Соня Дивицкая
Советский пломбир
– Не стынь, Любовь Петровна, не стынь! Куда накладные задевала?
– Вон на ящиках, – она кивнула, не сбавляя оборотов. – Ты обедал, Славик?
– Не отвлекайтесь, Любовь Петровна. Не мечтайте за жратву!
– Ты б хоть обулся! – пыхтела Любовь Петровна. – Что ж ты в шлепках?
– Да ладно, – Славик протянул, как всегда, немножко в нос. – Да ладно. Быстрее буду бегать.
Он накинул на голые плечи телогрейку, взял накладные и пошел по стеллажам собирать заказ для маленького магазина «Кубань-ларек». А Любовь Петровна прыгала.
Она выходила на финиш, когда у нее зазвонил телефон. Любовь Петровна взглянула на входящий, отдышалась немножко и шепотом ответила:
– Да…
И еще раз погромче, с готовностью к присяге:
– Да!
И еще решительнее, со злостью:
– Да! Еду!
Смотала прыгалки – и бегом на проходную. Раньше она выходила через вертушку боком, но в тот тяжелый день спокойно проскочила по ширине.
У ворот комбината «Кубань-холод» она взяла такси и в машине позвонила, чтобы еще раз уточнить:
– Там он?
– Там, – ей сказали. – Там.
Оглядывая забитую дорогу, она прикинула, за сколько доберется из промзоны – от электростанции «Кубань-тепло» до автоцентра «Кубань-Мерседес».
– Минут через пятнадцать буду! – она пообещала в трубку, чуть повизгивая в конце фразы.
Любовь Петровна проезжала оптовые базы и автоматически читала знакомые вывески: «Кубань-овощи», «Кубань-фрукты», «Кубань-цемент», «Кубань-абсент», «Кубань-зерно», «Кубань-бройлер»… Она ждала, когда водитель вывернет в город к банку «Кубань-кредит». В глазах рябило, голова кружилась, но нет, не вывески ее беспокоили. На Кубани все вывески одинаковые, народ, к пустым фантазиям не склонный, все называет просто – «Кубань». Даже сыр французский с белой плесенью казаки окрестили по-своему: «Кубань-плезир». Так что вывески тут были ни при чём. Голова у Любовь Петровны закружилась по другому поводу. Она боялась не успеть. И успеть тоже боялась. Целый месяц она готовилась поймать с поличным своего мужа на квартире у любовницы, и вот сегодня агентура подала сигнал.
Зачем ей это было нужно? Тащиться по жаре? Ловить родного мужа за невинным развлечением? К чему такие глупости? Абсолютно ни к чему. Она и сама говорила Славику-грузчику: «Лучше б я не знала ничего. Уж как спала спокойно, как спала… А то ж узнала – в душе все всколыхнулось. Все всколыхнулось разом!»
Сгубило, как всегда, пустое любопытство. Месяц назад пришла Любовь Петровна на работу, а Славик ей и говорит:
– Ну наконец-то! Я не пойму, вы с Тлюстенхабля, что ли, добирались? У нас ревизия!
– Ох, что ж мне делать? – испугалась Любовь Петровна. – У меня ж какао двести кил заныкано.
– Открывайте скорее, что вы с ключами стоите копаетесь? Бегом! Сейчас я вам исправлю отчетность.
Пока контролеры проверяли соседний холодильник, Славик с Любовью Петровной высыпали в канализационную решетку четыре мешка какао. Славик поднимал мешки, Любовь Петровна веничком сметала. Когда пришла ревизия, у Любовь Петровны никакого левака не было. И все благоухало шоколадом.
Двери опечатали, Любовь Петровна по правилам сидела вместе со Славиком в каптерке. Она припоминала свои мелкие нычки на верхних стеллажах. И хотя ящик сливочного масла был не преступлением, а мелким нарушением складского учета, ее подкидывало в жар. Не от страха, от возмущения.
– Ото ж они считают! – злилась она на контролеров. – Не дай бог я чего запрятала. А как москалям комбинат продавали, что ж никто не вспоминает? Ты-то пришел к нам уже? Или нет? Когда инженера главного застрелили? Нет, Славик, тебя не было, ты еще в школу ходил. А он уперся, акции свои москалям не отдавал, его и чпокнули моментом. Потом до директора – объявляй банкротство. Он в цех выходит: «Люди, шо делать не знаю. Хоть мороженым зарплату выдавай. А кто не хочет – увольняйтесь. Денег нет». Народ на кипиш, у нас же ж молчать не станут. «Каким мороженым! Оно же ж тает?» Покидали заявления… А мой сказал: «Молчи. Бери пломбиром».
– И че вы с тем пломбиром? – удивился Славик.
– Че! Мы машину грузим, полный багажник – и на море.
– Не тает?
– Нич-че у нас не тает, все в одеялах. До Джубги везем, там малые наши по пляжу ходят: «Морожено! Кубанское морожено!» А мы с Димком пивка откроем по бутылочке и загораем.
– Жучок ваш Димок…
– Да, – Любовь Петровна посерьезнела и гордо, преданно, как в детстве про дедушку Ленина, сказала про мужа. – Вперед смотрел! Ох, как вперед смотрел! На «девяносто девятую» насобирали. Это когда еще было! А сейчас иномарку брать хочет.
– Какую иномарку? – Славик спросил, он тоже собирался поменять свою развалюшку.
– Да чи «Тойоту», чи «Опель», я в них не понимаю. Не хай какая тачка, лишь бы налево не ездила.
– Какое лево! – Славик усмехнулся. – Вашему Димку?
Он слушал и внимательно через стекло поглядывал на контролеров. За дальним стеллажом у него был спрятан ящик с куриными окорочками, который Славик притащил из соседнего холодильника. Любовь Петровна тоже поглядывала, волновалась за свое сливочное маслице.
– Какое лево? – она сказала. – Духами стал попахивать. Че за духи? Не знаю, мои в серванте. А у него аж брюки духами пахнут. Прям, где ширинка, все в духах.
Славик увидел, что контролеры остановились возле его нычки. Должно быть, от волнения он и пошутил, не подумавши:
