София Брюгге
Свидетельница
– Что ты натворила? Ее теперь придется вести к стоматологу!
Я могла бы рассказать, как после одной из ссор мама резко приказала набрать ей ванну. А я, чувствуя подвох, вынесла все бритвы, и потом меня спрашивали, где они. Мама любила все напоказ: напоказ падать в обмороки, напоказ набирать ванные, напоказ не смывать кровь с лица, чтобы она заливала лоб, нос, подбородок, лилась на халат и оттуда стекала на ванный коврик.
Да, она купила мне квартиру. Но со словами, что «если бы мы не разошлись, то произошло бы убийство». Да, я была обязана им одеждой и зубами – но на этих зубах была пришпилена моя губа.
И это был замкнутый круг насилия. Я сопротивлялась – меня ломали – я бунтовала – меня ломали вновь, пока я не падала, пораженная. Нигде в этом алгоритме не было пункта «поговорить». Девизом нашей семьи было «разломать и уничтожить» – и мы с достоинством ему следовали. Осколки наших отношений разлетелись с мощностью разорвавшейся бомбы спустя тридцать лет после начала, и единственным моим вопросом было «Как мы продержались так долго?». Отца я не видела уже два года, и не думаю, что увижу когда-либо еще. Моя мать жалуется по телефону первому встречному незнакомому мужчине о том, что я ее ни во что не ставлю. Я приставляю электрошокер к животу соседки, потому что она поднимает руку на свою дочь, а я не могу жить с этим.
Да, я была неправа, дав тот разряд. А еще у меня нет детей. И я боюсь заводить их. Просто тогда, на диване, слыша крики через окно и балконную дверь, я подумала, что прекрасно знаю, что будет, если ничего не сделать. Это всем известно. Мне захотелось узнать, что будет, если я сделаю хоть что-нибудь. Не оставлю это так, как есть.
Возможно, оно ни к чему не привело.
Но мне хотелось думать, что я дала возможность. Полиции – поговорить с девочкой. Бабушке – поговорить с внучкой. Может, она ее заберет куда-нибудь. Или не заберет.
Возможно, ее жизнь не станет такой, как моя.
Мне в ее возрасте хотелось, чтобы кто-нибудь за меня заступился.
