Леонид Смирнов
Зона поражения
* * *
Платон кивнул, цокая языком, и произнес с сомнением:
– Я могу научить тебя пользоваться «пугачом». Но ведь тебя еще на входе в крепость разберут по винтикам, и он попадет к ним в руки.
Сверкающая точка возникла в левом верхнем углу экрана и стала быстро увеличиваться в размерах. Это и была орбитальная крепость «Запор-4», принадлежащая Карантинной службе Департамента здравоохранения Лиги Миров. До стыковки осталось несколько минут.
– Не разберут. Я стану человечней, чем ты сам. Погоди немного… Главное, чтобы меня никто не выдал.
– Пойду предупрежу этих типов. Они не совсем идиоты и тоже хотят жить.
Платон вышел в коридор из каюты, которую в этом полете делил с Непейводой. Кребдюшин Капоте и его грибной раб безвылазно сидели в своей каюте. После того, как «Оболтус» был пленен, полукровка ушел к себе и не казал нос наружу.
Рассольников постучал, заглянул в дверь. Кребдюшин валялся на койке в одних трусах. Глаза его были закрыты. У изголовья лежала на боку пустая бутылка. Платон втянул носом воздух. Самогонка – та самая, что глушили на «Эль-Гарде».
Гриб скорчился в углу у двери. При виде гостя он даже не шевельнулся. Похоже, все эти дни, отбывая свою повинность, гриб и не жил вовсе, а только пережидал вычеркнутый из жизни месяц.
На месте Кребдюшина археолог помурыжил бы его денек-другой (карточный долг – дело святое), а потом отпустил на все четыре стороны. Археологу было не понять, зачем этот «мухомор» нужен полукровке – тем более в полете.
– Утешать пришел? Мол, на миру и смерть красна? – не открывая глаз, осведомился Кребдюшин. Язык его заплетался совсем чуть-чуть. – Или вертухаи на входе?
– Минут через пять… Я здесь не за этим. Нужно договориться.
– О чем?! – Полукровка подскочил на койке, спустил на пол ноги. На этом силы его иссякли, и Кребдюшин привалился спиной к шерстистой переборке.
– О плане наших действий…
Карантинная команда орбитальной крепости «Запор-4» должна быть уверена: ей в руки попали четыре непутевых кладоискателя: два человека с Геи-Квадрус плюс полукровка и разумный гриб с «Эль-Гарды». Встав перед зеркалом, Двунадесятый Дом начал изменять свою консистенцию. Клеточки его сцепились так, что стали как единое целое. После нескольких неудачных попыток они приобрели плотность и упругость человеческой кожи. Вдобавок «мураши» изменили пигментацию, приобретя теплый шоколадный оттенок, свойственный одной из множества человеческих рас.
Платон оглядел Непейводу и так и сяк, погладил кожу, пощупал бицепсы, принюхался посильней– больше не пахнет муравьиной кислотой, а пахнет мужским потом и мускусом. (Есть такой специальный дезодорант – на любителя.) Словом, перед ним был самый что ни на есть человечный человек.
– Чего ж ты раньше народ пугал насекомыми? Вон как здорово у тебя получилось.
– Я сам не думал, что выйдет так хорошо, – с удивлением произнес Дом и крутанулся на каблуках перед зеркалом. Он увидел мужчину средних лет, среднего роста, худощавого, с курчавыми волосами, выпуклым лбом, миндалевидными черными глазами и толстыми губами.
Крякнув, Рассольников достал из стенного шкафа свой походный саквояж. Там, в титанитовом футляре лежала заветная шкатулка из слоновой кости.
После принудительной стыковки все вышло именно так, как предсказывал Двунадесятый Дом: кораблик сотряс удар, раздался скрежет и скрип, люк тамбура открылся, и внутрь ввалились шестеро амбалов в белых с красными полосами скафандрах – группа захвата карантинной команды. Бластеры, огнеметы и станнеры наперевес, забрала на шлемах опущены, так что лиц не разглядеть.
– Всем оставаться на местах! – вопил мегафон. – Лечь на пол! Руки за голову! Смотреть в пол!
Замешкавшемуся Кребдюшину сделали подсечку, он грохнулся башкой о косяк. «Оболтус» псевдоподий не отращивал, чтобы подхватить пассажира, переборку не размягчил – он по-прежнему был в отключке. Первый обыск учинили на месте. Четверку обшмонали вручную, потом напустили на них кибердетекторы – маленькие усатые машинки, суетливо перебирающие дюжиной ручек-ножек. Ничего не нашли. Пленных оставили лежать на полу и принялись обыскивать корабль.
Сначала группа захвата перевернула вверх дном личные вещи четверки. Немалая часть тут же таинственным образом испарилась. Особенно заинтересовали группу захвата старинные пластиковые карты Тиугальбы. Их тотчас переправили коменданту крепости.
Правда, по настоянию Платона и Непейводы полукровка заранее уничтожил самые важные листы в каютном утилизаторе. Теперь местонахождение Нового Форта оставалось лишь у них в головах. Впрочем, «ментальное сито» может добыть из памяти любые, даже напрочь забытые сведения.
Потом карантинщики занялись грузом. Обнаружив стандартный набор подпольных кладоискателей, они без особого энтузиазма осматривали экспедиционное имущество. Сюрпризом для группы захвата оказались только аппараты для подводного плавания.
– Зачем вам донные костюмы? – спросил командир группы и, покачав в руке шлем с коробкой кислородного регенератора, уронил его на пол.
Пленники молчали. И тогда командир пришел в ярость. Он пнул ногой гриб, который по случайности оказался ближе других. Гриб пискнул от боли и откатился к переборке.
– Ты скажешь, зараза! Ты мне все скажешь! – орал карантинщик, молотя магнитными бахилами по единственной ноге разумного гриба. Тот безуспешно пытался вжаться в переборку.
– Прекрати!-не выдержав, крикнул Платон. – Он ничего не знает!
– А ты? – подскочил к нему командир группы. Рассольников еще не придумал, что ему соврать. Видя, что сейчас начнут избивать его напарника, подал голос Непейвода:
– Мы купили это барахло у экспедиции на Кальтусе-4. Там раскопки шли на побережье и шельфе. Все документы у меня в компьютере.
– Назовешь нам пароль, – грозно потребовал карантинщик.
– Конечно, назову, – покорно согласился Дом. – Куда я денусь?..
Повторный обыск карантинщики учинили в орбитальной крепости. Пленных заставили снять одежду и долго просвечивали всевозможными лучами. Одежда, которая тоже прошла интроскопирование, в это время прожаривалась в специальной камере со странным названием «вошебойка». Теперь в ней не останется ни микробов, ни ядов, ни какой-либо электронной начинки.
Пленных ненадолго оставили в покое, но разговаривать они не могли – каждый был помещен в отдельный звукоизолированный бокс. А затем на них обрушились струи обжигающе горячей воды, которые сменил жесткий ионный душ.
Вернув пленным пропахшие химией, заскорузлые комбинезоны, надзиратели подгоняли их криками и тычками. Четверку развели по камерам карцера, где обычно содержались проштрафившиеся карантинщики. Ведь орбитальная крепость – не тюрьма и не предназначена для содержания заключенных.
– Отдыхай! – сказали Непейводе, и от мощного толчка в спину Он влетел внутрь камеры.
Надзиратели ушли. Изрядно притомившись от непривычной работы, отправились подкрепиться и передохнуть.
Осмотрев тесную камеру, ходячий муравейник убедился, что вся она просматривается камерами слежения. К тому же ее передняя стена оказалась прозрачной. Здесь не было ни койки, ни стула, ни даже параши – только слева от входного люка стоял полный до краев кувшин с водой.
Сделав вид, будто пьет, Непейвода наклонился над кувшином. Изо рта выскочил «пугач», который клеточки протолкнули наверх из хранилища в брюхе. «Пугач» со слабым плеском упал в воду и опустился на дно. Это была штуковина размером с детский кулачок и походила на причудливо изогнутую раковину моллюска.
Потом Двунадесятый Дом улегся на пол, подложив руки под голову. Вряд ли кого-то могла удивить такая поза. Он выждал, когда поблизости от прозрачной стены камеры никого не будет, и приказал клеточкам: «Разойдись!»
Если бы одежда упала грудой нелепых тряпок, а клеточки зашебаршились на голом полу, камеры наблюдения тут же передали бы изображение на пульт охраны. Завыла бы сирена, караул, скорей всего, сперва пустил бы в камеры усыпляющий газ, а уж потом стал разбираться, что к чему. Но Дом был не дурак и знал, что надо делать. Выбираясь из полетного комбинезона, самое главное – сохранить у него форму человеческого тела. Пришлось выделить третью часть клеточек, которые остались внутри и образовали ажурный, но весьма прочный каркас.
Комбинезон надо было покинуть незаметно. «Мураши» по одному выбирались из горловины и, образовав тонкую цепочку, ползли к месту назначения. Сейчас они имели цвет грязно-серого пола. Оставалось надеяться, что сидящий у экранов надзиратель не разглядит такую мелочь.
Покинувшие одежду клеточки ровным слоем облепили кувшин. Больше в камере спрятаться было негде. Для того бронированная стена и сделана из дорогостоящего прозрачного стеклотитанита, идущего на стекла для бронированных членовозов.
«Мураши» приобрели серо-черную окраску кувшина и сцепились поплотней. Но, выполнив приказ Двунадесятого Дома, они не замерли в ожидании следующего, а норовили добраться до содержимого кувшина. «Мураши» возбужденно попискивали от вожделения: вода, вода, сколько воды!
«Сущие наркоманы, – раздраженно подумал Дом и удивился своим мыслям. Уж больно человеческие они были, а не муравьиные. – На минуту ослабь контроль: вмиг налакаются, раздуются шариками и погрузятся в блаженное беспамятство. А там хоть трава не расти!..»
– Смирна-а! – скомандовал он.
Недовольно заворчав, клеточки окаменели. Через секунду поступил новый приказ. «Мураши» вырастили рот, и он завопил благим матом:
– Охрана! Мне плохо! Помогите! —Слышно было, наверное, на весь карцер.
В камере тотчас раздался недовольный голос надзирателя:
– Ну, что там еще? Хватит придуриваться. Заткнись, не то мы тебя «полечим».
– Мое лекарство…– прохрипел Непейвода, – …осталось на корабле… У меня легочный полип…– ему не хватало воздуха, он задыхался. – Без инъекции я умру…
– Хватит врать, гаденыш! – вдруг отчего-то разъярившись, заорал голос. – Это мы уже проходили! Все хотят сбежать! Вот сдохнешь – тогда поверим, – убавив обороты, произнес он с усмешкой.
– Помогите…– еле слышно просипел Двунадесятый Дом и закашлялся, забился в конвульсиях. Трети клеточек, остававшихся в комбинезоне, пришлось сыграть трудную партию.
Надзиратели появились минут через пять, когда Дом уже перестал шевелиться. Долго оглядывали камеру сквозь прозрачную стену. Затем один из них открыл дверь и, с опаской глядя на пленника, вошел внутрь. Второй остался в коридоре со станнером наизготовку.
Обер-надзиратель Кох подошел к неподвижному телу арестованного археолога. Красные и белые полосы делали его комбинезон похожим на клоунский наряд. Карантинщик ткнул Непейводу в бедро носком тяжелого башмака с магнитной подошвой. Никакой реакции. Тогда он пнул его по ребрам. Арестант даже не застонал.
– Эй, ты! – встревожено окликнул обер-надзиратель. – Сдох, что ли? – Пропитанные конфискованным на «Оболтусе» самогоном мысли ворочались с трудом, но даже сейчас он был способен понять: начальство по головке не погладит. Черный археолог скопытился слишком рано.
И тут у Коха меж лопаток побежали мурашки. Сзади кто-то стоял, играя пальцем на спусковом крючке. И это был отнюдь не его напарник. Обер-надзиратель медленно обернулся. Волосы встали дыбом. Большое, круглое, черное дуло обреза было направлено ему прямо между глаз. А сам обрез держал в руках Пол Мучача, один из лучших искателей кладов Млечного Пути.
Труп Мучачи Рудольф Кох самолично выбросил в пустоту еще лет десять назад. С тех пор страшное, обезображенное пытками лицо черного археолога много раз виделось ему в кошмарах. Когда обер-надзиратель пропускал ток через тело Мучачи, тот кричал, что еще вернется и отплатит за все. Грозили карантинщикам многие, но поверил Кох только этому живому мертвецу. Последние годы обер-надзиратель не ложился спать без снотворного.
– Ты это… как? – выдохнул Кох.
– В детстве я был хорошим мальчиком. Я и сейчас никогда не вру. Обещал прийти – и вот он я, – ощерив в улыбке обломки зубов, произнес Мучача и нажал на спуск.
Из дула вылетел рой пронзительно гудящих ос-убийц, каждый укус которых смертелен. Вот только смерть наступает не сразу. Несколько часов укушенный испытывает невыносимые мучения, но сознание не теряет. Особый токсин блокирует эту спасительную реакцию нервной системы.
Ноги Коха подкосились, и он бухнулся на колени.
– Н-не… Н-не…– шептали побелевшие губы.
– Да, да, – улыбался мертвец. – Непременно.
– Что с тобой, Руди? – удивленно воскликнул второй надзиратель, которого звали Боб Ордан. Он не видел никакого Мучачи, Просто его напарник вдруг обернулся, начал разговаривать сам с собой, а теперь и вовсе стал на колени, словно решил помолиться. Кох не ответил. Он не слышал Ордана, он уже был мертв. От испуга сердце лопнуло в его груди.
Непейводе дорого далась эта процедура. Чтобы достать «пугач» из кувшина, ему пришлось опустить в воду слепленную из клеточек конечность. И треклятые «мураши» насосались, назюзюкались до свинячьего визга. Придется пока оставить их в камере.
Потом он нацелил «пугач», мысленно произнес волшебное слово, и тот заработал… Вобрав ментальное поле обер-надзирателя, «пугач» засветился ярче, вроде бы даже стал крупней. Чего не скажешь о Двунадесятом Доме, который на время потерял полкило «мурашей». Держа в вытянутой руке «пугач», Непейвода стал ждать, и через две минуты все было кончено.
Испугать второго надзирателя оказалось еще проще: больше всего на свете Боб Ордан боялся свою тещу Аглаю Петровну, от которой, собственно, и сбежал в крепость «Запор-4». Вошедший во вкус «пугач», который мог материализовывать затаенные страхи любых разумных существ, немедля испек желчную, разгоряченную коньяком мадам в распахнутом домашнем халате и в тапочках с помпонами на босу ногу. Ее тонкие губы кривились, когда она выдавала одну язвительную остроту за другой. Ее прищуренные глазенки раздевали своего зятька, находя в нем один жуткий изъян за другим.
Она издевалась над ним как могла, унижая его мужское достоинство, жалкий умишко и всех его ничтожных родственников и предков – по третье колено включительно.
«Пугач» воплотил подлинного гения психологической пытки, великого специалиста по мучению своих жертв, и казнь была страшна. Аглая говорила зятю какие-то обидные, но вроде бы не смертельные вещи, и в эффектных жестах ее не было ничего угрожающего, но это на сторонний взгляд. Для Ордана наступил конец света. Спрятаться было некуда, помощи ждать не от кого. Теща отрезала пути к отступлению и продолжала атаковать, с каждой фразой набирая обороты. Она била его в самые уязвимые места, и он дергался от снайперских ее попаданий, как от настоящих пуль.
От страха Боб Ордан описался и во время нервного спазма проглотил язык. Он так и умер от удушья, хрипя и булькая на полу коридора. И тем самым доставил своей теще массу дополнительного удовольствия.
Удивительное зрелище предстало глазам троих надзирателей, когда они ворвались из дежурки в коридор карцера: стремительно несущийся по полу бурый ковер муравьев нес на себе странную перламутровую раковину и станнер. Двое оцепенели на мгновение, и этой заминки хватило живому ковру, чтобы преодолеть разделявшее их пространство. Третий успел выстрелить, но, даже потеряв сотни клеточек, Непейвода ни на миг не замедлил свой бег.
Теперь «пугач» настолько окреп, что разом смог напугать до смерти всех троих. Каждый из карантинщиков увидел свое. Тот, который стрелял, полосуя из бластера стену, целился в инопланетное чудовище. А потом, чувствуя, как чудовище начинает пожирать его заживо, снес себе полголовы.
В теле другого стремительно проросли споры хищной водоросли, превращая орган за органом в смрадное желе. У него, как и у Коха, взорвался «мотор» – сердце не может выдержать такой ужас.
Третий карантинщик в детстве страдал клаустрофобией, и теперь болезнь возродилась за один миг. Тесный коридор крепости убивал его. Надзирателя начало рвать, он ползал на коленях, сжимая виски и издавая звериный вой. Потом ему стало не хватать воздуха, и он бился головой о переборку. Когда карантинщик замер на полу, на титанитовой обшивке переборки остались кровавые кляксы…
У каждого был свой ад, но кончились кошмары одинаково: три трупа лежали на полу неподалеку от выхода из карцера. Бронированная дверь была закрыта, но Двунадесятый Дом, забрав у мертвеца электронный ключ, беспрепятственно просочился внутрь крепости.
И тут случилось непредвиденное. Когда Непейвода приказал «пугачу» перейти в режим ожидания, тот вдруг запылал красным огнем и сжег нервные узелки ближайших к нему клеточек. «Пугач» больше не хотел подчиняться хозяину – он решил сожрать всех.
От нестерпимой боли Дом отбросил его мгновенно выросшей из «ковра» рукой. «Пугач» стукнулся об пол, и в коридоре возник термопсис. Точно такой же, как на «фазенде» Рассольникова. Напрасно Непейвода раз за разом повторял защитное заклинание, которому его научил Платон, – смертельный враг фффукуарабцев и не думал исчезать, напротив: он бросился в атаку. Зная природу этого термопсиса, ходячий муравейник не испытывал ужаса. Он просто знал, что если ничего не придумает, термопсис его убьет. На войне как на войне…
Выстрел трофейного станнера встретил врага в прыжке. Дом перевел тумблер на максимальный, убийственный режим – в термопсисе слишком мало нервов и слишком много проводов. Он стрелял в мираж, а попал в «пугача». Удар парализующего излучения был так силен, что мгновенно убил породителя ужаса. Как только жизнь покинула «морскую раковину», исчез и бешеный термопсис, исчез в каких-то сантиметрах от стрелявшего в него Непейводы.
«Так ведь поседеть можно, – подумал муравейник, но клеточки его отнюдь не побелели. – Игрушка сдохла. Что я теперь скажу Платону?»
Прежде чем покинуть карцер, Двунадесятый Дом снял с трупа Боба Ордана штатный комбинезон со множеством карманов, клапанов, «молний» и нашивок. Он еще пригодится ходячему муравейнику. Ведь Дом не пер наобум, он представлял себе внутреннее устройство орбитальной крепости, и у него был план.
Непейвода преодолел казарменный отсек ползком и рассредоточившись – каждую деталь одежды и оружие несла особая группа клеточек. Если бы нашелся свидетель того, как комбинезон и башмаки сами собой беззвучно движутся по потолку, обтекая пузыри светильников и глазки видеокамер, он наверняка бы решил, что сошел с ума или все это ему только мерещится. По счастью, на орбитальной крепости была ночь, и весь личный состав отдыхал либо стоял вахту.
Ходячий муравейник снова собрался в человеческое тело перед панелью контрольного устройства бронированного люка на входе в Центральный Пост. Станнер был спрятан в недрах фальштела Непейводы. Вместо магнитной карты он запустил в щель идентификатора специально надрессированную клеточку, которая, пробравшись в самые недра прибора, в считанные секунды обделала дельце.
Люк открылся, загудел зуммер. Прийти в боевую готовность, согласно инструкции, должен был охранник, расположившийся за вторым люком. Двунадесятый Дом проник лишь в узкий и длинный – прекрасно простреливаемый – тамбур штабного отсека. Этот самый охранник должен узнать посетителя в лицо, ибо личный состав крепости невелик. Он спросит о цели визита и, связавшись с дежурным офицером, получит подтверждение.
Дом миновал второй люк. Собравшись с силами, он сделал гипнотический посыл. На ФФФукуараби агентов обучали этому искусству, натаскивая на клонах, выращенных из похищенных клеток. В подземных бункерах содержались представители сотен разумных рас.
– А-а-а… Это ты, – узнав «Ордана», карантинщик улыбнулся и позабыл вызвать дежурного. – Проходи.
Через пару секунд охранник напрочь забудет, что вообще видел его.
Муравейник спустился в новеньком, ядовито пахнущем пластиком лифте на один этаж. Двери лифта открылись. Поста охраны здесь не было – только видеокамера под потолком, прослеживающая каждый твой шаг. Камере не заморочишь голову внушением, но это и незачем: сейчас она фиксировала вполне конкретного надзирателя с присущей ему мимикой и походкой.
Непейвода продемонстрировал видеокамере, а значит, и дежурному на пульте, искусно слепленное из сотен живых клеточек лицо Боба Ордана. Лицо это освещала хитроватая улыбка, обнажившая редкие белоснежные зубы.
Потом Двунадесятый Дом очутился в пустом коридоре, ведущем к Центральному Посту. Там находились пост связи, узел планетного контроля, пункт управления огнем, командная рубка и комендантский отсек.
Внезапно зажглись прожектора, ударив с потолка и стен. Дом на мгновение ослеп. Этот свет опалял, пронизывал насквозь, так что и сквозь плотно сомкнутые веки зрачки жгло огнем. Попав под такой удар, клеточки могут залечь в спячку – их потом не добудишься. Непейвода оцепенел, стремительно перебирая десятки одинаково проигрышных вариантов.
– Сдавайся! Ты окружен! – громовой голос раздавался из микрофонов, вмонтированных в стены. Он должен был подавить всякую волю к сопротивлению. – Руки вверх! Открываю огонь на поражение!
Дом едва удержался, чтобы не запустить бесполезным станнером в эти слепящие прожектора и орущие микрофоны. А потом охранник, устроивший представление, гомерически захохотал. Хохот его потряс Непейводу не меньше ослепительных лучей. Видно, здесь, в крепости приняты такие шуточки.
– С чем пожаловал, Боб? – отсмеявшись, спросил невидимый охранник.
«Ордан» только улыбнулся в ответ и показал сложенное из пальцев колечко. Он был уверен, что это означает «все окей». Двунадесятый Дом лишь раз слышал голос надзирателя. Хоть он и попытается подражать Бобу Ордану, если не будет другого выхода, но лучше рта не раскрывать.
Продолжая улыбаться, Непейвода подошел к последнему люку – за ним был Центральный Пост. Красная крышка с белой буквой «С» уехала в стену, и Дом, согнувшись, переступил порог. Впереди виднелся зал, одна из стен которого представляла собой огромный экран. На него выводились изображения с видеокамер.
Перед пультом в удобном вращающемся кресле с высокой спинкой и подлокотниками сидел розовощекий, голубоглазый блондин, склонный к полноте и грубым шуткам. Он малость не доставал ногами до пола и, как мальчишка, болтал ими. На груди у него было написано: «Спиллейн». «Так вот кто у нас главный шутник!» – мстительно подумал муравейник.
Кроме Спиллейна, в зале было еще трое карантинщиков. Они сидели у других пультов и лениво посматривали на экраны, то и дело отвлекаясь на разговоры. На поясе у них висели кобуры со станнерами и карманными бластерами.
Справа от Спиллейна виднелся открытый проход в святая святых орбитальной крепости – к командной рубке. Пока все шло гладко.
Даже слишком.
Непейвода не торопясь шествовал через зал. Он находился уже в самом его центре, неподалеку от поднятой к потолку сложной конструкции перископа. На лице Спиллейна сначала возникло удивление, а потом оно медленно-медленно стало превращаться в ужас. Видимо, с клеточками что-то случилось во время прожекторного залпа. Непейвода больше не был Бобом Орданом – только пародией на него.
Дом прибавил шаг, он уже бежал. Нет, летел. И правая его рука рвала молнию комбинезона, чтобы достать из нутра станнер, отобранный у настоящего Ордана.
– Руки вверх! – наконец выдавил из себя посеревший карантинщик. – Считаю до трех! – теперь уже выкрикнул звонко, а сам только ощупывал свою кобуру.
– Сдурел, что ли?! – крикнул Непейвода и выстрелил.
Спиллейн обмяк в кресле. Трое других карантинщиков повскакали на ноги, один из них нажал на спуск бластера. Тело «Ордана» распалось. «Мураши» тремя фонтанами выбрызгивались из рукавов и горловины форменного комбинезона. Лазерный луч исполосовал падающий на пол комбинезон Боба, вспорол пару экранов и пульт на противоположном конце зала.
– Пр-рекратить!!! – Так орать мог только комендант крепости. «На сцене» появились новые действующие лица. Это был старший офицер в сопровождении личной охраны. Подчиненные попытались вытянуться по стойке «смирно». При этом они кашляли и вытирали слезящиеся глаза.
Зал был полон дыма, который со свистом усасывал сквозь вентиляционные решетки заработавший воздушный насос. С потолка, обливая всех, брызгали струйки противопожарной системы. На полу валялись обугленные обрезки полосатого комбинезона, даже ботинки Ордана оказались разрезаны лучом.
Умирать было рановато. Уцелевшие клеточки Двунадесятого Дома, пользуясь тем, что стрельба прекратилась, не пытались снова образовать фальштело и открыть ответный огонь. Они бросились по стене к вентиляционным отверстиям.
Сейчас главной опасностью было изобилие воды. Если «мураши» опьянеют, они перестанут подчиняться приказам. Надо спешить. И Непейвода подстегивал их, не давая остановиться ни на мгновение.
Дым рассеялся, и кто-то из карантинщиков увидел, как по расколотому стенному экрану к потолку несется темная полоса.
– Они же уходят! – закричал он и, вопреки приказу, вскинул станнер.
Выстрел пришелся в хвост колонны «мурашей». Сотни парализованных клеточек осыпались на пол, но остальные – мокрые от воды и почти невменяемые– скрылись меж прутьев решеток.
Непейводе понадобилось полчаса, чтобы привести насосавшиеся клеточки в чувство. Тридцать минут драгоценного времени, когда с его напарниками могли сделать все, что угодно. При желании карантинщики успели бы допросить их с пристрастием и отправить на тот свет. Одна надежда на то, что комендант отложит эти приятные занятия на утро, а пока что будет заниматься поисками сбежавшего арестанта.
Дом полз по узким и темным ходам вентиляции в поисках личной каюты коменданта. Он вдохнул и раз и навсегда запомнил его индивидуальный запах. Для ходячих муравейников обоняние – важнейший инструмент познания мира. И теперь Двунадесятый Дом подбирался к вентиляционной решетке, принюхивался. Не то… Полз к следующей. Опять не то…
Искомый запах обнаружился к трем часам утра. Но начинать новый этап операции было рановато: из каюты не раздавалось ни звука. И Непейвода решил поглядеть, что происходит в карцере.
А там комендант лично допрашивал пленников. Вопросы касались только их сбежавшего компаньона. «Кто таков? Каким образом делится на части? Что ищет на Тиугальбе? Чего умеет? Чем вооружен?» Пленники отвечали охотно. Правда, старались не сказать лишнего. И о Новом Форте, само собой, молчали.
Карантинщики пока не применяли «специальные методы». Они дружно взывали к логике и здравому смыслу. Мол, вы же разумные сапиенсы, зачем вам умирать ради чужих личинок? Чем вы обязаны этим треклятым муравьям?
Насекомых никто не любит. А почему? Потому, что они кусают, жалят, сосут кровь человекообразных и разводят червяков в грибах. Но главное: они отрицают все, что дорого любым нормальным цивилизациям: культ индивидуальности, личную свободу и частную собственность.
Слушать коменданта было одно удовольствие, но у муравейника имелись неотложные дела. Снова к начальственным апартаментам Дом подобрался лишь часам к пяти. Теперь сквозь решетку доносился не только легкий аромат одеколона «Шипр» пополам с запахом мужского пота, но и забористый храп с присвистом. Значит, комендант крепости наконец закончил допрос, отдал все необходимые распоряжения и пришел досыпать.
Спал он шумно и, что называется, в удовольствие. Гипносон его был сладок. Наверняка, что-нибудь семейно-эротическое. Согласно уставу, старший офицер обязан быть образцовым семьянином.
Непейвода осторожно спускался по стене малой гостиной. Она была пуста. Каюта коменданта состояла из шести комнат, не Считая ванной и небольшого бассейна. Спальня находилась рядом. Надо лишь просочиться сквозь щель неплотно закрытой двери.
И тут пришельца почуял роскошный сибирский кот, пристроившийся в ногах у хозяина. Кровать была достаточно широка, чтобы вместить четырех разрешенных Кораном жен и еще дюжину кошек и собак. Сибиряк открыл глаза и злобно зашипел. Двунадесятый Дом попытался успокоить его, послав надлежащим образом выстроенную телепатему. Куда там! Кот только пуще разгулялся: вскочил на лапы, взъерошил серую шерсть, став похожим на шерстяной шар, и обнажил клыки. Шшшшш!!!
Пришлось его укусить. Кот завопил и скакнул на тумбочку с гипнопроектором. Обиженный кошачий мяв и грохот падающей тумбочки разбудили коменданта, но было уже поздно. Непейвода успел подобраться к изголовью постели и, стремительно образовав человеческое тело, стукнул ночником по голове хозяина. Бамс! Голова едва начала подниматься с подушки и тут же упала на нее снова. Не успев как следует проснуться, комендант отправился обратно в небытие.
Дальнейшее было делом техники. Слава богу, видеокамеры в спальне отсутствовали. Отключившегося ненадолго коменданта Двунадесятый Дом крепко связал самым обычным скотчем. Им же он залепил ему рот. Можно только посочувствовать роскошным командирским усам.
* * *
Теперь можно начинать разговор. Легкий укус – и пленник в розовой пижаме открывает глаза. Они тотчас становятся большими и круглыми. Страх – он всегда при тебе. И боль тоже вечна – она переживет века и цивилизации. Пока в Галактике есть жизнь, страх и боль будут править миром.
– Доброе утро, сэр, – церемонно обратился к пленнику муравейник. Он решил не принимать законченный человеческий облик, оставшись некой, словно бы сплетенной из проволоки, шевелящейся конструкцией. Пусть это будет элементом устрашения. – Самое время для приятной беседы.
Комендант что-то замычал, заворочался в постели, свалив на пол невесомое пуховое одеяло. Это был холеный брюнет среднего возраста с проседью на висках, загорелый, накаченный тренажерами. Даже сильные эмоции не могли полностью стереть с его лица скуку и пресыщенность. Ему надоела служба, но не надоела власть.
«Комфорт любишь, сучонок!.. А еще, небось, ловишь кайф, издеваясь над подчиненными. Тогда ты знаешь, что такое пытка, – с удовлетворением констатировал Непейвода. – Тем легче будет тебя сломать».
– Давай договоримся сразу: если ты попробуешь звать на помощь, я тебя убью и снова уйду в вентиляцию. Если же честно ответишь на мои вопросы и выполнишь мои скромные просьбы, мы расстанемся друзьями. Ты меня понял?! – произнес он с нажимом, нависнув над пленником.
Несколько клеточек при этом ссыпались на лоб и щеки коменданта и специально заскребли ножками, вызывая нестерпимый зуд. Этот прием ходячий муравейник испробовал уже неоднократно. Карантинщик изогнулся дугой на кровати. Он мычал и дергался, пытаясь избавиться от «мурашей», и одновременно хотел выразить свое согласие. Клеточки были удивительно цепкими созданиями.
– Повторяю: любая попытка освободиться или позвать на помощь – и тебе конец. Мгновенная, почти безболезненная смерть от ядовитого укуса. А муки я тебе обеспечу, если вздумаешь врать. Так позволь мне остаться гуманистом…
