Станислав Борисович Малозёмов
Откуда я иду, или Сны в Красном городе
9. глава девятая
В церковь Сухарев пришел с чертями в голове. Они били изнутри кулаками и копытами по всему черепу, бодали нервы мозга рожками и выдували из Витиного рта адский смрад.
– Ты как служить собираешься? – глянул на него грустно протодиакон Савелий. – Ты вонью водочной аромат ладана глушишь. Да и качает тебя. Грохнешься об иконостас – все образа святые слетят на пол. Хорошо прихожан после праздника нет, считай. А то позор же!
– Коньяк я пил ночью. Не водку. А вонь такая же. Странно, – Сухарев уже переоделся в священника и смотрелся глупо в рясе, с крестом наперстным, епитрахилью и опухшим лицом с красными глазами над всем этим священным облачением.
– Иди, отдохни сегодня, – отец Савелий кивнул на икону Богородицы.– Не гневи пресвятую Марию. Да и сына ея. Я вот тоже у тебя праздновал, а какая разница меж нами!
– Хэ! – сказал отец Илия. – Я-то грешил почти всю ночь знаешь с кем. До полудня. И пил попутно. Кто выдержит? Хорошо. Не служба мне в таком облике. Господь, может, и простит. Но пойду, действительно. В порядок тело с душой верну. Завтра с утра – я на работе. Морозову не говори только, хорошо?
– А отец Автандил послезавтра вернётся. Не скажу. Да ты сам к тому дню уже нормальный будешь. Ступай с Богом, – отец Савелий шагнул назад. Очень уж сильно несло от иерея перегаром.
Отец Илия тяжелой поступью, запинаясь и покачиваясь, ушел в ризницу и переоделся в Виктора Сухарева.
– Где же Лариска живёт? – он закрыл за собой притвор, вышел на паперть и глотнул сразу кубометр зимнего колючего воздуха. – А! Есть же записка её. В кошельке, по-моему.
На фантике от конфеты «Грильяж в шоколаде» с обратной стороны была почти не читаемая запись. Сухарев вышел на свет и под наклоном фантика надпись расшифровал: Ул. Горняков, двенадцать, кв. семь.
– Всякий, делающий грех, есть раб греха, – Сухарев сжал голову, в которой не переставали беситься черти. – Это в Новом Завете упомянуто. В Евангелие от Иоанна. Ну, а раб, он и есть раб. Любую волю обязан выполнять. Сейчас имеем волю Греха. Выполняем, пропади оно всё пропадом! Лариска мучилась почти так же. Она сняла все цацки, гуляла нетвёрдо по квартире без пудры на лице, с бигудями на блестящем волосе и в линялом полосатом банном халате. И всё равно оставалась красивой. Крайне редкая, способность была у Ларисы – не терять шарма при любом безобразии туловища.
– У меня наливка есть вишнёвая, – она достала из кухонного шкафа красивую бутылку и два стакана. – Сладкая. И всего двадцать градусов в ней. Надо успокоить организмы. А то ведь пахали как трактора в посевную. Без остановки. Даже пили, не отрываясь от сладкой нашей мороки.
Выпили по два стакана. Посидели.
– Ну? – спросила Лариска.
– Давай на озеро двинем, – предложил Сухарев. – У тебя санки есть?
Она принесла из кладовки санки с длинной джутовой верёвкой. Оделась. Выпили ещё по сто граммов и побрели на озеро. Сухарев таскал санки с Лариской как владимирский тяжеловоз, не быстро, но упорно с криками «ух, ты!», падениями и лёгким матерком, который сам просился наружу в виде неслышного подруге шепота. Через час бега по окружности озера Сухареву стало легко, радостно и он остановился.
– Теперь ты впрягайся, – протянул он Ларисе поводья. – Вишь ты – как омолаживает физкультура.
– Я помру – тягать такого быка, – улыбнулась девушка. – Слушай, а ты вот поматросить-то меня поматросил. А бросишь когда? Не сегодня?
– С чего бы я тебя бросал? – Сухарев с трудом втиснулся в санки с высокими алюминиевыми ограждениями сверху. – Жена, похоже, вообще не приедет. Говорил с ней три дня тому… Она в обкоме профсоюзов небольшой начальник с большой зарплатой. А Челяба – город! Театры, концерты народных артистов. Утёсов пару раз в год приезжает. Кызылдала у нас что? Дыра. На карте не видно. С лупой надо искать. Она сказала. И так сказала, что понял я – будет она ждать, когда меня в тот храм, главный на Урале, обратно позовут. А меня не позовут.
– Ты же сказал, что тебя временно сюда послали. В наказание. На пару лет.
– Самое постоянное – именно то, что считается временным, – засмеялся Виктор. – Кому я в том храме нужен? Они уже туда своих давно притащили. Друзей, родственников. А мне и здесь хорошо. Ты вот есть.
– Наташка из библиотеки, – хмыкнула Лариса.
– Культурный городок у нас. Вся особо ценная информация у всех в ушах, – Сухарев растёр на лице снег.– По радио, что ли передают каждый день в «последних известиях»? Наташка – это с голодухи. Я из Челябы скоро, считай, год как выехал. А жена там. Здесь отец Автандил и священная братия. Диаконы, певчие, клирики, два иерея кроме меня и протодиакон Савелий. А ты не от голодухи у меня. Голод Натаха маленько устранила. Ты – души моей просьба желанная. Нравишься ты мне. С первого взгляда.
– Что с первого взгляда? Любовь? – Лариса с трудом потянула сани.
– Не… Любовь дело наживное, – крикнул Сухарев. – С первого взгляда любовь только идиотам грезится. А я умный. Будет любовь, ну, и слава Богу. Дурить-то тебя да и себя зачем? Но одно скажу. Хочу, чтобы ты была со мной долго. Ты красивая и не дура. Не шалава, нутром чую, хоть и легла под меня с разбегу. С первой встречи.
– Так понравился ты же мне не вчера, – Лариса почти побежала. – Давно. Я тебя видела часто. И в церкви была не раз. Втихаря. Хочу в Бога верить, но никак не получается. Не понимаю чего-то, наверное. В комитете комсомола рудника про то, что я в церковь ходила, не знает никто. Уже выгнали бы. Рудоуправление рядом с гостиницей, Витя. Ты мимо моего окна ходишь каждый день. Давай сегодня у меня останемся. Ужин сделаю – вилку откусишь. И торт. А? Только без градусов всё пьём. Компот. Лимонада дома пять бутылок.
– Пойдёт! – снова крикнул Сухарев.– Вези меня, инвалида первой группы, домой. Лечить инвалидность.
Обоим стало так смешно, что Лариса не смогла сани тянуть, а Виктор от хохота выпал в тонкий слой снега надо льдом. И вечер, и ночь проскочили, как скорый поезд мимо маленькой станции, где нет остановки. Проснулись Витя с Ларисой в хорошем настроении, поцеловались, умылись, потом она села пудриться и краситься, а Сухарев допил компот и как-то сумел присесть рядом на крышку трюмо.
– А у тебя сейчас есть кто?
– Есть, – Лариса чиркнула щёточкой с тушью по реснице. – Он электрик из нашего управления. Сибиряк. Я-то из Златоуста. От Челябинска не далеко. Работала инструктором в горкоме комсомола. Один из секретарей стал ко мне клеиться. Противный, глупый, лысый и наглый. И рожа в прыщах. Тридцать шесть лет ему. Не подросток созревающий. А мне двадцать пять. Тоже не девочка, вроде. Ну, я полгода выдержала, а потом даже не рассчиталась и сбежала в Зарайск. Там в горкоме мест не было. Зав. орготделом позвонил сюда, в рудоуправление. И вот я уже два года тут в комитете отвечаю за работу с несоюзной молодёжью. Агитирую её в комсомол вступить.
А Серёга Перегудов, электрик, По пьянке морду набил начальнику СМУ, где работал. Это, по-моему, в Омске. Ну, его милиция за горло и прихватила. Заявление начальник написал. Мужик, блин. Ну, ответил бы. Или просто уволил. Неделю таскали парня на допросы и следователь обещал посадить его на год или два… Не помню. Серёга и сбежал ночью пока под стражу не взяли. Кто- то подсказал ему конкретно про Кызалдалу. А здесь сам вздумал в комсомол вступить. Ему двадцать три года. Пришел, меня увидел и начал ухаживать. Месяцев пять обхаживал. Ну, и… У меня тоже долго никого не было.
Да он тебя сам найдёт. Про нас с тобой тут уже все знают, кому надо. Я девчонка – сам видишь какая. Фигуристая, смазливая. Финтифлюшка с виду. Ты – вообще! Мужик – красавец. Священник! Да все про нас знают уже. Два дня – и народная известность! И Серёга, если не успел, то завтра уже в курсе будет. Он бешеный вообще. Шальной. Так что…
– Да ладно.– Сказал Сухарев серьёзно. – Отстоим. Если ты сама выбираешь меня, конечно.
– Да. Выбираю тебя, – Лариса опустила не докрашенные ресницы.
– Тогда точно отстоим! – Улыбнулся Виктор. – Пошли работать. Пора.
В церкви шумно было. Два прихожанина всего ходили от иконы к иконе. Кричали дьяки, подьячие, иереи и сам протодиакон Савелий. Они бегали по залу, забегали даже в комнату, назначенную для поминовения душ, в иной мир отбывших, почему-то даже к святому престолу их носило. Физиономии были у них злые и растерянные.
– Вот же нелюди! Нечистая сила! – хрипел от долгого крика дьяк Фрол.
– Чего стряслось-то? – тоже закричал Виктор. Он шел переодеваться, но суета нервная его остановила.
– Икону украли! – подбежал к нему отец Савелий. – Деревянную. Лик святого великомученика Пантелеймона. На золотом фоне роспись. Золото настоящее. Редкая икона. Восемнадцатый век. Там один оклад из серебра стоит тысяч десять на черном рынке. Я её из Воронежа привёз. Моя личная. От деда осталась. Ну, как украли, как? Она висела вон там. Почти три метра от пола.
– Когда кто её видел в последний раз? Кто обнаружил, что украли? Кого запомнили из прихожан утренних? – Виктор не стал переодеваться. – В милицию заявлять – пустое дело. Не будут они нам помогать. Знаю.
– Утром, часов в восемь, было чуть больше десятка людей. – Вспомнил дьяк Фрол. – Я освятил хлеб. Тётка немолодая испекла и принесла. Кто-то дома хворает у них. Что видел попутно? А! Заходили мужик с женщиной. Лет по тридцать им. А вот одеты они были странно. Он в полном рыбацком обмундировании. Сапоги болотные, штаны и куртка брезентовые. И шляпа тоже на нём непромокаемая. Она в спортивном костюме под тулупом, в сапогах резиновых и при такой же шляпе. У мужика в руке две длинных удочки.
– Сейчас зима, бляха! Прости, господи за слово неверное, – поднял Витя палец над головой. – Какие могут быть длинные удилища? Сейчас мормышки нужны. Двадцать сантиметров, а то и короче. Ну, дальше что?
– Тр-р-р! – хлопнул в ладоши отец Савелий. – С удочками? В храм? Кто пустил?
– Да все при делах были. Не обратили внимания, – смутился иерей Тихон.
– Удилищем он икону и снял, – сказал Сухарев. – И спрячут они святого Пантелеймона на озере. Никому в голову не придет там искать. Подождите. Найдём сегодня. Продать её можно только в Зарайске. Скупщикам. Но в Зарайск сегодня не повезут. Побоятся. Мы можем на дороге все машины проверять и автобусы. С милицией. Ну, это они так подумают. Потому вещь должна отлежаться. Дня три хотя бы. Чтобы накал наш притух. Поэтому искать надо сейчас. Вы будьте в храме, а я возьму ребят надёжных, да прошерстим камыши и снег возле берега.
Он побежал на рудник, нашел Жору Цыбарева и всё рассказал.
– Сейчас возьму три мотоцикла и парней шустрых. Подожди, – Жора смачно выматерил воров и убежал. Через полчаса шестеро крепких ребят вместе с Виктором разъехались вокруг озера, которое сто лет плескалось возле старой деревни. Рядом с городом почти.
– В прорубь вряд ли сунут. Надо футляр непромокаемый. А эту штуку у нас найти – проблема. Значит лучше всего смотреть следы на снегу, какие к берегу идут, – подумал вслух Сухарев и крикнул на другую сторону озера. Там трое катались на мотоциклах рядом с берегом. – Эй, мужики, с коней слезайте. Пешком аккуратно ходите. Ищите следы в сторону берега.
Бродили часа полтора. Большое озеро. Снега – до колена. Быстро и не пойдёшь. И тут Жора Цыбарев ещё раз крепко матюгнулся и закричал.
– Сюда все! Тут она!
Мотоциклетные моторы пугнули тишину и серых уток, привычно в тиши расслабившихся на поверхности мелкой полыньи. Метрах в трёх от берега в снегу торчала обломленная камышина. Низкая, до колена. Лохматый кончик выглядывал из сугроба. Под стеблем, плотно завёрнутая в три слоя брезента, лежала вдавленная и присыпанная снегом икона. Сухая, чистая.
– А по-другому они бы и не стали ховать стыренное, – улыбнулся Сухарев. – По квартирам милиция за день бы город обошла. А искать боящуюся сырости вещь на озере в снегу милиция могла не додуматься.
– А ты как допёр? – удивился Жора. – Вот мозги у тебя, Витя! Тебе надо в ЦК КПСС работать. Через год и коммунизм бы построили.
– Блин, вот сны свои странные я смотрю и слушаю не напрасно, – Сухарев молчал и гладил икону. – Что-то таинственное они добавляют разуму. Вот, правда, как я сообразил? И ведь не размышлял, не прикидывал, не путался. Сразу в башку приплыло нужное. Как? Кто помогает? Ну, не сын Божий. Точно. Лично мне он ещё ничем не помог. Только проблем навешал как игрушек на ёлку.
А сны не только о правде и лжи рассказывают. Что-то попутно и незаметно нечеловеческое в разум толкают. Чутьё. Предвидение, что ли? Я вот и сейчас нутром чую, что на сегодня это приключение – не последнее. И что жена не приедет – знаю точно. И Лариску внутренним взором видел до того, как она на Новый год пришла. И понимал, что это моя женщина. Как?
А вечером сидела в голове мысль такая, что протоиерей Автандил останется в Ставрополе. Снова его заберут. Простят. А я буду вместо него здесь настоятелем. Но не Божий это промысел. Не его подсказки. Не было никогда такого. А служу я Господу уж больше десятка лет. Но кто теперь повелитель, учитель и наставник? Из какого мира, если не из Божьего? От сатаны вряд ли. Зачем ему меня правде учить? Это дух разума из другой вселенной. Чувствую. Только почему меня выбрали? Я же простой как воробей. На тысячи других похожий. Странно это всё…
– Что, погнали? – крикнул Георгий.
– Прыгайте по сёдлам, – сказал парень из управления. – Обед скоро. Живот подсказывает.
Какая радость носилась по храму вокруг воздвигнутой на место иконы. Все священнослужители молились Пантелеймону с колен. Песни пели церковные, благочестивые псалмы читали. И смеялись весело, искренне. Как дети. Сухарев переоделся, аккуратно разместил наперсный крест на середине рясы да епитрахиль надел красивую, голубую с позолоченными крестами. Поговорил о нуждах насущных с двумя пожилыми прихожанами. Их дети сюда привезли. А места им в Кызылдале не нашлось. Было мужу и жене пятьдесят, не больше. Можно работать. Но для этого города они казались стариками и деться им было некуда. Отец Илия дал им несколько хороших советов, успокоил, предложил пойти на главпочтамт. Там почтальонов не хватало. Точно знал. И только пожилая пара успела сказать ему спасибо, как с шумом распахнулся притвор и кто-то втолкнул в зал Ларису. Она выглядела растрёпанной и под носом засохла струйка крови. Пальто расстёгнуто, платок развязался и на сапоге каблук скосило. Сорвало с гвоздиков.
– Ты где, сука?! Иди сюда, поп хренов! Я, падла, из тебя распятие сделаю прямо на стене! – орал пьяно высокий жилистый парень. В левой руке он держал воротник Ларискиного пальто, а в правой нож. Сзади маячили еще две фигуры. На просвет лица не просматривались, но стояли они крепко, кашляли, уперев руки в бёдра.
Отец Илия передал прихожан протодиакону и они пошли молиться. А сам подошел к Ларисе и мгновенно оторвал её от руки парня.
– Ты Сергей? – спросил он тихо. – Девушку бить – не мужское дело. Срам один. Вы тут не разоряйтесь. Тут храм и дух Господний.
– Хрен бы я клал на дух и на храм твой долбанный. Иди сюда, сучара! Я из тебя повидло давить буду, – рычал Серёга. Двое других молчали и переминались с ноги на ногу.
– Э! Не здесь, – улыбнулся иерей Илия. – Я переоденусь и прямо сейчас выйду. Быстро. Ждите на крыльце. Идём, Лариска.
Он провел её мимо амвона в ризницу, снял рясу и подрясник, крест, уложил на сундук епитрахиль, накинул свитер, брюки и ботинки.
– Вон новый завет. Почитай пока. Я скоро, – он показал Ларисе, где книга лежит.
– Они тебя убьют, – прошептала Лариса и закрыла руками лицо.
– Ну, так ты ж похоронишь с почестями? Оркестр чтоб был. Плакальщицы.
Сухарев вышел на паперть.
– Отойдем за угол? – предложил он парням, от которых несло свежей водкой. – А то зачем меня при людях убивать? Они бояться будут. Пошли за угол.
Серёга первый шагнул к Виктору и махнул ножом. Сухарев тяжелой рукой поймал его челюсть правым крюком. Серёга рухнул сразу и затих. Сухарев подобрал нож и швырнул его в маленький садик за церковью. Невысокие деревца до половины роста засыпало снегом и нож провалился в него без следа.
Одним прыжком Витя долетел до второго драчуна, крепкого коренастого паренька с фиксой. Тот размахнулся, но наткнулся на короткий апперкот и улетел, сгибая деревца, в сугроб. Изо рта у него брызнула кровь. Парень был тяжелый, поэтому пробил снег телом до земли. И исчез из вида. Третий сначала тоже шагнул к Сухареву, но потом резко развернулся и, не смотря на скользкую дорожку, очень быстро убежал.
Сухарев поднял голову Серёги, потер ему лицо снегом и ладошкой похлопал по щекам. Он открыл мутные глаза и пытался сообразить, где лежит и зачем. Через минуту понял.
– Это я в церкви поп, как ты выразился, – потрепал его за шею Сухарев. – А без рясы на улице я Витя Сухарев. Забирай своего напарника и пошли нахрен отсюда. Тут всё же церковь. Не пивнуха. А ещё раз к Ларисе ближе ста метров подойдешь и она мне скажет, я тебя вырублю, увезу в степь и там закопаю. Никто не найдёт. Никогда. Веришь мне?
Серёга моргнул и выдавил хрипло.
– Хорош, братан. Я догнал. Всё. Не трогай больше. Лариска мне так… Найду другую. Тут их…
– Ну, ведь умный же парень! – усмехнулся Сухарев. – Быть тебе главным электриком комбината. Доставай второго героя.
Серёга на слабых ногах пошел в скверик, выкопал товарища и они, оглядываясь, пошли заливать горе в пятую пивную напротив редакции газеты «Новь Кызылдалы».
– Ну?! – вскрикнула Лариса, разглядывая Виктора. Искала следы драки.
– Что такое? – Сухарев тоже внимательно посмотрел на свитер. Крови не было. – Да нормально всё. Поговорили. Они со мной согласились. Я их убедил.
– В чём? – удивилась Лариса.
– Ну, в том, что ты моя.
– Что-то быстро очень.
– Так простой же вопрос. Ты ведь моя?
– Да.
– Ну, и Сергей так считает, – Виктор засмеялся. – Теперь. Он раньше-то об этом не думал. А вместе подумали и он согласился.
– Темнишь ты, Сухарев, – Лариса давно привела себя в порядок и снова прекрасно выглядела.
– Ладно. Переоденусь и пойду работать. Мне ещё службу вечернюю вести. Сейчас надо с дьяками поговорить и с певчими. Они скоро распеваться будут, – Виктор снова разделся и одну за другой стал аккуратно надевать одежды из облачения священника. – Ты домой иди. Ко мне. Вот ключ. Ужин приготовь. Сергея не бойся. Мы с ним договорились, что он ближе ста метров к тебе не подойдет. Но если вдруг забудет – ты мне скажи.
Лариса ушла. Сухарев часа два занимался делами церковными. Потом шумно пришел Жора Цыбарев. Он тащил за собой мужичка, маленького, в старом полушубке и трёпанной ушанке из искусственного меха.
– Поймали вора-то, – сказал Жора гордо и вытолкнул мужичка ближе к священнику. – Их обоих знают ребята с лесопилки, которая напротив церкви. Утром они их с подружкой видели. А днём в пивной мне рассказали. Ты, говорят, в церковь ходишь. Так скажи, что сегодня Колька Шелест, наш бывший рабочий, с удочками какого-то лешего к вам заходили. И потом быстро выбежали и чухнули к озеру. Ну, а где Колька после нас работает и где живёт – они знают. И мне сказали. Мы с парнями туда съездили и вот тебе, на тебе!
– Ну? – спросил мужичка Виктор. – Зачем? Это же Божье место. Здесь дух его. А ты согрешил недостойно. Алчный? Деньги любишь? Так кара Божья нашла бы тебя. И деньги не помогли бы. Господь постарался бы тебе такое испытание подкинуть, что надорваться ты мог, его отодвигая. И помер бы в муках, нехристь.
– Почему это? Крещёный я, – Коля высморкался в старый нестиранный платок. – У меня и без кары Божьей жуть, а не жизнь. Терять мне нечего.
– Ну, так прямо и нечего? – Илия взял его за руку. – А саму жизнь? Она ведь богом тебе дарована. А ты…
– Я вор по природе. Говорят, что это болезнь психическая. Где работаю – там ворую. Не работаю – ворую, где подвернётся. Карманы не чищу, сумки не подрезаю. Беру по-крупному. Продаю, пропиваю, опять ворую. Но поймали в первый раз. Не сидел. Даже в милиции не был. Нет, был, вру. Сам к ним пришел. Замучился, говорю, чужое тырить. Позавчера, говорю, самосвал угнал с карьера. Продал в Зарайске каким-то там. Не знаю. Они меня выгнали. Сказали, чтобы проспался. Фактов не было. Никто не заявлял.
Деньги пропил частично, остальные послал родителям на родину. Я из Ростова сбежал. После истории в Новокузнецке я понял, что ошибку сделал. И уехал в Ростов. Дядька у меня там родной. Пошустрил там пару месяцев всего. Угонял машины в основном. Через двух дядькиных друзей по дешевке продавал их на всякие стройки. Там тоже одни воры начальниками работали. Покупали дешевле, но без вопросов. А деньги я по почте так же рассылал инвалидам войны. В горисполкоме отдел был специальный. Там имелись списки инвалидов. Я сказал что получил премию большую за своё рационализаторство и хочу послать их двум своим родственникам -калекам. Но чтобы они не знали от кого деньги. Стесняюсь, мол. Мне поверили и я под шумок адресов сорок переписал. Отправил. Но потом чуть не поймали меня там. Я со стройки угнал грузовик. Три тонны кирпича. Толкнул шабашникам. А машину у них оставил. Ну, прораб в милицию позвонил. Сказал, что чужая машина мешает им. Ключей нет, а шофёр сбежал. И меня описали. Все приметы дали точно. Гляжу, в городе рисунки моей морды висят на столбах и заборах. Ну, я и уехал из Ростова. Сперва в Свердловск, потом в Зарайск, а там своих воров полно. Ну, я тогда к вам и подался.
– Крещёный, значит, – сказал Иерей Илия. – А покаяться, исповедоваться хочешь? Грехи господь отпустит через меня. Но потом мы с тобой дня два- три повстречаемся, поговорим. Может, и смогу с Божьей помощью тебе излечиться от клептомании. Так твою болезнь зовут. У меня в Зарайске и врачи знакомые как раз по этой части есть. Думай.
– Так думал уже. Не раз. На исповедь согласен. И к врачам пойти не против. Умаялся я воровством. Может, у меня совесть есть, коли мучаюсь?
– Может, – кивнул отец Илия. – На исповедь приходи завтра в три часа дня. Только всё расскажешь. А что утаишь – грех не отпустит Господь.
– Всё как на духу, – мужик стукнул себя в грудь. – Это в милиции опасно всё выкладывать. А то можно лишний год срока себе накрутить. Но церковь за решетку не закрывает. Всё расскажу.
– Тогда иди, – отец Илия перекрестил Николая Шелеста и проводил их с Георгием до паперти. Пока они спускались по лестнице, подъехал на скорости милицейский ГаЗик. Вышли лейтенант и два сержанта.
– Вы кто? – спросил лейтенант. – Здравствуйте.
– Священник, – отец Илия чуть заметно поклонился. – Что вас привело в обитель нашу?
– Соседи ваши, жильцы вон того дома, тринадцатого по улице Октябрьской, из окон видели драку перед этим сквериком. Говорят, били трое хулиганов церковного служителя. Было дело? И если да, то за что и кто драться приходил?
– Да миловал Господь! – отец Илия сложил ладони на крест. – Приходили трое. Да. Один из них был недоволен тем, что звонарь наш рано звонить начинает и колокола его будят. А он не высыпается. Живёт там, в посёлке. В своём доме. Далеко вроде от колоколов. Из тринадцатого дома, который напротив, вам не жаловались?
– Нет, – удивился лейтенант. – Вот они-то вровень с колоколами. Четвертый этаж, с которого драку видели. Оглохнуть должны вообще. А ничего. Ни слова.
– Так драки не было, гражданин лейтенант. Я лично с ними разговаривал. Пять минут. Сказал, что мы колокол приглушим. Смолой края обмажем. И будет тише. А на мне, смотрите, всё целое и ни царапины. Если бы трое били, то представьте, как бы я выглядел.
Лейтенант козырнул, извинился за беспокойство и машина уехала. Отслужил вечерню иерей Илия, поговорил с дьяками про заботы завтрашние, переоделся и пошел домой. Конфет «А ну-ка отними» купил полкило, пряников и виноградного сока двухлитровую банку. Лариса сжарила бифштексы, хотя мяса у Виктора не было, да блинов напекла. Съели блины, запили их катыком, которого в доме тоже не имелось. Поужинали они с Ларисой очень хорошо.
– Слушай, Лара, ты мне расскажешь про себя? Откуда, что и как? Что за жизнь была до нашей встречи? Я, блин, даже фамилии твоей не знаю.
– Так фамилию сегодня могу сказать. Шереметьева я. Говорят – предки знатными людьми были. Но я про них не знаю, да и знать не хочу. Мне не нравятся графья-князья. Не знаю почему. Вроде не пролетариат я. А не нравится. Простым человеком быть веселее. Не надо всякие их премудрые условности соблюдать и гордиться не собой лично, а своим названием. Бр-р-р. А про жизнь долго рассказывать. Постепенно доложу всё. И ты про свою расскажешь. Идём спать. Завтра вставать рано. У меня сбор перед приёмом в комсомол на третьем руднике.
– Во! Пора. Десять часов уже. Мне, чувствую, интересный сон должен присниться. – И Виктор пошел в душ.
Так ведь не удалось выспаться. Да, честно, вообще поспать выпала пара часиков, не больше. И сон из другой вселенной Виктор пропустил. Ну, кому не понятно – почему, с того и спроса нет.
