии догадался, что вы пригласили меня к себе вовсе не для того, чтобы познакомиться с моими виршами. Я не прочь расставить все по местам
Глава пятая
Но близок час начала славных битв.
Отвага полнит грудь, она – им щит.
Пред ними поле пестрое игры,
Где короли раскинули шатры…
(Уильям Джонс, "Каисса" (1763)
Утром следующего дня Анисим Ильич Кнутов первым делом посетил гостиницу «Мичуринскую». В дверях его встретил сам хозяин.
Кирилла Петрович Мичурин являл собой фигуру значительную, колоритную. Высокий, с широким разворотом плеч, в английском костюме с чёрным в белый горошек галстуком на груди, купец, своими манерами и поведением, без сомнения, мог бы покорить и столичное общество. Круглый, большой живот, скрытый атласным жилетом, придавал ему уверенный и солидный вид. Руки производили спокойные, размеренные движения, в такт хорошо поставленной речи почётного гражданина Благовещенска. Единственное, что не запоминалось в Мичурине, были глаза. Они прятались под густыми бровями, словно не желали показать выражение мысли. Отчего у собеседника складывалось впечатление, будто он общается со слепым. Впрочем, сие ощущение моментально пропадало, лишь Кирилла Петрович начинал говорить. Голос он имел густой, бархатный – заслушаешься. Не ткани рекламировать, а в опере петь.
– Доброе утро, Анисим Ильич. – Кирилла Петрович распростёр объятия, однако продолжения жест не получил. Кнутов сделал вид, будто не заметил этого. – Какими к нам судьбами? И с утра?
– Да вот, хотел встретиться с вашим постояльцем.
– Это с каким? – тут же поинтересовался Кирилла Петрович.
– Да тем, что из столицы прибыл.
– А, – протянул Мичурин, – с вредителем.
– Вы имеете в виду стол?
– И нож. – добавил Кирилла Петрович. – Такое сей господин сотворил со столовым серебром… Хотя, – Кирилла Петрович наклонился к лицу сыщика, – честно признаюсь, дал бы любые деньги, чтобы увидеть, как он это сделал. Мебель-то у меня, сами знаете, отменная. Тройным лаком покрыта. А серебро – металл мягкий. А ведь вогнал, сукин сын!
В голосе купца явственно звучало восхищение. Конечно, подумал Кнутов, имея такие деньги, о каком-то ноже можно и не думать. Впрочем, что это я чужие деньги начал считать?
– Опоздали вы, – между тем продолжал Мичурин. – Уехал ваш человек. Сегодня утром. На дрожках вашего управления.
– Жаль, – Кнутов устало провёл рукой по лицу, словно стирая пыль. – Передать мне ничего не просил?
– Меня – нет. Может, прислугу…
Кнутов тяжело опустился на ближайший стул.
– Кстати, Анисим Ильич, а вы не знаете, часом, почто ваш друг интересуется моей персоной?
Вопрос прозвучал неожиданно. Хорошо, что Кнутов в этот момент слегка наклонился, и купец не мог видеть его лицо, на котором отразилось удивление. Вот так дела: инспектор прощупывал Мичурина! Не иначе, как вчера, в казарменной канцелярии? Или в кавалерийском полку. Интересно, кто донёс купцу сию новость?
Анисим Ильич приподнял голову, и его взгляд встретился со зрачками хозяина гостиницы, спрятанными за складками век и морщин.
– Да нет, знаете ли, Кирилла Петрович. Сей факт мне не ведом. Он, что, вас допрашивал?
– Еще чего? – Усмехнулся купец. – Просто слушок дошёл. Ну, коли вам ничего не известно, придётся мне переговорить с Владимиром Сергеевичем. Самому.
Кнутов мысленно воспроизвел проанализировал диалог. Вроде, нигде сбою не дал. В городе всем было известно, что Мичурин находится на короткой ноге с Киселёвым. И последний частенько прислушивается к мнению Кириллы Петровича.
Анисим Ильич с трудом подавил стон. Внутри, после вчерашней попойки, всё болело. Желудок крутило. В голове ворочалась тяжёлая пустота.
– Вижу, вы нынче не в духе, Анисим Ильич. – «Издевается, сволочь», – подумал Кнутов. – Случилось что?
– Да нет. Голова болит.
– Ну так – посидите. А я отдам распоряжение приказчику, чтобы вам принесли холодного кумысу, и прислали служку, что присматривает за апартаментами вашего знакомого. Если вы, конечно, не передумали с ним встречаться.
Кнутов остался один. На кухне гремела посуда. По залу пробежал половой, сметая на ходу невидимые соринки со стола. Тишина действовала на Кнутова успокаивающе, но была недолгой.
Только Кирилла Петрович покинул собеседника, двери распахнулись, и в зал влетел помощник Анисима Ильича, младший следователь Крылов.
– Беда, Анисим Ильич! – с ходу заорал он, словно оглашенный. – Беда!
– Не ори, – Кнутов поморщился от боли в висках. – Что случилось?
– Убийство! Сегодня ночью! Убили Кузьму Бубнова.
Боль моментально пропала. Кнутов вскочил на ноги, не заметив, как уронил стул.
– Когда? При каких обстоятельствах?
– Так я же говорю: сегодня ночью. Хотели ограбить, и вот…
– Ах ты господи… – Анисим Ильич кинулся, было, к дверям, но тут же остановился, и резко повернулся к Крылову.
– Вот что. Я – на место преступления. Ты оставайся здесь. Сейчас прибежит мальчишка, что здесь прислуживает, опроси его. Главное, выясни, когда вчера вернулся его постоялец. Если встречался, то с кем? Уходил из гостиницы, или нет? Во сколько сегодня уехал? После – мухой в дом Бубновых, ко мне – с докладом. Господину полицмейстеру об убийстве доложили?
– А как же, Анисим Ильич! Первым делом!
– Хорошо, – Кнутов тут же плюнул себе под ноги. – Чёрт, что я говорю. Всё, действуй. И чтоб всё выяснил!
Дрожки весело катились по пыльной дороге. Пейзаж с обеих сторон напоминал среднерусские просторы с березовыми колками и тальниковыми зарослями по берегам стариц и проток Амура. Солнце жарило нещадно. Белый в который раз вытер пот с лица:
– У вас такое лето жаркое? Или это мне повезло?
– Жара такая почитай кажин год, ваше благородие. Парит, скоро дождь пойдёт.
Олег Владимирович посмотрел на небо.
– Какой дождь? Хоть бы одна тучка!
– Не волнуйтесь. Набежит, – уверил кучер, остановил дрожки, спрыгнул на землю, и принялся поднимать навес. – И глазом моргнуть не успеете.
Странное место, принялся размышлять Олег Владимирович, отмахиваясь платком от мух и комаров. Летом жара, словно в Африке. Сказывают, зимы. Даже не верится…
Белый прикрыл глаза. Последние дни, проведённые в Благовещенске, вновь, нахлынули на него. Беседа с Киселёвым. Встреча с генерал – губернатором. Казармы. Беседа с Рыбкиным. И ничего! Практически, никаких зацепок. Так, неопределенные намётки, не более того.
Олег Владимирович с силой тряхнул головой. Так дело не пойдёт. Он уже, фактически, изводит себя возложенным поручением. Эдак, и до расстройства организма недалече. Хотя бы сейчас, в дороге, следует отвлечься, отдохнуть, расслабиться.
Олег Владимирович достал из внутреннего кармана модного английского пиджака плоскую фляжку с коньяком, сделал маленький глоток, вновь спрятал её и направил мысли в другое, более приятное, русло. Анна Алексеевна-конечно же!
Лицо и голос Анны Алексеевны предстали в его сознании столь явственно, что дыхание перехватило от сильных чувств. Вот ему представился её локон, мягко струящийся на узком, хрупком плече. Уголки рта, чуть приподнятые в смелой, призывной улыбке. Руки. Маленькие, с тонкими, словно зябкими, пальцами. Когда он целовал руку при знакомстве, ощутил нежный, возбуждающий аромат кожи. В тот момент пальчики слегка дрогнули, поцелуй Олега Владимировича был не только данью традиции, но и знаком пробуждающейся страсти. Аннушка явно почувствовала тогда его состояние. Аннушка… Странно, как это милое слово, хоть и в мыслях, вырвалось у него само собой. И как оно удивительно ласково звучит: Аннушка.
Гром с небес отвлек Белого от приятных размышлений. Кучер обернулся:
– А я вам что говорил? Сейчас ливанёт. Как из ведра.
– Так перебирайся ко мне, – Олег Владимирович кивнул на место рядом с собой.
– Не положено, ваше благородие.
– Мне лучше знать, что положено, а что нет. Садись! – Теперь уже приказал Белый. Кучер послушно сполз с облучка и уселся рядом с барином.
– До Марковской-то далеко еще? – поинтересовался Белый.
– По сухому часа за два бы добрались. А так почитай к обеду, даст Бог. Ночевать там придётся, – вывел резюме мужик.
– С чего это?
– А иначе никак, – от кучера шел крепкий дух чеснока и лука. – Пока вы разные свои дела там порешаете, пока Семён Петрович с вами покалякает, вот и вечер. А ночью ехать никак нельзя. Дорога после дождя расквасится. Зверьё опять же. Задрать не задерёт, а лошадей напугать может.
Крупные, тяжёлые капли глухо застучали по матерчатому верху. Сначала – редко, с неохотой, а спустя несколько секунд, словно разыгравшись, дождь принялся упруго и звонко барабанить по навесу, словно пытаясь пробить плотную ткань, защищавшую ездоков. Белый протянул руку и та моментально стала мокрой.
– Дождь – то тёплый! – с восторгом выкрикнул Олег Владимирович.
Кучер посмотрел на попутчика и пожал плечами. А какой же ещё – летом-то?
Чиновник откинулся на сиденье и закинул руки за голову. Свежий воздух мягко обдавал лицо. Пыль улеглась, и теперь лёгкие дышали упруго, глубоко, с наслаждением втягивая приятные ароматы лета. Даже доставать трубку не возникало желания.
– Что закручинился, старик? – молодой человек обернулся к кучеру.
– Дорога… Она на всякие мысли и рассуждения настраивает.
– И на какие, к примеру, мысли она настроила тебя?
– Да так, разные. Вам, барин, поди, будет неинтересно.
– Что ж, не хочешь рассказывать, молчи.
Кучер понужнул лошадей.
– А как вы, барин, к песне относитесь?
– Смотря к какой.
– К самой простой. Что людьми писана.
Белый усмехнулся:
– Песни все людьми писаны.
– Так-то оно так…Да вот только одни в песню душу вкладывают, а другие невесть что. Абы орать.
– Сам-то ты какую песню любишь? – молодой человек с интересом смотрел на кучера. Прямо поэт, под стать Рыбкину.
– Так вы, барин, послушайте, а после скажите, с душой сия песня, али нет.
Мужик несколько секунд помолчал, вроде как собирал себя, и вдруг неожиданно чистым, грудным голосом запел:
Как в Амурской области[1],
А и Господи, прости, словно у людей,
Завелись дела – порядки:
Просят света, гонят взятки
Чудеса ей, ей!
Генерал иркутский Буссе,
Губернатор в новом вкусе
Дуй его горой!
Он большой руки оратор,
Дипломат, администратор,
Он же и герой!
Хоть наружностью невзрачен,
Но воинственный Маймачин
Штурмом чуть не взял!
При своём здоровье слабом
Он иркутским главным штабом
Бойко заправлял!
– Это что, частушки? – Вставил реплику Олег Владимирович, когда кучер набирал полную грудь воздуха.
– Так точно, ваше благородие. Не понравилось?
– Отчего? Даже наоборот. Только не всё понятно. К примеру, что такое Маймачин?
– Да городок такой… в Китае. Сам то я в нём не бывал, – кучер неопределённо пожал плечами. – Раньше наши мужики, когда я мальцом бегал, ездили туда торговать. Поди, важный городок был, ежели его штурмом брали. Зазря в песню строку не вставят.
«Смотри, какой сообразительный мужичок! Про Буссе спрашивать не станем», решил Олег Владимирович. Он и так был наслышан о деятельности Владимира Вильгельмовича в Амурской области, да и в Петербурге. В офицерской среде о генерале Буссе вспоминали только в негативных тонах: карьерист, выскочка. Даже обвиняли в том, что присвоил себе часть заслуг своего сослуживца и наставника генерала Муравьёва.
Однако, в министерстве иностранных дел, что для Белого стало полной неожиданностью, Владимиру Вильгельмовичу дали совсем иную рекомендацию. Помощник министра отозвался о Буссе, как о прекрасном администраторе, который первым от имени МИДа установил прямой контакт с китайскими чиновниками. Именно при Буссе была налажена торговля между Россией и Китайской стороной. Кучер, естественно, всех подобных тонкостей знать не мог, но вот автор данной песни знал все очень даже детально. К примеру, тот факт, что упоминался в последнем куплете: перед тем, как получить назначение на пост генерал – губернатора Амурской области, Буссе непродолжительное время, в самом деле, командовал штабом войск Восточной Сибири, находящимся в Иркутске.
Кучер, между тем продолжал песню:
Честь крестового похода,
Пятьдесят шестого года
Свято чтит страна!
Вот по этим, по заслугам,
Говорят к его услугам,
Область создана!
Весь облит мишурным светом,
Он приехал прошлым летом,
С молодой женой.
Подождём, что будет дальше,
А покуда генеральша:
Телом и душой!
Понабрались с ними франты,
Гальдерманы, Гильдербранты,
Тут же и Петров!
Поломали стары хаты,
Возвели дворцы, палаты,
Хоть морозь волков!
Олег Владимирович расхохотался. Настолько смешно слышались немецкие, чуждые славянскому слуху фамилии в устах простого мужика, которому, разве что только розгами, можно было их вбить в крестьянскую голову. Кучер, не обращая внимания на смех барина, продолжал выводить:
Обеспечив помещеньем,
Принялись за управленье,
Что всего нужней?
Мы потом займёмся краем,
Перво-наперво, Китаем!
Это – поважней!
Ведь китайцы крайне глупы,
Неразвиты, грязны, тупы,
Ну их воспитать!
Они страшные невежи,
Принимать их будем реже,
Чаще к ним писать!
Вот Асламову работа,
То и дело пишет ноты,
В Айгунь, ко двору!
Их там, может быть, читают,
Да всё нас то не пускают,
Вверх, по Сунгару!
Да в Айгунь, и то пробраться,
Не всегда легко, признаться,
Был такой случай:
Раз, инкогнито, зимою,
Он поехал там с женою,
Праздник посмотреть!
Их погреться не пустили,
Всё по улицам водили,
Словно напоказ…
– Ладно, будет, – оборвал песню Олег Владимирович. Концовка частушек ему не понравилась. Любят у нас позлословить за спиной. Тем паче, ежели сам объект уже и ответить не в состоянии. Не хватало, чтобы мужичьё обсуждало действия и поступки дворянина. Пусть даже в песне. Эдак и до бунта недалеко. В такой вот местности, где в основном проживают ссыльные.
Кучер обиженно замолчал. Олег Владимирович прикрыл глаза, и вскоре задремал.
…Труп купца Кузьмы Бубнова находился на втором этаже, в переходе, соединяющем спальню с кабинетом. Покойник лежал в полусогнутой позе, прижав обе руки к животу. Тело к приезду Кнутова успело окоченеть, а потому Анисиму Ильичу потребовались некоторые усилия, чтобы перевернуть его и осмотреть смертельные раны. Их было две. Обе в области живота: ближе к мочевику и чуть выше – в области кишечника.
«Удары наносили снизу», – машинально отметил Анисим Ильич. На заточку не похоже. Но и не нож. Нечто среднее между ними.
Из спальни слышались глухие стоны и завывания. Жена, догадался Кнутов. Точнее, вдова. Как доложил младший следователь Селезнёв, именно она первой обнаружила труп. Утром. С вечера Кузьма Бубнов задержался у брата, Ивана, и приехал домой поздно. Будить жену не стал. По всему – решил спать в кабинете. Селезнёв показал старшему следователю широкий диван, на котором лежали большая пуховая подушка и скомканный плед.
– Судя по всему, – возбуждённо бормотал Селезнёв, мужик неглупый, но в сыскном деле, как считал Анисим Ильич, бестолковый. Начитался всякой детективной муры из сытинской типографии и ко всякому месту пытался применить литературный вымысел, чем не помогал, а подчас явно вредил проведению следственных мер. Между тем Селезнёв гнул свою версию. – Думаю, убитый спал. В кабинет проникла неизвестная личность с целью наживы. Последняя явно не думала, что хозяин будет ночевать в этой комнате. Бубнов вскочил, бросился на вора. Тот и применил оружие…
– Где расположены комнаты прислуги?
– В полуподвальном помещении. Где ж ещё?
– Что на первом этаже?
– Столовая, зала и комнаты для гостей, детские там же…
– Никого из гостей не было на момент преступления?
– Никак нет-с.
Кнутов прикинул расстояние от кабинета покойного до спальни. Шагов десять. Не более.
– Вдова ничего не слышала?
– Нет-с. Спали-с.
«Крепенько же они спали», – подумал про себя Анисим Ильич. Вслух переспросил:
– Говоришь, покойный Бубнов бросился на вора?
– Точно так-с.
– И? – Анисим Ильич исподлобья посмотрел на подчинённого.
– И вор, то есть – уже убийца, убежал. После того, как всё произошло.
– Куда?
Младший следователь пожал плечами:
– В окно… Я так думаю. Или в двери… Хотя, в двери могли увидеть.
– То-то, что могли. Ты окно осматривал?
– Ещё нет.
– А чем же ты, интересно, занимался?
– Жену Бубнова, ну, то есть вдову, успокаивал, – Селезнёв смотрел на Кнутова открыто и преданно. Голос молодого, неопытного сыщика слегка дрожал, что Кнутову было понятно. Как-никак, первое убийство в городе за весь год, что младший следователь служил в управе. – А может, китайцы… шалить вздумали?
– А может, рак на горе свистнул и вприсядку в пляс пошёл? – Анисим Ильич отмахнулся от бесполезного помощника и принялся осматривать комнату. Подданные из Поднебесной империи действительно занимались грабежами два-три года назад. И основательно. Однако, Кнутов решил эту версию положить на дальнюю полку. Во-первых, китайцы никогда не шли на «мокрое дело», опасаясь мести со стороны властей и влиятельных родственников убиенного. А во-вторых, «рыжьё», то есть золото, они предпочитали не обработанное ювелирами, а в самородках. Его было легче сбывать: мол, шёл по тайге, шёл, да нашёл. Попробуй придраться!
Первое, на что обратил внимание Анисим Ильич, было то, что убийца обшарил кабинет поверхностно. Открыл ящики комода, слегка в них порылся, даже не выбросив бельё на пол. А ведь именно внутри кальсон и бюстгальтеров купцы, как подсказывал опыт сыщику, чаще всего прятали ценные вещи в расчёте на то, что грабитель побрезгует копаться в чужом нижнем белье. Вскрыт был ящик письменного стола. Однако бумаги в нём лежали нетронутыми. Это Кнутов определил по оставленному сверху карандашу. И секретер, очевидно, не был вскрыт. А ведь в нём могло храниться много чего ценного.
Анисим Ильич приблизился к оконной раме, тщательно осмотрел её. Та была закрыта на щеколду. На подоконнике не оставлено ни единого любопытного следа. Анисим Ильич показал на окно Селезнёву и постучал себя пальцем по лбу: мол, думай, прежде чем делать выводы. После Кнутов ещё раз осмотрел кабинет цепким, всё фиксирующим, взглядом.
– Нет, брат Селезнёв, – Анисим Ильич наклонился над ковром и проверил его на наличие кровавых пятен. – Молоканина убили не здесь. Следов борьбы нет. А в коридоре, – следователи вернулись к телу. – Но, – продолжал вполголоса рассуждать Анисим Ильич, – И здесь мы не видим следов сопротивления. А по идее Бубнов должен был кричать, пытаться защититься. Но – ничего подобного. К тому же, убийца покинул помещение через двери, как все нормальные люди. А так как ни супруга покойного, ни прислуга не слышали шума борьбы, либо призывов потерпевшего, то можем сделать вывод: Кузьму Бубнова убил человек, ему хорошо знакомый. Они стояли друг против друга. Беседовали. Причём, на близком расстоянии. Бубнов смотрел в лицо убийце, именно потому он и не увидел, как тот достал нож. А убийцу в дом впустила, возможно, прислуга. Либо жена.
– Как же так? – Селезнёв с недоумением смотрел на начальство. – Жена убивает своего мужа?
– Я не сказал – жена. Вероятно, любовник, с которым господин Бубнов имел несчастье неожиданно встретиться, когда он пытался покинуть апартаменты госпожи Бубновой. Или же второй вариант. Кто-то из прислуги стал наводчиком. Поживиться здесь есть чем. Привёл в дом человека. Тот принялся копаться в кабинете Бубнова, и когда купец поднялся по лестнице, порешил его. Но по этой версии выходит, что купец был знаком с кем-то из криминального мира. И не просто знакомым…А иначе как понять его беспечность? К тому же, плоховато они изъятие ценностей произвели. Коли решились на убийство, то и грабить следовало по полной. Одним словом, как ни крути, как ни верти, а в первую очередь следует отработать всех знакомых Бубновых. И прислугу. Что пропало?
Селенёв достал из кармана записную книжку, раскрыл её и принялся читать:
– Деньги в сумме две тысячи триста пятьдесят семь рубликов. В крупных ассигнациях. Золотой браслет. Имеется точное описание. Портсигар, тоже золотой. Запонки…
– Кто помог составить список? – Перебил Селезнёва сыщик.
– Жена покойного. Всё детально осмотрела, три раза перепроверяла. Каждую вещь перед вашим приездом расписала, каждую вещь во всех подробностях. А как вы объявились, тут же убежала в свои покои.
– И принялась голосить по убиенному кормильцу? Может, она тебе и стоимость всего указала?
– Так точно. До копеечки.
Кнутов тихонько ругнулся. Господи, куда катится Россия? И это на периферии. Что уж говорить о столичных нравах…
– Так, – Кнутов достал платок и вытер им руки. – Труп в морг, на более детальный осмотр. Произведи опрос всех, кто находится в доме. Не забудь, что протокол составляется со слов свидетелей, а не от того, как лично ты видишь происшедшее, грамотей. Хоть в одном абзаце найду твою фантазию, заставлю всё переписать.
– А вы куда, Анисим Ильич?
– На кудыкину гору! – Отрезал Кнутов. – К начальству поеду, на доклад. Головой работай: случай-то неординарный!
Владимир Сергеевич дождался окончания выступления губернатора, и под овации приамурской элиты вышел из зала в коридор.
Алексей Дмитриевич Баленский не случайно вызвал губернского полицмейстера в Городскую управу, где проходило очередное заседание Городской Думы. Сегодня решался вопрос об открытии в губернии собственной золотосплавочной лаборатории при министерстве финансов. Золото в Амурской области имелось, и добывалось в большом количестве. Особенно приток шёл с Зейских приисков. Однако обрабатывать его до сей поры приходилось отправлять в Иркутск, где «шлиховое рыжьё» очищали от примесей и отливали в слитки. Естественно, часть от прибыли при подобных операциях, оставалась в Иркутске, что не устраивало ни амурских золотодобытчиков, ни местную власть. В момент ухода Киселёва как раз началось голосование.
Владимир Сергеевич вышел на крыльцо, закурил. Теперь, ежели проголосуют положительно, ему придётся увеличить штат сотрудников в два, если не в три раза. Только на одну охрану лаборатории нужно выделить человек двадцать. А раз золотишко появится в Благовещенске, то жди разного рода криминала. Вот тебе и весь сказ. Жили, не тужили, а пришла беда – отворяй ворота. Однако, здраво рассуждал Киселёв, и без неё, без лаборатории далее жить – одно разорение. Столько денег уходит в чужую губернию. А можно ведь и свои вопросы решать, без дотаций, которые постоянно приходится выпрашивать.
С правой стороны раздавались крики и ругань. В той части двухэтажного здания городской Управы, с торца, находился ломбард. Шумно было и на заднем дворе, где обосновался городской пожарный обоз. И вообще, городская Управа Киселёву напоминала Ноев ковчег, только в чиновничьем понимании. В этом небольшом по размерам кирпичном здании, кроме комнаты для совещаний городской Думы, нашли себе пристанище общественный банк, музей, библиотека, сиротский суд плюс вышеупомянутый ломбард. Подчас у Киселёва, который частенько по службе посещал Управу, складывалось впечатление, будто через нее за день дня проходит весь город, начиная от благородных сословий, заканчивая ремесленниками, рабочими судоверфи и нищими попрошайками. В здании постоянно, особенно со стороны ломбарда, разносились возмущённые крики и ругательства.
Владимир Сергеевич докурил папироску, и собрался, было, вернуться в зал заседаний, как неожиданно двери распахнулись и на крыльцо, в сопровождении адъютанта, вышел Алексей Дмитриевич. Губернатор был в высшей мере раздражён.
– Экие у нас пошли купчишки… – сквозь зубы проговорил Баленский. – Всё только себе норовят урвать. Почувствовали, что пахнет большим кушем.
– Захотели установить лабораторию непосредственно вблизи приисков? – предположил Киселёв.
– Ну да, – подтвердил губернатор. – Чтобы контроля поменьше было. Мыслимо ли, триста вёрст от города до слитков? Это с нашими-то дорогами, да? А, хитрецы! Я им о выгоде города толкую, а они в ответ – непонимание. Ну, ничего, с первого раза не убедил, со второго переломаю.
Владимир Сергеевич ухмыльнулся. Да, деловой люд до наживы всегда падок.
Алексей Дмитриевич натянул на руки лайковые перчатки и повернулся в сторону Киселёва:
– Простите, Владимир Сергеевич, задержал вас. Извольте рассказать, как вчера прошла инспекция.
– Да я бы, с вашего позволения, начал с иных событий. Ночью убили купца Бубнова, – спускаясь по ступенькам, сказал полицмейстер, и тут же уточнил. – Кузьму.
– А причины? – Немедленно отреагировал губернатор.
– Пока не ясны. В доме убитого сейчас дознание ведёт старший следователь Кнутов. Дождёмся результатов. Мне вся эта ситуация очень не нравится. Приезд инспектора. И тут такое преступление.
– Подозреваете, к смерти Бубнова имеет отношение наш столичный гость? – усмехнулся генерал-губернатор.
– Прямо я бы так не говорил. Однако, факты….
– Какие факты? – Баленский даже приостановился. – Вы что, Владимир Сергеевич? Серьёзно?
– Так точно, Ваше высокопревосходительство. Разрешите высказать мою точку зрения? – Киселёв старался не смотреть в глаза губернатора. – Вчера, днём, господин Белый очень продолжительное время беседовал со штабс-капитаном Ланкиным. Из канцелярии артиллерийского полка. О чём был диалог, не известно. Ланкин после встречи с советником отозвался о нём, как о человеке поверхностном, недалёком. Мол, для проформы пролистал некоторые пустяковые документы, на том и успокоился. А я думаю: господин Белый имел с капитаном довольно откровенную беседу и предложил штабс-капитану сотрудничество. А тот его принял.
