Леонид Смирнов
Зона поражения
Рассольников молчал. Он не боялся говорить: Непейвода заранее установил, где живет Кребдюшин, просканировал его номер и, убедившись, что все чисто, сообщил археологу по сервисному браслету. Просто ему нечего было сказать.
– Возьми меня с собой, Атлантида! Я тебе пригожусь. – Хозяин не просил, он требовал. – С Кребдюшином лучше дружить…– Полукровка начинал говорить о себе в третьем лице, когда очень волновался или грозил. – Кребдюшин – полезен. Кребдюшин – хороший боец…
– И где этот Новый Форт? – делая вид, что не слышал просьбу, осведомился Платон.
– На дне океана у южной оконечности материка Бельдам.
Археолог скривил лицо, изображая глубокие сомнения. И полукровка попался на нехитрую уловку– вскочил на ноги, яростно замахал руками.
– Я объясню! Я докажу! – выкрикивал он до тех пор, пока Рассольников властным жестом не заткнул ему пасть и не произнес веско:
– Сядь и говори. Только внятно, – велел Платон.
Кребдюшин сел и внятно заговорил:
– Когда к Тиугальбе подвалил флот Второй Конкисты, аборигены уже давно успели сгнить. Но люди не стали рисковать и долбанули их главные города и космодромы на полную катушку. Несколько бомб с антиматерией попали в тектонический разлом. Часть берега ушла под воду. И потому постройки Большого Южного Хранилища хорошо сохранились. На дне оказался Старый форт, где лежит всякая дребедень и артефакты непонятного назначения, оставшиеся после сортировки. И Новый Форт, куда тиугальбцы сваливали последние находки. Сваливали безо всякой системы – слой за слоем. Там вполне может быть то, что вы ищете.
– Звучит разумно, – после долгого молчания согласился Платон. Играл он убедительно. – Да только туфта все это. Нет там ничего.
– Я знаю точно! Я взломал защиту Военно-космического Архива! Я залез в секретные файлы земного флота! – орал Кребдюшин, на глазах утрачивая человеческие черты.
С мимикристами это бывает при стрессах. А полукровки – и вовсе существа истеричные. От обеих рас они зачастую берут худшие черты.
Кожа Кребдюшина пошла цветными пятнами, руки стали превращаться в щупальца, а мускулистые плечи стекать на спину и грудь. Лицо менялось так быстро, что было не уследить. Одна жуткая гримаса сменяла другую. Археолога затошнило при виде его превращений.
– Пр-р-рекратить! – взревел Платон, как десять бешеных быков. – Глянь в зеркало! На себя!
Полукровка вздрогнул и послушно глянул в зеркало. Ойкнул и стремглав кинулся в ванную. Он не показывался оттуда минут пять – приводил себя в порядок. За это время археолог по рации сервисного браслета перекинулся парой фраз с Непейводой, отхлебнул змеиновки и проглотил самую сочную агапию.
Вернувшись в комнату, Кребдюшин подошел в столу, налил себе стопку, выпил залпом, закусывать не стал и сразу выпил вторую, окончательно обнажив во фляге змеиное тело.
– Сам виноват, – наконец заговорил хозяин. – Не надо меня доводить.
– Значит, ты изучал вопрос…– зловещим голосом произнес Рассольников. – А с какой радости? У тебя заказ? Ну, колись, колись!
– Если кормишься перепродажей информации, надо знать как можно больше. Обо всем. А если сидишь неподалеку от планеты, битком набитой сокровищами, глупо не разузнать все, что связано с ее историей…
Правды от Кребдюшина не дождешься, если только не начать допрос с пристрастием. Платон решил пойти другим путем.
– Ладно. Я готов взять тебя в долю. – Выдержал паузу, глядя на засиявшего как медный таз полукровку. – Но сначала ты скажешь, что именно мы ищем и откуда тебе об этом известно, – голос археолога по-прежнему был грозен. – Таково мое первое условие.
– Сколько же их всего?
– А сколько душа попросит, – усмехнулся Платон. – Выкладывай, Пинкертон хренов.
Глава 15
Родные пенаты
«Планета ФФФукуараби – самый лакомый кусочек на моем маршруте. Потому как запретный плод слаще остальных. Такова уж психология любого примата. Люди и обезьяны, как известно, – существа любопытные до потери пульса. И потому нас очень легко заманить в ловушку.
ФФФукуараби… Звучит, как манящий шорох прибоя и призывный шепот змеи. Черт возьми! Я так хочу туда пробраться, что даже забываю порой о своих маленьких слабостях. Забываю о Старой Земле, где меня терпеливо ожидают чада и домочадцы. О долге первопроходца, Долге с большой буквы, ибо впереди меня ждут никем еще не открытые планеты. А ведь ФФФукуараби давным-давно попала в поле зрения Лиги Миров. На ней побывали астронавты, дипломаты и миссионеры. А потом планету закрыли для посещений. И было это триста лет назад.
Я хочу туда! Пустите! Пустите меня, ради Христа! Я имею право! Ведь на сегодняшний день я – самый главный путешественник Галактики. Хотя вам, чертовы муравейники, и на Галактику-то, наверняка, плевать…»
Документ 15 (из Путевого дневника)
Разговор Платона с Кребдюшином затянулся далеко за полночь, но Непейводе пришлось потерпеть. Слишком он оказался важен, этот пьяноватый разговор двоих бывших сотоварищей и бывших недругов.
Терпел и апт, картежный раб полукровки. Все это время разумный гриб провел на часах, не жалуясь и не взывая к чувству гуманности. Если он и проклинал своего рабовладельца, то мысленно. Его терпению и выдержке можно было только поражаться. А с виду не скажешь: пластинки, пленки да тяжи…
Полукровка рассказал археологу, что пять недель назад по тахионной сети до него дошло официальное предложение Империи Термопсис: любой, кто добудет действующий золотой горшок с планеты Тиугальба, получит миллион кредитов– хошь на банковский счет, хошь брильянтами, хошь пластиковыми картами. Через неделю термопсисы предупредили: за горшком отправлена охотничья экспедиция с ФФФукуараби, и эти ребята шутить не любят. А потому премия была увеличена вдвое.
Сначала народ прыгал и кричал, что добудет, как не фиг делать, добудет этот чертов горшок – плевое это дело! Тут же сколачивались ватаги, начинали подыскивать себе посудину и составлять списки инструмента. А потом страсти поутихли, и число потенциальных смертников быстро пошло на убыль. Стоило спокойно поразмыслить на досуге, взвесить «за» и «против», как выяснялось, что у одного внезапно заболела любимая тетушка, у другого жена беременна, а третий и вовсе завязал – открыл мелочную лавку и будет отныне торговать сахарином.
В итоге желающих получить кругленькую сумму оказалось совсем немного: уж больно дурная слава шла об этой планете. Вот и Кребдюшин решил не пытать счастья, рискуя своей драгоценной головушкой. Пусть куш будет поменьше, зато помрешь не завтра, в слюнявой зеленой пасти, а через много лет, в теплой постели, в окружении внуков и правнуков.
Насколько правдив был его рассказ, судить было трудно.
– Скажи мне, друг ситный, – решил кое-что уточнить археолог. – Не слышал ли ты о таких умниках, кто не собирался нырять в зеленый ад, а предпочел подождать счастливых добытчиков здесь, в двух шагах от ФФФукуараби – с тем, чтобы отобрать у них горшок?
– Ты думаешь, есть желающие напасть на муравьиный корвет? – вопросом на вопрос ответил полукровка. – А пытаться подкупить его экипаж – все равно что учить саблезуба вегетарианству.
Рассольников молча покивал в ответ. Выражение лица у него было по-прежнему кислое. Кребдюшин понял, что так и не сумел убедить собеседника. Испугался, что тот сейчас встанет и уйдет, и снова начал сыпать сведениями о Новом Форте. Потом он сообщил все, что слышал о Старом Форте и дрязгах в Карантине. В результате Платон узнал несколько весьма интересных подробностей.
Полукровка глотнул из горла змеиновки и спросил:
– Теперь ты мне веришь? – Сердце замерло в груди.
– Я и себе-то самому не доверяю – невозмутимо ответил Рассольников. И Кребдюшин снова покрылся пятнами.
Они прошли еще один круг и ходили бы кругами до полного опупения, но тут археолог произнес веско:
* * *
– Мне нужно обсудить твои предложения с заказчиком. Я тебя найду…– Машинально поискал шляпу и тросточку, которых у него больше не было, и удалился.
Поднявшись на борт «Оболтуса» и войдя в рубку, Платон увидел, что экран заполнило красно-бурое лицо размером с круглый обеденный стол. Лицо шевелило тысячами клеточек. Археолог стал свидетелем разговора Непейводы с Советом Домов Симбионтов.
– Почему вы не разрешаете мне хотя бы сутки побыть дома? – допытывался Двунадесятый Дом. (Как только появился Платон, корабельный мозг начал выдавать синхронный перевод).
Из муравьиного шуршания проступил ответ:
– Нельзя терять драгоценное время.
– Тогда хотя бы шесть часов. Это ровно столько, сколько займет доращивание нашего корабля, – заискивающим тоном сказал Дом.
«Оболтусу» после раздвоения над Тиугальбой действительно не хватало активной массы, чтобы нести необходимое вооружение, средства защиты, двигательные установки, навигационное оборудование и средства связи. Поэтому биомеху предстояло проглотить и усвоить десять тонн биопласта из резервуаров «Эль-Гарды», за которые Совет Домов Симбионтов заплатил звонкой валютой. Экспедиция обходилась бедной планете все дороже.
– Это несерьезный разговор, – отвечало лицо. Скорей всего, оно принадлежало председателю Совета, одному из старейших и влиятельнейших Домов.
– Я прошу сообщить мне истинную причину отказа!
– Вы обвиняете Совет в сокрытии информации?! – лицо не гневалось – оно было изумлено.
– Позвольте мне хотя бы поцеловать родную землю!
– Мне стыдно за тебя, – все тем же шуршащим голосом вещало лицо.
Рассольникову было тошно смотреть, как Непейвода унижается перед этой сволочью. Он вообще терпеть не мог чиновников, а шебаршащихся, – в особенности.
– Дай я скажу ему пару слов, – шепнул Платон Дому.
Тот с удивлением посмотрел на него и произнес по тахионной линии:
– Досточтимый Единотретий, с вами хочет поговорить господин археолог. Не уделите ли вы ему две минуты своего драгоценного времени?
Гигантское лицо, заполнявшее экран, раздуло чудовищные, бурлящие щеки и молвило с нескрываемым презрением:
– Так и быть. У него ровно одна минута.
– Довожу до вашего сведения. Я должен лично присутствовать при подписании договора членами Совета Домов Симбионтов, – отчеканил Платон. – В присутствии независимого нотариуса и переводчика. Иначе я не поставлю своей подписи. Это мое категорическое условие.
Непейвода вытаращил глаза.
– Это неслыханно! – рявкнул Единотретий и разорвал связь.
– Ты с ума сошел! – воскликнул Двунадесятый Дом. – С огнем играешь. Если они решат, что ты опасен, то не остановятся ни перед чем. Они могут стереть тебя в порошок…
– Пусть попробуют. Им же будет хуже. – Археолог был в этом отнюдь не уверен.
До того, как улечься спать, Платон рассказал Непейводе о предложении полукровки. После долгих размышлений ходячий муравейник решил пока не дразнить гусей и отложил новый разговор с Советом Домов Симбионтов на потом. Кребдюшин потерпит – уж как-нибудь не помрет. И без того все висит на волоске.
Кребдюшин не выдержал ожидания и вечером следующего дня возник на корабельном экране. Археолог сделал вид, что удивлен таким нетерпением и приказал ждать столько, сколько потребуется. Полукровка воспринял это, как сигнал к началу новой попойки, благо желающих участвовать в ней было предостаточно.
Положительный ответ на требование Рассольникова поступил только утром. На экране тахионной связи не возникло никакого изображения. На черном фоне проступила лишь одна белая строчка: «Совет согласен. Челнок в 3.00 на терминале».
Были сборы недолги. Зато день тянулся бесконечно. В ночь перед спуском на ФФФукуараби спать не ложились вовсе. Слишком сильно волновались оба. Археолог метался по номеру, не зная, куда себя девать. Он думал продержаться без спиртного – Непейвода объяснил ему, что старые Дома не переносят запах алкоголя. Но не сдюжил и принялся сбивать нервное напряжение с помощью четвертушки того самого Кребдюшинского самогона. Полегчало. В конце концов есть тысяча способов освежить дыхание и только один – погасить мандраж.
Платон и Двунадесятый Дом прибыли в фффукуарабский терминал за десять минут до назначенного срока. Цивилизации, которая предоставила свое космическое пространство под межзвездную перевалочную станцию, был выделен собственный причальный комплекс, складские и жилые помещения, находящиеся под ее юрисдикцией. Так что напарники уже были на территории ФФФукуараби.
На борту челнока их встретили два Дома Симбионтов в боевых человеческих скафандрах – с волками жить – по-волчьи выть. За всю дорогу эти ходячие муравейники не проронили ни слова. Платон загривком чуял их раздражение и брезгливость.
Огромный диск чужой планеты наплывал на экран, и археологу снова казалось, Непейвода вот-вот подскочит к экрану, протаранит лбом зеркальную поверхность и устремится на свою любимую родину. Археолог подозревал, что этот грандиозный блин лично ему не сулит ничего хорошего, но отступать было поздно. «Уж наверняка не страшнее бродячих джунглей, – успокаивал сам себя. – Я и не такое видел…» На самом деле такого он не видел никогда.
И вот челнок сел. Сойдя с трапа, Двунадесятый Дом в тот же миг рассыпался на бетонных плитах космодрома. Каждый из «муравьишек» прижался грудкой к плите и недвижимо пролежал на ней несколько секунд. Вроде как поцеловал родную землю.
Никакие официальные лица напарников не встречали. На космодроме их ожидал только десяток облаченных в армейский камуфляж охранников. Рассольников решил, что именно из-за него ходячим муравейникам придали форму человеческих тел. Вряд ли фффукуарбцы каждодневно несут службу в таком вот «ненормальном» виде.
Над головой багровели закатные облака, протянувшиеся от горизонта к горизонту. В воздухе стоял запах остывающих после полуденного зноя камней и едва уловимый аромат свежескошенной травы. Над космодромом царила тишина – ни музыки из репродукторов, ни лязга механизмов, ни стрекотания кузнечиков или жужжания мух.
Летное поле окольцовывали керамлитовые бункеры. В небо нацелились пучки антенн тахионной и радиосвязи, стволы боевых излучателей. Тарелки и решетки радаров непрерывно вращались в разные стороны и в разных плоскостях. Порывы ветра кружили, подхватывали и роняли на плиты опавшую золотистую листву. Космодром вызвал у Платона ощущение тревоги и надвигающейся беды.
Челнок выпустил шасси. Его подцепил огромный жук-буксировщик и отвез на ничем не примечательную площадку, которая тут же .начала опускаться под землю. Затем площадка вернулась на место, совершенно пустая.
В окружении охраны археолог и Непейвода ожидали глайдер. Ходячие муравейники заметно нервничали, то и дело поглядывая на небо. «Они неуютно чувствуют себя на открытом пространстве, – вдруг понял Рассольников. – В этом все дело».
С востока прилетел двенадцатиместный глайдер, сделанный на Страторе – одной из самых богатых планет. Охранники запихнули напарников в кабину и попрыгали туда сами. Машина взмыла в небеса. Платон прилип к иллюминатору и разглядывал здешний мир, стараясь ничего не пропустить.
Поверхность планеты вблизи космодрома заросла кустарником и казалась необитаемой. Вдалеке темнел горный хребет, покрытый лесом. А вся близлежащая равнина представляла собой один колоссальный зеленый газон. Не было видно ни птиц, ни бабочек, ни стрекоз. Вообще ничего живого. Похоже, природа ФФФукуараби полностью преобразована Домами Симбионтов.
* * *
– А где ваши города? – спросил археолог Непейводу, убедившись, что рядом с космодромом нет и намека на какое-либо жилье.
– Под землей, – неохотно ответил тот, скосив глаз на сидящую рядом охрану. Ходячие муравейники переговаривались, касаясь друг друга кончиками пальцев, – вернее, составлявшими их клеточками. Платон при всем желании не смог бы их подслушать.
Полет над равниной прошел гладко. Затем машина прибавила скорость и стремительно промчалась над хребтом. И все же археолог успел разглядеть, что верхушки гор, как и бункеры на космодроме, утыканы стволами и антеннами, а часть склона покрыта решеткой и превратилась в колоссальный радар. Хребет был превращен в одну огромную крепость.
– Теперь я понимаю, почему вы не пускаете сюда инопланетян, – заговорил Платон, когда машина снова полетела над бескрайним зеленым газоном. – Вся ваша планета – укрепрайон. Каждый чих засекречен. Живете ожиданием войны.
Охранники беспокойно заерзали на сиденьях.
– Тебе этого не понять…– буркнул Двунадесятый Дом.
– А ты объясни. Я неплохо знаю земную историю. Некоторые государства десятилетиями и даже веками готовились к войне и напоминали осажденную крепость. Каждый их житель становился воином. Личная свобода была немыслимой, любое нарушение правил каралось смертью. И у вас то же самое?
Дом долго не отвечал, потом, снова покосившись на охрану, сказал бесцветным голосом:
– Мы не ждем войны. Она идет уже пятьсот лет. Мы выбрали свой путь выживания… Что еще тебе у нас не нравится?
– Пока ничего, – мрачно ответил Платон.
– Тогда давай помолчим, – произнес Непейвода и закрыл глаза.
Они летели еще полчаса. И вот на горизонте появилось здание, построенное в форме муравейника. Багровое солнце, распластавшееся над горизонтом, словно темной кровью пропитало этот крутобокий купол, и в нем виделось что-то угрожающее.
Археолог поначалу решил, что здание не слишком велико, но просчитался с расстоянием. Глайдер летел и летел, а оно по-прежнему оставалось вдалеке. Здание было огромное. Если это на самом деле муравейник, в нем должны жить триллионы особей.
– Что это? – спросил археолог напарника.
– Резиденция Совета Домов Симбионтов, – не открывая глаз, ответил тот.
Платон вдруг понял, что Непейводу бьет дрожь. Дом изо всех сил борется с охватившей его трясучкой, но она побеждает. «Неужто его опять будут казнить?»
На дальних подступах к Совету из земли стали выпирать его маленькие копии – керамлитовые купола. Они ощетинились стволами. Купола были повсюду, и вскоре археолог перестал обращать на них внимание.
Глайдер пошел на посадку, не долетев до Совета километра полтора. Он прифффукуарабился на небольшую площадку, выложенную каменными плитами. К зданию от нее вела узкая каменная тропа, которая пересекала своеобразное пастбище. Огромное поле было покрыто копошащимися в сочной траве гигантскими гусеницами – длиной по полметра, а то и больше. Розовые, голые – они походили на живые сардельки или свиней-мутантов. На взгляд, их были миллионы.
Тонкими живыми цепочками, состоящими из «мурашей», поле было разбито на равные квадраты. Некоторых гусениц с ног до головы облепляли клеточки, как брошенный банан – фруктовые мушки. Похоже, «мураши» лечили эти сардельки, а может, чистили их.
– Что они делают? – археолог не удержался и спросил у Непейводы.
– Кормятся, – односложно ответил тот.
Платон крякнул и зачесал затылок. Уж лучше было не спрашивать.
Охранники снова заспешили, высаживая напарников, сами стремглав повыскакивали из кабины. Глайдер тотчас взлетел. Конвой разделился надвое: пять ходячих муравейников встали впереди Платона Рассольникова и Двунадесятого Дома, вторая пятерка охраняла их тыл. Быстрым шагом колонна двинулась вперед.
Чудовищных размеров муравейник продолжал расти до тех пор, пока Платон не обнаружил, что сам он – не более чем муравьишка, по глупости забредший к жилищу чужого, враждебного племени. И ему отчаянно захотелось вернуться на кораблик, а еще лучше в «Эль-Гарду» – в массажный салон, к милой девочке Зи-Зи.
Около куполов, не имеющих ни окон, ни дверей, и у подножия Совета виднелось множество маленьких отверстий в земле, сквозь которые беспрерывно курсировали тысячи «мурашей». В их маленьких лапках и челюстях было не видать никакого груза. На первый взгляд, абсолютно бессмысленные передвижения. Быть может, они переносят информацию? Не проще ли передавать ее по радио или с помощью кабеля? Археолог почесал затылок и промолчал, отложив свой вопрос на потом.
Вдруг заскрипели скрытые в недрах земли механизмы, завизжали электромоторы, лязгнули манипуляторы, и боевые купола задвигались. Рассольников пытался понять, что происходит. Смотрящие во все точки небосвода антенны и стволы дружно нацелились на одинокое черное облачко, возникшее далеко на юге. Оно приближалось к резиденции Совета.
Опасность! Это Платон почуял кожей. А охранники его изумили. Клеточки ходячих муравейников вдруг зафонтанировали из горловин и рукавов камуфляжных комбинезонов и устремились в дырочки, нарытые в земле. Оружие выпало из их рассыпавшихся рук, а форма смятыми кучами упала на дорожку. И только Двунадесятый Дом остался рядом с археологом. Он оцепенело глядел на несущееся к ним облачко.
– Ложись!!! – внезапно заорал Непейвода.
И сам бросился на каменные плиты, прижался к ним, вцепился своими клеточками. Платон распластался рядом. Он старался делать все то же самое, но разве человеческим пятипалым клешням по силам соперничать с сотнями цепких «мурашей»…
Стволы ударили залпом. Земля сотряслась, и археологу показалось: она вот-вот расступится под ним. Он глянул на облачко. Там, где оно было, вспучился багровый шар с ярко-алыми протуберанцами. На его расширяющейся поверхности зажигались и гасли десятки белых, желтых, оранжевых вспышек.
Платон вдруг почувствовал, что его оторвали от земли и куда-то тащат. Он едва успевал перебирать ногами. На бегу археолог услышал новый визг-скрип-лязг боевых куполов. Стволы перенацеливались, поворачиваясь и опускаясь вниз.
Напарники неслись по зеленому полю, перепрыгивая жирных гусениц. Неслись к ближайшему куполу, надеясь отсидеться в мертвой зоне у его подножия. Стволы соседних куполов больше не целились в небо, теперь они следовали за двумя бегущими фигурками.
Под тем, ближним куполом тоже загудел электромотор, и он с лязгом и скрипом начал медленно поворачиваться – слишком стары механизмы. До купола была какая-то сотня шагов, но археолог и муравейник бежали, бежали и никак не могли преодолеть разделявшее их расстояние. «Не успеть!»
И тут остальные купола открыли огонь. В тот же миг Дом подкосил археолога, и они рухнули в траву. Пулеметные очереди прошли над головами напарников. Вспыхнули лазерные лучи и подожгли газон там, где они только что находились.
Непейвода снова повлек археолога за собой, они сделали еще один, последний бросок, оказавшись у подножия купола, и рухнули наземь. Он как раз повернул свою титанитовую «щетину», нацеливаясь на нового врага. Но враг был уже слишком близко, проскочив зону поражения.
«Сейчас пальнут!» – в голове Платона проскользнула такая здравая и безысходная мысль. – Больше не побегу. Будь, что будет». В эти секунды он не испытывал страха – ему стало все равно.
Нового залпа не было. Неужто муравейники не бьют по своим? Ведя огонь по напарникам, другие купола наверняка попали бы по старому куполу. А муравейники действительно не бьют по своим.
Механизмы возвышающегося над археологом и Двунадесятым Домом купола издавали душераздирающий лязг и грохот, стволы тряслись и скрипели, но не могли опуститься ниже какого-то порога. Напарники лежали в мертвой зоне. Казалось, стволы вот-вот пересилят сопротивление ограничителей и смогут расстрелять ее. Никак. А потом запахло жженой изоляцией, и раздалось потрескивание и шипенье.
«Неужто пронесло?!» Рассольников глянул на своего напарника. Дом переговаривался, вернее, переругивался с кем-то по браслету. Закончив разговор, Непейвода повернулся к Платону:
– Лежи смирно. Пускай они сначала разберутся… Во всем виновата атака термопсисов. Нападавшие вывели из строя систему наведения в четырех дотах…
– А охрану тоже они вывели из строя? – язвительным тоном осведомился археолог.
– Хм, – короткий ответ.
Багровые тучи, словно испугавшись залпового огня, истаяли и разлетелись в стороны. Бездонное небо было окрашено в странный, но завораживающий цвет: зеленовато-бордовое, с фиолетово-перламутровым отливом. Оно напоминало Платону кипящие от планктона морские глубины. Можно было бесконечно смотреть в эту бездну, радуясь тому, что остался жив, что можешь любоваться окружающим миром, видеть то, чего триста лет не видал ни один двуногий.
А потом над напарниками беззвучно пролетел глайдер, за ним еще один. Сервисный браслет Дома пискнул, как придавленный котенок. Двунадесятый Дом снова с кем-то поговорил, издавая невероятно скрипучие звуки.
– Теперь другая версия, – объяснил он, отключив связь. – Из-за чиновной нерасторопности расчетам этих дотов не сообщили о твоем прилете. Обнаружив на контролируемой территории чужака, они привели орудия в боеготовность. А после начала атаки посчитали тебя одним из термопсисов.
– Гладко выстругано – ничего не скажешь… Но как же охрана? Все слишком похоже на заранее подготовленное, но никудышно исполненное покушение. К тому же, для чистоты картины надо было пожертвовать десятком муравейников.
У Непейводы в глазах зажглись злые искорки.
– Я и не знал, что ты настолько ядовит. Сожри тебя зверодревы, наверняка отравились бы.
Позади колпака, где сели глайдеры, что-то происходило: раздавались скрипучие голоса, звонкие шлепки, тихое подвывание. От любопытства у археолога даже мурашки пошли по коже.
– Так что же охрана?
– Насчет… охраны… я лично… разберусь, – дробя фразу, прошипел Дом. – Теперь доволен?
– Когда разберешься, тогда и…– Платон не договорил, увидев, что к их лежбищу несется целая толпа ходячих муравейников в человечьем обличий.
Бежавший впереди резко остановился. Налетев на него, затормозили и остальные. Они едва не повалили этого типа на лежащего в траве археолога.
– Единоседьмой Дом Симбионтов, начальник службы безопасности Совета, – представился первый, приложив руку к козырьку кепи и щелкнув каблуками. Похоже, эта опереточная процедура ему очень нравилась. – Честь имею доложить: опасность для жизни ликвидирована, – отбарабанил он. – Отныне вы находитесь под моей личной охраной.
«Очевидно, слова „лично", „личный" означают для фффукуарабцев что-то особенное. Иначе зачем они их столь нарочито выделяют? – с любопытством подумал Платон. – Быть может, дело в том, что над их собственной личностью нависла угроза?»
Напарники поднялись на ноги и начали отряхивать одежду. Их неспешность явно раздражала ходячих муравейников, но те промолчали. И вот конвой двинулся вперед. Клеточки-пастухи отогнали своих гусениц подальше. Муравейниковая толпа, нимало не похожая на походную колонну, поперла по зеленому газону, плотной массой окружая археолога и Непейводу. Дома Симбионтов загораживали их телами от возможного нападения, толкаясь и мешая друг другу. Многие из них просто-напросто еще не научились ходить по-человечески. Дома качало и вело из стороны в сторону, ноги подгибались в коленях, и муравейники едва не падали.
Остаток пути обошелся без приключений. «Если покушение устроила оппозиция, не желающая возвращения маток, – думал Платон, вышагивая среди человекоподобной массы и стараясь никому не наступить на ноги, – она не успокоится, пока не доведет дело до конца. Надо скорей сваливать из этого гадючника».
Ради подписания контракта Совету Домов Симбионтов приходилось раз за разом нарушать правила, неукоснительно соблюдаемые веками. Вот и сейчас для прохода человека в резиденцию Совета в стене здания пришлось прорубать специальное отверстие высотой в метр. Сами же клеточки попадают в него через маленькие дырочки, проделанные по периметру основания.
На входе Рассольникову был торжественно – под рев фанфар и барабанную дробь – вручен в двух экземплярах текст государственного контракта, напечатанный золотом на тончайшей титанитовой пластине. Правда, он был подписан только половиной Совета. Остальные Дома Симбионтов потребовали личной встречи. Они-де хотят убедиться, что этот двуногий действительно способен выполнить свою миссию и при этом не является врагом фффукуарабской нации. Пришлось идти.
Свита тотчас утратила человеческий вид и, побросав одежду, исчезла в сотнях дырочек, просверленных в стенах, полу и потолке низкого и узкого коридора. «Сколько же тут этажей, если здание огромно, а потолки так низки?» – поражение думал Платон.
Двунадесятый Дом, войдя внутрь, тоже распался на клеточки и улепетнул на доклад руководству. Археолог в сопровождении начальника охраны, который один не утратил человекоподобия, двинулся по инстанциям.
Воздух был теплым, влажным и чуть затхловатым. Ходячий муравейник освещал дорогу мощным фонарем, вырывавшим из мрака все новые и новые участки бетонных стен, которые обросли зеленоватой плесенью и повсеместно были пронизаны ходами. Самих «муравьишек» видно не было – наверное, они получили приказ не путаться под ногами.
Страдай Платон хотя бы самой легкой формой клаустрофобии, этот жутковатый коридор, больше похожий на вентиляционный ход и совершенно не приспособленный для передвижения на двух ногах, немедля вызвал бы у него приступ. Да и любого здоровяка здесь можно довести до приступа или истерики.
Собирая подписи, археолог попал во чрево чудовищного организма. Он всей кожей чуял, как за Стенами, под ногами и над головой копошатся миллиарды насекомых. Отовсюду непрерывно доносилось шебаршение несчетных лапок, сливающееся в странный звук – слаженное «пение» десятков забурливших на майском солнце муравьиных куч.
Чем идти, скорчившись в три погибели, проще было передвигаться на четвереньках. Но Рассольников не хотел вставать на колени, словно бы склоняясь перед муравейниками. Аристократ должен гордо нести человеческое достоинство – и особенно в окружении насекомых. И потому он шел, согнувшись. Когда спина затекала, он пытался распрямиться и стукался хребтиной о теплый бетонный потолок. Ему предстояло таким макаром прошагать несколько километров.
А Единоседьмой Дом в полной мере использовал преимущества своего пластичного фальшьтела. Уменьшив рост и вдвое вытянувшись по толщине, он легко передвигался в этом тесном туннеле. (Его словно расплющило асфальтовым катком.) Муравейнику то и дело приходилось притормаживать, поджидая ковылявшего позади пришельца, но он ничем не выказывал своего нетерпения.
В первый миг, обнаружив рядом с собой вместо статного мужчины маленького плоского уродца, Платон вздрогнул от неожиданности и, не сдержавшись, прыснул. А потом всю дорогу молча завидовал сопровождающему: скрюченная спина вскоре начала болеть, а шейные позвонки не хотели держать затяжелевший кочан головы.
Делая поворот за поворотом, коридор начал забирать вверх, так что идти стало еще тяжелее. Археолог следом за Единосемерным лез в гору, и теперь вдобавок ко всему начали ныть его колени, икры и голени.
При получении каждой подписи происходила одна и та же фантасмагорическая сцена. Через выломанное отверстие археолог с трудом пролезал внутрь начальственного кабинета и оказывался в каморке, все стены, пол и потолок которой были покрыты живым шевелящимся ковром. Все Дома Симбионтов, как и Непейвода, обожали равномерно распределяться по внутренней поверхности любого занимаемого ими объема.
