Сергей Семенович Монастырский
Ожидание жизни
Не зная, чем теперь зарабатывать, через год Федор ушел со своей машиной в таксисты. Жалко, конечно, было почти новенький жигуль, купленный с помощью родителей вместо запорожеца, но что делать?
Теперь в его машине и курили, и плевали, и мазали грязными плащами и сапогами сиденья и коврики.
Федор терпел. Надо было зарабатывать на жизнь.
А жизнь перед этим только – только начала налаживаться. Родилась дочка, и все домашние сосредотачивались вокруг нее. Умерла бабушка, оставив им их первую и настоящую свою квартиру.
Планы был немыслимые. Но уж конечно в них не входила работа таксистом и полная безработица. У жены заводская больница закрылась, в городских – по полгода не платили зарплату.
Нет! И плевки, и окурки в машине Федору нужно было терпеть.
Терпение кончилось быстро. Как-то, когда он в ожидании пассажиров, стоял на стоянке такси, в машину сели двое.
– Куда едем? – спросил Федор.
– Никуда, – весело ответил один. – Слушай и не рыпайся. Каждый день в семь вечера будешь подъезжать сюда. Твой взнос – и тут он назвал сумму, которая в лучшие дни составляла половину дневного заработка Федора.
– А это за что? – спросил Федор, хотя прекрасно знал устоявшиеся порядки.
– А за то, что мы, шеф, твоя крыша!
– И в чем мне от этого польза? – все еще надеясь по-хорошему решить вопрос,спросил Федор.
– А в том, что мы твою машину не сожжем. И тебя вместе с ней. Ты все правильно понял, мужик?!
– А если я столько не заработаю?
– Значит, на следующий день принесешь двойную сумму! Но не шути, парень! После третьего такого раза и тебя и машину найдут в кювете.
– И чтобы ты, парень, не шутил, мы пробили через ментов – и он точно назвал адрес дома Федора.
В тот же день Федор поговорил с остальными – обложили всех!
Он все еще надеялся заработать, и поэтому уходил рано утром и возвращался домой в полночь. Но добил его последний случай.
Пьяных он обычно не возил. Но теперь уж выбирать не приходилось.
И как-то вечером двое полупьяных парней и такая же девка бесцеремонно сели в машину. Что-то нехорошее шевельнулось в душе у Федора.
– Я, ребят, уже не работаю, домой еду! – скрывая волнение, сказал он.
– Успеешь, шеф!– погнали!
– Но я же сказал!
А я тебе сказал, погнали!– и один из парней треснул его кулаком по голове.
Как назло, никого рядом не было.
Ехать велели на дальние дачи. Тут Федору стало совсем нехорошо. Знал он эти дачи, находились они за городом, в лесу.
– Что-нибудь придумаю по дороге – лихорадочно думал Федор, крутя рулем уже по проселку.
Наконец, въехали к дачам. Возле одной из них велели остановиться. Окна дачи, впрочем, как и всех соседних, были темные.
– Подожди здесь! – сказал главный и скомандовал,– Валька, ты оставайся, охранять будешь! – и выдернув из руля ключ зажигания, пошел к дому.
– Не дрейфь, милый! – хохотнула девка, все время пытаясь усесться Федору на колени, -А это так, на всякий случай! – и вытащила из сумки нож. – Это если дернешься!
Прошло полчаса. Парни не возвращались. Пьяная девка громко пела песни.
– Эй, чего заскучал, – вдруг оборвала она очередную заунывную мелодию.
– Хочешь, пососу!? – и было нагнулась к его брюкам. И прежде чем полезть в ширинку предупредила, – Нож буду держать у самого твоего хрена! Если что, отрежу! Или откушу!– пьяно захохотала она.
Слава богу, в это время подошли парни. В руках у обоих были по два огромных мешка.
Федор догадался – ограбили дачу.
– Молодец, Валька! Не сбежал! – похвалил девку один из парней.
– А я ему сосала все время! – сообщила девка.
– Давай назад,– скомандовал главный.
Федор завел двигатель.
– А может мы его… того…? – вдруг обратился к нему второй.
– Не, я на мокрое не пойду! – ответил главный, – Да и парень послушный! Правда, парень? – захохотал он.
Федор не ответил.
– Не бойся, не убьем! – пообещал главный, – но если побежишь к ментам – быть тебе в яме. Номер твоей тачки нам известен!
… Это была последняя поездка Федора.
К крыше своей он приехал на следующий день. Отдал то, что должен.
– Все, больше не работаю, – сообщил он.
– И правильно! – согласился тот, – Иди к нам. Дадим тебе тачку, будешь работать пятьдесят на пятьдесят!
Федор весело поблагодарил. В бандиты он не хотел.
Начались поиски работы. О специальности он вообще не думал. Какая работа, когда все разваливается.
«Да, Маш, большая моя вина перед тобой, это те три года, который я был безработный. Хуже нет трагедии для женщин, чем вдруг понять, что твой муж ничтожество, неспособное не только защитить тебя, но и просто прокормить семью!
Самое большое унижение и для меня – представлять себя таким ничтожеством. Особенно когда я вспоминаю тот день, в который ты с утра собрала пару своего белья, тапочки и что-то из косметики и, положив все это в большую клетчатую сумку, сухо бросила:
– Уезжаю на неделю. Дочка у родителей, продукты в холодильнике, обед на три дня тебе оставила.
– И куда? – зло спросил я, считая, что это очередной скандал, вызванный нашей нищетой.
– В Польшу. Валька меня с собой берет.
– Да, твоя подруга Валька, успешно торговала на рынке привезенными из Польши вещами. Это был тогда единственный легкодоступный для женщин бизнес: «купи – продай»!
Но, чтобы моя жена! Чтобы она ехала в грязном, не отапливаемом автобусе, сформированном из так называемых туристов, которым турбюро оформило туристические визы и арендовало автобус для поездки на польские барахолки! Чтобы она ночь спала в автобусе на набитых этими вещами сумках! Чтобы она днями стояла на городском рынке, распродавая этот товар!
Нет! Даже я, безработный и никчемный такого себе представить не мог!
Помнишь, я вырвал у тебя сумку и заорал: «Никуда ты не поедешь!»
Ты села и спокойно сказала:
– Тогда езжай ты. И дай мне потом денег, чтобы я купила нашей дочери новую форму к первому сентября, чтобы каждый день мне не надо было занимать у родителей деньги на обед! Я не мог стоять на рынке. Я искал свою работу и в те дни, мне казалось, уже ее нашел.
Выслушав все это, ты каким-то потухшим голосом сказала:
– Если найдешь, следующий раз я не поеду! И уехала.
… Конечно, на рынок я не пошел. Я уже не раз говорил тебе не в плане оправдания, а в плане наших неизвестных перспектив, что если бы я пошел в челночники, встал на рынок, я бы уже не искал работу, и на нем бы так и остался. Кстати, этот бизнес через несколько лет закончился.
Маша! Я не прошу о прощении. То, что случится дальше, простить нельзя, и с этой виной я и умру! И потому сейчас, в больничной палате, я понимаю, что умереть могу не сегодня–завтра, конечно, моей вины не искупить!
Как не искупить и то, что по моей вине выпали из нашей с тобой жизни эти три года, когда мы почти не разговаривали, когда дома стоял холод, и ни тебе, ни мне вечером не хотелось туда возвращаться, когда дочка наша, не очень понимая того, что происходит, просила купить ей на том же рынке итальянские сапоги, стоившие столько, сколько ты зарабатывала за неделю!
Я думал, что мы разведемся. Но кому из нас от этого станет лучше? И какие проблемы это решит?
Слава богу, не развелись, Как-то пережили. И сейчас я хочу сказать то, что давно не говорил:
– Я люблю тебя!»
А произошло вот что.
Как-то Маша пришла домой поздно. Рынок закрывался в шесть часов.
– Ну, и где была? – стараясь быть спокойным, спросил Федор.
– Обслуживала смотрящего! – спокойно и безразлично ответила жена.
