Одиночество в лицо мне скалится.
Чем убрать его ухмылку едкую?
Терпеливостью и злобой славится
Да стрелой своей смертельной меткою.
То вокруг меня он тенью мается,
То в душе моей ознобом мечется,
В темноте ночной мне улыбается,
Как Чешир своей улыбкой светится.
А порой, когда я в страшной горести
Остаюсь совсем одна в безумии,
Все эмоции, как муки совести,
Превращают меня тихо в мумию.
Я не в силах им уже противится,
Окружили меня звери подлые,
Каждый день мне самой уже видится,
Как порушат мой мир твари злобные.
Только как мне прогнать одиночество,
Если с ним лишь проходит бессонница?
Лишь оно называет высочеством?
Только с ним я быть рада затворницей?
Я, пожалуй, поддамся отчаянью:
Распахну свою душу пророчествам,
Чтобы слушать, как ночью отчаянно
И прекрасно молчит одиночество.
Разверстая пропасть, манящая мраком,
Скажи, что скрываешь в своей глубине?
Сокрытая миром, усыпана прахом,
С клубящейся тьмой, шелестящей на дне.
Ответь мне, бродяге, не знавшему дома,
Найду ли в объятьях твоих я покой?
На дне приютит золотая солома,
Иль острые камни я встречу спиной?
На самом краю пред тобой без опаски
Я молча стою, равнодушный и злой.
Мне кажется, время пришло для развязки,
Пора уходить наконец-то домой.
Качнувшись над пропастью, вниз устремиться,
Неспешно и плавно, как будто во сне,
За долю секунды на части разбиться,
За целую вечность собраться в себе.
И в дикой надежде, последней и рьяной,
Успеть протянуть свою длань к Нут родной,
Лелея мечту вдруг понять, что упрямо
Схватил тебя за руку друг дорогой.
Но здесь ты один на один с этой бездной,
И, падая вниз, устремив в небо взгляд,
Ты сам осознаешь, какой бесполезной
Была эта жизнь, где пороки царят.
Никто не поможет, ладонь не протянет,
Не крикнет, не вытащит в миг роковой.
Когда время выбора в жизни настанет,
Никто не отдернет от бездны слепой.
И ты будешь падать с кошмаром, застывшим
В глазах, удивленно распахнутых, злых,
И думать о том, что гордец, возомнивший
Себя просвещенным, идет в мир иных.
Но, с ужасом глядя в лицо самой смерти,
Ты ясно узрел белый мертвенный свет,
И понял, чем это на всей земной тверди
Страшней наказания попросту нет.
Пугала не гибель в мученьях и боли,
Не яркость огня, что дрожал на ветру,
А что за минуты, секунды, за доли
До дна осознал я, что все же умру.
Никто вечерами меня не тревожит,
Не ждет, не зовет. Я полна пустоты.
И душу мою одиночество гложет,
И сердце мое лишено теплоты.
Меня обзывали – я молча внимала,
Хвалили – я тихо твердила им «нет».
Когда мое сердце тревога сжимала,
Я долго послушно встречала рассвет.
И муки, которые мне обещали
За гранью реальности, слишком просты.
Меня столько раз бескорыстно прощали
И множество раз мои били мечты.
Сужденья – потрепаны, принципы – смяты!
И разум, как будто, совсем и не мой…
Все чувства, эмоции нагло распяты,
И воронов стая кружится с тоской.
Сама я, как висельник, гордо качаюсь
На самой высокой и острой скале,
И слабо бесцветно совсем улыбаюсь
Навстречу из глаз моих вышедшей мгле.
Боятся давно уже нечего в мире,
Особенно эту послушную тьму,
Навечно плененную в сладком эфире
И верную мне и врагу моему.
Ласкается нежная, сотнями глазок
За мною следит, распустив свой туман.
А я, закрываясь десятками масок,
Рождаю еще один новый обман.
И тьму я свою убаюкаю ночкой,
Засну вместе с ней, обнимаясь во сне.
И буду все той же пустой одиночкой
С безжизненной тьмой, тихо спящей во мне.