Сергей Петрович Волошин
Душка
– Припадай, я здесь тебе не помощник.
– Да в том-то и дело, что куда ни глянь, а кандидатов нет. В школе у нас был трудовик, да все мозги свои малосольные пропил. Ну, сосед с первого этажа как-то приглашал… куда бы ты думал? В кино. Вот детский сад. Он всего на семь лет моложе, а в танчики за компьютером до сих пор играет. Киноман маменькин. На тебя, Толя, теперь только и надежда. А ты не волнуйся, я к тебе с трусами своими и котом приходить жить не собираюсь, и к себе не зову. Сейчас знаешь как у мужиков модно? Жить на два дома. То тут, то там. Никаких обязательств, зато все блага интимной жизни и холостяцкие преимущества налицо. Давай, Толик? Сочинитель ты мой. И пушистыми ветвями стихов будет вымощен твой тернистый путь!
Анатолию Ивановичу стало до тошноты противно. От развязного тона Насти, от самого себя – бессильного и трусливого. От нелепости ситуации, в которой он ни при каких обстоятельствах, по своему внутреннему прогнозу жизни, не должен был оказаться. Его лицо приобрело старческие черты, упала седая чёлка, опустились брови, пересохшие губы прилипли к зубам.
Хорошо сохранившаяся внешностью Настя за много лет загорания на рыночном солнце очень изменилась характером. В худшую сторону. Это был исключительно иной человек, нежели та образованная девушка и одержимая кума, которая когда-то едва не вырвала его из омута семейной жизни.
Как верно и щадящее распорядился Бог, когда предоставил Анатолию Ивановичу право выбора своей половинки, и ей оказалась пусть и бросившая его, пусть даже, по слухам, и неверная, но любимая и всегда желанная Елена. Хозяин беззвучно закипал. Ему хотелось с силой сгрести нежданную гостью с дивана, выволочь на улицу и бросить с высокого порога как надоедливую нашкодившую кошку. Но не решался, а какого-то другого решения в его пульсирующем сознании не родилось…
В это мгновение в доме вдруг погас свет.
– Опачки! – фыркнула из угольной темноты Настя, которая, судя по голосу, начала трезветь. – Как по заказу. Темнота – друг молодёжи. Только мы с тобой, Толя, уже не дети. Нам бы при свете, да? Чтоб надёжно, точно и контролируемо. Одними органами слуха, осязания и обоняния в эту игру не сыграешь. Газ тогда включи что ли. Всё ж лучше, чем свечка. Ой, забыла, у тебя с газом отношения не складываются. Что делать-то будем?
– Что делать? Делать нечего, расход. Пойду по соседям, узнавать, как у них с электричеством, и что произошло.
– А я? Я ж на всё готовая…
– А ты домой, Анастасия Валериевна, – как можно жёстче сказал Анатолий. – Новость ты сообщила, чайку попила. Торжественная кода, фанфары. Всем собравшимся спасибо! Увидимся в следующей жизни!
Громко загремев посудой, Анатолий Иванович вынул из подвесного шкафа электрический фонарь и направил его рассеивающийся луч в сторону галереи, по которой они заходили с Настей в зал. Это был сигнал к расставанию. Настя молчала и не двигалась.
Тогда, взяв фонарь, торопливыми шагами вышел на улицу сам Анатолий. Там уже мигали слепящие во тьме огни сотовых телефонов и других фонарей – это соседи дружно, словно по команде, высыпались из своих домов. Вот, что значит, когда на улице нет света, отключаются все телевизоры, компьютеры и Интернет. В другое время соседей и не докричишься, а тут, несмотря на ночь и морось, – целыми семьями шумят.
– У тебя тоже нет света, Иваныч? – крикнул из мглы Виктор Сергеевич, сосед напротив.
– Тоже.
– А не знаешь, что бы это могло быть? Это только у нас или по всему району так?
– Да откуда ж знать.
– Звонить мэру надо. То мусор не вывозят, то воду не качают, то свет. Безобразно работают службы. Жалобу надо коллективную писать.
– Вы, Виктор Сергеевич, всё ещё верите в силу коллективных обращений? Пора б уже на землю десантироваться с ваших джомолунгм, – Анатолий Иванович засмеялся. Сосед был на пару лет старше, когда-то работал в горкоме комсомола, поэтому искренне верил в то, что власть и народ едины, и только «плохие бояре» во властных апартаментах денно и нощно занимаются вредительством. Вредят и мэру, и губернатору, и, соответственно, простому народу. Забава у «бояр» такая – всем делать плохо.
– Да не то, чтобы верю. Но писать надо, – неуверенно отозвался Виктор Сергеевич. – О! А кто это у тебя в калитке стоит? Вроде, это не Елена Владимировна…Точно, не она…
Этого только не хватало – всенародной огласки, что у Анатолия в доме в отсутствие хозяйки гостит чужая женщина. Попытавшись сделать вид, что сам удивлён появлению в проёме калитки Насти, он решительно сделал несколько шагов в её сторону и гулко прошипел:
–Что застряла? Уходи!
– Да я только попрощаться хотела. Не хами. Если б не хотел бы, чтоб нас видели, или в дом бы не пускал, или на месте сидел, а не на улице топтался, важный, как павлин. Эх, Толенька, постарел ты, подурнел. Наверное, и впрямь не судьба нам быть вместе. За чай спасибо!
– Ох, ёлки-моталки, – вздохнул вслед уходящей Анастасии сосед, направив свет фонаря чуть ниже её спины.– Хороша матрёшка. Балуешься, Иваныч, как бы до Елены Владимировны не дошло, бабы-то на улице, глянь, рты пораскрывали, аж зубы в темноте сверкают…
– Да…это так, пришла клиентка, обсудить ремонт, – неуверенно махнув рукой, мгновенно солгал Анатолий, хотя ясно осознавал, что эти слова были лишними – сосед им не поверил..
– Да и обсуждали б до утра. Для этого свет что ли нужен, – хмыкнул Сергеевич.
Анатолий вздохнул и не ответил. Его штормили другие мысли – правду ли принесла в его дом Анастасия Валериевна или брёх собачий, заквашенный на бабьей злопамятности. Впрочем, мог ли он что-то изменить в этих хмурых пасьянсах перепутавшихся планет? Вряд ли. Да и, видимо, поздно уже что-то менять. Коль бросила жена, так тут ни словами, ни беготнёй дела не поправишь, а если на её горизонте ещё и какой-то доктор изобразился, то плохи дела.
XII
День, когда Евгению Борисовичу Васильеву и его дочери Оленьке было предложено посетить музыкальную мастерскую, чтобы забрать отремонтированную скрипку, был многообещающ. Анатолий Иванович как индийский факир загадочно предупредил: «Помимо чайной процедуры, вас ждёт сюрприз». Слово «сюрприз» на Олю не произвело никакого впечатления, она воспринимала его как забаву взрослых в виде пустого конфетного фантика. Пахнет приятно, на вид аппетитный, а внутри – пустота. Но отец сказал и другое слово – «мечта». Пусть маленькая, но уже само её предвкушение согревало пространство, умиротворяющее ласкало растрёпанные чувства.
«Ты помнишь, о чём ты мечтала?», – заведомо интригуя дочь, спрашивал отец.
«О чём? Не помню. Скажи», – отвечала Оля. И она действительно забыла.
«Зачем говорить, если можно сразу к ней прикоснуться? Сегодня едем за твоей мечтой», – тепло, но с долей отцовской убедительности сказал Евгений.
Ехали молча, Евгений уже привык, что разговоры с Оленькой у него не ладились, развязывались на первых же узлах. Оле очень хотелось спросить отца, куда они мчатся по запруженным унылым каналам улиц, но она даже не знала, как обратиться к отцу. Раньше он был просто «папой», а сейчас могла себе позволить называть его только «ты», что никак не соответствовало текущему моменту, да и не могла переступить через барьер маленькой детской гордости и обиды. У калитки отца и дочь встретил Анатолий Иванович, одетый в чёрные джинсовые брюки, строгие остроносые туфли и атласную белую рубашку. В таком виде мастер, приучивший посетителей к своим неброским рабочим нарядом, выглядел несколько нелепо.
– Неожиданно! – проведя оценивающим взглядом сверху вниз, весело приветствовал хозяина Евгений Борисович. – Но великолепно!– добавил он.
– Здравствуйте, дорогие гости, прошу пожаловать в дом, ждём вас, – слегка подражая игравшим учтивых лакеев кинематографическим героям, поклонился Анатолий Иванович.
«Какой интересный дом, – подумала Оля, разглядывая оригинальную мебель ручной работы, сделанную из разных сортов дерева и покрытую датским маслом, расставленную мудрёной мозаикой старинную посуду, какую можно встретить разве что в магазине антикварных вещей. На полу лежал яркий зелёный ковёр в мексиканском стиле. По углам просторного зала выставлены большие, покрытые чёрным бархатом акустические колонки, пугавшие огромными серыми «глазами» динамиков и окаймлёнными алюминием «ртами» фазоинверторов. На низких кушетках вокруг овального столика с ещё дышащим паром электрическим самоваром сидели трое пожилых мужчин. Они тоже были одеты в чёрные брюки и белые рубашки, как музыканты с фотографии на бабушкиной грампластинке или как министры из сказочного королевства, не хватало только высоких цилиндров на побелевших головах. Гостям было предложено располагаться на диване с широкими деревянными подлокотниками, на которых стояли тарелки с печеньем и заварными пирожными, чашки с мёдом и малиновым вареньем.
– Хотел бы вас познакомить, – присаживаясь к столику, улыбнулся Анатолий Иванович. – Перед вам Сергей Николаевич, Михаил Аркадьевич и самый старший – Виталий Павлович. Мои друзья, прекрасные музыканты, композиторы, поэты, отцы, семьянины и даже, кажется, дедушки. Так ведь?
Мужчины самодовольно кивнули. Анатолий представил мужчинам Евгения и Олю.
– Какая выразительная внутренняя красота таится за грустным лицом этой юной особы. Вы ведь тоже музыкант, и, как я понимаю, музыкант с большим даром, некоторым уровнем образования и генами в своё время успешного и известного в городе скрипача? – вежливым басом спросил Виталий Павлович.
Оля испугалась его неожиданного обращения, но быстро взяла себя в руки, ответив, что учится в музыкальной школе, играет в ансамбле, а вот про «гены скрипача» ничего не знает.
– Как? – сделал удивлённое лицо Виталий Павлович, – разве ваш многоуважаемый папа вам не рассказывал, что ваш дед, Борис Михайлович Васильев, в молодости был прекрасным мастером игры на смычковых инструментах, если не изменяет память, он выиграл множество городских, областных и даже каких-то международных конкурсов, названия которых, я, к сожалению, сейчас не вспомню. Но можно поднять подшивки газет и отыскать целую серию статей о вашем славном предке, мадемуазель. Мы сегодня здесь собрались с друзьями не просто так. У нас небольшая презентация. Так ведь, Анатолий Иванович, я правильно подобрал слово? Вижу, что правильно. Мы хотим вам презентовать несколько произведений, и хотели бы, чтобы именно ваш юный, неиспорченный современными веяниями слух да услышал, а уста да произнесли достойную, а главное честную оценку того, что сейчас здесь произойдёт, пока вы будете пить чай.
«Что они от меня хотят, эти олды? Странно всё как-то», – подумала Оля, но интрига и любопытство уже закрались в её сжавшееся нутро. Она взяла в руки тёплую чашку с ароматным чаем, чтобы согреть затрепетавшие, как птичьи крылья ладони, и чтобы сесть удобнее подобрала ноги под себя. Конечно, Оля неоднократно бывала на концертах, видела и слышала, как играют преподаватели музыкальной школы, но чтобы вот так, за одним столом со взрослыми состоявшимися людьми, которых, к тому же представили как профессионалов и виртуозов музыки, она ещё ни разу в жизни не бывала.
Мужчины взяли в руки инструменты: Сергей Николаевич – бас-гитару, хозяин дома Анатолий Иванович – гитару, Виталий Павлович – скрипку, а Михаил Аркадьевич – ударные щётки, Оля заметила, что он уже сидел на коробке, которую, как она читала в сети, называют кахоном. Это такой латиноамериканский барабан, заменяющий целую ударную установку. Кстати, как он звучит, она тоже ни разу в жизни не слышала, и это заразило лишним любопытством к происходящему действу.
Михаил Аркадьевич хлёстко четыре раза ударил щётками, задав ритм, и из колонок вылился обволакивающий, словно морские волны, глубокий звук чарующего баса, а вслед за ним выплыли играющие брызгами мистического хоруса аккорды электрической гитары. Зал до самого потолка заполнился вихрящимися нотами сводящего с ума джаза, заводя в движение хрустать на звонко аплодирующих стеклянных полках сервантов. Следом, пронзительно вибрируя, запела скрипка. Оля почувствовала себя невероятно хорошо. Ей мгновенно стало так уютно, словно она выросла в этом доме, и неоднократно ночевала на этом диване.
Скрипка разрывала сознание, погружая Олю в какие-то неведомые миры, в которых она никогда ранее не бывала, полные причудливых форм окружающих предметов, острых невероятных воспоминаний, будто вытащенных из прошлых жизней. Когда музыканты плавно перешли к другой мелодии, более быстрой, Оле захотелось танцевать. Ей показалось, что она давно знает мужчин, случайно собравшегося оркестра, словно они росли вместе с ней с самого рождения. Будто они её ровесники.
Но как звучала скрипка! И как умело ей владел Виталий Павлович, этот невысокий гладко выбритый интеллигентный маэстро, словно явившийся в дом из далёкого прошлого, из дремучего раннего средневековья, когда жили принцы и принцессы, короли и королевы. Скрипка передавала чувства и настроение, мысли и движения исполнителя, она говорила о великолепии мира и трагичности войны, о необъяснимости любви и красоте природы, о радости детства и печалях старости. Всё, нужно просить отца, чтобы купил именно такую скрипку. Именно такую, пусть и расписанную беспощадной жизнью верной служительницы прекрасному.
В самоваре остыла вода, растворились шлейфы прячущихся по углам комнат неостывших мелодий. Наступила ещё более умиротворяющая тишина.
– Хорошо поиграли, – улыбнулся Виталий Павлович, – спасибо всем за великолепный аккомпанемент. Давно не получал удовольствия от такого чудесного звука. Спасибо и вам Оленька, что слушали нас. И хотелось бы услышать ваш вердикт. То есть ваше мнение. Понравилось ли наше стариковское музицирование?
– Топчик, я в восторге, аплодирую стоя. Особенно понравилась скрипка. Это было что-то, – часто заморгав, сказала Оля. Потом, лихорадочно перебирая в мыслях слова и выражения, стала вспоминать, что в таких случая говорили её учителя в музыкальной школе. – Никогда в жизни я не слышала такого ясного и открытого резонанса, а ваша игра просто потрясает. Чтобы так разливать музыку и положительные эмоции по фужерам других людей, наверно, вам долго пришлось самого себя, как сосуд, наполнять добром. Наверно, целую вечность. Браво!
Оля встала и захлопала в ладоши. Все в зале тоже неторопливо поднялись и поаплодировали друг другу. А садясь обратно, пожали руки.
– Золотые слова, сказанные мудрым человеком, а не ребёнком. Надо запомнить их. А мы говорим, что молодёжь у нас плохая! Вот, полюбуйтесь! Мы рады, очень рады, что вам понравилось! – громко воскликнул Анатолий Иванович, многозначительно подняв указательный палец правой руки вверх. – А теперь самая важная часть нашего концерта. Виталий Павлович, передайте скрипку её законной владелице. Оленька, принимайте! Спешу вам сообщить, что данный инструмент, который, надеюсь, произвёл на вас достойное впечатление, принадлежит вам по праву наследования. Это скрипка вашего замечательного деда Бориса Михайловича, с которым все мы, здесь собравшиеся, имели честь пересекаться на концертных площадках и сценах нашей лихой молодости. Ваш отец Евгений Борисович приложил немало сил и терпения для того, что мы смогли восстановить и отстроить этот инструмент, который отныне продолжит служить русскому музыкальному искусству в ваших руках. Очень хочется верить – золотых руках.
– Как музыкант, повидавший в жизни разные скрипки, могу утверждать, что это прекрасный, удивительный инструмент, – добавил Виталий Павлович. – Получил превеликое удовольствие от игры на нём. Слава её создателю – непревзойдённому лютье двадцатого века русскому мастеру Льву Александровичу Горшкову и её спасителям – вам, Евгений Борисович, и вам, Анатолий Иванович.
Скрипка, которая несколько минут назад была несбыточной мечтой девочки, вдруг оказалась в её руках. А ведь отец говорил о сегодняшнем прикосновении к мечте. Это, наверное, он всё придумал. И весь этот концерт с чаепитием, и торжественное вручение. Он в детстве Оли часто делал сюрпризы, но этот – самый приятный и необычный, из всех, когда-либо радостно удивлявших её.
«Странно, а ведь бабушка мне говорила, что дед был каким-то криминальным воротилой, – думала Оленька. – А он, оказывается, был музыкантом. Как жаль, что я не могу послушать его игру. Хоть бы на записи. Наверное, в то время, когда он жил, люди ещё не могли вот так просто взять и записать музыку на диктофон…»
– Оленька, можно вас на пару минут, – перебил девичьи мысли Анатолий Иванович. – Пока парни тут по-мужски пообщаются, они давно не виделись, заодно поразвлекают вашего папу, пройдёмте в мою мастерскую.
Прижав к груди скрипку, Оля послушно шагнула за хозяином дома. Он привёл её в светлую комнату с большими окнами. В ней был, как ей показалось, идеальный порядок, если брать во внимание, что комната называлась музыкальной мастерской. Вообще она представляла, что мастерские такого рода завалены старыми досками, усыпаны мелкой стружкой, а все станки и рабочие инструменты беспорядочно валяются на столах и полках. А здесь всё иначе.
– Когда-то здесь был гараж, – улыбаясь, сказал мастер. – Теперь вот… Но я не об этом хотел с вами поговорить, Оленька. Вы, конечно же, никогда меня в жизни не видели и, наверное, не слышали обо мне. Впрочем, это не так важно. Главное, что я узнал о вашей беде. О вашей потере мамы. И мне очень печально, что в вашей жизни случилось такое несчастье, дай вам, Бог, сил пережить эту беду и двигаться по жизни дальше к своему счастью. Я ничем не обидел вас этими слова?
– Нет. Ничем. Это правда, – скромно прошептала Оля, её глаза заблестели от проявившейся влаги.
– Вот и прекрасно. Я не стал заводить наш разговор при вашем отце, так, будет лучше. Пусть это будет тайной. Пока моей тайной, но очень хотелось бы верить, что и вашей. Вы знаете, что такое душка?
– Да, слышала. Это такая свободно стоящая и ни к чему не приклеенная палочка в скрипке, в контрабасе тоже есть, в виолончели…
– Совершенно правильно. И знаете, наверняка, что без душки скрипка превращается в пустой бесполезный предмет. Отвратительно звучащий и совершенно не завораживающий. То же самое, Оленька, происходит и с людьми, каким бы они ни были – грустными и весёлыми, глупыми и умными, полными альтруизма или поражённые тщеславием. Только здесь роль душки играет другая штука – это душа. Слышали, наверное, выражение «душа не на месте». Представляете, как тонко кто-то подметил и придумал крылатую фразу? Оказывается, она тоже может быть не там, где нужно – то ли Бог установил неправильно, то люди небрежно попользовали. Вас ведь тоже в жизни кто-то обижал, и, полагаю, не раз. Согласитесь, как сложно справиться с этой обидой. Всё внутри разрывается на части, болит, негодует, жаждет восстановления справедливости. Так ведь?-
– Да, так и есть, – согласилась Оля и присела на край невысокой в центре мастерской табуретки. – Анатолий Иванович, а почему вы со мной на «вы». Я ведь вам во внучки гожусь, говорите «ты», так будет правильно.
– Хорошо, Оленька. Так вот, когда твой папа привёз мне твою скрипку, как ты уже поняла, скрипку твоего деда, я сразу понял, что душа у человека не на месте. Мы поговорили немного, и я, как гитарный доктор с большим стажем лечения, диагностировал состояние человека – твоего отца. И понял, что он нуждается в помощи. Ему тоже нужен доктор. Нужно вернуть душку, то есть мечущуюся между деками бытия душу, на то место, где она должна быть. Чтобы твой папа задышал полной грудью, полноценно заиграл как следует, зазвучал на всех клавишах и трубах жизни.
– Вы считаете, что ему нужно в больницу? К психиатру что ли?
– Нет-нет, в больницу папе совершенно не нужно. Он у тебя абсолютно адекватный, добрый и заботливый мужчина. Ему нужен другой доктор, и этот доктор – ты. Только ты можешь вернуть его душу в ту серединку, где она и должна генерировать счастье. Может, это сложно для тебя. Но ты попробуй. Это, в общем-то, не так уж трудно – просто стать любимой дочерью. Чтобы он почувствовал себя отцом, любимым отцом.
– Вряд ли вы меня сможете понять. Но это трудно, – грустно проговорила Оля.
– Да, я не самый лучший советчик. У меня дочь выросла, и никогда не послушала ни одного моего совета. Но тут другое, это нужно не только папе, но и тебе, это нужно и той женщине, которую он любит как мужчина.
– Только не нужно о ней.
– Почему не нужно? Видишь ли, каждому из нас в отдельности кажется, что Солнце вращается только вокруг него. Но это не так, Солнце вращается вокруг всех. И всем от этого хорошо. Необходимо только научиться жить в гармонии со всеми. И ты сама удивишься, когда увидишь, как меняется мир вокруг, как меняется отношение окружающих к тебе. Что ты посылаешь в этот мир, тем и он отвечает тебе. Таков закон жизни.
– Но я не хочу, чтобы он к ней ездил. И не хочу, чтоб она жила у нас.
– Хорошо, представь ситуацию, что ты будешь встречаться с парнем, полюбишь его, а ты ведь уже почти взрослая девушка, а твой отец будет против этих встреч, не позволит вам провести время у вас в доме. Будут ли такие отношения гармоничные и правильные?
– Это ведь другое.
– Да то же самое, Оленька. То-же-са-мо-е! Ты подумай, он ведь не везёт сейчас свою женщину домой, он как-то обходит острые углы, старается не ранить тебя, чем-то ради тебя жертвует. Он мудро поступает. У него должна ведь быть своя жизнь, это закон природы. И жизнь у него одна, другой не повторится. Подумай о том, что я тебе сейчас сказал. Очень тебя прошу. Полюби папу, это же не трудно. Другого папы у тебя нет, и не будет.
– Я поняла, – тихо прошептала Оля. Потом, вздохнув, спросила, – Анатолий Иванович, а у вас душа на месте?
Анатолий вздрогнул. А ведь не на месте же, совсем не там, где нужно душа его, бродит где-то неведомыми краями, ищет утешения, а оно, утешение и счастье в руках другого человека. И этот человек бросил его и упорхнул небесной ласточкой туда, куда ему путь закрыт и где его не ждут.
– И у меня не на месте, и мне нужен доктор, Оленька, – сказал Анатолий Иванович. Оба улыбнулись, и обоим стало по-домашнему тепло, словно где-то рядом заполыхало пламя невидимого камина.
– Ваш доктор вернётся домой? – неожиданно переспросила Оля.– У вас на столе лежит книга рецептов блюд. Мужчины обычно не интересуются этим, еда – женское дело. И чай вы сами заваривали. Наверное, припекло вас, раз сами готовите?
– Да, ты угадала, – удивлённый прозорливостью и наблюдательностью девочки, подтвердил мастер. – А ты возьми эту книгу себе. Пригодится, мне, мужику, она, в общем-то, ни к чему. Всё равно готовить так, как готовила моя жена, я не смогу.
– Спасибо, Анатолий Иванович. Так она вернётся или нет?
– Не знаю, Оленька…
Их взгляды встретились. « Какие грустные и красивые глаза у этого человека, в них сконцентрирована и любовь, и сострадание, и боль и тревога, и смятение. А ещё большая тоска. Неужели и я так выгляжу, когда кто-то видит меня со стороны», – подумала Оля.
В этот момент в высокое окно мастерской заглянуло большое красное солнце, утопающее в зелени сада. Разогнав тучное стадо облаков, небо вспыхнуло бурной голубизной. В свете приветливых лучей лицо Оленьки блеснуло тонкой назревающей девичьей красотой, отразившейся в оценивающих глазах мастера.
– Смотрите, дожди закончились!
– Как хорошо! Наконец-то. Скоро лето.
XIII
Всю следующую неделю Оля пребывала в восторженном настроении. Подарок ей не то, чтобы нравился, он приводил её в чувство необузданной эйфории, от которого хотелось петь, танцевать и кричать всему знакомому и неизвестному миру о том, что мечты сбываются. Оля сравнивала качества двух скрипок, своей старой китайской, и подаренной, дедовской, и понимала, какая великая пропасть лежит между этими двумя внешне похожими изделиями.
«И как я этого раньше не понимала. Правда люди говорят, что пока не попробуешь, не поймёшь вкуса», – думала Оля.
После душевных наставлений Анатолия Ивановича ей очень хотелось заговорить с отцом. Заговорить серьёзно, обстоятельно, чтобы это не было чем-то бессмысленным и казённым, состоящим из связующих «привет», «как дела», «я не голодна». Но разговор не получался, то отец всё время занят по работе, то у Оленьки не складывались верные слова для тактичного обращения к папе.
Был у Оли один секрет, который она смогла раскрыть только бабушке, впрочем, не найдя у неё понимания и поддержки – ни словом, ни советом, ни действием. Оле очень нравился её одноклассник Саша Ольшанский – скромный парень, из простой семьи, любитель шахмат, альпинизма и технического творчества. Оля ему тоже нравилась, она это ощущала по поведению Саши – никто из мальчишек не был с ней настолько вежлив, учтив и внимателен. У Саши порой даже голос пропадал, когда он разговаривал с Олей. И ей это льстило.
Почему-то очень захотелось поговорить с Ольшанским. Не то, чтобы открыть ему свои чувства и поделиться мыслями, да и не умела она этого делать. А так – поговорить, чтобы легче стало, может быть, совет попросить. Оля неспешно набрала номер телефона Саши, перед этим посмотрев на себя в зеркало, как будто собиралась на свидание.
– Привет! – отозвался одноклассник. – Прикольно, что ты позвонила, а я тебя как раз вспоминал.
– Правда? И как вспоминал? В смысле, в каком контексте?
– Без контекста. Я тебя часто вспоминаю, ты единственная нормальная девчонка, с кем поговорить можно. Не то, что эти токсики в классе. Чем занимаешься?
– Чилюсь. Совет твой нужен, Сань. Я с отцом хочу помириться, задолбало с ним агриться. Но стрёмно как-то. Ты ж мужчина, не можешь подсказать?
– Ого! Сорян, но тут в жизу надо втыкать. Ну, короче, во все ваши тёрки. Я-то почти не в курсе, за что ты его забанила.
