Сергей Вишняков
Преторианцы
Ливия оглядела лицо мужа и настороженно спросила:
– Что с тобой случилось, любимый? У тебя опухла губа и щека!
– Пустяки! – ответил Александр, крепко обнимая жену на глазах у сенатора. – Дорожные издержки.
– Прости, сенатор! – повернулась к гостю Ливия. – Я не представила тебе своего мужа и хозяина этого дома. Это Александр! А это сенатор Марк Дидий Сальвий Юлиан Север, оказавший нам честь своим посещением.
Дидию Юлиану было шестьдесят лет, однако он сохранил молодцеватый, подтянутый вид, и лишь значительная седина в волосах и холеной бороде выдавала его возраст. Сенатор поднялся, приветствуя Александра.
– Ты говоришь, Ливия, что твой муж здесь хозяин, а мне казалось, что это до сих пор дом Пертинакса! Что ж, император имеет право на щедрые подарки.
Александр понял, что сенатор решил поставить его на место – место вольноотпущенника, еще до того, как заговорит с ним. Впрочем, он и не стал говорить. Дидий Юлиан без всяких церемоний коротко попрощался с Ливией, бросил безразличный взгляд на Александра и ушел.
Ливия хотела проводить сенатора, но Александр удержал ее за край туники.
– Мы не варвары! – заметила Ливия мужу. – Гостей надо провожать.
Однако, увидев его подавленный взгляд, она не пошла вслед за Дидием Юлианом, а осталась в триклинии.
– Ты голоден, любимый? – спросила она.
– Не ел с самого раннего утра.
– Сейчас я крикну рабыням, они принесут восхитительные морские гребешки в шафрановом соусе. Их только-только должны были приготовить.
Александр сел на ложе у стола, взял кусочек говядины и стал медленно жевать.
– Видишь, милая, мы можем есть дорогую рыбу, гребешки в самом дорогом соусе, но не можем не принять сенатора, не можем не терпеть его презрения. Ну, во всяком случае, я, он же приходил к тебе, значит, тебя он привечает.
– Что ты, любимый! Я все тебе сейчас объясню. Вот, выпей вина.
– Из этой чаши пил сенатор, я не буду.
– Хорошо, давай я выпью из этой, а ты – из которой пила я.
– Нет, ты пей из своей, а я не буду.
– Почему? Давно ли мы жили среди бедняков и ждали арендной платы с наших нищих жильцов, как чуда богов? Что случилось, откуда такая необъяснимая гордость?
– Не так я представлял нашу встречу после разлуки, Ливия, – ответил Александр, отпивая глоток вина из чаши жены, которую она настойчиво ему протянула.
– Я тоже. Но что теперь поделаешь? А давай сделаем так, будто ты только что вошел в дверь, а я тебя встречу?
– Не надо этих игр, Ливия. Неслучившегося искренне не создать искусственно. Лучше расскажи честно, все как есть, почему к нам в дом приходит сенатор Дидий Юлиан?
– Ты только успокойся, любимый! Эй, несите скорее гребешки да хиосского вина!
– Хиосского? – Брови Александра удивленно поднялись.
– Раз мы едим с шафрановым соусом, почему бы нам не иметь пару амфор хиосского? – лукаво улыбнулась Ливия. – Император хоть и бережлив, но свой дом не забывает. Так вот слушай. Сенатор впервые пришел на следующий день после того, как тебя отправили к Септимию Северу в Паннонию. Пертинакс как раз только переселился во дворец на Палатине. Дидий Юлиан хотел застать здесь Пертинакса, говоря, что и не знал о переезде. Да весь Рим знал и видел эту торжественную процессию, а он не знал! Странно, правда? Когда я ему несколько раз повторила, только тогда он, разочарованный, ушел.
– Да, очень странное поведение. Ты знаешь, это походило на некое презрение, несогласие с тем, что Пертинакс стал императором. Ты не сообщила об этом императору?
– Нет, он здесь больше не появлялся, а я, если честно, даже боюсь идти во дворец без тебя.
– Обязательно пойдем, Ливия. Думаю, Дидий Юлиан предполагал, что о его посещении станет известно Пертинаксу и намеренно так себя вел. Он завидует ему! Когда он пришел во второй раз?
– Точно не помню, наверное, дней через пять после первого посещения.
– И что он хотел?
Ливия покраснела. Рабыня только что принесла морские гребешки, но Александр даже не притронулся к ним, тревожно глядя на жену.
– Дидий Юлиан пришел подарить мне золотой браслет с изумрудами.
– Ты его приняла?
– Да, я не могла сказать сенатору, что не возьму его подарок. Он сенатор, Александр!
– А ты честная римлянка, свободная женщина, не рабыня или вольноотпущенница, ты могла и не брать браслет. Разве только если он тебе понравился и тебе стало лестно, что сенатор дарит тебе такое дорогое украшение.
– Не буду скрывать, Александр, конечно, мне понравился браслет и то, что сам сенатор мне его подарил. Но ты не думай, что я дура и не понимаю – за все надо платить.
– Он хотел тебя? – прямо спросил Александр и так сжал взятый из блюда морской гребешок, что моллюск вместе с раковиной в его пальцах превратился в слизь.
– Поначалу я тоже так думала, но нет. Он говорил, что восхищается моей красотой, моим добрым характером и тому подобное, но руки не распускал. Честно, Александр! Поверь мне! Клянусь тебе!
– Я верю. Что же тогда ему было нужно?
– Не знаю. Он расспрашивал меня о моей семье, о тебе, о том, как мы стали здесь жить, но я видела, что вопросы сенатор задает без интереса, просто чтобы продолжать беседу. Он еще спрашивал, хорошо ли я знаю императора, благоволит ли он мне.
– Ага, вот оно что!
– Да, в прошлый раз беседа на том и закончилась. А сегодня он спрашивал, не тяжело ли мне вести хозяйство в таком огромном доме. Я сказала, что для этого у меня есть ученые греки-рабы, они за всем следят. Эти же самые рабы – Диоген и Андрокл – сказали мне, что Дидий Юлиан до этих посещений никогда не приходил к Пертинаксу и они не знают, посещал ли Пертинакс сенатора после их совместного консульства.
– Этих рабов я знал еще с детства, они честные люди. Еще в Сирии Диоген и Андрокл – оба отличные математики, знающие несколько языков, – чуть было не стали вольноотпущенниками за свой прекрасный труд, но они сами попросили Пертинакса оставить их у себя, так как не представляли свою жизнь без его доброго покровительства. Что ж еще спрашивал сенатор?
– Спрашивал, сколько денег уходит на содержание такого дома. Дидий Юлиан сетовал, что его вилла намного скромнее, но при этом требует больших денег.
– И что ты ему ответила?
– Ничего.
– Дидий Юлиан очень богат, он точно врет про свой дом. Что он еще говорил?
– Говорил, что у него есть несколько знакомых судей, которые всегда готовы пойти навстречу, и если мне понадобится их помощь…
– Мы под защитой императора! – возразил Александр.
– Я тоже так сказала, но сенатор напомнил, что императоры имеют свойство гневаться без причины и забывать своих верных людей. И если случится такое, он с радостью окажет мне, то есть нам, помощь. А еще сказал, что мы можем рассчитывать на его многочисленных клиентов. В случае чего они вступятся в любой спор и драку.
– Если ты говоришь, Ливия, что он не приставал к тебе, то с чего бы ему обещать помощь и делать подарки совершенно не знакомым ему людям, причем не равным ему? Наверняка он что-то просил!
– Да, в тот момент, когда ты вошел он говорил, что хотел бы знать об императоре, его делах как можно больше – факты, слухи, анекдоты. Якобы он пишет книгу о Марке Аврелии, Коммоде и современности…
– Вот оно что! – воскликнул облегченно Александр. – Теперь все стало понятно, я подозревал, но твои последние слова рассеяли все сомнения. Он просит шпионить для него, Ливия!
– Ты думаешь? – удивилась Ливия. – Но может, он действительно пишет книгу?
– Какую книгу, милая?! Нельзя быть такой доверчивой. Дидий Юлиан завидует Пертинаксу, и вполне может быть, что готовит против него заговор.
– Опять заговоры! Ты скажешь обо всем императору?
– Непременно!
– Давай больше не будем об этом, милый! Пожалуйста! Я так рада видеть тебя, но еще не могла как следует обнять тебя, поцеловать!
Александр оставил морские гребешки и хиосское вино, едва лишь пригубив его, и, сев рядом с Ливией, обнял ее.
– Я люблю тебя! – сказал он, нежно целуя жену.
Глава третья
После ухода консулов Пертинакс еще некоторое время сидел один на троне в пустом зале дворца, глядя на базальтовые статуи предыдущих императоров. Все они происходили из аристократических семей, многих обожествили, и теперь они взирают на него с небесной высоты престола Юпитера. Пертинакс всегда помнил, кто он и откуда, хотя ко временам юности в последние годы в мыслях возвращался редко – богатая жизнь человека с высшими государственными постами отодвигала назад в далекое прошлое момент начала пути.
Вот уже две недели как Пертинакса объявили императором. За плечами его были шестьдесят шесть лет жизни, которая показала, что Рим вступил в новую фазу развития. Если раньше императорами становились по праву крови или по праву древности рода, то теперь на троне цезарей сидит сын вольноотпущенника. Правильно ли это? – тайком задавал себе вопрос Пертинакс. Не прогневаются ли боги, что миропорядок нарушен, или так они сами задумали? Новые времена требуют других решений. Верным является престолонаследие не по праву крови, а по праву здравомыслия и таланта к управлению. Это доказали императоры, начиная от Нервы до Антонина Пия, усыновлявшие наиболее способных людей из своего окружения. Но все они были аристократами. Теперь же история вышла на другой виток, более честный и справедливый. Даже сын вольноотпущенника отныне может управлять величайшей империей. Пусть он и занял трон благодаря убийству безумного и всеми ненавидимого Коммода и помощи преторианцев, но Пертинакс твердо был уверен, что, несмотря на преклонный возраст, успеет доказать – смена власти призошла во благо.
В молодости он начал свою жизнь с преподавания грамматики, которой обучался у Гая Сульпиция Апполинария. Отец Пертинакса с помощью своего патрона – богача Лоллиана Авита, будущего консула, устроил сына к знаменитому учителю грамматики. Пертинакс, проживший раннее детство в лигурийской глуши, приехал ребенком в Рим, пленивший его своим величием.
Воспоминания заставили императора улыбнуться. Он сошел с трона и хлопком ладоней позвал раба. Закутавшись в теплый плащ, Пертинакс отправился в соседний дворец.
Дворец Тиберия стоял через дорогу от дворцового комплекса Флавиев. Не такой роскошный, как творение Домициана, много раз перестраиваемый, этот, некогда первый императорский дворец Рима, вызывал у Пертинакса самые теплые воспоминания.
Сюда он приходил вместе со своим учителем, так как библиотека, собранная в стенах дворца Тиберия, пользовалась большой популярностью среди сенаторов и была практически государственным учреждением.
Пертинакс шел мимо внутреннего двора дворца, окруженного аркадами, в глубине которых находились многочисленные комнаты. Император пытался вспомнить, где именно он, будучи ребенком, смиренно прижимая к себе навощенные таблички и стилус, брел за Сульпицием Апполинарием среди других ребят. Видимо, как раз здесь это и было. Вон рыбный садок со ступеньками внутри. Император заглянул туда. Рыб не было, а тогда, много лет назад, здесь плавали крупные рыбы, чешуя которых отдавала золотистым отливом, и красные рыбы, названия их он не помнил. Пертинакс взял себе на заметку, что надо бы выяснить у смотрителя дворца, почему в садке сейчас нет рыб.
А вот уже и вход в библиотеку. Пертинакс остановился. Его товарищ по учебе и игре сенаторский сын по имени Порций (полного имени его уже не вспомнить) как-то, балуясь, нацарапал внизу на стене у входа в библиотеку неприличное слово, означавшее в просторечии мужской половой орган. Пертинакс усмехнулся при воспоминании. Порций тогда рассмеялся и, все еще ухмыляясь, довольный своей проделкой, вошел в библиотеку, за что его выбранил строгий грамматик Апполинарий. Пертинакс нагнулся и увидел это слово. Красная краска стен за много десятилетий значительно потускнела, но слово виднелось отчетливо. Он пытался вспомнить, но не мог, при каких обстоятельствах погиб Порций. Парень только-только надел тогу взрослого и вскоре отправился к праотцам. Воистину, написанные, накарябанные, выбитые слова проживут намного дольше любого человека. Пертинакс подумал, что и после него, через века, кто-нибудь обнаружит проказу Порция и так же улыбнется.
Император вошел в библиотеку. Большая комната с деревянными стеллажами, заполненными свитками в футлярах, пергаментными книгами и навощенными табличками. По углам комнаты и между стеллажами на подставках бюсты мыслителей и писателей. Мраморный пол. Скамьи. Рабы из дворца Тиберия, услужливо шедшие за императором, стали наперебой спрашивать, какую книгу ему достать, но Пертинакс велел всем им выйти, оставив его одного. Геродот, Платон, Аристотель, Софокл, Аристофан, Эсхил, Эзоп, Менандр, Анаксимен, Анаксимандр, Пифагор, Эвклид, Ксенофонт, Диоген, Демокрит, Страбон, Плутарх и еще множество имен греческих авторов манили к себе. Пертинакс повернулся к противоположной стене. Здесь обитель римской мысли. И авторов тоже немало. Император отыскал книги Плиния Старшего и, взяв одну из них, полистал страницы. Все сочинения Плиния он прочел еще в детстве. Ему остро захотелось еще раз перечитать этого писателя-эрудита, быть может, он найдет в его текстах примеры из прошлого, что помогут ему принимать правильные решения в настоящем? Пертинакс, крикнув раба-библиотекаря, сказал, что ждет сочинения Плиния у себя во дворце. Еще он пошарил глазами по стеллажам и нашел Горация, его он так же велел принести. Гораций, как помнил Пертинакс, тоже был сыном вольноотпущенника и добрался, благодаря своему таланту, до невиданных высот. Здесь, в этой библиотеке, Сульпиций Апполинарий диктовал ученикам стихи Горация на слух, а они тщательно записывали их на таблички, практикуясь в правильности писания. Пертинакс осмотрел комнату, вспоминая, где он сидел тогда, но сейчас уже стояли другие скамьи, новые, и совершенно точно в другом порядке. Он хотел было уже уйти, но неожиданно вспомнил Авла Геллия. Есть ли его «Аттические ночи» в этой библиотеке? Авл Геллий поступил в ученики к Апполинарию, когда Пертинакс уже закончил обучение и стал сам преподавать грамматику. Этого сопливого мальчишку он наставлял, как вести себя со знаменитым учителем, какие авторы больше всего нравятся Сульпицию Апполинарию, в какие таберны он обыкновенно любит заходить, чтобы съесть рыбу или мясо, выпить вина, какие термы предпочитает, в каких книжных лавках чаще покупает книги. Авл Геллий стал знаменитым писателем, прославился как честный и опытный судья. Служа в разных уголках империи, Пертинакс не раз слышал, как ученые люди упоминали Авла Геллия и читали его «Аттические ночи», и тогда он сам говорил, что знаком с этим человеком. Теперь Авл Геллий давно умер, но его мысль жива и еще послужит потомкам. Сочинение Геллия отыскалось без труда – новых писателей, пользующихся популярностью, библиотекарь клал на самое видное место.
Забрав «Аттические ночи» и дав себе зарок регулярно заглядывать сюда, Пертинакс покинул библиотеку. Передав книгу рабу, император прошел в переднюю часть дворца, фасад ее нависал над Форумом. Говорили, что этот многоэтажный участок дворца Тиберия построил его преемник Гай Германик по прозвищу Калигула. Пертинакс поднялся по мраморным лестницам на самый верхний этаж и, войдя в первую же комнату, раскрыл окно. Холодный ветер растрепал бороду императора. Раб подобострастно спросил, не нужно ли еще теплой одежды, но ответа не получил.
Действительно, здесь был лучший вид с Палатина на Форум да и на весь Рим. Появился смотритель дворца – толстый, запыхавшийся от подъема по лестнице, мужчина средних лет, в небрежно надетой тоге, что говорило о быстром одевании, зато весь в золотых браслетах с драгоценными камнями и перстнях почти на каждом пальце рук.
– Я Секст Умидий Амиций! – провозгласил угодливо толстяк. – Смотритель дворца! Приветствую тебя, август! Прости, что не встретил тебя, мне поздно сообщили о твоем приходе, важные дела задержали меня.
Пертинакс оглянулся на него и сразу понял, что важными делами, судя по одежде и помятому, немного опухшему лицу, были выпивка и сон. За смотрителем шел молодой человек, по-видимому, вольноотпущенник, тоже весь в украшениях. По тому, какой нежный взгляд бросал на парня Амиций, ожидая распоряжений императора, Пертинаксу стало понятно, что это его любовник. Сколько таких сладострастных развратников, расхитителей государственной казны, наполняло Вектилианскую виллу Коммода!
Пертинакс указал пальцем на браслеты и кольца смотрителя.
– Вижу, что себя ты держишь в блеске и великолепии, Секст Амиций, да и своего друга тоже, а дворец в запустении. В садке нет рыб, краска на стенах облупилась – посмотри, вот хотя бы здесь, и так во многих местах, а ведь я не прошел и половины дворца, во многих углах мусор. Чем заняты рабы? А если пристрастно обращать внимание на все мелочи в каждой комнате, то наверняка общая картина станет похожей на хлев. Давно ты здесь смотритель?
– Пять лет! – дрожа от страха, произнес Амиций, а друг спрятался за его широкой спиной.
– Коммоду было наплевать на все. Я не удивлен, что здесь такое запустение, но вы оба в золоте. Деньги, которые вы сами просили на содержание дворца, конечно же, брали себе.
– О, император! – взмолился Амиций, падая на колени, и гримаса ужаса, исказила его толстое лицо. – Это не так. Коммод ничего не давал. Казной он распоряжался для своих удовольствий, я боялся его и попросить…
Пертинакс видел, что Амиций лжет.
– Не надо валяться, поднимайся, смотритель дворца. Украшения свои и дружка своего сдай в казну, вели рабам все привести в порядок – и можешь дальше служить здесь.
Амиций, ожидавший, что по приказу императора рабы сразу его казнят, ведь именно так все обычно и происходило при Коммоде, безумно обрадовался милости Пертинакса и тут же стал отстегивать браслеты и стягивать с пальцев перстни. Но жирные пальцы сопротивлялись, не хотели отдавать перстни. Любовник смотрителя носил золотые браслеты и на голенях и, усевшись на полу, снимал их. Вид этих двух человек показался Пертинаксу настолько жалким и отвратительным, что он велел им избавить его от этого зрелища и сейчас же, не мешкая, все снять в другом помещении и отнести в эрарий храма Сатурна.
Когда Амиций с дружком исчезли, Пертинакс вновь стал созерцать Рим из окна. Он вспомнил, что сенаторы как-то рассказывали ему о совершенно безумном проекте императора Калигулы по постройке воздушного моста от дворца Тиберия к Капитолию. Какие траты! При мысли о миллионах бездарно потраченных сестерциев как в далеком прошлом, так и при Коммоде у Пертинакса сжималось сердце.
Храмы, термы, театры, дороги, рынки – важные и необходимые постройки, на которые не то что не жалко, обязательно надо тратить деньги. Но, хвала богам, предыдущие императоры все в Риме уже построили до него – думал Пертинакс. Ему не надо будет вкладывать в строительство государственные средства. Зрелища в амфитеатре несут огромные траты – значит, следует их резко сократить, приурочив только к самым крупным праздникам. Почти весь холм Палатин уже застроен дворцами – еще одна бездонная статья трат отклонена. Однако наверняка есть много зданий, нуждающихся в ремонте, как Форум Мира, а ремонт подчас дороже строительства. Пертинакс поморщился. Надо поручить городскому префекту, а по совместительству императорскому тестю, подать ему весь перечень общественных зданий, нуждающихся в подновлении.
Пертинакс увидел Амиция, бежавшего мимо храма Кастора и Поллукса и оглядывавшегося на дворец – не смотрит ли за ним из окна император. Император смотрел, и потому смотритель дворца припустился сильнее, крепче сжимая в руках драгоценности. Четыре вооруженных раба следовали за ним в качестве охраны. Амиций скрылся за углом храма, и дальнейший его путь до эрария был не виден, так как мешала крыша базилики Юлия. Вообще следовало бы проследить, точно ли он отнесет драгоценности в казну и в каком количестве. Но Пертинакс решил, что это слишком мелочно – посылать за ним соглядатаев, достаточно будет потом узнать у хранителя казны. Амиция обуял страх, и он не посмеет утаить драгоценности. Слишком жив еще в памяти римлян Коммод, и пока его жестокий образ переносится также на нового императора, ведь никто еще не знает, чего ожидать от Пертинакса. Император предполагал, что браслеты и перстни такой художественной отделки и с камнями безупречной чистоты и редкости могут стоить как жалованье целого легиона, и потому считал, что их потери для Амиция будет достаточно. Крутых мер по конфискации имущества, как это практиковали такие деспоты, как Калигула, Нерон, Домициан, он не хотел. Народ должен видеть только благо в смене императорской власти.
Даже бывшие дружки Коммода – порочные и наглые сластолюбцы, кормившиеся за счет императора, обиравшие не только плебс, но даже сенаторов и всадников, имевшие огромные поместья по всей Италии и за ее пределами, были пощажены Пертинаксом. Конечно, только те, чьи жизни до этого случайно пощадил народный гнев. Всех выживших дружков Коммода император выгнал из Рима, конфисковав все их земли и виллы. Кое-что бывшие фавориты сохранили за собой, но это были такие крохи по сравнению с тем, чем они владели раньше, что не приходилось сомневаться – справедливость восторжествовала.
На Вектилианской вилле Коммода был устроен грандиозный аукцион, все деньги от которого пошли на пополнение казны. Сенаторы и всадники, жившие в Риме, и заблаговременно прослышавшие о нем богатые жители ближайших к столице итальянских городов заняли почти всю виллу. Народу было столько, что возникали драки за лоты, когда из-за скученности и галдежа не были слышны ставки и на одну из вещей претендовало сразу много желающих.
Коммод носил самые дорогие вещи и окружал себя самыми выдающимися художественными работами. Тоги, туники, мантии из шелка с золотым шитьем, пурпурные плащи с драгоценными камнями, конская сбруя с золотыми украшениями тончайшей работы восточных ювелиров, мечи и кинжалы, чьи рукоятки из слоновой кости и золота украшала резьба удивительного мастерства на темы мифов и истории – все это разбиралось быстро, с максимальными ставками. Люди жаждали иметь у себя вещи и одежды умершего императора, ведь все они являлись штучными и сделанными исключительно на заказ Коммодом. Презирая Коммода за выступления в роли гладиатора на арене амфитеатра, патриции с удовольствием покупали его гладиаторские доспехи и оружие, в основном имевшие ценность только как вещи убитого знаменитого сумасброда. Золотая, серебряная, янтарная, стеклянная посуда бесподобной красоты расходилась особенно хорошо, ведь продавалась целыми наборами и была очень древней – многими столовыми приборами пользовались цари еще времен Александра Великого и его диадохов. Драгоценные чаши в форме фаллосов, в большом количестве имевшиеся у Коммода, несмотря на соперничество с древними шедеврами, тоже расходились очень бойко.
Но главными лотами на этом императорском аукционе были колесницы и дорожные крытые повозки. Над их созданием трудились лучшие мастера со всего света: столяры, создававшие из драгоценных пород дерева прочные каркасы; художники, расписывающие их масштабными картинами; скульпторы, украшавшие их небольшими статуями, по больше части – копиями знаменитых греческих работ; ювелиры, удачно вкраплявшие в общую сюжетную канву той или иной повозки или колесницы самоцветы и золото; стекольщики, вставлявшие цветные стекла в окна повозок. По некоторым оценкам, одна такая повозка могла стоить дохода целой провинции. Приобретение их сразу указывало на исключительное богатство покупателя. Во времена правления Коммода многие сенаторы старались не показывать свою роскошь, чтобы не вызвать зависть императора, которая быстро привела бы их к гибели. Зато теперь сенаторы могли не опасаясь сорить деньгами и покупать главные лоты аукциона. Одну из колесниц купил себе сенатор Дидий Юлиан. Пертинакс усмехнулся, вспомнив, как Юлиан уезжал с аукциона на купленной колеснице и, накинув также приобретенный пурпурный плащ, действительно имел настоящий императорский вид.
Пертинакс оставил себе совсем малую часть накопленных Коммодом богатств, за что подвергся критике от жены и тестя. Тесть, Клавдий Сульпициан, назначенный префектом Рима, также поучаствовал в торгах, и выигранные браслеты и перстни перешли к нему не совсем законно, ведь их он оплатил только своим словом, обязуясь в скором будущем внести за эти драгоценности деньги в казну. Впрочем, Пертинакс не торопил тестя с оплатой и готов был даже посмотреть сквозь пальцы на то, что срок оплаты отодвигался на неопределенное время.
Продали с торгов также всех наложниц и наложников Коммода, живших на Вектилианской вилле. Искусные по части доставления самых невообразимых наслаждений, эти воплощения сладострастия уходили по очень высокой цене. Случалось, что кто-нибудь отказывался выкупать уже проданный ему золотой кувшин или дорогое оружие, лишь бы заполучить прекрасного юношу или девушку, готовых на все, дабы услужить своему новому господину.
Сотни миллионов сестерциев в одночасье, за один этот небывалый раньше аукцион, наполнили императорскую казну.
Пертинакс еще некоторое время смотрел на Рим из окна, потом стал спускаться вниз. Раб с книгами шел за ним. Навстречу ему попался Сириск – раб, который уже двадцать лет жил у Пертинакса и пользовался его большим доверием.
Сириск поклонился императору, на лице его Пертинакс увидел беспокойство.
– Что случилось? – спросил император. – Зачем ты здесь?
– О, мой август! – отвечал Сириск. – Префект преторианцев Эмилий Лет ищет тебя повсюду. Он пришел во дворец и распоряжается, как будто сам император.
Пертинакс нахмурился. В постановке слов грамотный Сириск не ошибся. «Префект преторианцев ищет тебя повсюду». Ищет императора! Не спрашивает, не просит выслушать его, не пришел с докладом, а именно ищет! Какое имеет право преторианский префект так относиться к императору?! Пертинакс попытался успокоиться и молча пошел в свой дворец. Сириск и раб с книгами быстро шли за ним, многозначительно переглядываясь.
Император широкими решительными шагами вошел в тронный зал дворца Флавиев, но он оказался пуст. Эмилия Лета там не было. Из бокового помещения, рядом с тронным залом, где находилась караульня преторианцев, доносился шум. Пертинакс направился туда, рассуждая, что логично префекту преторианцев быть среди своих подчиненных. Но, открыв дверь, он увидел комнату, полностью заполненную преторианцами. Их было намного больше, чем обычно. Это Эмилий Лет пришел с такой внушительной силой. Преторианцы громко разговаривали, смеялись, пили вино. Один из них, самый пьяный, показывал свой детородный орган, имевший большие размеры, и призывал помериться с ним других преторианцев.
Когда неожиданно вошел император, все сразу умолкли, некоторые потупились и спрятали за спину сосуды с вином, а пьяного преторианца с большим органом быстро закрыли собой его товарищи.
Пертинакс молча смотрел на императорскую гвардию – цвет нации, и желваки, частично скрытые густой бородой, ходили ходуном. Он видел в глазах многих из них вызов. Лишь некоторые смутились тем, что император застал их в виде, не надлежащем к службе. Один из преторианцев за спинами других потихоньку допивал вино из чаши. Немая сцена продолжалась всего несколько секунд, пока наконец гвардейский трибун громко не поприветствовал Пертинакса, за ним хором последовали все остальные.
Император не удостоил приветствием свою гвардию и, еле сдерживая гнев, спросил:
– Каков сегодня пароль?
– Как и прежде: «Будем воинами!» – отвечал трибун.
– А вы кто? – глухо произнес, почти прорычал Пертинакс.
– Твоя гвардия, август! – уверенно произнес трибун, и в интонации его голоса Пертинаксу послышалась насмешка.
– Моя гвардия?! Да любой легионер поразит вас в бою один на один, да что легионер – ауксиларий! Если завтра война и я отправлюсь на границу, разве вы способны противостоять варварам? Вы пьяны, разгульны и думаете только о наслаждении и праздности. Здесь вам не лупанар, чтобы махать своими членами! Это что за поведение в присутствии императора?! – Пертинакс вышел из себя и перешел на крик, что случалось с ним чрезвычайно редко. – Коммод, который вам потворствовал, мертв, а я не позволю вам…
Пертинакс почувствовал, что задыхается от гнева. Еще в первый день своего правления, когда его только объявили императором и он пришел во дворец Флавиев, он обнаружил, что преторианцы, охраняющие дворец, пьяны, некоторые из них играли в кости и еле оторвали взгляд от игры, когда Пертинакс подошел к ним. Тогда новоиспеченный император посмотрел на это снисходительно, зная, что при Коммоде разнузданность и безделье преторианцев стали нормой. Коммод их не наказывал, а только осыпал подарками и сквозь пальцы смотрел на их подчас преступное поведение, что способствовало еще большему разложению в рядах гвардии. Пертинакс сразу дал понять, введя пароль «Будем воинами!», что прошлые времена прошли безвозвратно и дисциплина должна вернуться к преторианцам в самое ближайшее время. Но за две недели мало что изменилось.
Пертинакс побагровел, ему не хватало воздуха. Если бы сейчас он мог убить каждого из этих гвардейцев, то, скорее всего, так бы и поступил. Но выдержки и самообладания ему хватило, чтобы вести себя благоразумно.
– Прости нас, август! – отвечал за всех трибун, припав на одно колено и сделав знак своим людям склониться, как и он. – Мы готовы понести любое наказание.
– Да, вы все обязательно будете наказаны. Где Эмилий Лет?
– Префект во дворце, август!
Пертинаксу показалось, что прозвучало «префект в своем дворце августов», но он отогнал наваждение.
– Он должен ждать императора в тронном зале! – жестко сказал Пертинакс.
– Прости, император, мы не можем точно сказать, где префект. Эмилий Лет привел нас и велел ждать здесь, а сам пошел искать тебя.
«Искать тебя!» – неприятным эхом раздалось в голове императора.
– Как твое имя, трибун?
– Марк Квинтиллиан.
– Принеси мне сегодня же список всех преторианцев, что сейчас здесь присутствуют, Марк Квинтиллиан! Вы позорите славные традиции преторианской гвардии – лучших воинов империи!
Марк Квинтиллиан склонил голову перед императором, прижав кулак к груди.
Пертинакс вернулся в тронный зал, и тут к нему подошел раб, сказав, что префект претория в базилике.
В базилике – помещении рядом с тронным залом, противоположном от караульни, собирались судьи под началом самого императора, чтобы вершить самый высокий суд. Уже много лет здесь никто не собирался с этой целью, так как Коммод вообще не интересовался судами, а его собственный суд был скорым и всегда однозначным.
Два ряда тонких изящных колонн с коринфскими капителями разделяли все пространство базилики на три нефа. В апсиде базилики стоял императорский трон. Пертинакс, вошедший в зал суда довольно шумно, сразу заметил, что префект претория стоит рядом с троном, повернувшись к входу спиной. Пертинакс отпустил раба и, встав за одной из колонн, стал наблюдать за Эмилием Летом, сам стараясь успокоиться, ведь волнение перед высокопоставленным подчиненным претило ему.
