На миг доценту показалось, что в глазах Валентина Вячеславовича промелькнули искры гнева.
– Что за чепуху ты несешь?! – взъярился старик. – Я пытался оправдывать тебя и твое поведение, как мог, Андрей! Но теперь я ясно вижу, что все бесполезно! Ты – явно больной человек, который не может отличить свои фантазии от реальности и видит во всем паранормальную дурь!
– Да что вы…
– Я это терпеть не намерен! Я сегодня же пойду в отдел кадров и сообщу, что ты невменяемый! Тебя нужно отстранить от преподавательской деятельности!
– Да посмотри же ты вокруг, Валентин! Стены все в трещинах! Здание развалится на куски в любой момент!
– Такого не может быть! Это здание простояло не одну сотню лет и еще простоит! Дома, к счастью, просто так не могут взять и за один день полностью разрушиться…
Договорить профессор не успел. Где-то над его головой и головой обезумевшего от всего происходящего Андрея раздался пронзительный металлический скрежет, после скрип, и сверху посыпалась мелкая белая крошка. А следом за ней и куда более крупные куски.
– Что за?.. – только и успел произнести Валентин, задрав лицо кверху, когда прямо на него и стоящего рядом доцента с треском и лязгом обрушилась целая секция лестницы.
Громоздкая конструкция, подняв облако густой пыли молочного цвета, с громыханием упала на ступени, проломив их своим весом, сломав перила и погнув все металлические элементы. Это послужило началом цепной реакции, финалом которой стало полное разрушение здания.
Со всех сторон раздавались крики людей, которым не повезло успеть убраться из института. Под ногами крошился пол, от него отламывались куски и фрагменты, которые с шумом падали вниз, разлетаясь на осколки. Звенели стеклянные окна, лопаясь одно за другим, с резкими щелчками разрастались глубокие трещины, превратившие стены в сплошную паутину щелей.
Кто-то бежал, другие звали на помощь из-под обломков. Студенты и преподаватели задыхались от пыли, кашляли и плакали, а здание все продолжало и продолжало осыпаться, как карточный домик. Стены сминались, падая друг на друга, промялась крыша, а пол на первом этаже оказался проломлен до самого подвала, где уже высилась гора трупов и кирпичных развалин.
Андрей очнулся, по его ощущениям, через несколько часов. Он лежал на спине, придавленный несколькими крупными кусками стен и чугунных перил лестницы. Пошевелиться было невозможно: тело почти не слушалось, а голова безумно болела. В горло забилась сухая пыль, и любые попытки закричать превращались лишь в тихий клекот. Дышать было очень тяжело, а во рту стоял явственный привкус крови.
Кругом была кромешная темнота и давившая на уши тишина. Андрей понял, что он лежит где-то глубоко, очень глубоко под завалами, раз даже свет сюда не проникал. Все, что он смог сделать самостоятельно, – это освободить кисть правой руки из-под груды разбитых кирпичей. Вслепую пошарив пальцами по земле, Андрей дотронулся до краешка чьей-то одежды. На ощупь это показалось ему шерстяным пальто, и доцент с ужасом догадался, что всего в полуметре от него, насмерть раздавленный обломками, лежит профессор Валентин Вячеславович.
Андрея обуял неконтролируемый животный страх. Он был обездвижен, лишен сил и надежды. Погребен под завалами и распят, как бабочка.
Ни звуков, ни света, ни воздуха не проникало в его могилу. Рукой Андрей смог дотянуться лишь до какого-то куска деревяшки, валявшегося неподалеку от мертвого профессора.
Экономя силы и даже не пытаясь больше кричать, чтобы сберечь оставшийся кислород, мужчина мог лишь дробно стучать по деревяшке костяшками пальцев, надеясь, что кто-нибудь из спасателей сумеет расслышать его сигнал о помощи, сумеет разгрести завалы и выпустить его из этой удушающей темницы.
Тук-тук.
Звук эхом разносился под завалами, отражался от обломков и тонул в тишине.
Никто не слышал эту мольбу о помощи погребенного заживо.
Никто не слышал стук.