Елизавета Шендрик
Сестры Бергет
Я ворвался в комнату и в полумраке не заметил ничего подозрительно. То же ждало меня и во второй, третьей и наконец четвертой. В ней и остановился перевести дыхание. Предыдущие две были спальнями с идеально заправленными постелями, плотными шторами на окнах, обставленные антикварными вещами, в цветочных и растительных мотивах. Третья кладовкой. А эта оказалась рабочим кабинетом: зеленые стены, дубовый стол, на нем ноутбук, стул со спинкой, у окна кресло.
Дора, где же ты черт возьми?
У меня резко закружилась голова, должно быть, сдают нервы. Я вывалился из кабинета и, тяжело ступая, направился к двери, ведущей на террасу. Если ее там не будет… Позади меня раздалось злобное рычание. От неожиданности выронил нож. Не став его поднимать, кинулся к двери, межкомнатная ручка вылетела, лишив меня шанса выбраться через террасу на улицу. Ноги подкосились, я упал с ней в руках на спину. Кровь пульсировала в висках, перед глазами замелькали черные пятна, цепенея от страха, ждал, что будет дальше. Рычание прекратилось. Но пол подо мной заходил ходуном, стекла задребезжали, все заскрипело и затрещало. Я почувствовал, как начал проваливаться, будто до этого лежал на твердом льду, а теперь он раскололся надвое. С потолка на меня посыпались штукатурка, щепки и доски. Я ни от чего не смог уклониться, тело перестало мне подчиняться, словно словил сонный паралич, голос пропал. Ничего не чувствую. От этого только страшнее. Я вдруг полностью провалился и полетел куда-то вниз, в глазах чернота, закрыв их, отдался тьме, что возжелала меня проглотить.
Лежа на чем-то мягком, с трудом разлепив глаза, голова нещадно трещала, что значило – все еще жив. Но ничего не разглядеть, словно под землей и потому в глазах так черно. Но лежу я свободно, не ощущая давления, стало быть все снова не так, как я думаю.
Я страшно перепугался, подумав, на месте ли мои глаза? То, что преследовало меня из леса до дома…то, что я не видел, а только слышал…что-то непростое… Волшебный лес, Дора? Правда ли, что мы его выдумали? Почему мне кажется, что чудовище из леса сотворила с нами нечто ужасное? Все так запуталось, не могу разобрать, где реальность, а где вымысел.
Я надавил на веки. Глаза на месте, но в них темнота. Сбрендил или ослеп? НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЮ!
Ощутив на ногах что-то плотное и тяжелое, немедля пощупал, похоже на плед. Откуда он здесь? Куда я попал? Я ощупал себя, одежда на мне та же, но пахну потом вперемешку с терпким табачным запахом. Мне надо срочно выпить таблетки, пока мой колпак от меня не отъехал. Почему здесь веет холодом? Я натянул плед до подбородка, раздался скрип, шел он откуда-то сбоку, я перестал двигаться.
Холод пронизывал до костей, дыша через раз, быстро убедился, что сидя мне не согреться. Надо двигаться. Надо найти Дору. Кто ей поможет, если не я?
– Не спеши, – неожиданно прозвучал голос Доры. – Отдышись.
Подавив судорожный вздох, принялся дышать через нос и вытирать подступившие сопли. Дора, черт возьми, я тебя не вижу. Как мне убедиться, что ты это ты?
– Ты хотел, чтобы я обучила тебя писательству, – размеренным суровым голосом сказала она, звучал он оттуда же, где недавно раздался скрип. – Будь, по-твоему, приставучий ты мой поклонничек. – Я не понял, ослышался или нет, но ощущение, что она назвала меня покойничком. – Урок первый. Запоминай все, что видишь. Урок второй. Не можешь запомнить – записывай. Урок третий. Не можешь записать – надиктуй в диктофон. Урок четвертый. Нет диктофона – смотри пункт первый. Вопросы?
– Гд-е-е ты бы-бы-ла? – голос дрожал от напряжения и страха, изнеможенное тело трясло от холода.
– Рядом, – таинственно ответила она, что я весь покрылся мурашками. – Еще будут вопросы?
– Г-где мы?
– Ты задаешь вопросы не по теме, Эраст.
– Я ни-ничего не-не вижу.
– Так лучше?
Я поморщился, глаза защипало, хоть свет и неяркий. Но тепло, излучаемое от лампы, коснулось моего тела, и я будто ожил, ощутил как горят щеки, перестал трястись, как куст сдуваемый ветром. Привыкнув к освещению, рассмотрел сидящую в кресле рядом с торшером Дору. Она в тех же синих джинсах, вязаной кофте с воротом и на замке в цвет капучино, на ногах закрытые коричневые тапочки похожие на угги. Лицо нахмуренное, пальцами правой руки бесшумно бьет по подлокотнику кресла, взгляд задумчивый.
– У тебя проблемы с памятью?
Я плотно сжал губы, на скулах заиграли желваки.
– Знаешь как я это поняла? Ты вернулся из магазина каким-то взвинченным, я сказала тебе, что сама разложу продукты, а ты можешь идти отдыхать на второй этаж в комнату, где раньше спал. Ты ответил, что помнишь куда идти и ушел. Не прошло и часа, как на весь дом раздался твой голос, отчаянно зовущий меня. Я сразу же понеслась к тебе. Но ты был не в своей, а в моей комнате, беспокойно спал, крутя головой. Я решила сделать тебе компресс, положила холодную тряпку на лоб, кричать ты перестал, как и вертеть головой, но на лице застыла гримаса боли. Так что я осталась здесь, вместо того, чтобы готовить ужин. Меняла компресс, потом и вовсе убрала, и только вышла за дверь с тазом и тряпкой, ты начал истошно орать. Не знаю, что тебе снилось Эраст, но ты заставил старушку с больными костями ухаживать за тобой, как за малым дитем до наступления ночи! А теперь слушай свой желанный экспресс-курс и живи с этим дальше как хочешь! И чтобы больше никаких вопросов не по теме, – твердо произнесла она, стукнув кулаком по креслу.
Кое-что меня смутило. Речь Доры походила на хорошо прописанный рассказ, словно она его просто перечитала вслух. То, как слова отскакивали от зубов и то, как она говорила без запинки… Как будто выслушал не человека, а голосовой помощник… Хотя спросонья что только может не послышаться. Я хочу верить, что она это она, а все что со мной приключилось не более, чем сон. Пусть и чувствовал под пледом, что ноги в обуви. Пусть и ни черта не помню, чтобы вернулся так, как об этом рассказала Дора. Друг по переписке называет меня «чекане», имея в виду, что я чокнутый. Раз я таков, то что мне стоит завалиться спать в обуви? Да ничего.
Я посмотрел Доре в глаза. Взгляд выжидающий и холодный. Мне кажется, она меня убьет, если увидит, что я испачкал простыню. Передумав садиться в позу лотоса, подоткнул плед себе под ноги. Экспресс-курс, так экспресс-курс. Я только рад пообщаться с ней в обход личных тем.
– Ты запомнил свой сон?
– Да.
– Запиши. – Она встала с кресла, выдвинула ящик комода, что-то вытащила из него и развернувшись, кинула мне в ноги. Это оказался запечатанный в пленку крафтовый блокнот на пружине с авторучкой. – Пока ты будешь писать, расскажу тебе историю, случившееся со мной в детстве. – Она села обратно.
– Я должен писать и слушать одновременно?
– Юлий Цезарь смог, ты что, хуже?
– Нет, – буркнул, содрав пленку с блокнота. – А верхний свет можно включить?
– Привыкай работать в самых непростых условиях. Комфорт будешь создавать у себя дома.
– В кресло не пустишь?
– Не пущу и торшер не подвину.
Я хмыкнул, обернулся к спинке кровати, прислонил к ней подушку и завалился, поджав коленки поближе к груди и положив на них блокнот.
– Я готов.
– Не осталось тех, кто помнил бы, что в семье Бергет изначально было две девочки…
Я была старше Ингрид на три года. Родители шутливо называли ее егозой, а я доводила до слез, зовя Ингой. Ей ужасно не нравилось коверканье имени, а мне нравилось ее задирать. Иногда она так сильно рыдала, что начинала задыхаться. А я равнодушно стояла и смотрела, но только если родители отсутствовали дома. Не подумай. Ингрид я не била. Но слова говорила жестокие, а это все равно, что ударить.
Она была очень неуклюжей и вела себя как варвар. Не смотрела под ноги, сопли вытирала платьем, мороженое ела так, что губы и нос были в нем. Родители никогда ее не ругали, а мне беспрестанно напоминали, что я старшая, а значит мудрее, обязана заботиться о сестре и подавать хороший пример. Меня не наказывали, но ругали.
В какой-то момент я стала думать, что Ингрид все сходит с рук из-за того, что она родилась красивой: большие голубые глаза, пухлые розовые щечки, губки бантиком, прямые золотые волосы. А я темно-русая, глаза карие, лицо все в веснушках. Словно дети из разных семей. Родители очень злились, когда слышали от меня вопрос, а точно ли Ингрид не подбросили нам под дверь?
– Поспеваешь? – мягко спросила она.
– Конечно.
Я схитрил. Написал в середине листа «Я» и сделал от него несколько стрелочек с пометками: разговор «мальчиков» – шикарный дом – Айседора, вой в лесу – вой на первом этаже – злобное рычание на втором, нож – пустые комнаты – ручка двери. Обвел все это в большой овал и внизу написал «развал дома – падение в кроличью нору – чернота». Хочу кратко записать историю Доры. Не совсем понял, почему она сказала о девочках в прошедшем времени и что это ее история из детства. Все книги Доры рассказывают о приключениях сестер Бергет. Старшая время от времени приходится спасать младшую от неприятностей, а так они вместе изучают новые миры и заводят в них друзей, побеждают врагов. И зовут их Мэри и Луиза.
Перевернув страницу, кивнул Доре головой.
– В тот год, когда мне было девять, родители приобрели зимой старинную усадьбу в деревне со сладким названием – Услада.
Тогда же отец подарил мне первый блокнот. Он был в твердой обложке, но с мягкой поверхностью, размером с альбомный лист, с магнитной защелкой и открывался как книжка, внутри были вклеены листы с большущими квадратными клетками и кармашек для хранения. Подарок виделся мне самым настоящим сокровищем. До этого мне приходилось делать записи на оторванных листках календаря или на обложках использованных тетрадей, потом я вклеивала их в старые альбомы по рисованию. А Ингрид отец подарил щенка спаниеля. Она так нелепо ее еще назвала…подожди…сейчас вспомню…Бу-буся…Бусинка! Я не смогла закрыть на это глаза, но и напрямую попросить поменять имя тоже не могла. Ингрид считала меня злой, но не плохой и от того продолжала ко мне тянуться. Как если бы она была обезьяной, а я тигром, пыталась погладить меня, подзабыв, что перед ней хищник. Так что я сделала то, что у меня получалось лучше всего – придумала легенду про охотничью собаку по имени Мира. Там, где она пробежит, станет царить мир, порядок и добро. Ингрид после этого поменяла щенку имя на Миру.
Ремонт усадьбы закончился только в середине июля, когда мы наконец-то отправились туда, счастью моему не было предела. Но ты же знаешь, счастье – состояние мимолетное. Настолько короткое, что можно засомневаться, было ли оно вообще или ты так придумал?
Дора, подперев рукой голову, продолжила говорить, а я зачарованно слушая, начал смекать что к чему.
Стоило нам тронуться, а добирались мы на машине, как Мира жалобно заскулила. Ингрид испугалась и решила, что у той заболел живот, ведь она-то сама пищит от боли, когда ее внутри скручивает. Мира сидела в корзинке для пикника между нами. Я предложила взять щенка на руки и погладить. Ингрид уперлась, сказала, что боится сделать ей больнее. Отец следил за дорогой, мама на нас шикала, чтобы мы вели себя тише. Блокнот пришлось убрать в сторону, а надеялась-то в пути посочинять! Я вытащила Миру из корзинки и посадила к себе на коленки. Стала гладить, рассказывать про вид за окном, она перестала скулить, но это не рассказы мои на нее так подействовали, она попросту уснула. Затем и Ингрид, и я.
Родители разбудили нас по прибытию. Меня взбесило, что Ингрид первым делом грубо схватила сонную Миру, та аж пискнула, и потащила из машины с собой. Как будто Мира для нее очередная игрушка, а не живое создание. Потом мама сказала, чтобы я приглядывала за ними, наказала Ингрид, что без меня ей нельзя выгуливать щенка и носиться по окрестностям. Я фырчала от недовольства. И потому усадьба, похожая на дворец стала видеться темницей. Не пришла в восхищении ни от колоннад, ни от вензеля с замысловатым переплетением букв на верхней части главного входа, ни от венчавшей крышу бельведера, а надстройка была над зданием открытой и с колоннами. Ты представляешь насколько расстроенной и подавленной я была? И крыша в форме купола не зацепила, не восхитили скульптуры внутри усадьбы. Рядом бегала охающая и ахающая Ингрид, тыкала Миру во все мордой, крича: «Посмотли как класиво!» И тут мне в голову пришла пакостная идея. Задумала сделать так, чтобы Ингрид сама не захотела гулять со мной. «Пусть родители выгуливают ее и Миру», – потешалась тогда про себя.
Родители слонялись на первом этаже, я быстро перешла в наступление, стала передразнивать Ингрид, делая визгливый голос, как у нее. А потом сделала ей «сливу» – зажала костяшками пальцев ее нос и покрутила. Она завизжала от боли и выпустила Миру из рук… Никто меня в семье никогда не бил, но после того, что я сделала с Ингрид и Мирой, отец выпорол меня кожаным ремнем, как Сидорову козу. Кожа горела и болела, я лежала на животе с задранным платьем и спущенными трусами, не в силах пошевелиться. Отец уходя строгим голосом сказал, чтобы я хорошо подумала над своим поведением и не выходила из комнаты до наступления следующего дня. Но в тот день я чувствовала себя виноватой только перед Мирой, а позже случилось то, что в писательстве называется точкой невозврата…поворотное событие для героя…
Никто не заходил меня проведать. Мне казалось это ужасно несправедливым. Я была слаба и голодна. И маленькой девочкой. И их дочерью в конце концов. Но внутренний голос нашептывал злобно: «Не тебя ли подбросили под дверь?» Я отбивалась от него как могла, говорила себе вслух, если дверь сейчас откроется, то меня точно любят. Беспомощно лежала и плакала, уткнувшись головой в одеяло. В доме тем временем что-то происходило, а обо мне как будто забыли. Я слышала тяжелые шаги за дверью, рев мотора за окном, беспокойный голос мамы, зовущий отца. Наступил вечер, за ним ночь, перетерпев боль, я переоделась в пижаму и легла спать в соплях и слезах. А дверь так и не открылась.
Утром я проснулась из-за того, что в дверь стучали. Меня обрадовало, что обо мне вспомнили, но улыбку подавила и дверь открыла с обиженным лицом. Мама стояла в шелковом халате с бигудями на голове, всматривалась тревожными глазами в мое лицо, потом схватила меня за плечи и присела. Между нами состоялся неприятный разговор, после которого я потеряла к родителям доверие. Мира убежала, кто-то заходя в дом, не закрыл до конца входную дверь. А самое страшное было то, что Мира ускакала на трех лапах, потому что передняя сломана и перебинтована…из-за меня. Мама повторяла, как тронувшаяся: «Скажи честно! Скажи мне! Я не скажу папе. Это ты?» Я сразу поняла, что мне до нее не достучаться…
– И что ты сделала? – спросил, не выдержав.
– Убежала, Эраст, вниз по лестнице и на выход.
– Ты побежала искать Миру?
– Не совсем. В тот момент я думала, что мне стоит найти новый дом. Сменить имя и фамилию. Не перебивай меня больше, ладно?
– Прости.
Я плохо помню местность через которую неслась, вело ли меня предчувствие или то была воля Всевышнего, но каким-то образом ноги привели к пляжу, где у реки слонялась хромая Мира. Я запыхалась, вместо слов испускала хрипы, похожие на те, какие издавала Ингрид, задыхаясь от слез. Мира, заметив меня, понеслась в воду. Как бы говоря всем своим видом, что от такой как я стоит держаться подальше. Я разозлилась на нее. Ведь это не я уронила ее на пол! Но обвинили-то во все меня…так много чувств переполняло в тот момент, что и не заметила, как в моей руке оказался острый камень. А потом я услышала радостный возглас Ингрид. Но рада она была не мне. Ингрид пробежала мимо меня прямиком к Мире. Я устремилась за ней, крича, что там течение. В то мгновение переживала лишь за себя, мне не хотелось, чтобы родители снова сняли с меня семь шкур.
