Станислав Рем
Принимая во внимание
Проклов с трудом оторвал взгляд от крышки стола и посмотрел руководство. Стало противно за мужика. Куда делись лоск, чопорность? Под глазами начальника управления образовались круги. Всегда прекрасно выделенный пробор на голове, сегодня дал косину. Виктор снова опустил взор. И это руководитель боевого подразделения! «Доигрались, мать вашу, – сама собой прожгла мозг лейтенанта шальная, как пуля, мысль, – А ведь кто-то, не сегодня – завтра, кровью за его нерешительность умоется!»
– Итак, товарищи! – Иванов терпеливо ждал. – Так кто выскажется? Давайте, так сказать, соображения! Подключайте опыт! Знания! Обсудим! Так сказать, соединим воедино ваши, так сказать…
«Ещё минут пять молчания, – усмехнулся Проклов, – И «борова» начнёт трясти! Любопытно посмотреть на такую картину».
– Да какие тут соображения? – неожиданно произнёс Малышев. Майор уверенно поднявшись с места. – Задача перед нами поставлена одна – защита Родины! А потому, предлагаю следующее. Во-первых, собрать полную информацию о том, что происходит на наших пограничных участках. Еремчук, – резкий поворот головы в сторону капитана, – на это тебе выделяется час времени. Во-вторых, необходимо распределить по заставам сотрудников управления, в помощь «особому отделу», чтобы мы могли контролировать ситуацию на местах. И это следует сделать немедленно! В-третьих, перевести погранотряды, воинские части, военные училища, управление в состояние повышенной боевой готовности. – Малышев взглянул на Иванова, в ожидании, что тот что-то добавит, но, после секундной паузы, понял: говорить, кроме него, некому: А потому решил продолжить. – Товарищ полковник. Необходима информация о характере нападении. Как всё проходило? С чего началось? Какие силы использовали китайцы? Какое оружие было применено со стороны противника? Если только огнестрельное – одно обстоятельство. Если применили ракетные установки – другое. Вы сможете это выяснить? Зная детальную обстановку – проще принять правильное решение. К тому же, станет понятно, с чем мы имеем дело: с провокацией, пусть даже вооружённой, – майор тяжело выдохнул, и добавил, – или с военным конфликтом. У меня всё!
Малышев сел.
– Кто ещё хочет высказаться? – Иванов с надеждой смотрел на присутствующих. Последние слова майора, по логике, были верны. Но вот по сути… Василий Трифонович прекрасно понимал: если ему сразу не сообщили всё в деталях, на которых настаивал Малышев, то в ближайшее время его тем более никто и не во что посвящать не станет.
Над столом некоторое время висела напряжённая тишина.
– Да причём здесь ракетные установки? – раздался с другой стороны стола голос Скворцова. – Разве непонятно: мы имеем дело с началом военных действий! Немцы тоже начинали с провокаций.
– Не факт! – моментально отреагировал капитан Еремчук. – Нападение было совершено четыре часа назад. И только на одном участке границы. Остальные-то участки в целости!
– Откуда нам известно, что на одном? – не унимался оппонент, – Это успели сообщить об Уссури. А если на других участках целые казармы вырезали? Да так, что те и сообщить о нападении не успели? А что у нас происходит, товарищ полковник? С наших застав какие-либо сообщения сегодня были?
Скворцов даже не понял, что нанёс прямой удар по Иванову. Действительно, тот ни словом не обмолвился об Амурских заставах. Полковник почувствовал, как холодный пот струйкой спустился от шеи, вдоль позвоночника, к пояснице. Василий Трифонович мысленно выругался: первое, что он действительно должен был сделать, так это проверить сообщения с погранотрядов! Выяснить обстановку на местах. А он растерялся, запаниковал. Кинулся собирать совещание…
– Да, там, вроде, будто всё, пока спокойно. – Растерянно проговорил Иванов. – По крайней мере, штабы погранотрядов ничего плохого не передавали.
– Да в порядке всё! – встрял в разговор Козлов, явно желая поддержать начальство. – Я, перед тем, как идти на совещание, посмотрел сводки. Всё спокойно! Да и если бы что-то у нас случилось, то давно бы об этом знали и без пограничников: местное население бы позаботилось.
– Если бы, да кабы… – сквозь зубы, зло проговорил Еремчук.
– Что вы сказали? – не расслышал Иванов.
Капитан поднялся.
– Я, в отличие от старшего лейтенанта Козлова, с которым вместе прибыл на совещание пять минут назад, к сожалению, не успел ознакомиться с последними сводками. Так, как не знал причину сбора. Потому, предлагаю немедленно связаться со всеми погранотрядами и заставами, и всё выяснить не по слухам, а от командиров. И связаться не только с нашими заставми, а и с отрядами края.
– Да кто вам такое позволит? – Козлов вскочил с места. – Это прямое нарушение инструкции!
– Ничего, не в первый раз. – Это уже был не намёк со стороны капитана, а прямой выпад. – Выйдем через «Рубин», напрямую. И всё проясним. Их, думаю, тоже волнует, что происходит у нас. А по поводу законности? Да, незаконно. Зато эффективно. Будем владеть информацией через полчаса!
Иванов молчал. Ситуация для него сложилась просто отвратительная. Дать согласие – нарушить инструкцию. Не дать – показать свою неспособность принимать быстрые, волевые решения.
Молчание затянулось.
Малышев не вытерпел первым.
– Старший лейтенант Козлов. После совещания пройдём с вами в помещение связи. Я лично выйду на «Рубин». – Иванов вскинул голову. Майор закончил фразу. – Если вы, товарищ полковник, непротив.
– Действуйте! – облегчённо выдохнул Иванов. – И мне докладывать незамедлительно обо всём!
– Так точно! – Малышев повернулся в сторону Еремчука. – Займитесь подготовкой и распределением оперативного состава на заставы.
– Слушаюсь! – Капитан вскинулся. – Разрешите выполнять?
Вопрос, вроде, как относился к Иванову, но все присутствующие понимали: Еремчук обращался к майору. Тот кивнул головой, и офицер, приставив стул к столу, направился к дверям.
– Можете идти! – с запозданием мотнул головой Иванов, и тут же суетливо добавил. – Но докладывать обо всём! Немедленно! Лично! Без промедлений!
Проклов с силой сжал зубы: голос полковника звучал по-бабьи истерично. Или то ему только казалось?
– Товарищ полковник, – снова раздался с противоположной стороны стола голос начальника второго отдела, – а действительно, что сообщает по данному поводу Москва? То есть, какое решение принято в столице?
Иванов несколько секунд медилил с ответом. Подбирал выражения.
– В ЦК и Политбюро, – наконец выдавил он из себя, – сейчас, как раз именно в этот момент, обсуждают данную проблему. Политического решения ещё нет.
«Понятно, – мысленно отреагировал Виктор, – Вот отчего у него постная рожа. Ни тут, ни там, никто толком ничего не знает. А что-то делать нужно! А что, без наличия «политического решения»? О, дилемма! К нам информация, скорее всего, пришла из Хабаровска. С Москвой «боров», наверняка, попробовал связаться, но его, судя по его постной физиономии, послали куда подальше. Вот отсюда и растерянность. А как иначе? Горит место под ним, ой как горит!».
– Хорошо! А как отреагировал на ваше сообщение наш обком партии? – не сдержался, поддел таки, Проклов.
Иванов вынул из-под стола правую руку и нервно провёл ладонью по полированной столешнице, как бы смахивая с неё пыль. А ладошки-то мягкие, невольно, в который раз, отметил про себя Виктор, к физическому труду непривычные. Зато привыкшие девок щупать…
Начальник областного управления быстрым взглядом прошёлся по присутствующим и прокашлялся:
– Степан Степанович, наш первый секретарь, получил сообщение всего полчаса назад. Понятное дело, отреагировать быстро возможности не имел. Но, вынес решение. Обком соберётся завтра, с утра. Именно по данному вопросу. На нём мы обязаны выступить с сообщением о происшедшем. – Василий Трифонович особенно выделил интонацией слово «мы» и обвёл присутствующих тяжёлым взглядом. – На нас возложена задача проинформировать товарищей, членов обкома партии о сложившейся обстановке. А также высказать собственные соображения по поводу того, как будем действовать в случае агрессивной активности китайцев на нашем секторе границы. Вот так.
Степаном Степановичем именовали первого секретаря Амурского обкома КПСС, товарища Аврамеева.
Проклов склонил голову. А вот и второй удар по начальству. Ещё похуже первого. Москва то далеко, а Аврамеев близко. И ещё неизвестно, как Степан Степанович высветит действия полковника перед Кремлём.
Все молчали. И причина молчанию имелась. Сказать то было что, да только кому? До сих пор Иванов любую инициативу воспринимал в штыки. По началу подчинённые артачились, и пытались хоть как-то сопротивляться деспотической манере поведения начальства, но после смирились: в конце концов, не себе, же самому яму рыть? Так всё само по себе, да по воле руководства и текло. До поры, до времени. И вот то времечко то и настало!
Иванов вторично прокашлялся:
– Если более некому высказаться…
Козлов рывком вскинулся с места:
– Разрешите, товарищ полковник?
– Слушаю.
– Я так думаю, нам следует все силы, а не только оперсостав, как предлагал товарищ майор, всё управление рассредоточить по заставам. Так сказать, усилить нами границу. Особенно, в Благовещенском погранотряде, что находится в черте города. Для подстраховки.
«Идиот, – мысленно проговорил Проклов, – Да нас даже по одному на все заставы области не хватит. И оперативниками «особого отдела» не усиливают заставы. Их отправляют для контроля и поддержания бесперебойной связи с управлением».
– Старший лейтенант Проклов, – неожиданно донёсся голос Иванова, – вы, кажется, не согласны с мнением старшего лейтенанта Козлова?
Заметил, догадался Виктор и медленно поднялся с места.
– Так точно, товарищ полковник, не согласен.
– Поясните, в чём конкретно. – Иванов тяжело откинулся на спинку стула, и с глухим хлопком опустил ладони обеих рук на стол. – Или это так, эмоции?
– Никаких эмоций, товарищ полковник. – Малышев отметил спокойствие в голосе Проклова. Тот, в отличие от Козлова, говорил тихо, словно прокручивал каждое слово в голове, перед тем, как вытолкнуть его на свободу. – Я думаю, нам следует продолжать спокойно вести наблюдение за действиями противника. Именно спокойно. Без проявления активности. Думаю, китайцы от нас в данный момент ждут действий. Конкретных, и активных. Вооружённое нападение на Даманский произошло пять часов назад. За это время противник мог воспользоваться ситуацией внезапности и напасть как на Благовещенск, так и на другие пограничные поселения вдоль всей границы. Ему для подобных действий ничто не мешало. Лёд на Амуре стоит прочный. Однако, судя по всему, со стороны Китая сегодня не было запланировано ни одного движения в нашем секторе. Что, на мой взгляд, даёт основание полагать: на Уссури произошла провокация, а не крупномасштабная операция. А на провокационные действия следует отвечать спокойно и адекватно. Об этом, товарищ полковник, вам и следует доложить на обкоме партии.
– То, что я буду докладывать, позвольте решать мне самому, – Иванов махнул рукой, показывая тем самым, что лейтенант может дальше не продолжать. – У кого ещё какие будут соображения?
– В целом, старший лейтенант прав. – Вновь взял слово Малышев. – На начало военных действий действительно мало похоже. Но и, как тут только что предлагалось, просто сидеть и наблюдать, мы не имеем никакого права. Если не проявим активность, противник решит, что мы спасовали. И тогда дальнейшее развитие событий трудно даже спрогнозировать. Но, и бросить весь состав управления на усиление застав…. – Майор с последними словами обернулся к Козлову. – У нас есть обязанности, которые мы должны выполнять. А если кому-то захотелось добыть награду на переднем крае – пишите рапорт. Теперь, по сути. Есть предложение: обратиться за помощью к обкому партии, чтобы к патрулированию в пограничной полосе города и расположенных вблизи от границы населённых пунктов, присоединилось областное управление внутренних дел. Думаю, это будет достаточно эффективно. Военнослужащие из УВД прошли строевую службу, многие из них владеют приёмами рукопашного боя. Все умеют обращаться с оружием. Такое подспорье для пограничников будет только кстати.
– Вот, – Иванов прищурился, но на этот раз не затравленно, как несколько минут назад, а хитровато, и вместе с тем, простовато. – Это уже более – менее приемлемая мысль. И понятная. Думаю, в обкоме её поддержат. Милиция всегда стояла на страже интересов трудящихся. Так, так, – Иванов потёр друг о дружку мягкие ладошки рук, – какие ещё будут соображения? В конце – концов, не одному же Александру Константиновичу сидеть и думать?
Проклов поморщился: это точно, себя «боров» в стан мыслителей никогда не причислял.
Иванов ещё раз окинул взглядом присутствующих:
– Что ж, товарищи офицеры. Коли, пока, нет иных мнений, с этого момента управление переходит на военное, так сказать, положение. Что сие означает, думаю вам объяснять не нужно. О выходных забудьте. Каждый по своим местам. Все свободны! Если будут какие предложения – немедленно докладывайте. Малышев и Проклов, – полковник кивнул в сторону подчинённых, – вас попрошу остаться….
Малышев кивнул Виктору, чтобы тот присел рядом, и, взглянув на начальника, поморщился: из Иванова, судя по всему, никак нельзя было выбить гражданское. Что за фразы: так сказать, сие означает, военное положение… Ёлы – метёлы, – матюкнулся в душе майор, – и кто нами руководит?
13 марта, 1969 года. 11. 56
Глебский вытянул из бокового кармана пальто носовой платок, и, отвернувшись в сторону, высморкался.
– Что произошло после? – не смотря на помеху, продолжал задавать вопросы столичный следователь.
Малышев поёжился. Март. Всего – на всего март, холод на улице ещё тот, зимний.
– Нам, то есть мне и старшему лейтенанту Проклову Иванов приказал продумать план действий партийных и общественных организаций области в условиях сложившейся обстановки. Который Василий Трифонович должен был доложить на следующий день, на заседании обкома партии.
– И что? Послушай, – Глебский встал напротив майора, – Мне что, из тебя каждое слово вытягивать? Словно из немца?
– Плохое сравнение.
– Другого подобрать не успел. Извини. Так что было далее?
– Странный вопрос. Естественно, приказ выполнили. Разработали тот план. А товарищ полковник его, естественно, зачитал на заседании обкома.
– Всё? Вот так просто? Просто разработали, просто доложили.
– А вас что, прислали узнать о плане, или выяснить причины гибели Иванова?
– Молодец! – Андрей Сергеевич шмыгнул носом: и почему поленился выяснить, какая погода в это время года в данной местности? Пальтишко было, явно, предназначено не для такого климата. – Только меня подобными доводами не достанешь, майор. Ты обязан мне помогать? Вот и будем от этого плясать. И запомни. Мне необходима любая деталь, как воздух. Из деталей складывается большое, целое. А нужно это следствию, или нет – после разберёмся. Как говорится, отделим зёрна от плевел.
– Не боишься копаться в грязном белье?
– А что так осторожно высказался? Я покрепче добавлю: мы не в белье копаемся, а роемся в дерьме. Служба у нас такая. – Спокойно отозвался подполковник. – Так, что то был за план?
Майор кивнул на гранитное, невысокое крыльцо, с мощным, дубовым дверным блоком, с левой стороны от которого, на голубом фоне, под стеклом, красовалась информация следующего содержания: «Амурское областное управление внутренних дел»:
– Пришли.
– Вижу. Повторяю вопрос. Что был за план?
– Не понимаю, к чему эта детализация. Она же к смерти Иванова не имеет никакого отношения.
– Товарищ майор, это я буду решать: имеет, или нет. – Глебский мысленно одёрнул себя. Не так нужно общаться с пусть и временно, но исполняющим обязанности руководителя областного управления КГБ. Потому, как ему нужен союзник, а не тормоз в расследовании. Андрей Сергеевич сгладил слова улыбкой, и тут же продолжил, более сдержанным тоном. – Поверь, майор, если подтвердится, что вашего руководителя убили уголовники, и, что самое главное, при нём не было никаких документов, а причина убийства не связана со служебными обязанностями, моя бригада тут же свернёт работу, и вернётся в Москву. Без всяких претензий к кому-либо! Но, до тех пор, пока я такого подтверждения не буду иметь на руках, будем копать! Тщательно, скрупулезно, настойчиво! Вот потому, меня и интересует всё, что происходило с Ивановым. Особенно в последние дни, перед смертью. Итак…
Малышев посмотрел по сторонам, будто оттуда к нему могла подоспеть помощь.
– Вам прямо сейчас и здесь обо всём доложить? Или, может, найдём другое, более пристойное место?
– А чем тебя это не устраивает?
– Холодно.
– А кафе рядом есть?
Малышев отрицательно покачал головой.
Москвич посмотрел по сторонам. Широкая улица. Как гласила вывеска на здании милиции, имени 50-летия октября. Судя по всему, центральная. Культурная. Аккуратная. Редкие авто. Редкие прохожие. А как иначе: рабочий день в разгаре. Невдалеке, через дорогу, виднелось некое пятиэтажное, судя по внешнему виду, фабричное сооружение. Глебский указал на него рукой.
– Это что?
– Швейная фабрика. В народе называют «швейкой». – Неохотно отозвался Малышев.
– В центре города?
– А чем вас фабрика-то не устраивает?
– Меня? Устраивает! Да только погреться нас туда не пустят.
– Может, всё-таки, сначала пообщаемся с милицией? – предложил майор. – Проясним ситуацию. Глядишь, у них что-то новое появилось за последние сутки.
– Слушай, майор, – Глебский по – мальчишески шмыгнул носом, – думаю, ты финтишь. Честно: тогда что, промеж вас, с Ивановым, кошка пробежала?
– Вроде того. – Вынужденно признался Малышев.
– Понятно.
Глебский ещё раз осмотрелся и выдохнул клубом пара:
– Ладно. Пошли к твоему Ларионову.
Андрей Сергеевич протянул руку к медной ручке.
– И ещё один момент, подполковник. – Послышался голос Александра Константиновича, когда они прошли в фойе. – Поговори со своими. По поводу поведения. Я то понимаю: столица, главк, гонор, то, да сё, но… Да другие могут неправильно воспринять.
– Намекаешь на капитана? Ему простительно: молодой, не объезженный.
– Как мягко сказал. Он что, из «папенькиных»? Или, как говорят у нас, «блатных»?
– С чего взял?
– Да так, пришло на ум.
Андрей Сергеевич усмехнулся:
– Не угадал. Хохлов своим горбом всего добивается. Потому и злой. Ладно, поговорю.
Глебский хлопнул по протянутой руке майора, и первым направился к окошку дежурного.
13 марта, 1969 года. 12. 06
Малышев присел на один из стоящих у стены стульев. Глебский расположился напротив начальника областного управления внутренних дел полковника Ларионова. Их разделял письменный стол, на котором находились календарь, чернильница с ручкой, небольшой, металлический, покрытый позолотой, бюстик Ильича, блокнот и тонкая папка, с надписью по центру: «Дело №…».
Начальнику областной милиции приезжий не понравился. Слишком спокойный, открытый. Точнее, как сделал для себя вывод Виктор Андреевич – наглый и хитрый. Ну, как же, столица! Такие, как давно пришёл к выводу полковник милиции, всегда мягко стелют. А после бац – гуляй моя деревня.
Ларионов проводил взглядом руку москвича, которая спрятала во внутренний карман пиджака удостоверение личности. Даже этот жест у столичного следователя полковнику показался, чересчур, скользящим, кошачьим.
– Как там, в столице? – для затравки разговора, поинтересовался Виктор Андреевич, но Глебский не услышал никакой заинтересованности в голосе Ларионова. Дань традициям, не более.
– Да всё так же. Без перемен.
– Это хорошо.
– От чего хорошо? Что замечательного в том, что нет хороших изменений в жизни?
– Странно, – Ларионов стрельнул в собеседника цепким взглядом. – Вся страна идёт семимильными шагами в светлое будущее, а, по вашим словам, в белокаменной всё плохо.
Глебский мысленно поаплодировал полковнику: ай да милиция, с ходу подцепил. И ответить, главное, нечем.
Ларионов, в свою очередь, открыто улыбнулся, показав Глебскому белые, крепкие зубы. Не курит, неожиданно подумал Андрей Сергеевич. И в глазах хитрость. Плохо. Значит, будет, в лучшем случае, «тормозить» дело. В худшем – «тянуть» на себя.
– Да нет. – Пришлось Глебскому, всё-таки, выходить из ситуации. – За морем, как писал классик, житьё не худо… Но, хотелось бы лучше! Ну, да, что мы о Москве… Давайте перейдём к нашим делам. Нам бы, Виктор Андреевич, узнать, так сказать, из первых уст, на какой стадии находится в данный момент расследование убийства полковника Иванова? Как работает следственная бригада? Есть ли проблемы? Может, помощь какая нужна?
– На какой стадии… – эхом отозвался Ларионов, и слегка нахмурил брови. – Да пока всё на той же.
– А точнее?
– А точнее, будет так. Первая, и пока основная, версия, которую отрабатываем: вашего полковника, то есть, товарища Иванова, убили с целью ограбления.
– Однако, вы не исключаете и иные варианты? – тут же заинтересованно спросил Глебский.
– А как же… – согласился милиционер. – Вторая версия: убийство по личным мотивам. Третья: самая маловероятная. В связи с социальным окружением покойного.
– Это то же самое, что по личным мотивам. – Вставил реплику Андрей Сергеевич.
– Не совсем. К примеру, не вернул крупный долг. Это личный мотив, или социальный?
– То есть?
– Ну, как вам сказать, – протянул Ларионов, и бросил мимолётный взгляд на Малышева. – Скажем, Василий Трифонович кому-то был должен. Или, ему. А отдавать не захотели. Опять же, с пьяным соседом по дому мог поругаться. Слово за слово… Возможно, хоть и маловероятно. Но это так, к примеру. Есть и четвёртая версия.
– А она в чём заключена?
– В служебных обязанностях Василия Трифоновича. Но, данную версию отрабатывать будете вы.
– Понятно. Над второй и третьей работаете? Или только на первой сидите?
– На данный момент, повторюсь, основательно работаем с первой. Для этого имеются основания. Хотя, параллельно, отрабатываем и другие варианты. Вашу версию, естественно, во внимание не принимаем. Но, если вы хотите взять дело на себя… Чужой хлеб забирать не собираемся. У нас не Ростов.
Глебский принял удар: вот оно, то, что шло из столицы по всему Союзу, как тиф, как зараза. Вражда двух ведомств. А началось почти год назад. В шестьдесят восьмом. В Ростове был совершен ряд ограблений, с убийствами. Бандиты, которых в узком кругу прозвали «фантомасами», имели довольно странное оружие, не советского производства, что дало повод предположить, что на территории СССР действует заброшенная с одного из Западных государств диверсионная группа. Именно эти короткоствольные автоматы и стали причиной раздора между ведомствами Щёлокова, то есть милиции, и КГБ Андропова. Делом заинтересовались «наверху». Самые высшие инстанции, ЦК и Политбюро, решали: с кого «снять стружку»? С милиции, за допущение бандитизма на территории Советского Союза, или с госбезопасности, за то, что «проворонила» диверсантов? С Ростова началась «негласная война ведомств». Но тогда было только начало. Продолжение не заставило себя долго ждать. В январе, за два месяца до событий на Даманском, в Москве, в центре столицы, было совершено покушение на космонавтов[6]. Провёл его кадровый офицер, коммунист, который стрелял из табельного оружия. Целью террориста являлся сам Генеральный секретарь ЦК КПСС, но жертвами оказались покорители космоса, которых в этот день встречала Москва. «ЧП»! Да ещё того масштаба! И снова КГБ и МВД «скидывали» вину друг на друга. Именно с того, «чёрного» января противостояние переросло в «тяжёлую фазу».
Глебский достал носовой платок, долго прочищал нос. «Любопытно, – думал он в тот момент, – А что местной милиции известно о «столичных» событиях? Ведь это похлеще Ростова будет».
– Будем считать, хоть в чём-то повезло. – Андрей Сергеевич спрятал платок и смущённо посмотрел на Ларионова.
– А может, прямо сейчас желаете забрать дело? – полковник милиции указал рукой на лежащие на столе бумаги.
– Нет. – Отрицательно покачал головой подполковник. – Зачем же? Убит простой советский человек. – Милиционер поморщился. – Согласен, не простой. Тем не менее, советский человек. А по Конституции у нас все равны. Расследовать подобного рода дела ваша прерогатива. Так что, вам и вожжи в руки. Просто, попрошу, – Глебский сделал ударение на последнем слове. – Держать нас в курсе. Сами понимаете… Сколько человек задействовано в расследовании?
– Две группы. По четыре человека. Если понадобится, усилим.
– Каковы результаты на данный момент? – Глебский достал из кармана записную книжку, раскрыл её.
– На данный, как вы выразились, момент известно следующее. – Ларионов перешёл на деловой тон. Теперь он знал, как ему общаться с приезжим. – Полковник Иванов возвращался домой ориентировочно с половины первого до часу ночи. То есть с нуля тридцати до часу.
– Откуда вами взят данный промежуток времени? – тут же поинтересовался москвич.
– Допросили личного водителя Иванова. – Ларионов кивнул на Малышева. – С вашего разрешения. Тот утверждает, привёз Василия Трифоновича к дому в час тридцать – час сорок. На часы в тот момент водитель не посмотрел. Но, утверждает, что именно в этот промежуток времени. Потому, как шофёр проживает на Чайковского. Это езды минут пятнадцать, по скользкой трассе. Плюс, поставить машину. А в час ночи он был уже дома.
Глебский взглянул на майора. Тот утвердительно кивнул.
– Дальше.
– Опять же, со слов вашего водителя, у Василия Трифоновича имелась привычка: перед тем, как следовать домой, побродить возле дома. Подышать, так сказать, свежим воздухом.
– Мне об этом сообщили. Но в час ночи?
– А почему бы и нет? – Ларионов повёл плечами. – Погода хорошая. Воздух – прелесть! Кислорода – хоть ложками ешь! Я и сам обожаю, после почти суточного заточения в кабинете, постоять на морозе.
– Ладно, это лирика. Предположим, постоял, подышал. А после? Иванов вошёл в свой подъезд?
– В том то и дело, что войти не успел. – Ларионов встал, и прошёл к шкафу. – Чай? Кофе?
– Кофе, пожалуйста.
Малышев тоже согласился на кофейный напиток.
– То есть, – ухватился за последнюю фразу милиционера Глебский. – полковника убили на улице? Перед входными дверьми?
– Совершенно верно. Правда, когда мы прибыли на место преступления, тело Иванова лежало в подъезде. Сосед по площадке, что утром шёл на работу, первым наткнулся на Василия Трифоновича. Затащил в тепло. Поначалу, решил, что Иванов ещё жив. После позвонил нам и в «неотложку».
– В котором часу сосед обнаружил тело? – сделал уточнение подполковник.
– На рассвете. В половине шестого.
– Получается, Иванов пролежал на улице всю ночь?
– Выходит, так.
– И никто из прохожих его не видел?
– Никто.
– Вам не кажется это странным?
– Нет. Не кажется.
– Василий Трифонович проживал в последнем подъезде от дороги. Это метров пятьдесят. – Неожиданно произнёс Малышев. – К тому же, перед входом разросся густой кустарник. Он то, судя по всему, и скрыл тело от прохожих.
– А заодно и преступника, от самого Иванова. Если тот, конечно, его специально ждал, а не наткнулся случайно на свою жертву. – Добавил Ларионов, расставляя чашки.
– А если прохожие всё-таки были, да прошли стороной? – сделал предположение Глебский, протягивая руку за чашкой. – Подумали, пьяный лежит. Не захотели пачкаться.
– Отпадает. – Уверенно замотал головой милиционер, размешивая в своём, личном стакане, торчавшем из серебряного подстаканника, сахар. – У нас такое не принято. Морозы сами видите, какие. Если кто пьяного обнаружит, сразу в тепло тащит. Мы на зимние праздники даже в «обезьянник» не сажаем. По домам развозим. Но штрафы, понятное дело, выписываем, на работу сообщаем, чин – чинарём.
– Неплохой сервис. – Глебский с усердием подул на напиток.
– У нас иначе, как по человечески, нельзя. – Отозвался милиционер. – Восток!
Глебский услышал иронию в голосе Ларионова и решил вернуться к прежней теме:
– А вы как думаете: убийца ждал? Или то была случайная встреча? – подполковник обхватил чашку руками, покрепче, так, чтобы через руки тепло ушло в тело.
– Судя по всему, встретились они случайно. Если бы убийца ждал Иванова, то прятаться за кустами долго не смог. В тот день морозец стоял знатный. Почти под тридцать. Последнее, так сказать, дыхание зимы.
– А без лирики?
– Без лирики, товарищ подполковник, на таком морозе, без тулупа да валенок и полчаса не продержишься.
– Он мог ждать и в таком обмундировании.
– Мог. – Согласился Ларионов. – Только в такой одёжке драться с тяжеловесом Ивановым было бы очень несподручно.
– А они дрались? – тут же ухватился за последние слова милиционера Глебский.
– Трудно ответить однозначно. Но, один удар, по результатам медэкспертизы, произведён был.
– По темечку?
– В челюсть. А версию с ожиданием отрабатываем: в данный момент опрашиваем округу, соседей, жильцов из соседних подъездов может, кто и видел одетую в подобный наряд личность в указанное время.
– А ждать в подъезде убийца мог? – сделал предположение москвич.
– Нет. – Ларионов отрицательно качнул головой. – Жилец первого этажа, из шестьдесят второй квартиры, в полночь выходил на лестничную площадку, покурить. Курил минут десять. Утверждает, никого постороннего не видел.
– А если убийца зашёл сразу после курильщика?
– В таком случае, он должен был знать точное время возвращения полковника Иванова. Что, как понимаете, автоматически означает: вы должны забрать у меня дело. Итак?
Глебский потёр переносицу.
– Пока никак. Будем исходить из ваших вариантов. Предположим, убийца, и убитый случайно столкнулись возле подъезда…
– Думаю, так. – Ларионов понял, что от него ждут продолжения. – Мы обследовали место преступления. Сплошной лёд. Иванов шёл к своему подъезду со стороны Ломоносова. Убийца же появился либо из-за угла дома, либо, по версии ожидания, из-за куста. Но, скорее всего, из-за угла. Теперь по поводу удара. Подъезд последний, а потому расстояние от места, где Иванов покинул машину, до подъезда, составляет не пятьдесят, а ровно шестьдесят восемь метров пути. Иванов дошёл до дверей, столкнулся с убийцей. Исходя из слов соседа, что обнаружил труп, покойник лежал в метре от двери, между двумя скамейками, головой к дому. Что тоже говорит за версию о том, что убийца не ждал в подъезде. Предполагаю, Василий Трифонович прошёл по дорожке, вдоль дома, завернул к своему подъезду, сделал несколько шагов между скамеек, и в этот момент его окликнули. Он развернулся. Что произошло между убитым и убийцей, пока нам неизвестно. Но знаем одно: как утверждает медэксперт, убийца нанёс Иванову удар по лицу, в левую челюсть. Удар был настолько сильным, что Василий Трифонович откинулся на спину, поскользнулся, упал, ударился головой об лёд, потерял сознание. Преступник, тем временем, «обшмонал» его, и «сделал ноги».
