Соня Дивицкая
Советский пломбир
– Ах, ты сука! – вздрогнула Любовь Петровна и громко закричала: –Открывай, проститутка! Я знаю, Димок у тебя!
Ей не открыли. За дверью по-прежнему была тишина, как она ни прикладывала ухо, ей не удалось расслышать ни шагов, ни голоса.
И тут опять все всколыхнулось. В порыве огненном Любовь Петровна разбежалась и стукнулась плечом о дверь. Хотя и понимала, что ей не выбить прочную конструкцию из твердого металла с защитными блоками по периметру, которые ставила всему району маленькая фирма «Кубань-дверь».
От злости Любовь Петровна давила звонок и кричала на весь подъезд:
– Проститутка! Открывай! Обоих поубиваю! Курва старая! Любовников принимаешь!
Но после этого дверь тем более не открыли.
Любовь Петровна выбежала на улицу и звонко, с визгом, совсем не думая о конспирации, сказала пенсионерке:
– Захавались, сволочи!
– Тихо, – бабулька прикрылась газеткой. – Ждите здесь, а я поднимусь к себе и послушаю.
Ждите! Какое ждите? Любовь Петровна, в миру спокойная, ленивая женщина, уже выпустила из забытых недр своей казачьей души маленького разъяренного бычка. Отсутствие обратной связи ее взбесило. Она подбежала к балкону и стала швырять камнями в лоджию сорок пятой квартиры. Камень стукнул в стекло. Занавесочка на секунду отодвинулась и снова задернулась.
– Что, испугались?! – она закричала, не обращая внимания на редких прохожих. – Испугались Любу? Сейчас сынов позову! И малого вызову! И старшого!
На балконе второго этажа появилась дама с бигудями и вежливо попросила:
– Женщина, вы, пожалуйста, цельтесь точнее. Кидайте, пожалуйста, чуть выше, а то мы боимся за свои окна.
– Я не могу допрыгнуть! – Любовь Петровна пыхтела, запуская очередной камень.
– А вы на скамеечку поднимитесь, – посоветовала дама.
– Ага, – Любовь Петровна залезла на высокую узкую лавочку.
– Только не упадите. А то помнете нам клумбы. Я цветы каждый день поливаю.
– Хорошо, хорошо, – Любовь Петровна поднялась на цыпочки, замахнулась и разбила окошко в поганой сорок пятой квартире.
Она упала в клумбу, поправила смятые ирисы и закричала:
– Выпускай его! Шалава! Проститутка! Димок мой! И хата моя! И машина моя!
– Да что ж вы так нервничаете, – открылось окно на первом. – Вы мне внука разбудили. Да он и заезжал-то к ней нечасто. Разочка два в неделю. Да и недолго тут бывал…
Любовь Петровна снова кинулась в подъезд. Она достала из сумочки баллончик с черной краской для обуви. Она специально заготовила эту краску заранее, чтобы измазать дверь сорок пятой, как раньше на хуторе гулящим девкам мазали ворота дегтем, Любовь Петровна еще помнила традицию.
– Осторожнее, – в приоткрытую дверь прошептал агентка. – Не испачкайте нам стену.
– Я аккуратно. Ручку ей замалюю.
– Попробуем испугать его милицией, – придумала пенсионерка, вдохнула поглубже и завизжала: – Женщина! Чего вы хулиганите! Я сейчас милицию вызову!
– Вызывайте! – звонко отвечала Любовь Петровна, подмигивая своей агентке. – У меня мужа уворовали! Пусть милиция этой твари дверь ломает!
Любовь Петровна выкрасила дверь густым слоем, но ей по-прежнему не открывали. Она устала бегать по жаре, бить кулаки и кидаться камнями. Красная, потная, она присела на лестницу и позвонила мужу на сотовый.
– Дим, – она еще не отдышалась, – ты хлеб купил?
– Нет… – муж ответил. – Не купил.
– А где ты?
– На работе, – он сказал спокойным, невозмутимым тоном.
– На работе! – вскочила Любовь Петровна. – На работе!
Она завопила не в трубку, а на весь подъезд:
– И оставайся с ней! Малым скажу: ушел к страшномордой! Живи с доской! Корми ее дочку! А мы тебя в хату не пустим! Нам такой отец не нужен!
– Дайте ребенку поспать! – крикнула соседка с первого.
– И хата моя! И дача моя! – визжала Любовь Петровна. – И двушка моя! И однокомнатная моя! Ничего у меня не отсудишь! Все на меня записано!
– Молодец, женщина! – высунулась дама в бигудях.
Любовь Петровна охрипла и замолчала. Подняла свою сумку и повернула домой, прочь из поганого подъезда. Но тут в замке сорок пятой повернулся ключ. Звякнула цепочка, отъехал засов, и Кубань-дверь открылась.
Вышел Димок. Посмотрел на жену. Завивка у нее от беготни растрепалась, поникшие щеки горели, кофтенка и полные руки были испачканы черной краской, широкая юбка с резинкой, до смерти надоевшая, делала Любовь Петровну еще больше похожей на колобок. Зато глаза у нее были как в семнадцать лет на хуторе, когда она убегала с Димком на речку.
Любовь Петровна открыла сумку, свою большую коричневую сумку, которая еще на рынке не понравилась Димку, но Люба ее купила, потому что "немаркая"… Она достала прыгалки и зашипела:
– Щас задушу твою шалаву.
"Вот жизнь, – Димок подумал, – тает, как мороженое, только успевай облизывать". Он улыбнулся и спросил жену:
– Мать, ты шо тут цирк устроила?
– Что ж твоя курва не выходит? – Любовь Петровна размотала прыгалки. – Спугалась?
– Ты что меня позоришь? – Димок наступал. – А ну пошли домой!
– Пусти! – кричала Люба. – Пусти! Я убью твою проститутку!
Димок скрутил ее прыгалками и потащил к машине задней стороной двора, Любовь Петровна упиралась, как разъяренная телушка.
– Ты как меня нашла? – шипел Димок.
– А! – кричала Любовь Петровна. – Ты думал, Люба – дура! Ты думал, я тебя не поймаю?
