Сергей Николаевич Прокопьев
Вперёд на мамонтов
Ему бы радоваться, он дуется. Зайца не убил, утку не достал и опозорился – в болоте провалился.
– А мне каково было бы! – отчитал его. – Прикинь, ты по своей дури утоп, а мне как потом жить – друга не уберёг.
– Без тебя выбрался бы!
– Ага с помощью кикиморы! Пощекотала бы за пятки, ты от хохотунчика вылетел бы из жижи…
Кладбище мамонтов
Вася-лодочник не обманул – вода убывала. Подобно сказкам, в которых фигурирует магическое число три, через три дня Денис вылез утром из палатки, и огласил округу победным криком:
– Ур-р-р-а-а-а-а!!!
Взору явилась долгожданная отмель.
Яна река с норовом, особа, которая сама не знает, что ей надо в каждый следующий момент: то влево её потянет со страшной силой, едва не под девяносто градусов заложит поворот, и тут же теряет интерес к выбранному направлению, начинает с такой же категоричностью вправо забирать. Один из своих круть-верть фортелей делала в районе улуса, крутой дугой очерчивая каменистую отмель. Почему-то именно сюда мамонты шли умирать. Будь на нашем месте профессионалы с помпами для размывания грунта, они могли много чего добыть из костного материала. У нас весь шанцевый инструмент состоял из единственной штыковой лопаты. В принципе ей тоже много чего можно накопать, да не в вечной мерзлоте. Верхний слой на глубину штыка ещё поддаётся, дальше монолит, с таким же успехом можно гранит лопатой копать.
В первые часы поиска азарт охватил как золотодобытчиков, которые за каждой блёсткой ждут золотые жилы. Мы в каждой деревяшке, торчащей из берега, видели кости. Сразу попалось пару бивней, к сожалению, не товарных, растрескавшихся, много было зубов, берцовых костей, обломков челюстей, рогов каких-то быков или буйволов. Но и отличный бивень нам попался. Бивни – самое ценное из костей мамонта, они идут на поделки, зубы тоже, но с ними мало кто возится, неподатливый материал, очень твёрдый. На то он и зуб.
За четыре дня натаскали гору костей метра в полтора метра высотой. Понятно, столько добра с собой за тысячу километров не утащишь. Вдобавок от жадности натаскали что надо и не надо. Те же берцовые кости, куда они нам, челюсти мамонта тоже не к чему… Товарные бивни распиливали на куски сантиметров по сорок длиной – готовили к транспортировке.
Наконец мы сказали своей жадности «хватит». Принесли с кладбища мамонтов последнюю партию костей, свалили в общую кучу. Сфотографировали её для документального подтверждения, если кто усомнится в плодах нашей экспедиции. Затем Денис принялся сооружать из трофеев трон. Я отправился готовить ужин, дежурил в тот день, а Денис занялся троностроительством. Завершив его, позвал, дурачась:
– Ходи на мой сторона, фотосессия будем мал-мал щёлкать! Ты мал-мал меня снимай! Я мал-мал тебя фоткай.
Расчехлил фотоаппарат, и мы устроили фотосессию под названием – мы на троне.
– Из царей-королей, интересно, кто-нибудь сидел на троне из мамонтовой кости? – изображал из себя царя-короля Денис.
Он требовал снимать себя и в фас, и в профиль, садился, подперев голову кулаком, как великий мыслитель. Трон получился величественным, и Денис не хуже короля восседал на нём, только что лысина портила королевский вид, короной бы её прикрыть, да не было под рукой.
Пощёлкали друг друга для истории, после чего Денис предложил:
– А давай по полтяшку «Рояля» примем за успех нашего дела!
– Победу грех не вспрыснуть! – не стал я возражать конструктивному предложению друга.
Правда, победа едва не сорвётся в Батагайском райотделе милиции…
Саня, Чолбон и «Рояль» со стрельбой
Мы только-только сели за стол, нацелившись «Роялем» отметить успех экспедиции, как в нашу походную идиллию вторгся Саня-охотник! Первое его появление в кадре выглядело более чем эффектно: верхом на лошади, за спиной ружьё, грудь в патронташах. Помните революционного матроса из героических фильмов, грудь коего крест-накрест перепоясывали пулемётные ленты. Саня был оснащён боеприпасами аналогичным образом. Патронташи на груди, поясе, даже к седлу приторочены, будто наездник держал путь на затяжную войну, при этом не верил в подвозку снарядов к линии фронта, надеялся только на свой арсенал. Несколькими мазками нарисуем портрет воинственного героя. Саня не отличался богатырским телосложением, ростом как раз наоборот – парнишка и парнишка. Коррективу в предполагаемый возраст вносило лицо, по нему читалось – «парнишке» под сорок. И грудная клетка не подростковая – могутных размеров. У якутов по причине дефицита кислорода в морозной северной атмосфере лёгкие отличаются повышенным объёмом, отсюда грудная клетка раздаётся в добрый ящик.
– Дорообо, – весело крикнул Саня, вплотную подъехав к нам.
«Дорообо» – это «здравствуй» по-якутски.
– Здорово-здорово, коль не шутишь! – поприветствовал я вооружённого до зубов гостя.
Лошадь у Сани якутская, как раз под его рост. Я потом прокатался на ней, с моими метр девяносто, едва земли не доставал пятками. Этакий маленький лохматый коник. Хвост до земли, грива длинная, чёлка на сторону, как у шкодной девчонки, один глаз закрывает. Сложной многоцветной масти, сочетающей в себе бело-рыже-серо-коричневые цвета. Животина лучше не надо для якутов. Неприхотливая, выносливая, с голоду не пропадёт ни летом, ни зимой. Сама отыщет под снегом, что пожевать.
Третьим лицом в Саниной компании была лайка.
– Чолбон, – указал на пса Саня.
Лошадь не посчитал нужным представить, собаку сразу после себя назвал.
Чолбон – яркая звезда в переводе с якутского. Звезда сделала вид, что мы её ни капельки не интересуем, села в сторонке, лишь кончики ушей подрагивали, не совсем индифферентна была – прислушивалась к разговору.
Саня своим появлением сыпанул в наше путешествие колорита аж через край… Без Сани было что вспомнить, но не столкнись с ним, данное повествование вышло бы на порядок скучнее… Добавил Саня перца с солью… А вообще душевный человек. Никогда обиды на него не держал. Патриарх Кирилл, совершая поездку по российским окраинам, побывал на Дальнем Востоке и в Якутии, эту черту коренного населения точно выразил – детскость. Местный житель смотрит на мир, как ребёнок. В городах якуты меняются, как и русские, и не в лучшую сторону, в глубинке по-прежнему открыты, доверчивы, по-детски непосредственны. Скорее всего, в городах в ранешные времена коренные народы тоже отличались детскостью, да цивилизация на свой лад подрихтовала. А в глубинке бесхитростные остались, он тебе последнее отдаст. Читал, бухгалтерша ограбила оленеводов. Два или три миллиона украла. За полгода зарплату получила и исчезла с деньгами. У оленеводов мысли нет, что воровка, посчитали, человеку шибко надо было, потом отдаст, а мы не пропадём. Она прикарманила и дёру на большую землю, а они ждут, приедет с деньгами.
Когда патриарх назвал деткостью это качество северных народов, я первым делом Саню вспомнил – про него.
Саня, широко улыбаясь, ещё раз поздоровкался, на этот выкрикнул:
– Дорооболонун.
Это в переводе «здравствуйте все» или «привет всем».
– Привет-привет! – сказал Денис.
Искренне ему обрадовались. В диком безлюдном краю – человек. Да ещё охотник. Извечное наше непостоянство, вечная неудовлетворённость: от человеческой колготни рвёмся на край света, оказавшись на краю – начинаем маяться от безлюдья.
– Саня, – спросил Денис, – ты чё как матрос с «Авроры», весь в патронах?
– Надо, – уклончиво прозвучало в ответ.
Скорее всего, Саня хотел произвести на нас неотразимое впечатление. Как модница, готовясь к выходу в свет, в пух и прах наряжается, дабы сразить всех наповал, так и Саня – дескать, знай наших! И уважай хозяина местных угодий. Конечно, не на охоту он обвешался боеприпасами. При его уникальной меткости с таким арсеналом гору дичи настрелял бы. Да куда ему та гора? Куда? С утками вообще не возился, зайцев стрелял по мере надобности. Захотел зайчатинки – подстрелил, приготовил (готовил их Саня обалденно!), употребил. По теплу уж точно впрок не стрелял.
Надо сказать, Сане удалось произвести на нас в тот памятный вечер неизгладимое впечатление. Грохот канонады по сей день в ушах стоит. Но всё по порядку.
Саня нарисовался в самое время – к ужину. По закону тайги пригласили гостя разделить трапезу. Саня не стал отказываться даже для приличия. Сразу принял приглашение. Здесь мы совершили роковую ошибку, едва не стоившую нам жизни – достали спирт. Вася-лодочник не один раз предупреждал: если Саня-охотник придёт – ни под каким видом не наливать. Случись что с ним по нашей вине (краёв в выпивке не знает) – нас в улусе линчуют. Скрываться от возмездия бесполезно. Улус на обратной дороге нам не миновать. Поэтому, говорил Вася-лодочник, если жизнь дорога, не наливать. Как пояснялось выше, в связи с летними сельхозработами в районе зверствовал сухой закон. Запретный плод – даже если он горькая водка – всё одно сладок, на алкоголь имелся повышенный спрос.
– Саня вас обязательно найдёт, – пообещал Вася-лодочник. – Он всё, что в тайге творится, знает.
Подозреваю, Саня и появился в надежде на запретный плод с большой земли. Что такое алкоголь для северных народов, организм коих не имеет к нему иммунитета, мы знали, но как-то не подумали и предупреждения Васи-лодочника проигнорировали. Бутылка спирта литровая. Мы с Денисом выпили немного за успех нашего дела и сказали себе: хватит. Саня иначе смотрел на веселящий душу напиток. То и дело понукал:
– Наливай хорошую!
Нам бы сказать: «Лавочка закрывается, бутылка затыкается». Нет, мы демонстрируем хлебосольство и радость встречи с аборигеном.
Первым предупреждающим знаком стало резкое сужения запаса русских слов в Санином словаре. Его речь без того гладкой назвать было нельзя, с каждой порцией спирта (пусть и разведённого) начала стремительно терять стройность. Якутских слов звучало больше и больше, они лавинообразно вытесняли русские. Я хорошо понимаю по-якутски, да у Сани деревенский диалект, в городе по-другому разговаривают. Вдобавок алкоголь подкосил дикцию. Якутский язык чем характерен – одно и то же слово имеет разные значения в зависимости от того, куда поставлено ударение. Саня частил настолько неразборчиво, что за ударениями уследить было невозможно. Понятно дело, охотник намолчался в тайге, с Чолбоном много не поговоришь, а тут свободные уши появились – как не выговориться. Тараторит-тараторит, что-то спрашивает, а мы глазами хлопаем, понять ничего не можем.
