Станислав Ленсу
Узнать, хранить, не умереть
Глава V
Окна в квартире были затянуты плотными серого, жемчужного цвета занавесками. Пыльные, они висят, прикрывая окна, словно креп на катафалке. Солнце пробивалось сквозь узкую щель между их краями и освещало заставленную безликой мебелью комнату. Диван, пара кресел, укрытых тканью. Пыль в складках. На круглом белом столе – тоже слой пыли. Здесь никого не было с прошлого раза, отметил про себя Клим Андреевич. Он провел пальцем по столу, прочертив у края заметную полосу. На стенах – большие черно-белые прямоугольники фотографий в белых рамах. Он чихнул несколько раз и слезящимися глазами посмотрел на часы. Должно быть, рано пришел, или Уваров где‐то застрял.
Щелкнул замок входной двери, и в комнату вошел Павел Максимович. Они поздоровались. Уваров устало опустился на стул, отодвинулся от пыльного стола, выпрямил больную ногу. Снегирёв смотрел на него, пытаясь угадать, что тот сейчас скажет. Он страшился известий, и одновременно его охватило радостное беспокойство. Неужели всё, что они задумали, сработало? Вот так расчеты, графики, трехмерная модель на экране компьютера в один прекрасный момент превращаются в механизм на стенде, который работает так, как ты его замыслил.
– Всё! – Уваров улыбнулся. – Они заглотнули наживку. Теперь главное – не торопиться. Должна быть иллюзия, что мы только начали. Думаю, недели через три засечём активность в администрации. Ты был прав – уних кто‐то в отделе местного самоуправления. Судя по их довольным рожам, фигура значительная. Мне нужна информацию о людях в отделе.
– Паша… – В голосе Снегирёва прозвучало сомнение. – Паша, я не к тому, что… я полагаю, надо ещё раз всё просчитать. Понимаешь, мы вторгаемся на территорию, где плохо ориентируемся, и значит, с нами мало тех, кто нас сумеет прикрыть. Вот ещё что! Мы не просчитали, потому что мы не в состоянии этого сделать – не хватает экспертизы, – какие процессы запустим.
Это незнание очень рискованно! Не успеем глазом моргнуть, нас просто сметут или раздавят.
Павел Максимович все‐таки оперся локтем о стол. Он хоть и не исключал того, что Снегирёв даст слабину, но всё равно его слова прозвучали неожиданно. Воодушевление, которое Уваров испытывал после успешного дебюта разыгранной партии, мгновенно растворилось в повисшей тишине. Конечно, ничего страшного не произошло – Клим за годы их сотрудничества время от времени впадал в тревожность, если не сказать, в паникерство. Но он всегда брал себя в руки, и они двигались вперед к своей цели и ни разу не отступили. Сейчас, похоже, опять наступил рецидив неуверенности.
– Выходит, ты врал про своего внука? – Уваров ударил в больное место.
Снегирёв подошел к окну и заглянул в щель между гардинами. Крыши домов, островки зеленых крон, улицы, запруженные машинами. Равнодушный, живущий сам по себе, как в летаргическом сне, город. Внук Веня – самое больное. Только вот какая беда! Есть ли шанс, что он изменится? Не поздновато ли ты спохватился, дед? Если все сломать, а ведь они собираются ломать, менять кардинально, – будет ли Венька рад этому, примет ли? Скажи себе честно! Поздно… Таких, как Венька, не спасти. Если что случится, слом или просто какая‐то буча, – поедут, побегут нафиг отсюда! Побегут туда, где, как им кажется, всё знакомо, где все свои, где можно раствориться среди таких же, стать «гражданами мира»! Моментально станут пацифистами и будут клеймить. Ради чего? Чтобы забыть эту несуразную, непонятную страну, забыть в том числе и тебя, дед-неудачник. Поколение-артефакт. Ну что ж, значит, будем воевать за тех, кого ещё можно спасти!
– Ладно, списки я найду. Думаю, смогу собрать инсайды, на некоторых досье, – он вернулся к столу, – сколько все это будет стоить? Я имею в виду всю эту байду с протестами?
– Миллионов шестьдесят – семьдесят.
– Паша, у тебя нет соды? – неожиданно спросил Клим Андреевич, – изжога совсем замучила.
– Ты бы к врачу сходил, Клим, – посочувствовал Уваров, – не ношу я с собой соды.
– Ладно, ничего… пройдёт, – махнул Снегирёв рукой, – сколько понадобится денег?
– Для начала десять, не более. Я уже позвонил Владлену. Он нас ждет.
Владлен – Владлен Сергеевич – был новым Хранителем. Его не посвящали в детали проектов. Он лишь обеспечивал денежный поток и контроль расходов. Хранителем – формально он занимал должность генерального директора инвестиционной компании – он стал два года назад, после того как предыдущего обвинили в мошенничестве и отстранили от дел. Инвесткомпания служила прикрытием для Фонда, и через неё проходила часть «видимых» операций. Главным в ее деятельности было хранение денег. Владлен Сергеевич имел доступ в хранилище и при необходимости сам выдавал требуемые суммы наличными.
– Паша, давно хотел сказать. Сейчас это особенно важно, – Клим Андреевич снова чихнул, – пыль, черт бы её побрал! Мне одному кажется, что Владлен затевает что‐то на стороне?
Владлена привел в Бюро один из его членов – Бурдт Лев Михайлович. После катастрофы с предыдущим Хранителем – креатуры Павла Максимовича – Уваров демонстративно устранился от привлечения нового кандидата. Владлен, как и несколько других претендентов, прошел стандартный процесс интеграции, включавший не только полиграф, но и несколько сеансов у профайлера, тщательный анализ всего, что он делал за последние двадцать лет, симуляционные задачи и прочие ловушки. Успешно миновав минное поле тестов, он стал Хранителем.
– У тебя есть что‐то конкретное? – насторожился Уваров.
– Нет, ничего, если не считать регулярных встреч с какой‐то девицей. Я пробил её. По образованию медсестра, но после окончания гимназии словно исчезла – никто не знает, где она была в течение восемнадцати месяцев. Потом появилась в частной клинике, в которой Владлен иногда бывает. Там с ним и познакомилась.
– Всё? – спросил Павел Максимович и поднялся из-за стола. Он подошел к стене, в которую был вмонтирован сейф, и набрал код. Послышалось тихое жужжание, и узкая стальная дверца распахнулась.
– Я понимаю, могут быть амуры, – продолжал Клим Андреевич, – можно просто переспать разок-другой, но Владлен должен сообщать обо всех новых контактах, если они становятся регулярными.
Уваров запустил руку в глубину сейфа и вытащил поочередно сначала пистолет, потом стопку денег и пластиковый пакет, внутри которого лежала упаковка влажных салфеток.
– Хорошо, – Павел Максимович, стоя вполоборота, кивнул Снегирёву и сунул пакет в карман брюк, – яего спрошу об этом. А ты покапай на девицу.
Он сложил оружие и деньги назад в сейф и захлопнул дверцу.
– Встречаемся в конторе. У меня ещё одно свидание.
Клим Андреевич встал из-за стола.
– Зачем тебе это, Паша? – спросил он и пояснил: – Я про пакет.
Уваров покачал головой:
– Тебе лучше не знать, Клим. Держись от этого подальше.
Он направился к двери.
Накануне Уваров встречался с Заикиным. Заикин попал в Бюро как представитель двух банков, которые помимо легальных операций с Фондом участвовали в запутывании следов по транзакциям. Делали это так искусно, что финмониторинг, подозревая банки в левых операциях, ни разу не смог поймать их за руку. Бытовала легенда, что даже «Колпак» – FININT – финансовая разведка США, прослеживая цепочку транзакций, наткнулась на один из этих банков, но прошла мимо, ничего не заметив.
Уваров назначил ему встречу в итальянском кафе на набережной Мойки. В столь ранний для кафе час они были единственными посетителями. Им отвели столик возле широкого окна, выходящего на набережную. От воды доносились голоса гидов, заученно восхищавшихся архитектурой северной Венеции.
Павел Максимович ел сдобренную хорошей порцией масла овсянку, а Заикин – бодрый розовощёкий подтянутый толстячок – уплетал зеленый салат с тунцом и запивал его пузырящейся шипучей минеральной водой из холодильника.
– Не боитесь холестерина, Павел Максимович? – осторожно указав кончиком вилки на растекающееся масло в тарелке Уварова, спросил Заикин.
– Мне поздно чего‐то бояться, – отозвался Уваров, – ты с Лианой договорился?
– Павел Максимович, разве я похож на человека, который что‐то обещает, а потом не делает?
Уваров поднял глаза на собеседника. Насколько он успел узнать Заикина, тот был изворотливым, расчетливым и абсолютно беспринципным. По информации, которая имелась у Уварова, Заикин был связан с маргинальными группами левого крыла протестов, а также считался своим в кругу таких же радикальных, но либеральных интеллектуалов. Вероятно, банкиры делали ставку и на тех, и на других, «не складывая все яйца в одну корзину». Такое увлечение крайностями требовало от их эмиссара редких качеств профессионального провокатора, и тот, похоже, неплохо справлялся, работая тройным агентом. Павел Максимович относился к нему с брезгливостью, но доверился в этом Снегирёву. Тот был убежден, что Заикин им пригодится в игре против прозападных структур. Сам Уваров полагал, и не без основания, что Заикин скорее их самих будет использовать в каком‐нибудь договорняке между банкирами и силовиками. В его логике, считал Уваров, – «жертвовать» партнерами ради прибыли или какого‐то размена. Он их непременно при необходимости сольёт так же, как готов слить силовикам либо левых, либо либеральных радикалов. Понимая это, Уваров держал его поближе к себе, в расчёте, что сможет вовремя перехватить удар.
– Похож, – хмуро улыбнулся Уваров.
Заикин расхохотался, закашлялся и, отдышавшись, доложил:
– Корпус Бенуа. Зал русского авангарда. В четверть двенадцатого.
– Почему авангард? – оторопел Уваров и посмотрел на часы. Они показывали начало одиннадцатого.
– Как вам сказать, – кажется, Заикин смутился, – понимаете, это концептуально!
– Ладно, посмотрим, – отозвался Павел Максимович, отправляя в рот последнюю ложку каши. Общение с креативным классом, усмехнулся он про себя, не проходит даром. Психологическая деформация. Даже у Заикина.
– Я давно говорю, Лиана тот человек, что нам нужен, – горячился Заикин, – энергичная, красивая, идейно близкая, а люди у неё – просто огонь!
– Хорошая характеристика, – равнодушно сказал Уваров, – ручаешься за неё? Головой ручаешься?
Заикин замолчал, понимая, что переборщил. Уваров заметил, что тот стушевался. Он взял в руки чайник и предложил добродушно:
– Чай на крымских травах. Не против? В смысле, крымских. Крым наш?
Этим он окончательно сбил с толку Заикина. Растерянная физиономия собеседника ненадолго развеселила Уварова. Они посидели ещё минут двадцать. После вопроса о крымских травах Заикин стал опасливо поглядывать по сторонам и утратил былую жизнерадостность. Вскоре он распрощался, сказав, что торопится на конференцию «Воля к власти как воля к знанию».
Уваров, сделав серьезное лицо и понизив голос, попросил:
– Передай привет Фуко!
Заикин вытаращил глаза, окончательно смешался и быстрым шагом покинул кафе. Уваров посмотрел на часы и тоже засобирался.
Глава VI
Корпус Бенуа выходит своим фасадом на набережную канала Грибоедова совсем рядом с храмом Воскресения Христова на Крови. Набережная между этими двумя обязательными к просмотру экскурсионными пунктами оккупирована ушлыми лотошникам, которые умудряются в жару продать армейские меховые шапки, теплые тельняшки и майки с изображениями сурового президента или пьяного Шнура. Иностранцы долго и шумно примеряют зимние шапки, по очереди фотографируются и в конце концов перекочевывают к следующей точке, так ничего и не купив и рассуждая о «загадочной русской душе». Соотечественники ограничиваются приобретением сувениров карманного размера, для которых специально приготовлена отдельная сумка. Сумка эта набивается бесполезным сувенирным хламом до самых до краев, и в день отъезда младший в семье с ненавистью тащит её на вокзал.
Смешавшись с толпой туристов, ищущих спасения от жары в прохладе музейных залов, Павел Максимович проник в заветный вестибюль и поднялся на второй этаж.
Минут десять он бродил по светлым, как больничные палаты, залам русского авангарда, всматривался в лица посетителей. До этого свидания он видел Лиану всего один раз и не был уверен, что узнает среди толпы. Временами он отвлекался, то рассматривая Родченко, то останавливаясь перед Лентуловым, потом шел дальше. Дойдя до зала супрематистов, он сел на скамью напротив «Черного квадрата».
Минут через пять появилась Лиана. Она устроилась рядом и принялась рассматривать черно-квадратное «высказывание» красного комиссара Малевича.
Лиана Саркисовна Саргсян. Фамилия отца, хотя росла в семье отчима и помнила своего родителя смутно и в путаных детских воспоминаниях никогда не называла его папой. Отчим преподает социологию в Гуманитарном университете, сторонник радикального неотроцкизма. Были сигналы, что идеи нового троцкизма цитировал на лекциях. Ведёт блог, отчаянно полемизирует со сталинистами. Лиана, выйдя замуж, взяла фамилию мужа – Смородинская. Спустя два года развелась. Брак с иноверцем послужил причиной остракизма в диаспоре, а быстрый развод окончательно испортил её имидж среди соотечественников и закрыл пути к армяно-ориентированному бизнесу. Однако Лиана Смородинская извлекла максимальную пользу из замужества – приобретенные связи среди чиновников верхнего эшелона позволили ей за несколько лет стать крупным девелопером. Сорокалетняя восточная красавица сейчас контролирует девелоперские проекты половины Северо-Запада. В последнее время активно поддерживает отчима, организуя его публичные и онлайн-лекции. Также известно, что через спонсируемое ею НКО финансирует радикальные левацкие группы. Год назад выдвигала своих соратников в муниципальные советы, но провалила выборы.
Павел Максимович, продолжая разглядывать неровный квадрат черного цвета, поинтересовался:
– Нравится?
– Мы что, будем Малевича обсуждать? – мрачно спросила Лиана.
– Вижу, вы не любитель супрематизма, – улыбнулся, поворачиваясь к ней, Уваров.
– Послушайте, авангард меня вообще не вставляет. Глупости это! У русского человека философия начинается и заканчивается понятием «справедливость», а не вот это всё… Давайте к делу!
– Лиана… могу вас так называть?
– Валяйте.
– Восхищаюсь вашей командой. Люди – огонь, вы – лидер, каких поискать! А вот во власть вас не пускают. Задумывались, почему?
Лиана холодно посмотрела на него. Помолчала, раздумывая. Решительно вскинула голову:
– Знаете… говорите, что надо. Вы же не просто так позвали.
– Нужны лидеры протестных групп. Человек пять. Только профессионалы. Пионервожатые и у меня есть.
– Какой регион?
– Заозерный край.
Лиана склонила голову и задумалась.
– Мои условия. Места в региональном заксобрании и должность в аппарате губернатора.
– И бесплатная путевка в Сибирь, – улыбнулся Павел Максимович, но увидев в её глазах непонимание, поспешил успокоить, – не обращайте внимания. Договорились.
– Ещё вот это, – Лиана достала приготовленный лист бумаги и протянула Уварову, – это для начала. Само собой, только наличные.
Павел Максимович посмотрел на цифры, кивнул, достал из кармана рекламные буклеты:
– Пятого числа координационное собрание. Должны быть все. Аванс заберете завтра из камеры хранения в «Галерее». Ключ передадут на парковке.
Лиана кивнула и углубилась в разглядывание буклетов. Реклама обещала «атмосферный, органически чистый отдых», предлагала номера люкс на дебаркадере посреди озера и незабываемое очарование фауны и флоры.
– Почему «Капитан Кук»? Его же съели… Кстати, как насчет гарантий?
– Гарантии… знаете, как у классика? «Но мне порукой ваша честь, и смело ей себя вверяю!»
– Вы ещё Остапа Бендера процитируйте, – Лиана улыбнулась, – про сто процентов.
– Не буду, – вздохнул Уваров, – втом смысле, что я мог бы такой же вопрос задать вам. Мой риск выше вашего, а я никаких гарантий не жду от вас. И вот что ещё… ваш отчим. Берегите его. Всего вам доброго, Лиана.
Он встал и не спеша направился к выходу.
Особняк, в котором располагалась инвестиционная компания «Трастинвест» – легальное прикрытие Фонда, – был небольшим, в два этажа зданием с обширным бетонированным подземным бункером. Дом в стиле старой усадьбы стоял в тихом тенистом переулке. Подъезд к нему перегораживали болларды – три выдвижных автоматических стальных столбика. Рядом примостился широкий навес с пультом контроля территории – несколько экранов, связанных с камерами слежения. Камеры располагались по периметру усадьбы, давали обзор здания снаружи, его внутренних коридоров и, конечно, улицы, с которой сворачивали машины, направляющиеся к «Трастинвесту». Рядом с навесом томились на жаре двое охранников в одинаковых серых комбинезонах. К подъехавшему «Майбаху» подошел один из них – долговязый, с неприветливым лицом. Шея и щеки были в угрях разной степени зрелости. Большой квадрат пластыря закрывал половину шеи. В руках он держал блеснувшее на солнце телескопическое зеркало. Отработанным движением охранник сунул зеркало под машину, болезненно морщась, склонил голову, присматриваясь, и медленно пошел вокруг автомобиля. Второй – совсем молодой высокий парнишка – тоже встал. В руках у него был планшет. Поглядывая на экран, он сверил номер машины с фотографией «Майбаха» в планшете. Потом подошел к водителю. Стекло опустилось. Разгоряченное жарой лицо парнишки обдало прохладой кондиционированного воздуха.
– Ты, наверное, новенький, – водитель, снисходительно улыбаясь, показал документы, – я тебя раньше не видел.
– Я тебя тоже, – бесцветным голосом ответил охранник, сверяя документы с данными в планшете.
– Ты, салага, не наглей! Давай открывай!
Охранник глянул на угреватого напарника, тот кивнул. Оба отошли, освобождая проезд. Болларды медленно утонули в шахтах, и «Майбах», тихо шелестя шинами, покатил к особняку.
Рядом с крыльцом стояла «Тесла» Снегирёва. Уваров выбрался из машины, поморщился от навалившейся жары и вошел в здание.
В кабинете Владлена было прохладно и спокойно. Владлену Сергеевичу недавно исполнилось пятьдесят. Был он подтянут, спортивен, кожа лица ухоженная и покрыта мягким средиземноморским загаром. Он играл в гольф, регулярно плавал в бассейне не столько из потребности в физических упражнениях, сколько из-за страха перед наступающим увяданием своего тела. В раздевалке спортклуба он рассматривал себя в зеркале и с огорчением находил новые складки на коже и всё ярче проявляющуюся дряблость мышц. Как же так, огорчался он, я ведь ощущаю себя на тридцать пять? Несправедливость гигантского масштаба – ощущать себя молодым в стареющем теле!
Это будет похуже страданий трансгендера, сокрушался о себе Владлен Сергеевич. Он глубоко переживал эту несправедливость и искал пути, как оттянуть ужасное время старения. Бросил курить, потому что курение грозило раком легких, ранним инфарктом, и вообще, от курения, как разъяснял ему Google, кожа на лице приобретает землистый цвет, а это его никак не устраивало.
Дважды он был женат и дважды его оставляли жены, отсуживая алименты и часть его сбережений. Расставался с деньгами он легко, потому что не был жаден и считал потерянные деньги своего рода отступными за вновь обретенную свободу от надоевших отношений и от безразличных ему детей. Близость с женщиной он ценил выше брачных уз, потому что секс поддерживал уровень его тестостерона и не обременял скандалами, сценами, фальшивыми слезами и упрёками.
Сегодня он был в прекрасном расположении духа. Во-первых, утром перед душем, сбросив с себя халат, он отметил, что мерзкие складки на ягодицах пропали и грудные мышцы игриво подрагивали под безупречной кожей. Во-вторых, утром был отличный секс, и у партнерши случилось несколько оргазмов, в чем она призналась с благодарностью в глазах.
Итак, с утра он пребывал в прекрасном расположении духа и к полудню ждал важных гостей. Время, однако, шло, а они не появлялись. Настроение стало портиться. Владлен начал нервничать. Несколько раз попытался отвлечься – принимался за чтение аналитической справки, – но спустя несколько минут захлопывал ноутбук, вставал из-за стола и делал дыхательные упражнения. Визиты сегодняшних гостей были редки, но каждый раз после того, как эти двое покидали кабинет, он оставался в тягостном ожидании чего‐то катастрофического. Несмотря на опыт и быстрый ум, ему не удавалось проникнуть в смысл действий этих стариков, и он часами ломал голову, пытаясь разгадать, о чем молчат два престарелых сфинкса. Бесплодность усилий и нарастающий страх сопровождали его первые месяцы работы в Бюро. От непонимания и плохих предчувствий он стал плохо спать, рассорился с любовницей, прогнал домработницу, пропустил несколько турниров по гольфу и однажды, увидев свое осунувшееся лицо в зеркале, решил, что с этим нужно кончать. С тех пор Владлен Сергеевич слепо и не задумываясь стал выполнять все указания Уварова и Снегирёва, но… страх остался. Гости приехали в конце дня.
Сначала, опираясь на трость, вошел Уваров, следом – Снегирёв. После дежурного приветствия и отказа от кофе-чая-воды они заговорили о делах, о скором заседании Бюро, на котором Владлен представит отчет за полугодие. Неожиданно Уваров прервал разговор и сказал, мол, очень хорошо, что они собрались втроем, потому что нужно решить один вопрос. Речь шла о небольшой сумме в двадцать миллионов наличными, которую Уваров хочет взять прямо сейчас. Недели через две ему понадобятся ещё пятьдесят или шестьдесят миллионов и тоже наличными. Чтобы им в следующий раз не собираться снова втроем, он предлагает внести необходимую запись прямо сейчас.
Владлен Сергеевич внимательно выслушал и перевел взгляд на Снегирёва. Тот кивнул, подтверждая, что решение уже принято. Хранитель спокойно, словно вся эта история с наличными деньгами была обыденной, а не неожиданностью, от которой его стало потряхивать, открыл ноутбук, нашел необходимый раздел на сервере и пробежался пальцами по клавиатуре. Уваров и Снегирёв поднялись и по очереди, каждый со своей флэшкой, подошли к компьютеру. После того как формальности были улажены и электронные подписи зафиксировали решение, они втроем отправились в хранилище.
Оно располагалось в подвальном бетонированном помещении. Сначала миновали охранника, дежурившего у стальной двери на первом этаже. Открыв дверь, Владлен Сергеевич вывел их на металлическую площадку, от которой лестница тремя маршами спускалась вдоль металлических направляющих лифта вниз до бетонного пола. Владлен Сергеевич с помощью дистанционного пульта поднял платформу. Снегирёв с опаской ступил на рифлёную поверхность открытой площадки. Спускались они, сопровождаемые мягким гулом двигателя и легкой вибрацией всей металлической конструкции. Снегирёв чертыхнулся, когда платформа резко дернулась перед тем как коснуться пола.
Владлен Сергеевич, спустившись с платформы, подошел к глухой двери. Видеокамеры, настроенные на распознавание лиц, блеснули сверху сине-фиолетовыми линзами. После минутной заминки, потребовавшейся для подтверждения их допуска, прозвучал зуммер, и автоматическая дверь плавно отъехала в сторону. Они вошли в шлюзовую камеру. Дверь за ними закрылась.
– А что если распознавание заглючит? – спросил Снегирёв, наблюдавший за всем этим волшебством с живым интересом.
– Как это? – насторожился Уваров.
Владлен Сергеевич достал из кармана токен и показал окошко, в котором с десяток цифр, выстроенных в ряд, мелькали, зависали на несколько мгновений и снова менялись, словно жили своей особенной жизнью.
– Дублирующая система, на случай если откажет софт, – пояснил он, – собственно, мы и в хранилище попадём именно по токену. Только…
– Что такое? Что опять не слава богу? – на этот раз недовольно забрюзжал Снегирёв.
– Внутрь могут пройти только двое, – пояснил Владлен Сергеевич.
– Мамаша, пойдемте в закрома! – Уваров похлопал Владлена Сергеевича по спине.
Не прошло и нескольких минут, как они вдвоем оказались внутри большой, метров в тридцать комнаты со светлыми стенами. Клим Андреевич, оставшийся в шлюзовой камере, успел, пока открывалась и закрывалась массивная дверь, увидеть комнату и деревянные паллеты, на которых громоздились пачки денег, затянутые прозрачной плёнкой. Паллеты занимали чуть ли не всю площадь комнаты, а ровные столбики из уложенных как кирпичи пачек были в пояс невысокому Владлену. Ещё он успел заметить, что пачки разных цветов – там хранились валюты европейских и азиатских государств. «Валютные резервы Родины, – подумал Снегирёв, – только без золотых слитков».
Владлен Сергеевич деловито набрал несколько пачек пятитысячных купюр и по указанию Павла Максимовича прихватил ещё пачки евро. Пока он распаковывал, пропускал через машинку, снова запаковывал и укладывал деньги в принесенный с собой кейс, Уваров присел отдохнуть на один из столбиков. Под ним, кажется, были фунты стерлингов.
– Владлен, – позвал он, стараясь перекричать шум крутящихся в машинке купюр, – Владлен!
Тот, не расслышав, что ему говорят, поднял голову и остановил машинку. После шума наступила тишина, словно уши заткнули ватой.
– Владлен, – уже спокойнее повторил Уваров, – что за девица?
Звук голоса в запертой комнате звучал безжизненно, коротко и без интонаций.
– Девица? – переспросил Владлен Сергеевич. – А! Эта… медработник из клиники.
– Сколько раз ты с ней спал?
– Ни разу, – Владлен Сергеевич казался растерянным, – мы встречаемся, но она… мы просто встречаемся.
– Того хуже! – огорчился Уваров. – То есть у вас отношения? Можешь сказать, почему ты нас не информировал? Почему нарушил инструкцию?
– Я её, Павел Максимович, проверял! Вдруг подосланная? Такое часто бывает! Ей-богу, я проверял!
– Без тебя. Проверим без тебя. Если с ней всё в порядке, женишься. Избавишь нас от хлопот. А то устали следить за всеми твоими бабами!
Владлен Сергеевич попытался было возражать, но Уваров так на него посмотрел, что тот почел за лучшее отдаться в плен Гименею и снова заключить брак, чем перечить Бюро. «Хорошее дело браком не назовут!» – хотел было он выкрикнуть, но сдержался. В конце концов, думал он, молодая, смешливая и остроумная девчонка, с живым блеском в глазах, да и все остальное притягивало Владлена так, что недавние сны его были наполнены эротическими фантазиями. То, что потенциальная избранница могла отказать, ему в голову не приходило. Жизнь его так приучила, что женщины, однажды переспав с ним, непременно стремились за него замуж. То ли это свойство всякой женщины, размышлял Владлен Сергеевич, то ли кандидатки были излишне романтичны? На этот вопрос, возникавший иногда в голове, он находил очевидное, на его взгляд, объяснение – прекрасная физическая форма в сочетании с материальной состоятельностью делали его уникальным и потому неотразимым.
«А что? – думал Владлен Сергеевич, возвращаясь к пересчету купюр. – Пора завязывать, хватит прыгать из одной постели в другую! Пора уж остепениться – обрасти домом, уютом, стабильностью, наконец! Если что не так, то, в конце концов, разводы никто ещё не отменял».
Выйдя из Хранилища, они попрощались в холле. Владлен Сергеевич передал Уварову кейс, они пожали друг другу руки, и гости вышли на залитое солнцем крыльцо.
– Без охраны? – кивнув на кейс, спросил Клим Андреевич.
– Меньше людей – меньше внимания. Да и «Майбах» бронирован. И вот что, Клим, – Павел Максимович ухмыльнулся, – Владлен – ты же понимаешь, я про девку‐то не забыл, – так вот, он на этой девке собирается жениться. Прикинь? Я сказал ему обождать, пока мы её проверяем. Так что дай парням задание, пусть покопают… Всё‐таки лето в городе не для меня!
Последняя фраза относилась к обволакивающей жаре, которая, несмотря на вечерний час, липла к лицу и словно у горячечного больного заливала щеки и лоб нездоровым румянцем, выступала испариной и превращала тело в вязкий парафин.
Клим Андреевич протер очки, потом вытер носовым платком лоб и, подумав, расстегнул ворот на рубашке.
– Моя помощь не нужна? В смысле нашего дела, – уточнил он, – если что, дай знать. Времени не так много.
Павел Максимович кивнул и осторожно спустился с крыльца. Поджидавший у машины водитель попытался было взять кейс из рук Уварова, но тот отмахнулся, положил деньги на заднее сиденье и сам примостился рядом. Когда черный Майбах тронулся и подъехал к молодому охраннику, Павел Максимович ворчливо заметил:
– Никита, мне болтуны не нужны.
Водитель, бросив взгляд на охранника, с которым перемолвился двумя словами при въезде, поспешно сказал:
– Больше не повторится, Павел Максимович!
Снегирёв, сидя за рулем «Теслы», проводил взглядом удаляющийся «Майбах».
Ну что ж, игра началась! Причём по-крупному. Так он ещё не играл. Будет ли выигрыш, стоит ли риск того, что он поставил на карту? Деньги – пустое! Да, пустое! С другой стороны, что такого он поставил на карту, чем он рискует, если уж так, по гамбургскому счету? Жизнью? Так года уже такие, что за правое дело и помереть весело. Правое? Какое такое правое дело? Ради внука, за его душу? Венька, который его и так в грош не ставит? Который смотрит на деда как на несуразного, милого, родного старичка, зомбированного «ящиком», в дополнениеи ко всему ещё и в сильном «неадеквате». Ради дочери с сыном? Они давно уже во «внутренней эмиграции». Ради них? Не знаю… Вот Паша знает, ради чего, но не говорит. Он вообще воин по натуре. Дай ему знамя, и ему этого будет достаточно! Нет, не знамя – хоругвь! Чтобы лик Спасителя или Сергия Радонежского! Чтоб сеча, удаль, смерть и… «упоение в бою и бездны мрачной на краю». И, главное дело, ему этого достаточно! За Родину, за веру, за землю русскую! Мне нет, мне бы чего попроще, поприземленнее! Эх, была бы Даша жива, она бы подсказала. Или просто уложила мою голову к себе на колени, гладила, перебирала волосы, молчала, а нужные слова и ясные ответы пришли бы сами, открылись бы среди ночи, среди тишины и покоя, под морозными звездами, среди снеговых шапок, чтобы треск в печи и чтоб искры от пламени отражались в заиндевевших окнах. Даша… Ты видишь, я один. Я чужой среди детей наших. Что делать, Даша?
Снегирёв отпустил педаль, машина бесшумно покатилась по разогретому асфальту. Длинные от закатного солнца тени легли на дорогу. Душный и безрадостный вечер накатывал на город.
«Все будет хорошо, все будет!» – убеждал себя Клим Андреевич, думая о начатом деле. Все продумано и просчитано, кроме этой нежданной девицы из медицинской клиники. Она не мелочь – очень близко подошла к нашему человеку. Да и мелочей тоже не должно быть. Пусть девица и ни при чём, пусть она деталь, незначительная мелочь, но в таком деле любая мелочь может всё испортить.
«Тесла» миновала стоящих на выезде охранников. Один из них – помоложе – помахал ему рукой и осклабился.
Осклабился? Охранник, спроси его, ты чего осклабился, даже не поймёт, о нём ли речь. Не поймет, уточнит у собеседника. Ему объяснят, что коннотация слова «осклабился» – широкая улыбка – имеет негативный и даже уничижительный оттенок. Он задумается, с чего бы это? Ведь улыбнулся старику в «Тесле» просто так – симпатичный такой старикан. Только скучный и печальный. Вот и улыбнулся. Почему остальным кажется, что он осклабился? Пожмет плечами и забудет. Охранника звали Чеботарёв, и шел ему уже двадцать шестой год.
