Елизавета Шендрик
Сестры Бергет
– Н-нет.
– Тогда, может, деньги? Я ведь так эгоистично обошлась с твоим отцом, да и с вашей семьей в целом.
– Твои деньги меня не интересуют.
– Ну так мне долго гадать на кой черт ты забрался сюда? – прозвучало напористо.
– Я хочу стать писателем, – выпалил я на одном дыхании.
– Эраст, я не даю уроков по писательству и ты не станешь исключением только потому, что мой внук, – спокойно, но крайне жестко ответила Дора.
– Я неправильно выразился. В первую очередь мне бы хотелось, чтобы мы подружились. Можем не играть в бабушку и внука. Считай, что к тебе прицепился доставучий поклонник, который не оставит выбора, кроме как помочь.
– Таких обычно упекают за решетку.
– А ты не упекай, – глупо произнес я и улыбнулся. Кажется, мне не разрушить ею выстроенную между нами невидимую стену.
Лицо Доры сделалось настороженным и неприятным: уголки рта опущены, глаза широко раскрыты, старческие морщины похожи на рубцы, а веснушки на засохшие пятна краски, седые пряди, выбившиеся из пучка, как тонкие ветки. Атмосфера, поселившееся в комнате, начинала меня душить.
– Прости. – Я поспешил уладить недоразумение, лишь бы она не приняла меня за сумасшедшего. – Не всегда получается подобрать слова, чтобы ясно выразить свои мысли. Твои книги помогли мне пережить…проблемы. Я тоже хочу создавать то, что будет помогать справиться с трудностями, позволит испытать забытые чувства или же сбежать от реальности.
– Ты у кого эту речь списал?
– Дай мне договорить, – грубо попросил я.
– Ох, простите, господин вещатель, пожалуйста, вещайте, – с легкой иронией в голосе произнесла она. И я почувствовал себя дураком, несущим нелепицу, но отступать уже поздно.
– Я хочу быть проводником в несуществующие миры.
– В Бога задумал поиграть?
– А кто в него не играет? – задал риторический вопрос.
– Ты сам пришел к такому решению или подмазываешься ко мне?
Вопрос поставил меня в тупик. Я рассчитывал снискать ее расположения как раз тем, что решил стать писателем. Но писателем хочу быть не для того, чтобы подобраться к ней. Я как будто играю с Дорой в «Сапер», интуитивно жму на поля в надежде, что бомба не рванет.
– И то и то.
– Что?
– Я не подмазываюсь к тебе и сам пришел к такому решению.
– А если бы я не была писательницей, ты бы все равно приехал ко мне?
– Да. Мы же не чужие.
– Чужие, Эраст. Ты не знаешь меня, а я тебя. А тянешься ты ко мне лишь из-за кровного родства. Хотя оно не обязывает поддерживать с родственниками крепкие взаимоотношения. Мне вот интересно, к кому бы ты заявился с просьбой научить писательскому мастерству, не будь у тебя таких, как я в роду?
Никак не пойму рада она мне или нет. Пытается удостовериться, что я не использую ее в корыстных целях или пытается сделать так, чтобы я сам захотел уйти. Эти неудобные вопросы она бросает в меня, как камни, я чувствую от них боль.
– Я скучал по тебе. По-твоему это не веская причина для встречи? Я не прошу любить меня. Не спрашиваю, когда мне было шесть, ты притворялась заботливой бабушкой или правда что-то чувствовала ко мне. Не спрашиваю почему ты ни разу не приехала к нам, не писала, не звонила.
Дора, что говорила совершенно не таким литературным языком, каким пишет, замолчала.
Я задергал ногой, отбивая пяткой ритм, руки мои, как у прилежного ученика, лежат на коленках. Что она ответит? Скажет проваливать на четыре стороны? Я не уйду так просто.
– У тебя поставленная речь. Занимался с кем-то? – смиренно сказала она, и я облегченно выдохнул, перестав дергать ногой.
– Мамин любовник преподавал ораторское искусство в доме творчества…
– Можешь не продолжать. Я все поняла.
Дора резко потянулась к коробке, щелкнул замок, вытащив тетрадные листы, она прищурилась, а я наконец-то расслабился. Мне нужна передышка от ее нападок.
– Без очков совсем не вижу.
– А где они?
– В верхнем ящике на кухне рядом с холодильником и лупу прихвати.
Как хорошо, что гостиная соединена с кухней и мы останемся друг у друга на виду. Не буду выглядеть подозрительно, если задержусь на кухне. Пока мы разговаривали, изучать интерьер было некогда, но теперь, когда я вошел в кухню, меня настиг тихий ужас. Столовый стол цвета темного горького шоколада весь в толстом слое пыли, будто им не пользовалась несколько лет. Гарнитур в стиле прованса выглядит так, будто я забрел в выставочный зал мебельного магазина, на нем ничего нет. Мне нужно все это потрогать, только так я могу убедиться в реальности увиденного. Я коснулся стола, осталась полоса, а на пальце крошечные пылинки, вытерев их об кардиган, двинулся к гарнитуру и стал водить по нему рукой, изучая глазами. Надо же. Ни разводов, ни жирных пятен и царапин нет. Остановившись у холодильника, я украдкой посмотрел на Дору, она изучала тетрадный лист, чуть ли не вплотную прислонив его к лицу. Тихонько открыв холодильник, я пришел в сильное недоумение. Почему он пуст и выключен?
– Нашел?
Я дернул плечом и, громко захлопнув дверцу холодильника, застыл.
– Ну что ты там шебуршишь как мышь?
– Уже иду!
Я открыл ящик, о котором Дора говорила, помимо очков и лупы там лежали буклеты с экскурсиями и коммунальные платежи.
Вернувшись в гостиницу, протянул Доре очки. Она, надев их, пробурчала, что же не додумался их протереть и вырвала у меня из рук лупу. Не знаю, как мы поладим. Она принялась читать, а я продолжил осматриваться, обойдя кресло, встал посередине комнаты. На стенах следы от когда-то висевших на них рамок. Мне не вспомнить были ли это фотографии или картины. Обои красивые. Крупные цветы с развернутыми лепестками и тонкими стеблями в пастельных цветах. В стеллажах, рядом с лестницей, ведущей на второй этаж, скудно стоят книги и фигурки, словно их торопливо расставили и забыли довести до ума. Я подошел к ним, вдохнул носом пыль. Ноздри защекотало, и я чихнул, не успев прикрыть рот ладонью.
– Ничего не трогай! – строго попросила Дора.
– Я и не трогал.
Мне так хотелось спросить от чего же ее дом выглядит так, словно она вернулась в него совсем недавно. А может, так и есть. Сделав ремонт, улетела за вдохновением в другой город… Почему бы и нет. Дора права, я не знаю, что она за человек, чем живет и с кем общается. Я ни разу не слышал о том была ли она замужем. У папы мало детских снимков и совместных фотографий с Дорой тоже. Что ее заставило поселиться у черта на куличиках? Выбрала ли она сама жить как отшельник или прячется от кого-то…или чего-то… Зовущий голос Доры вырвал меня из размышлений.
– М-м, – промычал обернувшись.
– Будь добрым молодцем, съезди в магазин за продуктами.
– А что взять?
– Ты у меня Маугли что ли? – проворчала Дора, посмотрев на меня через лупу. Я прыснул со смеху. Она вдруг улыбнулась, в уголках глаз собрались морщинки, взгляд стал теплым. Мысли мои унеслись на тринадцать лет назад. Когда она смотрела на меня с таким же теплом. Заботливая Дора, любившая внука просто за то, что он есть. Есть у нее. Как жаль, что вранье отца заставило нас усомниться в искренности друг друга. – Ты же залазил в холодильник. Видел, что он пуст, так иди и набери все, что в него поместится.
– Хорошо, – охотно согласился я.
И пошел на выход.
В машине снова вернулся к тому, что человек я небольшого ума. Не спросил, а в какой собственно магазин-то ехать. Смахнув в телефоне пропущенные звонки от отца, я открыл карту, оказалось, что до ближайшего магазина пять километров. Там же и какое-то кафе. Построив себе маршрут, я завел машину, снял ручник и тронулся с места.
Свернув на обочину, я усмехнулся увидев название магазина «На обочине». Как символично. Прежде чем зайти в магазин, достал из багажника портсигар и убрал в карман кардигана к портмоне. Продавщица с кем-то увлеченно болтала по телефону, не став с ней здороваться, стал крутить туда-сюда головой в поиске корзинки для продуктов. Она недовольно спросила:
– Молодой человек, что вы ищите?
– Во что у вас продукты можно сложить?
– В пакет, который покупается на кассе, – проверещала она, я замешкался. – И на кассе говорите, что вам надо, это вам не сетевой магазин.
– Понял я, не надо так на меня орать.
– Это я еще не орала! – выкрикнула продавщица. – Люд, ну ты представляешь…
Если бы не просьба Доры, я бы не раздумывая развернулся и пошел из магазина вон. В городе, где я родился, такие магазины сейчас редкость, отвык, но толку-то объяснять это пухлощекой желтоволосой барышне, не знающей правила хорошего тона. Я скривил лицо, под глазами у нее осыпавшаяся тушь и мешки в цвет теней на веках, губы накрашены яркой помадой в цвет кожуры апельсина. О, Дора, этот подвиг совершаю только ради тебя.
– Простите, – доброжелательным тоном обратился к ней, ступая медленно к кассе. Она будто упитанная мышка, а я кот, что выплюнет ее, как только поймет, что не съедобная. – Так давно не был здесь, а вы похорошели. Приятно видеть вас в расцвете красоты и молодости.
О, Дора, видела бы ты как просияло ее лицо, как широко распахнулись карие глаза, как на губах заиграла улыбка до ушей. О, Дора, иногда я такой подлый, но кто так не делает?
– Ой, ну спасибо. – Она заправила за ухо прядь, но для меня это выглядело так, как будто за ухо повесила лапшу. – Вы уж извините, что я с вами повздорила. Иногда приходят такие тяжелые покупатели, что мне, хрупкому созданию, приходится отбиваться самой. – Она оперлась на прямые руки и, выпятив грудь вперед, наклонилась ко мне. – Меня Вера зовут, а вас?
– Ни Любовь и ни Надежда.
– Какой вы шутник. – Она притворно хихикнула. – Хотите остаться моим тайным поклонником?
– Пожалуй, да.
Не отказался бы стать еще невидимым. «Хоть бы никогда не пришлось сюда возвращаться», – взмолился мысленно.
– Ой, ну будь по-вашему, мистер икс. – Вера махнула рукой, но такое ощущение, что хотела сделать по-кошачьи лапкой «мур».
Мне не приходилось заигрывать с девушками ни своего возраста, ни младше, ни старше. Я не пассажир в голубом вагоне. Противоположный пол влечет меня, но я боюсь с ним сближаться. Боюсь, что они раскусят гниль, живущую во мне. Девушки, что липли ко мне, говорили, что я красивый, но тупой, потому что не понимаю намеков. А те, что осмеливались открыть свои сердца, перепрыгивали стадию любви и ненавидели меня. Я не срывал поцелуи с девичьих губ и не дарим их сам. Глупые девочки, вы никогда не поймете, что я сберег вас от Дьявола внутри себя. Пора сворачивать этот спектакль с Верой.
– Что брать будете? – кокетливо поинтересовалась она.
«Точно не тебя», – подумал про себя, а после вынудил ее носиться по всему прилавку.
Продуктов набралось на четыре черных полиэтиленовых пакета. Она сама все услужливо сложила, сказала терминал сломался, но можно перевести на ее номер телефона. Фишку я уловил, расплатился наличными. Вера скуксилась. А мне уже не терпелось отсюда убраться. Я, сделав нос пятачком, хрюкнул. Она недоуменно посмотрела, хлопая глазами. Схватив пакеты, весело сказал ей: «Пока, хрюшка». Ей стоит отдать мне должное – проказу я придумал безобидную. Бранные слова, посыпавшиеся из ее рта, услышал только когда дверь магазина захлопнулась. До чего же у нее противный звонкий голос. Позвонила бы уже Людке своей…
Я забросил пакеты на заднее сиденье машины и прошествовал в кафе. Двое неопрятных мужчин, сидевшие за столиком у входа, что-то бурно обсуждали, тыча друг в друга чебуреками облитые жиром, но с золотистой корочкой. Постарался лицом не выдавать своих эмоций, быстренько их обошел и устремился к витрине с выпечкой. Пахнет как в школьной столовке. Играет «дорожное» радио. Продавщица у другого выхода стоит в фартуке с чепчиком на голове и курит. Похожа на тетку из комедийных сериалов.
Перекусить бы чего-нибудь на скорую руку, пока мы будем с Дорой… Мы же будем вместе готовить? Или я размечтался и слишком тороплю события.
– Да не продается он! Ее ищут до сих пор.
– Да кто она мать его такая?
Я не хотел подслушивать, но они так громко разговаривали.
– Писателка какая-то. Уж не знаю какие она там мемуарчики пишет, но дом отгрохала себе шикарный.
– А баба-то она замужняя?
– А че? Если найдут приударить хошь?
– Дом ее хочу.
– А ГЗМ?
– Че?
– Губозакаточная машинка, дундук.
– Сам ты фундук! Себе губу закатай, придурок. Хрен я тебя в следующий раз кружкой пива угощу. Понял меня?
– Мальчики! – вмешалась продавщица, потушив сигарету ногой. – Пришибу обоих, если тон не сбавите.
Дверь с грохотом захлопнулась. Она вытерла руки об фартук, а «мальчики» притихли.
– Что брать будете? – спросила она нейтральным тоном.
– Четыре сосиски в тесте с собой.
– А из напитков?
– Ничего.
– Погреть вам?
– Да. Спасибо.
Терминал в кафе работал, я оплатил картой и забрал мешочек с теплыми сосисками в тесте. Подойдя к двери, услышал, как один «мальчишка» сказал другому:
– Имя у нее еще такое заморское. Танцовщица еще такая была, с товарищем Есениным мутила. Эй, парень! – Он свистнул.
Я неуверенно обернулся, держась за ручку двери.
– Как барышню звали, которая танцевала и Есенину глазки строила.
– Дункан, – ответил сдавленным голосом, сам не знаю почему.
– Это имя? Ты мне имя скажи.
– Айседора.
– Вот! Оное самое! Спасибо, парень, дай Бог тебе здоровья, чтоб деньги были и …
Я не стал его дослушивать и выскочил из магазина. Бегом дошел до машины и бросив мешок на пассажирское, достал портсигар и открыл окно. Зажав губами сигарету, я принялся снимать с себя кардиган. Кто-то крикнул:
– Вон он! Он там!
Я перевел взгляд на магазин: Вера стояла на улице и тыкала на мою машину пальцем, а здоровенный бугай в камуфляжном костюме рядом с ней демонстративно разминал кулаки. Я показал им средний палец, бугай побежал, а я завел машину и дал ходу. Я наехал на него, чтоб припугнуть. Он грудью приложился к капоту. Не ожидал от меня такой дерзости. Выкрикнул ему одно бранное слово, чтобы отлип от моей машины и дал заднюю, чтобы выехать на обочину. Включив музыку погромче, я прикурил и стуча пальцами по рулю в такт песни, вслух спел: «Ха-ха-ха-ха стэйин элайв, стэйин элайв…»
Лес перестал выглядеть сказочно красивым. Опускающийся сумрак сделал его таинственным и пугающим. Я вдруг заметил боковым зрением какое-то движение меж деревьев. Заблудший зверек? Проверять это, конечно, не буду. Прибавил газу. Внезапно раздавшийся вой пробрал меня до мурашек по спине. Сердце сжалось в предчувствии чего-то недоброго.
Я припарковался на том же месте, закутавшись в кардиган и схватив пакеты, быстрым шагом направился к первому этажу дома. Из-за отсутствующего света он показался мне таким пустым и одиноким. Но стоило подойти к нему ближе и меня охватила тревога, за ней приступ паники. Я выронил пакеты и пошатнулся. На тротуарной плитке грязь, а в грязи следы от ботинок, ведут к разбитой стеклянной двери. Я судорожно сглотнул. Вспомнился разговор тех неприятных типов о женщине с шикарным домом. И звали ее… Айседора. Боже мой! Я со всех ног рванул внутрь дома, крича во все горло: «Дора!»
Первый этаж выглядел нетронутым. Ни намека на кражу или борьбу. Я несколько раз выкрикнул ее имя, а в ответ лишь гнетущая тишина. Порывшись в ящиках кухни, нашел нож для разделки мяса, вооружившись им, прислонился спиной к стене и стал подниматься на второй этаж. Доски лестницы скрипели, я морщился, сжимая рукоятку ножа. Никто меня на этаже не встретил. Это не радовало и не облегчало задачу. Рука, держащая нож, вспотела, перебросил его в правую руку, приготовился открыть дверь в первую комнату, как вдруг подо мной раздался тот пронзительный вой. Черт! Я не помню, закрывал ли входную дверь. И самому уже хочется завыть от страха. Природный инстинкт требует, чтобы я бежал куда глаза глядят. Но я не могу. Я должен спасти и защитить Дору!
