Сергей Романюк
Москва. Утраты. Уничтоженная архитектура столицы
Никольский греческий монастырь
Никольский монастырь – один из самых древних в Москве. Первое упоминание в летописи о нем относится к 1390 г. Тогда он уже существовал и даже назывался «Старым». Под этим годом летописец сообщал, что новопоставленный митрополит Киприан «облечеся в святительский сан… у Николы у Старого, и поиде во град Москву».
Никольский монастырь назывался также «что за иконным рядом», как и Спасский, что находился рядом: видно, лавки с иконами протягивались чуть ли не наполовину Никольской улицы. Звали его и по-другому – «у крестного целования»: сюда приводили к присяге тяжущихся, участников судебного разбирательства.
Еще одно название бытовало среди московского населения: «Большая глава», обязанное, вероятно, величине главы соборного храма. А название этого же монастыря – «что за ветошным рядом», – некоторым исследователям истории Москвы давало основание предполагать, что он мог находиться где-то в районе современного проезда Сапунова, бывшего Ветошного переулка[5].
Никольский греческий монастырь. 1883 г.
В 1556 г. Иван Грозный позволил останавливаться в Никольском монастыре монахам из греческих монастырей, приезжавшим в Москву для сбора милостыни, а почти через сто лет царь Алексей Михайлович в 1653 г. вообще отдал монастырь для «приезжих греческих властей и старцев и гречан для отправления божественныя службы греческим языком». Неудивительно, что именно сюда, в Николо-Греческий монастырь, в 1666 г. привезли копию почитаемой иконы Иверской Божией Матери, находившейся в Греции, на Афоне. Сначала ее поставили в монастырской часовне, а в 1669 г. перенесли в нарочно устроенную часовню у ближних Воскресенских ворот Китай-города.
С тех пор Никольский монастырь получил название Греческого, и сюда каждые четыре года стали приезжать архимандрит и с ним монахи. Московские власти гостеприимно принимали их, но, правда, «под страхом опалы и гнева» монахам строго воспрещалось привозить с собой заграничные товары – видно, и тогда москвичи были падки на заморские соблазны.
Никольский монастырь стал центром небольшой греческой колонии в Москве, проводником образованности и просвещения. Недаром в монастыре в продолжение нескольких десятков лет с конца XV – начала XVI в. находилась книгописная мастерская, работавшая под руководством выдающегося художника Михаила Медоварцева, близкого ко многим представителям интеллектуальных кругов Москвы того времени.
В центре небольшого монастырского двора стоял собор Святого Николая, который в 1729 (или 1724) г. был разобран, и вместо него построили новый одноэтажный каменный собор; на нем в 1735–1736 гг. была надстроена еще одна церковь – Успения Пресвятой Богородицы. Эта последняя выстроена князем Дмитрием Кантемиром.
Никольский монастырь и в дальнейшем оказался тесно связанным с родом князей Кантемиров, славным в истории и Молдавии, и России.
Молдавский господарь, князь Дмитрий Кантемир, решил поддержать Петра I в его борьбе с Турцией, но война окончилась для Петра неудачно, и, как писал он сам, «…сей марш зело отчаянно учинен был». В результате Прутского похода 1711 г. Петр был вынужден отдать многое из того, что Россия приобрела такими отчаянными усилиями: Азов возвращался Турции; крепости, основанные Петром на юге, уничтожались…
Дмитрий Кантемир был вынужден уйти вместе с петровскими войсками в Россию. Есть сведения, что Петр I пожаловал ему дом в Москве на Никольской улице рядом с Никольским греческим монастырем.
Глава семьи делал многие пожертвования в монастырь, а когда в 1713 г. умерла его жена Кассандра, урожденная княжна Кантакузин, он начал строительство нового монастырского собора, которое, однако, остановилось в связи со всеобщим запрещением каменного строительства в России, исключая новую столицу, Санкт-Петербург, куда Петром направлялись все ресурсы.
Возобновилось строительство нового собора лишь после кончины Дмитрия Кантемира в 1723 г. – тогда на одноэтажном здании начали возводить Успенскую церковь, освященную 18 сентября 1736 г. Это строительство, по преданию, было связано с трагическим событием, якобы происшедшим в семье Кантемиров: дочь князя Мария проезжала по Никольской в карете, лошади понесли, и Мария погибла. Однако на поверку возведение Успенской церкви никак не связывалось с этим происшествием – Мария Кантемир умерла в 1757 г.
И впоследствии княжеская семья не оставляла своим вниманием обитель на Никольской – ведь в монастырском соборе были похоронены сам Дмитрий Кантемир, его сын, дипломат и поэт Антиох Кантемир, дочери Смарагда и Мария. Так, в 1770 г. князь Матвей Кантемир построил в здании братских келий церковь Святых Константина и Елены.
В некоторых сочинениях утверждается, что в конце XVIII в. монастырский собор разобрали и на его месте выстроили новый по проекту архитектора М.Ф. Казакова, однако ни в списке его работ, ни в исследованиях, посвященных его творчеству, нет упоминания о том, что он был причастен к постройке нового собора.
Судя по фотографии, снятой в 1880-х гг., это было произведение классического стиля. Именно это здание, стоявшее посреди ныне пустого двора за домом под № 11 по Никольской улице, и было снесено в 1935 г.
Хорошо еще, что благодаря настояниям посольства Румынии удалось перед сносом спасти останки князя Дмитрия Кантемира.
Церковь Троицы Живоначальной в Полях
Долгая история была у этой церкви, история, начавшаяся во времена седой старины, когда церковь стояла совсем рядом с пустым полем за пределами города. С тем самым полем, на которое в древности выходили тяжущиеся доказать свою невиновность.
Церковь Троицы Живоначальной в Полях. 1882 г.
Это была вполне легальная форма производства дел – судебные поединки, известные с давнего времени. Так, в Псковской судебной грамоте XIV в. есть упоминание о «поле», а в Судебнике 1497 г. подробно описаны обычаи поединка на поле и определены размеры пошлины, которая так и называлась – полевая пошлина: «А досудятся до поля, а у поля, не стояв, помирятся, и боярину и диаку по тому расчету боярину с рубля два алтына, а диаку осмь денег…» Можно было и нанять за себя биться на поле: «Жонка, или детина мал, или кто стар или немощен, или чем увечен, или поп ино наймита нанять волно». Вот отрывок из судопроизводства 1547 г. между Сенкой, человеком бояр Приклонских, и поваром Микиткой: «И Сенка тако рек: уличаю, господине, их Божией правдою, целовав крест, да лезу с ним на поле битца и наймита шлю. И судья спросил Микитку повара: ты крест целуешь ли, и на поле с ним лезешь ли битися? И Микитка тако рек: яз, господине, крест целую, и на поле с ним битися лезу, и наймита против его шлю».
Вот около такого поля и находилась церковь Троицы Живоначальной. Она прозывалась, «что у Старых поль» или «что в Старых полях». Впервые она была упомянута в Никоновской летописи под известием о пожаре в 1493 г.: «Был пожар по Иван Богослов и по Старую Троицу и Сретенская улица вся выгорела до всполья». Тогда уже эта церковь называлась «Старой». Первое упоминание о ее каменном здании относится к 1626 г.: «Церковь каменная Живоначальная Троица, у Китая города у стены, что у Старых Поль». Это здание, вероятно, много раз перестраивалось, пока в 1825 г. не началось строительство нового храма, законченное в 1834 г., – это был ампирный храм с большой трапезной, куполом над четвериком собственно церкви и колокольней, возвышавшимися над зубцами Китайгородской стены.
Церковь Троицы ушла от нас совсем не исследованная, остались лишь обстоятельная книга о ней священника отца Николая Соловьева да несколько фотографий ее.
В 1934 г. в этом районе был осуществлен тотальный снос всех зданий, и вместо необыкновенно живописного уголка города с главами и куполами церквей, башней и старинной крепостной стеной явилось взору унылое пустое пространство, окруженное глазницами плоских стен.
Храм Владимирской иконы Божией Матери у Владимирских ворот
Вместе со стеной Китай-города, с Никольской, или Владимирской, крепостной башней уничтожили и изящную небольшую церковку, уютно устроившуюся у самой башни. Ее забавная главка вся, как еж, ощетинившаяся колючками, выглядывает на многих фотографиях старой Москвы из-за высокой стены Китай-города.
Это был интересный образец скромной приходской церкви, выстроенной в стиле так называемого московского, или, как еще его называли, нарышкинского барокко. Название это было обязано многим постройкам, появившимся в конце XVII в. в усадьбах рода Нарышкиных, особенно таким ярким, как Покровская церковь в Филях или Братские кельи Рождественского монастыря.
Храм Владимирской иконы Божией Матери у Владимирских ворот. 1882 г.
Церковь около Владимирской башни также была связана с Нарышкиными – на этот раз с Натальей Кирилловной, той самой, благодаря которой и возвысился этот небогатый и невидный мелкопоместный род из Тарусы после того, как Наталья Кирилловна стала в 1671 г. царицей, женой царя Алексея Михайловича.
Уже царицей-вдовой Наталья Кирилловна выстроила эту церковь в Китай-городе. Начатая строением из доходов Стрелецкого приказа 30 июля 1691 г., она была освящена 29 октября 1694 г. во имя Владимирской иконы Божией Матери – наиболее почитаемой святыни Русского государства. Наталья Кирилловна считала эту икону и своей покровительницей, ибо ее день ангела приходился как раз на тот же день, когда празднуется память Владимирской иконы. И в новую церковь Наталья Кирилловна пожаловала именно ту икону, которой ее перед свадьбой благословили родители. Икона эта много лет бережно хранилась в церкви.
Выбор места для строительства храма был отнюдь не случаен. На воротах башни Китайгородской стены с давних пор находился список с иконы Владимирской Божией Матери (отчего и башня называлась часто Владимирской). Место для иконы было выбрано в связи с тем, что башня стояла на той самой дороге, на которой москвичи в 1395 г. встретили саму икону, перенесенную из Владимира в ожидании страшного испытания – неминуемого нашествия полчищ Тамерлана. Предводитель Орды, однако, внезапно повернул назад, москвичи поверили в чудесное заступничество Богоматери и через два года после этих событий на Сретение (слово, означавшее встречу) основали монастырь на месте встречи иконы.
С постройкой Китайгородской стены список с иконы поместили на воротах, а позднее устроили часовню, вместо которой затем построили храм Владимирской иконы Божией Матери.
Храм всегда был небольшим и бесприходным, приписанным обычно к Заиконоспасскому монастырю. Однако внутреннее его убранство отличалось богатством – есть сведения, что в храме находился иконостас, выполненный по рисунку В.И. Баженова (указ о создании иконостаса датируется 23 марта 1772 г.).
Интерьер церкви поражал великолепием: иконостас блистал золотом, икона Владимирской Божией Матери была в драгоценном жемчужном окладе с драгоценными каменьями, у Царских врат была икона Спаса Нерукотворного, написанная знаменитым изографом Симоном Ушаковым, в ризнице храма хранились старинная утварь, пожертвованная царицей Натальей Кирилловной, и пелена, шитая шелком по серебряной парче императрицей Елизаветой Петровной.
Все это было разграблено, а летом 1934 г. храм Владимирской иконы Божией Матери снесли.
Часовня Пантелеймона Целителя у Владимирских ворот
Из-за стен Китай-города, если смотреть на них с Лубянской площади, этаким гигантом казалось высокое сооружение с измельченным сложным декором, увенчанное куполом на высоком барабане, прорезанном узкими окнами. Можно было подумать, что перед зрителем большая соборная церковь, однако это была всего-навсего часовня.
Часовня Пантелеймона Целителя у Владимирских ворот. 1884 г.
При Богоявленском монастыре, на том месте, где на Никольскую улицу выходил монастырский участок (современный дом № 6), в 1873 г. по проекту П.П. Зыкова была построена небольшая часовня, посвященная св. Пантелеймону, прославившемуся исцелениями, и принадлежавшая русскому Пантелеймоновскому монастырю на Афоне.
Часовня была совсем небольшой, а молящихся в ней всегда было множество. В то время журнал «Всемирная иллюстрация» сообщал: «С раннего утра и до позднего вечера видите целыми группами входящих и выходящих людей, а также стоящих близ часовни в ожидании очереди приложиться к мощам св. великомученика и целителя Пантелеймона».
В 1880 г. потомственный почетный гражданин И.И. Сушкин, чей брат, архимандрит Макарий, был настоятелем русского Афонского Пантелеймоновского монастыря, пожертвовал монастырю участок земли в конце Никольской улицы у Владимирской башни, и там в 1881 г. началось строительство грандиозного сооружения – новой часовни Святого Пантелеймона. Автор проекта, архитектор А.С. Каминский, задумал создать новую высотную доминанту, отмечавшую выход Никольской к Лубянской площади и перекликавшуюся с целой системой вертикалей Китай-города. Любопытно отметить, что А.С. Каминский полностью перенес фасад старой Пантелеймоновской часовни на фасад своего здания.
Освящение построенной часовни состоялось 2 июня 1883 г., а в 1932 г. ее отобрали у верующих. Тогда в протоколах заседаний Моссовета опубликовали его решение: «Принимая во внимание, что группа верующих так называемой Пантелеймоновской часовни от пользования ею отказалась, подав о том письменное заявление, руководствуясь циркуляром ВЦИК и СНК от 8/IV-1929 г., указанную часовню закрыть, а помещение передать Управлению милиции гор. Москвы». Это решение было подготовительным этапом к сносу часовни вместе с уничтожением Китайгородской стены, церкви Троицы Живоначальной в Полях, храма Владимирской иконы Божией Матери.
В 1934 г. незаурядное произведение известного московского архитектора было сломано. Теперь тут располагается чахлый скверик, огражденный слепой стеной соседнего здания[6].
Церковь Николая Чудотворца «Большой Крест»
«Одной из наиболее серьезных утрат следует считать снос церкви Николы „Большой крест“» – этот спокойный тон авторов книги «Памятники архитектуры Москвы», изданной в 1982 г., вызывает сожаление, если представить значение потери и для Москвы, и для русского и мирового искусства.
Летом 1933 г. разрушители культуры снесли одно из красивейших московских зданий – церковь Николая Чудотворца, стоявшую на старинной московской улице Ильинке и прозывавшуюся в народе «Никола Большой Крест».
Церковь Николая Чудотворца «Большой Крест». 1882 г.
Возведена она была в 1680–1688 гг. богатыми купцами из Архангельска – братьями Филатьевыми, заказавшими построить себе такое великолепие, которое бы прославляло не только Господа, но и самих храмоздателей, их щедрость и ревность к богоугодным делам. Как и водилось тогда, часть церковного здания была оставлена храмоздателям – нижний этаж служил усыпальницей, а в собственно же церковь вели два входа через крыльцо, поднятое на трех арках и прекрасно украшенное резьбой по белому камню. Изящное здание было почти квадратным в плане, вытянутым в высоту и необыкновенно стройным; второй и третий ярусы были украшены капителями, а большие окна обрамлялись пышными наличниками (подобными можно сейчас полюбоваться на Преображенской церкви Новодевичьего монастыря). Однако самое необыкновенное было на верху здания – здесь неведомый нам гениальный мастер в нижнем ярусе двухъярусного завершения поместил шестигранные окна великолепной и необычной для Москвы формы, а верхний заполнил ребристыми раковинами, столь полюбившимися русским мастерам после Фрязина Алевиза Нового, построившего Архангельский собор в Кремле за полтора века до того. Такие же раковины зодчий поместил и в основание вытянутых шеек всех пяти куполов, украшенных рельефными звездами.
Интерьер церкви был под стать ее внешнему виду. Украшением его был резной величественный иконостас, похожий более на произведение ювелирного искусства. Достопримечательностью храма, от которой он и получил свое название, был высокий, в три аршина (более двух метров) высотой, деревянный крест, устроенный теми же братьями Филатьевыми, в котором были заключены 120 частиц мощей различных святых.
Рядом с церковью стояла колокольня, выстроенная одновременно с ней, но увенчанная псевдоготическим завершением после пожара 1812 г.
Разрушили это чудо русской архитектуры под предлогом того, что церковь своим крыльцом выходит далеко на тротуар и мешает движению. Сначала – в августе 1933 г. – сломали крыльцо, а потом принялись и за саму церковь, которая вовсе никому не мешала, и через некоторое время на ее месте была лишь безобразная груда кирпича.
Сейчас здесь хилый газончик, окруженный слепыми стенами соседних зданий.
Церковь Ипатия Гангрского
Во второй половине 1920-х гг. Центральный комитет партии коммунистов обосновался в просторных зданиях на Старой площади и довольно долго удовлетворялся ими, но застойные брежневские времена, если и были застойными, то только не для партийного аппарата. Для него эти времена стали очень оживленными – аппарат распухал и, как злокачественная опухоль, распространялся вокруг. Ему нужны были новые, еще более просторные помещения, и в конце 1960-х гг. для оного Центрального комитета начали строить огромное серо-бетонное здание, для чего перегородили целый переулок в Китай-городе, называвшийся Ипатьевским.
Церковь Ипатия Гангрского. 1882 г.
В этом переулке находилась церковь, главное здание которой, освященное во имя Вознесения Господня, было построено в 1756 г., а придельная церковь Святого мученика Ипатия Гангрского годом раньше – в 1755 г.
Снос церкви начался в конце 1940-х гг., но еще долгое время сохранялась ее алтарная часть. Она окончательно исчезла в 1965 г.
Москворецкая улица
В 1938 г. снесли целый квартал, находившийся между Кремлем и Москворецкой улицей, по спуску от храма Василия Блаженного к набережной Москвы-реки.
Там было множество торговых заведений, магазинов, лавочек, амбаров и прочего в том же роде. У самой Москвы-реки, по воспоминаниям московского бытописателя П.И. Богатырева, «были живорыбные лавки с садками на реке, откуда и снабжалась Москва аршинными живыми стерлядями». В противоположном конце, ближе к Василию Блаженному, находились Нижние торговые ряды с множеством лавок в них.
Тот же П.И. Богатырев писал, что по улице «идут лавки, торгующие пряностями; здесь всегда острый запах. Торгуют воском и церковными свечами, а также мылом и знаменитыми в то время муромскими сальными свечами. Они были так крепки, что торговцы зимой на морозе стучали ими одной о другую, и они не трескались и не ломались. Нагара они давали мало и горели ярко. На противоположной стороне торговали веревками, рогожами, разной бумагой».
В квартале у собора Василия Блаженного находились очень интересные здания, и он исчез неисследованным, даже фотографий его почти не осталось.
Наиболее приметной в этом квартале была церковь Николая Чудотворца Москворецкого, выстроенная в 1829 г. на старинных, еще середины XVII в., фундаментах. Возможно, что первоначальное ее здание было построено при патриархе Филарете (1619–1633). В храме, главный престол которого был освящен во имя Благовещения Божией Матери в 1897 г., был сделан прекрасный мраморный иконостас. На Москворецкую улицу выходила высокая колокольня церкви, выстроенная в 1857 г. по проекту архитектора Д.Н. Коринфского.
На правой стороне улицы, если смотреть с реки, располагались строения Мытного двора, где взималась пошлина с привозимых товаров. Рядом с Мытным двором выделялось небольшое узкое здание Спасской часовни, увенчанное главкой на вытянутом трибуне. Недалеко от нее проходила стена Китай-города и стояла большая крепостная Москворецкая башня с такими же двумя проездами в ней, как и в Иверской башне на северной стороне Красной площади. Как бывало обычно, над проездами помещали икону. Поэтому и здесь над воротами находился образ Спасителя. В 1685–1687 гг. его перенесли в нарочно для него построенную часовню на внешней стороне башни, а когда башню разобрали, икону поместили в Спасскую часовню на Москворецкой улице.
Храм Николая Чудотворца Москворецкого. 1882 г.
Главка часовни, колокольня Никольской церкви вместе с башенкой доходного дома образовывали целую сюиту вертикалей вместе с шатрами Покровской церкви (собора Василия Блаженного) и Спасской башни Кремля.
Зарядье
Не только отдельные здания, памятники архитектуры и истории исчезали под варварской рукой, не только разрушались комплексы зданий, такие как многие московские монастыри, но советской властью стирались с лица земли и целые районы Москвы. Так было уничтожено Зарядье.
Зарядьем с XVI в. стала называться большая часть Китай-города, ограниченная с востока и юга крепостной стеной, с запада – Москворецкой улицей, а с севера – улицей Варваркой, проходившей по бровке холма, резко спускавшегося к Москве-реке. Эта часть города находилась за торговыми рядами, выходившими на Красную площадь.
Поселение здесь зародилось, возможно, в первые века существования Москвы, под защитой небольшой крепости на вершине Боровицкого холма. Это был торгово-ремесленный посад у пристани на Москве-реке. К посаду от пристани шла дорога, получившая название Большой, или Великой, и на ней стоял храм Святого Николы, покровителя плавающих и путешествующих, хранящий их от превратностей, подстерегающих на долгом и опасном пути.
Деревянный, тесно застроенный посад неоднократно подвергался нападениям то иноземцев, то дружин соседних князей. Его грабили, он целиком сгорал, но каждый раз заново отстраивался. Постепенно, с ростом численности московского населения, на посаде появляются и боярские усадьбы, более похожие на небольшие крепости. Известны такие дворы, принадлежавшие известным фамилиям Романовых, Милославских, Сулешовых.
На посаде стояло несколько церквей, бывших сначала деревянными, а впоследствии, с XVI в., каменными. Помимо домов, принадлежавших частным лицам, здесь появляются и казенные учреждения: Мытный двор – таможня, стоявшая недалеко от «живого», то есть наплавного моста через Москву-реку, городские тюрьмы, Английское подворье, Монетный двор.
Особенно широко развернулось в Зарядье каменное строительство в XVII в. после указа царя Михаила Федоровича, данного в 1629 г. и гласившего: «Которые люди похотят ставить палаты каменные, и тем людям от Государя… будет милостивое слово». Именно начиная с этого времени развивается и закрепляется планировка всего района Зарядья, одного из наиболее интересных и своеобразных районов Москвы.
Покушения на Зарядье начались буквально чуть ли не с первых лет советской власти – не только невежественные правители, но и такие, казалось бы, понимающие ценность древней московской застройки архитекторы, как Л.В. Щусев и И.В. Жолтовский, принялись за позорное дело разрушения Москвы. Так, в плане реконструкции города, разработанном в 1918–1923 гг. этими двумя маститыми архитекторами, предусматривалось настроить в Китай-городе «дома американского типа с вертикальными подъемниками и площадками», а в Зарядье проектировщики видели огромные бетонные террасы, некий подступ к преображенному Китай-городу.
В то время было, однако, не до этих грандиозных планов. К ним вернулись в начале 1930-х гг., когда Сталин с помощью преданного ему окружения решил создать подобающий ему, любимому вождю всех трудящихся, величественный антураж.
В 1934 г. объявили конкурс на проектирование Дома Наркомтяжпрома – Народного комиссариата тяжелой промышленности. Его предполагали возвести на месте ГУМа. Грандиозное здание самых экзотических очертаний, высотой в разных проектах от 150 до 260 метров, нависало над крошечным, по сравнению с ним, Кремлем, который как бы проваливался в глубокий котлован между Наркомтяжпромом с одной стороны и Дворцом Советов – с другой. В этих проектах все Зарядье застраивалось крупными общественными строениями.
Через два года – новый конкурс на тот же дом, но уже не на месте ГУМа, где, как и во всем Китай-городе, должен был быть сплошной сад, а в самом Зарядье.
И, наконец, в 1940 г. был объявлен еще один конкурс на застройку Зарядья, но теперь уже Вторым домом Совнаркома. Лучшим оказался проект архитекторов братьев Весниных. Они предлагали выстроить огромное, длиной 360 метров, сооружение в монументальных формах, в центре которого вздымалась 17-этажная башня. Перед войной уже началась активная подготовка к строительству, и газета «Московский большевик» за 28 февраля 1941 г. сообщала: «Трест „Строитель“ приступает к сооружению Второго дома Совнаркома СССР. Окончить его должны к ноябрю 1942 г.».
Появлению этого «шедевра» помешала война, и, как бы кощунственно это ни звучало, именно война спасла нас от необходимости созерцать этот кошмар, будь он построен.
Вернулись к помпезным проектам, призванным увековечить «благодатную» сталинскую эпоху, после войны – в январе 1949 г., когда в газетах появилось решение о строительстве высотных зданий. В Москве, пораженной жесточайшим жилищным кризисом, где люди жили в ужасных, почти непредставимых условиях, советское правительство решило потратить громадные денежные и материальные ресурсы на строительство дорогих вычурных зданий. Вот уж хоть и не по этому случаю, но прав оказался «лучший поэт сталинской эпохи» В. Маяковский, воскликнувший в подобострастном экстазе:
Такую страну
и сравнивать не с чем, —
где еще
мыслимы
подобные вещи?!
И думаю я
обо всем,
как о чуде.
Такое настало,
а что еще будет?
Надо сказать, что вопрос «что еще будет?» был вполне резонен. По этому проекту в Зарядье намеревались воздвигнуть 32-этажное высотное здание по проекту Д.Н. Чечулина, и совсем рядом с древним Кремлем должен был вырасти исполинский монстр.
Вовсю развернулась подготовка к строительству, и все постройки Зарядья, за исключением нескольких зданий по Варварке, ставшей с 1922 г. улицей Разина[7], были снесены. Но в 1953 г. Сталин умер, и политика в области строительства стала несколько более благоразумной. В 1956 г. утвердили проектные задания на строительство значительно более скромного здания гостиницы «Россия». Однако общественность, болевшая за город, резко выступила и против этого. «Уничтожить археологический заповедник Зарядья – восьмивековую летопись Москвы – архитектурная безграмотность, граничащая с преступлением», – это из письма в газету «Советская культура», подписанного историком Б.А. Рыбаковым, художником С.А. Чуйковым, скульптором Е.Ф. Белашовой и другими в 1961 г.
Но их голоса намеренно не были услышаны. Гостиницу выстроили в 1964–1967 гг., и, несмотря на то, что она была меньше, чем предусматривал первоначальный проект, своим чуждым обликом бесцеремонно вторглась она в московский пейзаж, безнадежно испортив панораму Красной площади. И то, что напротив здания гостиницы оставили несколько архитектурных памятников, отнюдь не восхищает. Конечно, спасибо за то, что хоть не снесли, и – смотрите, какие мы культурные! – еще отреставрировали, но вместо Варварки, красивой московской улицы, мы получили несколько не связанных между собой, сиротливо стоящих музейных экспонатов, да еще и беззастенчиво разрубленных подъездной эстакадой. Кроме того, на Варварке снесли незаурядные здания, образовывавшие интересный ансамбль с домами на противоположной стороне.
Церковь Николая Чудотворца «Мокрого». 1882 г.
При сносе всего Зарядья исчезло множество первоклассных памятников.
Расскажем только об одном – о церкви Святителя Николая, именуемого «Мокрым». Это та самая церковь, что была построена нашими предками у первой в истории Москвы торговой пристани на Москве-реке. Сюда они приходили, благодаря святителя за удачное путешествие, молились перед его иконой, где он был изображен с мокрыми власами, – ведь скольких спас он в кораблекрушениях!
Церковь находилась на Великой улице, шедшей от Тимофеевских, или Константино-Еленинских, ворот Кремля, и была одной из первых замощенных московских улиц.
Каменное здание церкви Святого Николая, выстроенное женой окольничьего Е.А. Чириковой, относилось к концу XVII в. В подклете находилась Никольская церковь, освященная около 1695 г., а наверху – церковь Покрова Пресвятой Богородицы, законченная в 1697 г.
В 1802 г. основное здание церкви получило декоративное оформление в модном тогда псевдоготическом стиле, который так блистательно ввел в московский архитектурный обиход Матвей Казаков. В том же 1802 г. к церкви были пристроены трапезная и колокольня.
В 1947 г. все было снесено.
Самое основное, что мы потеряли при строительстве «России»[8], – мы лишились целого уникального старинного квартала московского средневекового города, и он ушел от нас неизученным, не зафиксированным, и мы теперь даже не знаем, что за сокровища там таились… Было известно, что в Зарядском переулке во дворе стоял старинный дом со сводами и лестницей, сложенной внутри толстой стены, а в Мокринском переулке было двухэтажное здание с древними сводами в обоих этажах… А что было еще?
