Спиманк
Человек, разговаривающий с Богом
Фрагмент 12. Пифагоровы штаны
Объяснить ничего нельзя. Всегда найдётся контраргумент и Пифагоровы штаны окажутся с дыркой, параллельные прямые сойдутся, разойдутся, а если Родина прикажет, то и в узел завяжутся.
Может поэтому мудрые люди не утруждают себя разговорами, не оскорбляют других беседой. К чему? Потенциальный собеседник знает то, что ты говоришь, значит ты утомляешь его или считаешь, что он невежественный глупец, навязывая ему свою "мудрость".
Вот так встретятся два мудреца, помолчат и разойдутся.
Я ещё не дошёл до этой стадии. С людьми почти не разговариваю, а сам с собой непрерывно, правда не вслух пока.
– О чём, братан?
– Обо всём.
Разговоры формата " сам с собой" это, собственно, не только с собой непосредственно, это мысли в голове, все мысли. Даже если ты говоришь с водителем,с товарищем, не важно с кем, ловишь себя на мысли, что ты разговариваешь с зеркалом. Задавая вопрос, слушая ответ, ты в те же самые секунды пять раз сам себе на него ответишь, не согласишься, опровергнешь и дашь правильный. Тебя интересует не суть беседы, а исключительно как эти ответы коррелируют с твоими собственными. Да и был ли тот шофёр вообще, разевал ли он рот или молча смотрел на дорогу? Тебе по-барабану, причём давно. А может и не было важно никогда. И ничего. Никогда и ничего.
Все эти люди… Живьём, по телефону, в голове… Ты уверен? Я ни в чём не уверен, даже в банке сгущёнки. Все эти разговоры с самим собой, автономное погружение в мысли.. Есть ли они мысли? Дурость одна. Или не одна. Или одна бесконечноя дурость. Незамысловатая автономка.
С собой ли ты разговариваешь? А с кем?
Объяснить ничего нельзя. Оправдать можно. Всё и всегда. Перед самим собой.
А лучше завалиться с коньячком в мягкое, уютное кресло, включить Стравинского и … Тишина. Музыка суть тишина, покой.
100!
Ещё 100.
Погружение нормальное. Вокруг только рыбы, а они неразговорчивые. Особенно одна, самая красивая, она однажды сказала, как её зовут, но это секрет! Интересно, как среди неразговорчивых рыб может быть "особенно одна"?
– Повтори!
– Как среди неразговорчивых рыб может быть " особенно одна "?
– Клоун, коньяка повтори!
А коньяк я вылью в аквариум, пейте рыбы за мой День Рождения!
Фрагмент 13. Сны
Ты просыпаешься. Зачем? Опять снились бывшие люди. Даже во сне ты понимаешь, что они мертвы, давно и может окончательно мёртвые. Что ты там видел, слышал, говорил – сон ускользает, плавно и быстро, бесповоротно, навсегда. Закрыть глаза, вернуться… Можно, но уже не туда.
Заварить чайку, согреться. Прислушаться.
В квартире тишина и непокой. Молчат двери, стены, картины и кресла, заморские сувениры. И только часы тик, тик, тик…
За окном молчат деревья. Вот та берёзовая липа, поодаль от других, молча кричит от одиночества, от счастья, что она одна, ей хорошо! Ветер сдует раскрывшиеся серёжки и полетят по свету, молча вопя от восторга, будущие молчуны.
Почему молчат? Да просто тебе наплевать, что они говорят, что они говорят "про себя" про тебя. Ты сам себе и лор и лорд. Хочешь – слышишь, хочешь – говоришь. Рисуешь сны и реальность, наполненную живыми людьми, может быть не окончательно.
Фрагмент 14. Синоптики
Давненько не было снега. Старожилы такого не припомнят! Все жилы вытянули, ил сторожат, они его жуют для памяти.
Синоптики, старожиловы кореша, говорят, долго ещё не будет – июль! Врут, наверное.
Есть такая забавная, увлекательная игра – не врать. Изрядно отравляет жизнь и тому, кто не врёт, и тем кому говорят только правду. Попробуйте как-нибудь, распотешьтесь. Особенно доставляет, если играть коллективно.
Представьте, что будет, если все вдруг самообнажатся, изольют, так сказать, посильно. Вот смрад то подымется! Не ладан исповедального очищения, а такая вонь, что дыхание колом в горле застрянет. Всё станет настолько кристально прозрачным, что от этой чистоты всё потемнеет. И спадёт пелена, а вместо неё глаза нальются кровью и понесётся! Самообнажение превратится в поножовщину.
Правдивость, искренность…
Сидит восьмидесятилетний старик со светло-голубыми, васильковыми, выцветшими от старости глазами, положив руки на колени, улыбается тихо, добро. И искренне страдает. Молча.
И ничем ему не помочь. Деньги, лекарства – не нужно, он не бедный. И забор чинить, стереотипно, ни к чему, нет у него забора, в квартире живёт. Не требуется и участия, доброго слова. Не надо ему ничего от вас!
Сына бы увидеть. А сын не приедет. Или приедет, что ещё хуже, потому что свалит, не со зла, не от равнодушия, не от того что мудак ( он,в общем то, хороший человек),дела,жизнь. И опять ждать. Сидеть, сложив руки на колени и ждать.
Что это?
Правда.
Давайте будем хорошими, защитим, согреем стариков!
Жалко старика, да?
А он пятерых собственноручно привалил.
Неожиданно? А жизнь она не с вас началась.
И всем жалко дядьку, потом нет, потом опять жалко.
Куда пастух погонит, туда пойдут стада…
Правда.
Куда её загнать, на какую пуговицу застегнуть, на какую дырку ремешок затянуть.
А грудь всё шире, растем над собой! Воздуха бы хватануть, во всю мощь! Эх, развернись душа! Да пряжка на ремне не пускает. Передвинем! Не сдерживай порыв души, даже если это просто жирное брюхо не умещается в денежных знаках, трансформированных в узость мышления производителя покровов твоих стремлений и телес.
Вот и вся, правда.
Ещё добавить?
Да вы ж старика затопчите, со светлыми чувствами выполненного долга. С чувством глубокого удовлетворения.
А я плачу, когда вспоминаю его. Где-то в глубине души,так глубоко,что даже не чувствую.
На фронте он пятерых шлепнул.
Скорей бы зима. Тогда тоска размазывается по пасмурному небу, растворяется в долгой ночи. Становится бесконечной, естественной и не такой пронзительно болезненной.
Синоптики, скажите, что завтра хотя бы дождь. Соврите!