София Брюгге
Свидетельница
Бабушка смотрит на меня внимательнее. Я выдерживаю этот взгляд.
– Вашей внучке больно. Ваша дочь жестока с нею.
– У Кристины просто эмоции.
– Это, по-вашему, «просто эмоции»? – не выдерживаю я, тыча рукой в окно. Вопль продолжался, – Это эмоции? Это натуральная истерика и неумение держать себя в руках. Она срывается на ребенке. Вы слышите? Вы слышите? Это другая квартира. У меня закрыты двери. Вы понимаете эту громкость? Сейчас полдвенадцатого ночи.
Бабушка молчит. Я молчу. Тишину разрезает истошное «уауауауаааааааа» на весь дом.
– Понятно, – резюмирует дама, и, ни слова не говоря больше, выходит.
Я прислушалась к стене. Почему, ну почему всех всегда больше волнует шум, а не наносимые травмы?
Вопль прекращается спустя какое-то время. Я собрала чемодан. Я легла в постель. Не могла заснуть. «Давай же, ну давай! – приговаривала я, – Тебе рано вставать. Засыпай, ну!»
Видимо, я заснула. Потому что проснулась посреди ночи от пронзительного, долгого, невыносимого дверного звонка.
***
«Похоже, она решила-таки со мной разобраться», – была моя первая мысль.
Не буду открывать. Потрещит и уйдет. Насколько ее хватит?
Но на дверь начали наседать. Молотить кулаками. Я достала из-под подушки мобильник. 3:30 на экране. Набрала телефон охраны.
– Здравствуйте. Ко мне в дверь кто-то ломится.
– Да, – согласился на том конце провода охранник, – Ваша соседка вызвала полицию.
О боги.
Едва успев одеться, открываю, вижу полицейских. Яркий свет коридора бьет по глазам, приходится щуриться.
– Доброй ночи, – они представляются, – Ваша соседка написала заявление, что вы напали с электрошокером. Рассказывайте, что произошло.
Зараза.
Я пересказываю случившееся еще раз, особо упомянув, что вызывала накануне полицию.
– Можно посмотреть электрошокер? – уточняет полицейский слева, – И документы на него принесите.
Документы? А документов-то у меня и нет, только инструкция. Должны быть? Я что, владею незаконным оружием, или как оно называется?
Будь что будет. Сходила, принесла шокер, который стоял на подзарядке, принесла картонный чехол и одинокую бумажку.
– И это все? – спрашивает левый полицейский.
– Все, – каюсь я.
– А как вы его покупали?
– Через интернет, московский магазин. Он на них специализируется. И на перцовых баллончиках. Я у них и баллончик заказала.
Полицейские переглядываются.
– Пойду проверю, – бормочет левый, – Продолжай пока сам, – и он выходит на балкон к пожарной лестнице. Сквозь дверь доносится, как включается и выключается шокер. Зззз. Зззз.
– Куда и сколько раз вы ударили соседку? – спрашивает правый.
– Один раз. Вот сюда, – показываю на себе. Не верю в приметы.
– Долго?
– Нет, одна секунда. Может, полторы.
Мне кажется, что это слишком важные вопросы, чтобы задавать их без напарника. Но тот быстро возвращается.
– Китайское фуфло, – ставит диагноз, – Конечно, не наши шокеры.
«Китайское фуфло, которое спасает меня тем, что я не влипаю во что-то серьезнее», – думаю я.
– Она говорит, что использовала всего один раз, секунду, – сообщает правый.
– Куда?
– В живот.
– Так и думал, что про руку та наплела.
– За руку я ее держала, – вставляю я, не очень понимая, о чем речь.
– А ваша соседка сказала, что вы и в живот, и в руку ее ударили. Я ж посмотрел и сразу говорю – на руке непохоже. На животе – да, есть точка. А на руке, видать, сама расцарапала.
– Ладно, собирайтесь, – неожиданно объявляют они мне, – Проедем в отделение, зафиксируем, показания подпишите.
– В… отделение?
– Да. Заявление же есть на вас.
– Мне утром уезжать. Я успею на автобус? Или мне лучше взять вещи – сразу на вокзал поехать?
На меня смотрят как на слабоумную.
– Вы успеете вернуться.
– А, – выдыхаю, – Хорошо. …На улице как вообще? Во что одеться?
– На улице жарко.
Я усиленно киваю, припоминая, что осталось после сборов в моем шкафу, в чем прилично поехать в полицию.
Когда мы уже направляемся к лифтам, распахивается дверь соседки. Меня она не видит – я по другую сторону.
– Ну как? – взволнованно спрашивает она нетвердым голосом.
– Показания сняли, отвезем в отделение, – отчитываются полицейские.
– Ну вы же понимаете, человек с оружием, – навешивает та. Я стою, скрестив руки и сжав челюсти, – Мне страшно ходить. Мне страшно за дочку. Она ненормальная.
– Все в порядке, вам не о чем беспокоиться, – заверяют ее оба, а я вижу, как им наскучил этот спектакль, который та думает, что играет с блеском.
Мы спускаемся по ступенькам, выходим со двора. Мне распахивают заднюю дверь фургона, там длинное сиденье и даже стол поместился. Я залезаю, достаю из рюкзака шоколадку, которую заготовила для автобуса. Есть хочется.
– Паспорт взяла? – спрашивают полицейские.
– Да.
– Баллончик дома оставила?
– Оставила. Шоколадку хотите?
– Нет, – мотают головой они, – Спасибо.
Наконец, мы грузимся и трогаем. По радио наигрывает музыка. Мои сопровождающие настроены миролюбиво. Я иногда представляла себе, как бы это было, арестуй меня полиция, но как-то не думала, что расслабленно и даже весело.
– Сейчас приедем – заберут паспорт, чтобы оформить протокол, и электрошокер. Готовьтесь к тому, что могут не вернуть – возьмут как улику.
– Эх, я его только на прошлой неделе купила… – сокрушенно вздыхаю я.
– Зачем купили-то?
– Да новостей много про наемников.
– Оно верно, лучше так, – соглашаются ребята, – Но вы должны были использовать только в случае нападения. И после позвонить в участок и проинформировать, что воспользовались шокером. Объяснить причину. А вы не позвонили.
– Да я и не знала! А если использую перцовый баллончик – тоже?
– По закону – да. Хотя… перцовый баллончик… ну, честно… никому до него нет дела.
Какая познавательная ночь вырисовывается.
– И что мне грозит? – интересуюсь я.
Левый полицейский – он сидит на месте пассажира – роется в телефоне.
– Ваша соседка должна завтра взять больничный и обратиться на осмотр. А врач вышлет результаты в участок. На основании этого будут решать, заводить ли дело. Дело может затянуться где-то до полугода. Штраф будет… – он покопался в записях, – …от пяти до тридцати тысяч, в зависимости от осмотра и заключения врача.
Ох.
– Но это если она пойдет к врачу, – добавляет другой.
– Поверьте, эта пойдет, – уверяю их я.
– Необязательно. Это она сейчас хочет крови. А утром встанет, на свежую голову, и еще раз десять передумает.
Я в сомненьях качаю головой.
